Могут ли они сделать остановку и запастись припасами? Что творится у них за спиной? Скоро ли враг их настигнет? Будут ли за ними гнаться? Почему Арле?
Король направлялся в лагерь, уже различимый впереди.
Горячка боя начала проходить. Абблемон не понимал, что делать дальше.
Он все еще думал о будущем, когда над лагерем поднялся огромный черный дракон. Конь в панике рванулся, у Абблемона чуть не остановилось сердце. Он еще долго держался в седле, пока взбесившийся конь не сбросил его на равнине перед лагерем.
Дракон бесшумно взмахивал полуистлевшими черными крыльями. При падении Абблемон ударился головой и не почувствовал, как дракон схватил его.
Королю повезло меньше. Он оставался в сознании, пока черви ели его глаза.
Часть IАльба
На север Древней земли и Новой земли пришло лето. Оно началось в Этруссии, где все думали только о войне; в Галле и Арле, к которым уже подкрадывался голод, нагоняемый войной, а волны Диких накатывали на людские поселения, как прибой. В Иберии крестьяне ожидали хорошего урожая и боялись новостей с гор.
Поначалу лето добралось до хлебных полей Окситании в Новой земле, где пшеница уже золотилась, как девичьи волосы, а кукурузные стебли поднялись до колен, обещая урожай, какого не помнила ни одна старуха. Оливковые деревья на холмах покрылись плодами, виноградные гроздья были так тяжелы, что крестьянам приходилось вырезать колья и подпирать лозы по всему югу, оглядываясь – не идут ли боглины и упыри.
Но даже самый обильный урожай не стирал страха перед Дикими. С севера, из Альбы, доходили тревожные слухи о гражданской войне и победах, о союзе с Дикими, о человеческом вероломстве, расколе церкви, убийстве старого короля и рождении нового. В стране за горами те семьи, что пережили весну, собирали свои скудные пожитки и уходили от ига знатных землевладельцев и тяжелых налогов, а заодно и от относительной безопасности. Горстка людей из Окситании и Джарсея – в основном лесные жители, знавшиеся с ирками и пришедшие из-за Стены, – почувствовали настоящие изменения. Сэссаги не нападали на них. Несколько ирков пришли в западные человеческие поселения предложить торговлю.
Но в Альбе перемены оказались особенно сильны. В Харндоне, пережившем войну и пожар, следил за порядком сэр Джеральд Рэндом. Три тысячи галлейцев спешно готовились к отплытию на родину, где королевскую армию сильно потрепали – а точнее, уничтожили – таинственные Дикие, а король умер от страха. Год горькой вражды между городом и Галле был забыт. Корабли из Генуи, Галле, Веники и Альбы были предоставлены сьеру дю Корсу, чтобы его люди спасли свой отчаявшийся народ.
В Харндон возвращались горожане, изгнанные опозоренным правительством де Рохана или просто бежавшие от беспорядков, вслух говорили о королеве и ее новорожденном сыне и о короле – тем тоном, каким обычно говорят о церкви. Плотники разобрали руины огромного турнирного поля и, очистив бревна от гари, сложили из них новые дома взамен сожженных во время стычек. В людях зародилась надежда. Чем ярче светило солнце, тем сильнее она становилась.
Еще дальше к северу, в Альбинкирке, сама королева, воплощение надежды для своей страны, сидела на теплой зеленой траве – был канун середины лета. Ребенка она держала на коленях, а спиной опиралась на огромный дуб. Густая листва защищала ее от неожиданно горячего солнца. Старый дуб рос на узком крутом перевале между Альбинкирком и землями Диких в Эднакрэгах. Считалось, что когда-то давно здесь встретились для переговоров люди и Дикие. Юный король гулил и – он недавно обнаружил, что у него есть руки, – пытался хватать великолепный золотой мех Кремня, нового друга королевы, сидевшего тут же под деревом. Присутствие Кремня, вождя клана золотых медведей и одного из лидеров Диких, рядом с королевой Альбы, которая этим летом смело могла звать себя королевой людей, давало понять, что сердце грядущих перемен находится как раз здесь, под дубом.
Перед ними юный самец виверны, высоко подняв голову и встопорщив гребень, громко протестовал против притязаний аббатисы Лиссен Карак на традиционные охотничьи угодья его племени. Аббатиса Мирам сидела рядом с королевой и, наклонившись к ней, тихо переводила слова виверны. На лугу вокруг кипела странная ярмарка, где люди продавали любые творения человеческих рук, от вениканских стеклянных бус и хоекских бронзовых котлов до лучших этрусских арбалетов, альбанских ножей и полотна, сотканного женщинами из долин. Торговцы из Древней земли, выдубленные солнцем крестьянки, местные ножовщики, сапожники и плотники бросались на их товары. Высокий красивый парень с передвижной кузницей прямо на месте подгонял этрусские кирасы по меркам Стражей (не зови их демонами, брат!) и пришедших из-за Стены. Оруженосец в цветах Красного Рыцаря сидел тут же на складном стуле и быстро набрасывал углем эту сцену – красоту королевы, достоинство Кремня и горячее желание одного из воинов Нита Квана обзавестись закаленной стальной кирасой, легкой, как воздух, прочной, как само волшебство. Воин резво торговался на языке жестов и предложил столько дикого меда и шкур, что вскоре они без единого слова сговорились встретиться на ярмарке в Дормлинге через две недели. Кузнец обмерил воина льняной лентой и поставил на ней отметки.
