– Скажите, вы знаете, как именно Кэтрин зарабатывала?
– Конечно. Поэтому я никогда не брала у неё деньги. После облавы в клубе её задержали, привезли в участок, держали там несколько дней. До тех пор, пока я не внесла залог.
– Может быть, у неё были конфликты с кем-то на работе? Или проблемные клиенты? – Когда Николь перестала всхлипывать, а её плечи перестали дрожать, Грейс снова села рядом с Джеймсом и закинула ногу на ногу.
– Нет… Я не знаю. Даже если что-то и было, Кэти никогда ни о чём не рассказывала.
– А что с отцом Харриет?
– Тони бросил Кэти ещё до рождения Харриет, потому что она отказалась от аборта: он настаивал, чтобы Кэт избавилась от ребёнка. Но после он несколько раз связывался с ней. И пытался встретиться с Харриет. Кэти спрашивала моего разрешения, но я не позволила. Она моя дочь. И я не хотела травмировать её.
– Вам не нужно оправдываться, Николь. Вы имеете на это право.
– Как вы думаете, мог ли отец Харриет навредить Кэтрин? – Вопрос Джеймса был уместным и логичным. Большинство преступлений против женщин совершают мужчины, с которыми они находятся или находились в близких отношениях.
– Тони безответственный придурок, но он не плохой человек. Я ни в чём его не виню. И, признаться, даже не подозреваю, какие отношения их связывали с Кэти. Было ли это сожалением о несостоявшейся семье или ещё что-то. Но я не думаю, что Тони убил её. Не думаю, что он мог бы с такой жестокостью… – Николь снова расплакалась.
– Мы можем как-то связаться с ним?
– Я знаю о нём не так много. Его зовут Энтони Рэдфилд, он живёт в районе Нортгейт.
– У него есть машина?
– Тони водит старый пикап «Додж» оранжевого цвета с вашингтонскими номерами. Он пару раз приезжал на нём к дому.
– Как мы можем с ним связаться?
– В телефоне Кэтрин должен был быть его номер. Вы его не нашли?
– Сожалеем, но нет. – Джеймс опустил глаза и поджал губы.
– Я попробую достать его номер, поспрашиваю у старых знакомых Кэти.
– Спасибо, Николь. – Грейс встала и расправила складки на брюках руками. – Вы очень нам помогли. Я знаю, что это тяжело и мои слова вас только разозлят, но постарайтесь держаться. Ради ваших девочек. – Грейс наклонилась к ней и сжала её ладони своими. – И если ещё что-то вспомните… любую мелочь, даже то, что покажется неважным, обязательно нам сообщите.
Николь несколько раз кивнула и встала с кресла, чтобы их проводить.
– Детектив Келлер… – В дверях Николь остановила Грейс, коснувшись её предплечья – невесомо и ласково. Она смотрела умоляюще, в её глазах ещё стояли слезы. – Прошу вас: никакой прессы! Харриет не должна знать. Не должна знать, что произошло с Кэти. Она не должна знать, что Кэти… её мать. Я сама поговорю с ней, когда мы обе будем готовы.
Когда они вышли из дома Николь Донован, уже полностью стемнело. Грейс застегнула куртку, сложила руки на груди, запрокинула голову вверх и сделала вдох. Воздух был холодным и тяжёлым. На улице стояла тишина.
Грейс любила безмолвие спальных районов. Оно напоминало ей о доме. Общение с родственниками жертв всегда давалось Грейс непросто. Она заражалась их тоской и печалью. Их боль разрывала её на части. И после смерти Эвана это только усилилось.
Она вдруг вспомнила день его похорон. Ей не хотелось идти на кладбище. Несколько дней после его смерти Грейс не спала, не ела. Она была почти мертва, словно пуля, вспоровшая горло Эвану, убила и её тоже. Мак-Куин настоял на том, чтобы она появилась на похоронах. И Грейс согласилась. Она надела чёрное платье из плотной и жаркой ткани с высоким воротом и поехала на такси, потому что у неё в организме, кроме валиума, ничего не было. Грейс чувствовала себя пьяной, заторможенной и разбитой вдребезги.
Никто из родных не знал, что произошло. Грейс не позвонила родителям. Ей было слишком стыдно рассказать о том, что она наделала. Что бы она им сказала?
Грейс чувствовала себя виноватой в том, что случилось. Ей казалось, что семья Эвана её ненавидит. Она не нашла в себе сил подойти к матери Эвана и сказать ей те слова, которых она, возможно, ждала и заслуживала. Когда его мать встала за кафедру в церкви и произнесла свою прощальную речь, у Грейс закружилась голова. Ханне пришлось вывести её на улицу, усадить на мокрые после дождя ступени и долго приводить в чувство. Воздух тогда был такой же густой, почти осязаемый.
Идя к машине, Грейс слышала позади себя шаги Джеймса. Она слышала, как шуршал под его ногами гравий, как хрустела слюда на пачке сигарет, когда он доставал её из кармана, слышала, как щёлкнула зажигалка, а потом почувствовала терпкий, горьковатый запах табака.
– По крайней мере у нас есть план, так? – обернувшись к Джеймсу, спросила Грейс.
– План? О чём ты?
– «Дьявольский треугольник». Нам нужно поговорить с теми, на кого работала Кэтрин. И может быть, девочки что-то знают.
