енившиеся мульоны, то села у хирургически стерильного агрегата, и зарыдала.
М-да.
Не факт, что девочки консервативны по замужеству, но мальчики по женитьбе определенно консервативны. Им Большое Время - по фигу. Они, конечно, собачатся с тещами по поводу засолки огурцов, но втайне не прочь завести свой погреб с квашеной капустой - ну, может, параллельно с погребом винным. После того, как Иван-царевич и Варвара-краса на сером волке по мрачной чащобе прорыскали, и кощееву иглу в стоге сена нашли, сказке точка. Стали жить-поживать и добра наживать. У Варвары осложненная беременность; Иван корячится в офисе. Ребеночек, слава Богу, рождается здоровеньким; Ford Focus в кредит. Первый зубик, ветрянка, школа; новая квартира, занять у мамы, давай сами, упругость кисти и запах краски; господи, да выруби телек, у нас и так каждый понедельник новая страна. Словом, они езжают по работам и ходят в баню по субботам.
Однако детишки метят все же в принцев и принцесс.
Обычная, нормальная жизнь, состоящая из числа тех нормальных, стопроцентных вещей, что обозначены словами молоко, пальто, хлеб, утро, посуда (с несомненным привкусом straight) сразу же вылетает из Большого Времени, образовывая самодостаточный круг малого времени, замкнутый, как индейское племя на Амазонке. Как только люди перестают бороться и начинают жить, история заканчивается. Уже написан «Вертер», а также «Будденброки» и «Колобок».
Там, в большом историческом времени - битвы железных канцлеров, упоение понимания, как дальше будет течь время. Вон ниже по сплаву - плотина, о нее разобьется глупая, домашняя, почти слабого посола рыба, ищущая на нерест. Холодный взгляд с вершин. Не то Манфред, не то Зигфрид.
В малом времени - мудрая мысль, что пальто с подстежкой на меху - вещь недурная. Варь, давай купим, а?
О мрак.
Красавицы положены только героям, и только красавицам положены герои. Неужели домострой притягательней бешеных скачек в ночи, ибо бешенство скачки - кровь героя?
Я бы мог сказать «нет», ибо это правда: скачки притягательней.
Я бы мог сказать «да», ибо большинство выбирают именно малое время, а следовательно, для большинства притягательней домострой
Я мог бы сказать также, что ни один выбор не гарантирует результата, ибо вместо большой истории можно вляпаться в историю отношений, как, типа, Иван Иваныч в борьбе уел Ивана Никифорыча, да и погореть вместе с Никифорычем, - это будет третья правда, причем не противоречащая первым двум.
Но самое разумное, по-моему, полагаться все же на ощущения. На почти осязаемое, свинчаткой, нерефлексивное, straight, обретение жизнью веса вне зависимости от времени, в каком ты оказался, и действия, какое ты производишь. Будь то разбитый дачный газон или разбитая армия. Где-то на этом уровне времена смыкаются. Большое время тогда сбрасывает шелуху персоналий, а частный запрос формирует историческую тенденцию.
То внутреннее усилие, которое только и отличает человека морального от человека аморального, а нравственный ум от циничного ума, и надлежит, собственно, направлять на превращение заурядных, серых, никаких, скучных, посконных, пустых явлений в обладающие весом вещи, предметы, явления первого ряда
Это наивно и просто, и вы, быть, может разочарованы, что напрасно потратили время на чтение этой колонки.
Но другой морали у меня для вас сегодня нет.
Строгие юноши
Наступает, и настало время, когда право быть несерьезным придется отстаивать. Когда за двусмысленность придется отвечать. Старый коктейль - совки стебки - выпит. Прошло даже похмелье. В новом времени «душа обязана трудиться» будет воспринимается как призыв на работу
Еще точнее: б., б., б.!..
Ненавижу тех, кто обожает миддл-класс. То есть себя, ибо сам его пестовал и ублажал, и вот ныне класс завоевал страну, и потерпите абзаца четыре до ответа - какую.
Б.! - я не ругаюсь, я вою.
Б.! - все помеченное знаком усредненности, нормы, есть лютая тоска, и отнюдь не Пуччини (да и норма - не Беллини). Основное правило в театре жизни - "Больше!", как справедливо заметил гуру постиндустриальной эры Джон Перри Барлоу. "Больше, б.!", - если еще раз устремиться к точности.
Энтропия, стремление к среднему - удел покойников. Жизнь буйна и левиафански избыточна, ей необходима полярность, второй и третий смысл, за которыми - бездна. Отсутствие дна так пугает домашних резонеров, благоразумных слабаков. Тех, кто боится признать, что противоположность истины тоже истинна, что "Бога нет" столь же серьезно и важно, как и "Бог есть". Всех этих нелюбопытных недоучек, никогда не открывавших Канта, а если и открывавших, то не воспринимавших "Критику чистого разума" в банальном, прикладном к своей жизни смысле…
Так вот, все это - и миддл-класс, и Канта, и Барлоу, и блядей - я поминаю лишь затем, что номер этот журнала прочитаете не раньше марта 2004 года, когда президентом России перевыберут Путина.
Глупости вроде угроз демократии мне (надеюсь, и вам) не интересны. Ход истории - да.