Адриан Голдсмит отложил третий набросок за день и начал четвертый. Он потратил на бумагу маленькое состояние, потому что так приказал капитан. Адриан никогда в жизни не видел – и не думал, что увидит, – такое оживленное общение людей и Диких. Так что он повернулся спиной к королеве, которая в лучшие времена притягивала к себе все взгляды, а потом невольно снова посмотрел на нее, когда Бланш, признанная любовница капитана и служанка королевы, наклонилась вперед и ее бело-золотые волосы вспыхнули на солнце, а тонкая талия под платьем напряглась, когда она взяла младенца из рук матери и перепеленала в чистое. Эти три фигуры образовали единое целое всего на пару мгновений, и уголь в руках Адриана летал над бумагой, пытаясь запечатлеть сосредоточенность Бланш, любовь королевы, внимательный взгляд короля, золотые волосы.
Отдав сына, королева чуть подвинулась вперед и тихо заговорила с Кремнем. Громадный медведь задрал голову, медленно кивнул, а потом открыл пасть и несколько раз коротко фыркнул – так медведи смеялись.
Самец виверны стоял в такой позе, как будто готовился взлетать или нападать. Судя по всему, советы и мирные договоры для него были внове. Королева теперь шепталась с Мирам, а Мирам кивала, соглашаясь. Герцогиня Моган – пожалуй, наиболее значительное среди присутствующих лицо после королевы – поднялась из огромного кресла кленового дерева и вступила в разговор. На бронзово-золотом клюве играл тот же свет, что и на волосах Бланш Голд.
Королева грациозно склонила голову перед дамами, потом кивнула виверне, вытянула босые ноги и улыбнулась.
– Мы считаем, что аббатство неправомерно претендует на твои земли, Сизенхаг. Мы не станем искать правых и виноватых. Очевидно, что эта крепость принадлежит людям слишком давно. И к тому же Древо правосудия не намерено изгонять Орден из крепости, которую он столь успешно защищал от нашего общего врага.
Виверна затрясла головой, дыбя гребень. Распахнула клюв.
– Но, – продолжила королева, как будто обращалась к красивому оруженосцу или воздыхателю, к которому была благосклонна. – Нам ясно, что аббатству нет нужды возвращаться в Аббингтон, разрушенный недавно. Мы оценим стоимость – по человеческим меркам – уничтоженных ферм и возместим ущерб выжившим в землях вокруг Хоксхэда и Кентмира, а деревня Аббингтон будет возвращена Диким.
Сизенхаг – удивительно молодой самец, бывший тем не менее вождем племени, скрипнул.
– А как насчет прочих неправедных деяний? – спросил он у герцогини Моган. – Как насчет смерти моих отца и матери от рук этих… гарум?
Королева медленно перевела дыхание. Кажется, именно Красный Рыцарь убил предков Сизенхага в засаде у Альбина, и ему было предложено поискать себе другое занятие, пока совет разбирал дело западных виверн. Это было к лучшему. Он все еще не выздоровел до конца, и ходили слухи…
Ответ дала Моган:
– Прошу прошения, ваша милость. Сизенхаг, тебе сообщили – лично я сообщила, – что совет решил не рассматривать любые смерти и увечья, нанесенные и полученные на войне. На войне убивают. Война теперь закончена. Аббатство вернет вам восточные земли. Это справедливо. Твои родичи встали на сторону Шипа, сами или по принуждению, столкнулись с людьми и погибли. Теперь ничего не поделаешь. Так устроен мир… и нельзя сказать, чтобы в землях Диких правосудие было справедливее.
Тишину теперь нарушал только частый стук молота – Эдвард Чевис выправлял поножи для нечеловеческой ноги.
Сизенхаг продолжал топорщить гребень.
– Тогда я плюю на ваш совет. Когда нас станет больше и мы станем сильнее, мы отомстим.
Теперь встал Кремень, самый старший член совета. Он злобно рыкнул, и на этот звук повернулись все головы на полянке.
– Нет, – заговорил он совершенно спокойно. – Ты не станешь мстить, детеныш. Если ты попробуешь, все мыслящие существа обратятся против тебя – и ты окажешься вне закона по обеим сторонам Стены, твое племя будет уничтожено целиком. То, что сделано, уже сделано. Другой справедливости у нас нет. Прими ее и примиряйся с нами или отправляйся на запад – далеко на запад – и никогда не возвращайся.
Последовала жуткая тишина. Уголь в пальцах Адриана Голдсмита проворно сновал над листом.
Сизенхаг был не единственной виверной здесь. Моган посмотрела на старую самку, которая вдруг раскинула крылья и зашипела. Мужчины вздрогнули при этом звуке, женщины прижали к себе детей. Несколько горных боглинов, зеленокожих, в бурых пятнах, попадали, закрываясь надкрыльями, как будто хотели стать невидимыми. Гребни Стражей начали подниматься.
Белтан – одна из старейшин, переживших войну и знавших, что этим она обязана Амиции, – не обратила на них внимания. Она приблизилась к Сизенхагу на такое расстояние, что тот не смог бы взлететь. По меркам виверн это считалось крайне невежливым. Несколько мгновений между ними волнами ходил страх и плыли резкие запахи – так люди в бою обмениваются выстрелами из лука. Пахло так, что Бланш наморщила нос, а король скривился и заплакал.