Отдашь его в подмастерья, и вся недолга. Пускай новый хозяин выбивает дурь из его
башки. Это закон такой. Отдаешь его в ученики, заключаешь контракт, и хозяину уже
никуда не деться.
Лезек посмотрел вдаль, на своего сына, погрузившегося в изучение какого-то
булыжника.
— Я бы не хотел, чтобы с ним случилось что-то плохое, — с сомнением в голосе
пробормотал он. — Мы здорово любим его, мать и я. Привыкаешь как-то к людям…
— Но ведь ради его же собственного блага. Сделай из него мужчину.
— Ага. Да уж. Необработанного сырья тут хоть отбавляй, — вздохнул Лезек.
* * *
Камень попался страшно интересный. К его поверхности приросли изогнутые
ракушки, реликтовые останки первых дней мира, когда Создатель по никому не ведомой
причине занимался творением существ из камня.
Мора много что интересовало. Почему, например, зубы у людей так точно подогнаны
один к другому. Над этой задачей он размышлял долго и упорно. И вот еще головоломка —
почему солнце светит днем, а не ночью, когда свет совсем не помешал бы. Он знал
стандартное объяснение, но оно его не удовлетворяло.
Короче говоря, Мор относился к категории людей более опасных, чем мешок, набитый
гремучими змеями. Он был полон решимости докопаться до логической основы
вселенной. План, при всей своей похвальности, вряд ли осуществимый, поскольку
логикой здесь и не пахло. Собирая мир, Создатель выдал на-гора массу выдающихся,
оригинальных и вообще прекрасных идей.
Однако сделать мир понимаемым в его задачу не входило.
Трагические герои вечно стенают, когда боги проявляют к ним интерес.
Однако круче всех приходится как раз тем, кого боги игнорируют.
Отец, как обычно, принялся драть глотку. Мор бросил камнем в голубя.
Обожравшаяся птица решила было не реагировать, однако в конце концов все-таки
убралась с пути Мора. Паренек уныло побрел к дому.
* * *
Вот как случилось, что вскоре, в канун Дня Всех Пустых, погрузив скудные пожитки
сына на ослика, отец повел Мора в Овцекряжье. Размеры городка в основном
ограничивались размерами центральной, выложенной булыжником площади, по
периметру которой выстроились мастерские, обеспечивавшие окрестные фермерские
хозяйства всем необходимым.
Не прошло и пяти минут, как Мор вышел из мастерской портного уже в обновке. Она
представляла собой болтающееся одеяние коричневого цвета и неопределенного
предназначения. Очевидно, предыдущий обладатель, надев новое платье, скинул старое и
прямо в мастерской его и оставил, испытывая облегчение и радость — чувства в данном
случае более чем понятные.
По-видимому, главной целью приобретения было не лишить Мора возможности
вырасти именно в этой одежде. Причем явно исходили из предпосылки, что вырасти ему
предстоит в девятнадцатиногого слона. Отец окинул сына критическим взглядом.
— Очень прилично, — хмыкнул он, — тем более за такие деньги.
— У меня все чешется, — ответил Мор, — мне кажется, кроме меня, там есть кто-то
еще.
— Тысячи мальчишек в этом мире были бы очень благодарны за такую красивую,
теплую… — Лезек сделал паузу и сдался. — Короче, за одежду вроде этой, сынок.
— А не мог бы я поделиться ею с ними? — с надеждой в голосе спросил Мор.
— Тебе надо выглядеть умным, — строго произнес Лезек. — Ты должен производить
впечатление, выделяться из толпы.
Тут цель была достигнута на все сто. Что-что, а уж выделяться он будет.
Отец и сын стали пробираться сквозь запрудившую площадь толпу народа. Каждый
был погружен в свои собственные размышления. Раньше Мор с удовольствием посещал
городишко. Ему нравилась царящая в нем космополитическая атмосфера, приятно было
вслушиваться в странные диалекты жителей деревень, находящихся на расстоянии целых
пяти, а то и всех десяти миль. Но на этот раз его точило неприятное, тревожное
предчувствие — словно он вот-вот вспомнит то, что еще не случилось.
Ярмарка проходила примерно следующим образом: люди, ищущие работу, ломаными
линиями выстроились посреди площади. Многие из них прикрепили к шляпам маленькие
символы, показывающие миру, в какого рода работе они знают толк. Пастухи носили
клочки овечьей шерсти, возчики засовывали за тулью прядку лошадиной гривы, мастера
по внутренней отделке помещений — полоску затейливых гессийских обоев, и так далее,
и тому подобное. Мальчики, желающие поступить в подмастерья, толпились, словно кучка
робких овец, в самой середине этого людского водоворота.
— Ты просто идешь и становишься туда. А потом кто-нибудь подходит и предлагает
взять тебя в ученики, — произнес Лезек голосом, из которого не сумел изгнать нотки
некоторой неуверенности. — Если ему понравится твой вид, конечно.
— А как они это делают? — спросил Мор. — То есть, как они по виду определяют,
подходишь ты или нет?