– Мой последний визит в «Треугольник» пару лет назад закончился тем, что я задержал владельца и управляющего. И насколько мне известно, они уже на свободе. Так что… мне там будут не рады.
Грейс чувствовала, что Джеймс не до конца с ней откровенен, словно было что-то ещё. Что-то, о чём он не может сказать.
– Значит, я пойду.
– Женщины вроде тебя не ходят в стриптиз-бары. – Джеймс усмехнулся, покачал головой и разблокировал двери ключом.
– Я полицейский, Джеймс, – Грейс села в машину. – И я пойду туда.
– Это может быть опасно. Тебе нельзя идти одной.
– Я справлюсь. – Грейс попыталась успокоиться, чтобы не наговорить лишнего. Она собиралась пойти в архив и поискать похожие дела и нераскрытые исчезновения молодых женщин.
– Думаешь, Энтони Рэдфилд имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин?
– Он единственный мужчина из её окружения, о котором мы знаем, с сомнительной репутацией. И у него мог быть мотив.
– И ты в это веришь?
– Не знаю, Джеймс. Но это версия. Одна из.
– А что ты думаешь о Николь?
– Она хорошая сестра. И хорошая мать. – Грейс пожала плечами и взглянула на экран телефона.
На почту пришло письмо от доктора Хэмптона. Он писал, что пришёл токсикологический анализ.
Грейс открыла вложение: в анализах Кэтрин были обнаружены следы снотворного.
– В крови Кэтрин обнаружили рогипнол. Его разве не запретили?
– Рогипнол спокойно можно купить в Мексике. Или на улицах. До перевода я постоянно сталкивался с «рогипноловыми Ромео» и их жертвами.
– Значит, по рецепту от врача его не отследить. – Грейс закрыла ладонью нижнюю половину лица, продолжая смотреть на письмо от Хэмптона отсутствующим взглядом, до тех пор, пока экран телефона не потух.
– Отвезти тебя домой? – Первым тишину нарушил Джеймс.
– Нет, в участок. – Грейс отвернулась к окну.
Она следила за тем, как мимо проносится пригород с его приземистыми, неказистыми постройками.
6Глава
Сентябрь 1994 года.
Он проснулся среди ночи от звуков, доносящихся из маминой спальни: скрип кровати, хриплое дыхание и голос: «Чед, прекрати, ты меня задушишь».
Мальчик и раньше слышал странные звуки за стенкой, но он впервые почувствовал, что маме грозит опасность.
Сначала он укрылся одеялом с головой. Он всегда делал так, когда пугался. Их дом никогда не был безопасным местом.
В доме всегда было полно незнакомцев. Он помнил, как начинались все вечеринки из тех, что мама так часто затевала. Сначала он сновал между мужчин и женщин, которым едва доставал до пояса. Они не обращали на него внимания, а он пропитывался их смехом, сигаретным дымом и грязными словечками; таскал чипсы и вяленое мясо со стола, потому что накануне ничего не ел, и пил колу со странным привкусом.
А затем настроение менялось. Взрослые становились агрессивными, смех и музыку сменяли ругань, звук бьющегося стекла и женский плач. Когда вечер подходил к своей кульминации, они гасили свет и доставали что-то из карманов. К полуночи он видел взрослых с пугающими, пустыми взглядами. Они медленно и невпопад двигали конечностями, отрывисто и невнятно говорили или произносили отдельные звуки и возгласы и больше походили на зомби из фильмов, чем на живых людей.
Они пугали его. Его пугали мама и крики младшей сестры в колыбели, которую он неумело успокаивал, сунув ей пустышку. Когда малышка засыпала, мальчишка вспоминал, что ему страшно, и прятался в своей комнате под одеялом, сжимая в руках пластиковую фигурку Капитана Америки.
Пару лет назад один из маминых приятелей, задержавшийся в их доме дольше остальных, повёл его в «Макдональдс» и купил «Хэппи Мил». Разделавшись с едой, мальчик не спешил доставать игрушку, он потягивал «Спрайт» через трубочку и старался не смотреть на дно коробки, хотя, когда доставал картошку фри, заметил звёзды на красно-синем.
«Ну же! Тебе разве не интересно посмотреть, кто там?» – спросил мамин приятель.
Ему было интересно. До ужаса. Но этот сладкий момент предвкушения, когда ты вот-вот станешь обладателем чего-то, пусть даже дешёвой пластмассовой фигурки, нравился ему гораздо больше.
Парень в кожаной куртке и с немытыми волосами, купивший ему «Хэппи Мил» с Капитаном Америкой, вскоре перестал приходить. Из тех разговоров матери, что ему удалось подслушать, мальчик узнал, что он «в завязке».
Мальчишка понятия не имел, что это значит, но больше никто из маминых приятелей не водил его в «Макдональдс». А фигурка Капитана Америки стала маяком, якорем, за который он хватался, чтобы его не унесло в открытый океан холодного страха и паники стремительным, быстрым течением.
Он тысячу раз сворачивался под одеялом, стараясь стать невидимым, когда ему было страшно. Но маме, кажется, нужна была помощь.
Мальчик откинул одеяло в сторону, сел на край кровати и свесил ноги. Он достал из шкафа пластиковую биту, вышел из комнаты и, сжимая её обеими руками, направился в мамину спальню.