нять принятые манеры и формы.
Обществу нет дела до наших мыслей; но остальное, как-то: наши поступки, наш труд, наше состояние и нашу жизнь следует предлагать и отдавать на пользу общества и на суд общественного мнения; так добродетельный и великий Сократ отказался спасти свою жизнь посредством неповиновения властям, даже властям несправедливым и криводушным, ибо правило всех правил и закон всех законов состоит в том, что каждый должен соблюдать законы той страны, где он находится.
Некоторые любопытные моменты: 1) разумность следования общей моде; 2) обществу нет дела до наших мыслей, остальное принадлежит обществу, даже если оно несправедливо.
Как бы ни был плох закон, перевороты ещё опаснее:
А вот из другой области. Весьма сомнительно, может ли та выгода, которая проистечёт от изменения действующего закона, каков бы он ни был, быть столь очевидной, чтобы перевесить тот вред, который причиняется колебанием закона, тем более, что государственное управление подобно зданию, сложенному из различных частей, настолько тесно скреплённых между собой, что невозможно потрясти одну из них без того, чтобы это не отразилось на всей постройке в целом. Законодатель тирренцев18 постановил, чтобы каждый, кто пожелает либо уничтожить один из старых законов, либо заменить его новым, предстал перед народом с верёвкой на шее, дабы в том случае, если его новшество не будет одобрено всеми, он был немедленно удушен.
Против новшеств: Я питаю отвращение к новшествам, какой бы вид они ни имели; и у меня есть основание к этому, ибо я видел их весьма вредные последствия. Невзгоды, угнетающие нас во Франции вот уже столько лет, не являются целиком новшествами; но, к несчастью, можно утверждать с полной уверенностью, что именно новшества их в конечном счёте произвели и породили, даже зло и разрушение, совершившиеся впоследствии помимо них и против них; всё это приходится поэтому поставить на их счёт.
Heu! patior telis vulnera facta meis!19
Те, которые потрясают существующий строй, легко становятся первыми жертвами его крушения. Плод смуты не достанется тому, кто её вызвал: он бил по воде и мутил её для других рыболовов. Связь и строение этой монархии, и это её величественное здание, будучи нарушены и потрясены новшествами, особенно в старые годы, давали сколько угодно случаев и поводов для возникновения подобного рода несправедливостей. Королевское величество труднее низвести с вершины до посредственности, нежели низвергнуть далее на самое дно.
Но хотя зачинщики переворота более вредны, их подражатели более преступны, так как следуют примерам, ужас и зло которых они испытали; и если даже злодеяниями можно стяжать себе различные степени почёта, то надо признать, что преимуществом первых перед вторыми являются слава изобретательства и мужество первого почина. Все виды распутных новшеств удачно черпают в этом первоначальном и обильном источнике образцы для подражания, стремясь замутить наш правительственный строй и даже в самих наших законах, созданных в первую голову для избавления от этого зла, мы читаем объяснение и оправдание всякого рода дурных начинаний; с нами происходит то же, что рассказывает Фукидид20 об эпохе гражданских войн в своём отечестве, а именно: в угоду общественным порокам и чтобы они казались более извинительными, их окрестили новыми, более мягкими словами, ослабляя и смягчая истинный смысл, – и всё это под предлогом благотворного воздействия на нашу совесть и наши убеждения: honesta ratio est21. Но и самый лучший повод для новшества очень опасен: adeo nihil motum ex antiquo probabile est22! Говоря откровенно, мне представляется огромным эгоизмом и самомнением так высоко оценивать свои убеждения, чтобы ради их торжества стремиться к ниспровержению общественного мира, связанному со столькими неизбежными бедствиями, с такой ужасающей порчей нравов, всегда вызываемой гражданскими войнами, с такими тяжёлыми переменами в существующем положении вещей, и стремиться произвести всё это в своей собственной стране. Не является ли плохим расчётом давать свободный ход стольким известным и несомненным порокам, чтобы бороться с недостатками сомнительными и ещё подлежащими оспариванию? И разве имеется худший вид пороков, нежели те, которые оскорбляют нашу совесть и вместе с тем наш здравый смысл?
Речь идёт, в сущности, о дворянской и религиозной смуте.
«Сами боги позаботятся о том, чтобы святилища их не осквернялись» – Тит Ливий, X, 6.
Христианская религия имеет все признаки высшей справедливости и пользы, но ни один из них не является столь очевидным, как прямой совет повиноваться властям и защищать государственный строй. Сама божественная мудрость подчинилась несправедливым земным законам.
Спор между защитниками старого и нового. Решение этого спора:
Великое дело – разрешить спор между тем, кто следует обычаям и законам своей страны, и тем, кто берётся их направлять и изменять. Первый ссылается в своё оправдание на простосердечие, покорность и пример окружающих; что бы он ни сделал, это не может быть злодейством, в худшем случае это будет несчастием: Quis est enim quem non moveat clarissimus monumentis testate consignataque antiquitas?23
Сверх того, как говорит Изократ, человек, испытывающий нужду, ближе к умеренности, нежели человек, имеющий избытки24. Второй находится в более трудном положении; ибо он берётся делать выбор и изменять, присваивает себе власть судить и должен быть в силах видеть недостатки того, что он преследует, и благо того, что он хочет ввести.