— Ну… — Лезек сделал паузу. По поводу этой части программы Хамеш не дал ему
объяснений. Пришлось поднапрячься и поскрести по сусекам внутреннего склада знаний в
области рынка. К сожалению, склад содержал очень ограниченную и сугубо
специфическую информацию о продаже скота оптом и в розницу. Осознавая
недостаточность и неполную, скажем так, уместность этих сведений, но не имея в своем
распоряжении ничего другого, он наконец решился:
— Я думаю, тебе считают зубы и все такое. Удостоверяются, что ты не хрипишь и что с
ногами у тебя все в порядке. На твоем месте я не стал бы упоминать о любви к чтению.
Это настораживает.
— А что потом? — спросил Мор.
— Потом ты отправляешься с этим человеком и учишься какому-нибудь ремеслу.
— Какому именно?
— Ну… плотник, например, хорошая профессия, — осмелился высказать свою тайную
мечту Лезек. — Воровство тоже неплохо. Кому-то ведь надо этим заниматься.
Мор уставился себе под ноги. Он был хорошим сыном и всегда стремился выполнять
сыновние обязанности — когда вспоминал о таковых. И если для этого требовалось стать
подмастерьем, то он был исполнен решимости стать хорошим подмастерьем. Однако
плотницкое ремесло не слишком манило его. Дело в том, что дерево обладает своей
собственной, независимой и упорной жизнью и склонно давать трещины. Что касается
официальных воров, то они были редкостью в Овцепикских горах. Местные жители были
недостаточно богаты, чтобы позволить себе подобную роскошь.
— Ну хорошо, — наконец произнес он. — Я пойду и попробую. Но что будет, если
меня никто не возьмет в подмастерья?
— Не знаю, — поскреб в затылке Лезек. — Я считаю, тебе просто надо подождать до
самого конца ярмарки. То есть до полуночи. Я так думаю.
* * *
Приближалась полночь.
Булыжники начали покрываться тонкой глазурью изморози, которая, когда на нее
наступали, издавала скрип. На главном украшении площади — высокой часовой башне —
произошло движение. На циферблате, с двух его сторон, с жужжанием распахнулись
дверцы, и пара искусно вырезанных из дерева автоматических человечков молоточками
отбили четверть часа.
Пятнадцать минут до полуночи. Мор вздрогнул и зябко поежился. Но стыд и
врожденная настырность полыхали в его душе таким раскаленным пламенем, что склоны
преисподней показались бы прохладной долиной по сравнению с горизонтами его души,
по которым плясали алые языки вышеупомянутых переживаний. Чтобы чем-то занять
себя, он принялся дуть на пальцы. Затем уставился на замерзающее небо, стараясь не
встречаться взглядом с теми немногими, что еще бродили по опустевшей площади.
Большинство людей, что торговали с прилавков, собрали товар и ушли.
Даже торговец пирогов с мясом перестал выкрикивать свое «с пылу с жару» и, позабыв
о личной безопасности, с аппетитом уплетал собственное изделие.
Последний из товарищей Мора по надеждам исчез несколько часов назад.
Это был сутулый юноша с бессмысленным взглядом. В довершение картины у него
беспрерывно текло из носа. Этими своими особенностями он привлек лицензированного
нищего-попрошайку Овцекряжья. Захлебываясь от восторга, тот заявил, что юноша
просто-таки чистое золото, идеальный материал для профессии. Парень, стоявший по
другую сторону от Мора, ушел еще раньше. Ему предстояло стать мастером по
изготовлению игрушек. Один за одним они расходились — каменщики, кузнецы, убийцы,
ткачи, медники, мошенники и пахари. Через несколько минут начнется новый год и новая
жизнь для доброй сотни ребят. Исполненные надежд, они сделают первый шаг в своей
карьере, перед ними распахнется широкая дорога достойной жизни и полезного служения
людям.
Чувствуя себя жалким и подавленным, Мор терялся в догадках, почему же не выбрали
его. Он из кожи вон лез, чтобы выглядеть респектабельным. Каждому из потенциальных
будущих хозяев он смотрел исключительно в глаза и подкупающим взглядом. Таким
образом он надеялся создать впечатление молодого человека, обладающего чрезвычайно,
просто редкостно положительными качествами и замечательным характером. Однако это,
кажется, не произвело желаемого эффекта.
— Хочешь горячего пирога с мясом? — спросил отец.
— Нет.
— Он их дешево продает.
— Нет. Спасибо.
— О-ох.
Лезек поколебался.
— Я могу узнать у этого продавца, может, ему нужен подмастерье, стараясь
поддержать сына, произнес он. — Очень надежное ремесло — поставщик провизии.
— Не думаю, что ему кто-то нужен.
— Ты прав, наверное, не нужен, — согласился Лезек. — Бизнес вроде как для одного
человека, я так думаю. К тому же он все равно уже ушел. Знаешь что, я оставлю тебе
кусочек.
— Я и вправду не проголодался, папа.
— Тут, небось, и хрящика ни одного нет, все чистое мясо.