Это столь простое рассуждение заставило меня замкнуться в своём углу и даже во время моей юности, более дерзостной, удержало в узде; я не взвалил на свои плечи столь непосильной ноши и не принял на себя ответственности за знание столь исключительной важности; я не взял на себя в этом деле той смелости, какую, здраво рассуждая, я не должен был бы проявлять даже в тех гораздо более лёгких вопросах, которым меня обучали, и где смелость суждения не заключает в себе ничего предосудительного. В самом деле, мне представляется крайне несправедливым желание подчинить общественные и твёрдо установленные учреждения и обычаи непостоянству частной фантазии (ибо частный разум может иметь лишь частную справедливость) и такое посягательство на божественные законы, какого никакая власть не потерпела бы по отношению к законам гражданским; хотя эти последние и более по плечу человеческому разуму, всё же они являются полновластными судьями своих судей, и высшее удовлетворение состоит в том, чтобы их истолковывать и расширять область их применения, а не в том, чтобы их переворачивать и обновлять.
Если само провидение иногда обходило законы, то это чудо, перст божий, действию которого мы должны изумляться, а не подражать ему.
Перевороты, при отсутствии людей, действительно способных постигнуть лучшее, губительны: В нашей теперешней распре дело идёт о том, чтобы устранить и заменить сотню статей и притом глубоких и важных; но одному богу известно, сколько имеется таких лиц, которые могли бы похвалиться точным знанием соображений и оснований, говорящих в пользу той и другой из враждующих сторон; во всяком случае, число таковых, если только их действительно имеется некоторое количество, не столь велико, чтобы им было по силам совершить в нас переворот. Куда же ведёт весь этот натиск, который мы видим? Под каким знаменем устремляется он? С ним происходит то же, что и с другими слабыми и плохо применяемыми лекарствами: те соки, от которых оно должно было очистить нас, оно только раздражает, разжигает и усиливает столкновением; и так они остаются в нас; лекарство не было в состоянии излечить нас вследствие своей слабости, и, однако, оно нас ослабило; мы уже не можем более от него избавиться и получаем от его действия только продолжительные боли в наших внутренностях.
Однако и подчинение имеет свои границы:
Бывает, однако, так, что судьба, неизменно сохраняя свою власть, стоящую превыше всех наших рассуждений, посылает нам какую-либо нужду, столь настоятельную, что законы должны уделить ей некоторое место; и если, сопротивляясь натиску такого новшества, стремящегося внедриться насильственно, держать себя всегда и во всём в узде и строго соблюдать законы даже по отношению к тем, которые не признают никаких ограничений, которые считают, что им позволено всё, ведущее к успеху их дела, которым ни закон, ни нравы не мешают искать только своих выгод, – то такое поведение будет опасным и неправильным.
Aditum nocendi perfido praestat fides25.
Обычная дисциплина здорового государства и упорядоченного общества не рассчитана на такие необузданные проявления. Поэтому необходимы известные меры пресечения:
Как известно, двух великих людей, Октавия и Катона, упрекали в том, что во время гражданских войн, одного с Суллой, другого с Цезарем, они скорее готовы были подвергнуть своё отечество самым крайним опасностям, нежели прийти к нему на помощь, допустив нарушение законов, и ни за что не соглашались хоть сколько-нибудь поколебать эти последние. В самом деле, в той крайности, когда уже нельзя более устоять на ногах, было бы благоразумнее наклонить голову и несколько подготовиться к удару, нежели держаться сверх сил, нисколько не уступая, и дать возможность насильнику попрать всё ногами; и лучше заставить законы желать того, что они могут сделать, раз они не могут сделать то, чего желают. Так поступил тот, кто повелел законам заснуть на двадцать четыре часа26, и тот, кто выкинул один день из календаря, и тот, кто июнь месяц превратил во второй май27. Даже лакедемоняне, столь ревностно соблюдающие постановления своей страны, будучи стеснены законом, запрещающим два раза подряд выбирать адмиралом одно и то же лицо, в то время как обстоятельства со всей настоятельностью требовали, чтобы Лизандр снова принял на себя этот пост, сделали адмиралом Арака, а Лизандра – главным начальником флота. К подобной же уловке прибёг один из их послов, отправленный в Афины, чтобы добиться изменения одного закона; когда Перикл сослался на то, что запрещено удалять таблицу, раз на ней начертан закон, он посоветовал ему не удалять, а только перевернуть таблицу, что не запрещено. Плутарх хвалит Филопемена за то, что, рождённый повелевать, он умел повелевать не только согласно с законами, когда общественная необходимость того требовала.