Путина перевыберут (уже перевыбрали), потому что те, кого вконец измотала неустойчивость, нестабильность, двусмысленность, нашли форму объединения и волеизъявления. Слабаки прикрылись царьградским щитом. Они же там талдычат про имперский путь. Еще б: империя вечна после крушения, но про крушение можно и забыть.
Я непонятно говорю, да?
Тогда еще раз: в России завершается эпоха, начавшаяся при ветшающем Брежневе. Заканчивается параллельное существование отчаянных циников и трусливых любителей правил, седоков на трех стульях - и сторонников однозначности табуретки. Вторые победили. Эпоха, когда единственным способом выжить было одновременно утверждать и обгаживать взаимоисключающие противоположности - завершена.
Завершается время, адекватной формой которого в личной жизни была ирония, в публичной - стеб, в искусстве - постмодернизм. Досыпался песок, из которого дозволялось лепить любого горбатого.
Проигравшие интересны разве что историку: кого привлекут постаревшие фрики? Победители не интересны и подавно: они - пресловутый "устойчивый балласт", он же средний класс, надежный и тупой, как мешки с песком в трюме.
Однако новое время - еще как интересно. Хотя бы тем, что в нем обязан появиться нравственный mainstream. Отклонение от потока будет восприниматься именно как отклонение: не преступление, но и не норма. Принципы будут существовать не только для обозначения позиции, но и для их отстаивания (право на истину - о, это всерьез, в отличие от права на мнение!). Право быть вне нормы придется отстаивать, порою ценой жизни, без чего бытие вне нормы теряет всякую цену и, следовательно, смысл. Игры в слова будут подразумевать ответственность по типу игры в русскую рулетку. Секс и чувства перестанут быть разъединенными - по крайней мере, на уровне массового сознания. Релятивизм заменится проповедью. Основательность будет в почете. Костюм в 14 лет, незамутненность любви. Очищающие душу страдания (без иронии), труд во имя общественного блага, любовь к Отчизне, осознание миссии. Уважение к предмету и скепсис к брэнду. Как на Monarchy Ball в Лондоне: мужчина либо в смокинге, либо в военной форме (на шотландском офицере допустим килт, но не юбка).
Начинается эпоха новой (термин Льва Лурье) серьезности, строгих юношей и положительных девушек.
Однако эти новые юноши и девушки симпатичнее постаревших стебков, ибо новая консервативность, со всей ее заботой о бедных, сексуальной контрреволюцией и нравственной реставрацией будет свидетельствовать о витальности общества куда вернее, чем коктейль из перепихона и потребления. Жизнь - всегда изменение устройства жизни.
Новая серьезность, новая строгость, новая моральность - единственно возможный принцип, чтобы не переживать, затаившись, новое имперское время, а жить в нем. В том числе и чтобы всерьез жить несерьезно. Однозначности времени нельзя противопоставлять стеб. Но можно - собственную однозначность.
Это время, в которое хорошо заниматься образованием, философией, историей, квантовой физикой, модернизацией земледелия, читать книги и их писать. И верить в наличие высоких идеалов. Вскрывать пороки и бороться с ними. И не скалиться при слове «мораль». И заканчивать личный вой.
Повторяю: это время не достанется ни победителям, ни побежденным. Новые времена существуют для тех, кто не имеет за спиной ни опыта, ни ошибок тех, кто готовил их приход. Какое новое время для никогда не позволявших себе ничего, кроме мечты о «порядке»! Не ведающих, что в том и порядок, чтобы позволять, отвечая, - а за такое неведение надо откручиваться башку, как предмет лишний. Какое новое время для тех, кто позволял себе все и губил соблазнившихся! Им надо откручивать яйца, как предмет опасный.
Однако и те, и другие могут утешаться тем, что среди добродетелей Нового Времени будет, безусловно, и почтение к старости.
Когда игрушки не радуют
В стране, где экономика растет на 8 процентов в год, доходы - на 12, а спекулянты делают на недвижимости 40, все больше людей убийственно быстро реализуют материальные желания. Про леденящую тоску, приходящую вослед, в России написаны уже как минимум один роман и одна статья. Вы ее сейчас и читаете.
Мой давний приятель, крупнейший гебраист, знаток еврейских инкунабул Сема Якерсон спросил, как правильно пить абсент. Чем поставил меня в тупик, ибо я, опалив локальным пожаром сахар на вилке, предпочитаю в отдельном стакане мирить жженку с водой, а освобожденную емкость кувыркать кверху дном, просовывая снизу соломинку. Однако есть тьма прочих способов, я же не абсентолог и не могу, например, сходу сказать, приготовляется полынный напиток посредством дистилляции или мацерации, является ли крепость в 74 градуса предельной, и точно ли (и на что) вдохновляла Зеленая Фея, La Fee Verte, Верлена и Рембо.
Однако и сказанного хватило, чтобы Якерсон посмотрел на меня так, чтоб я уткнулся в написанную им «Еврейскую средневековую книгу. Кодикологические, палеографические и книговедческие аспекты» и возрадовался факту, что жизнедеятельность книгоиздателей братьев Нахмиасов с 1493 по 1505 год до сих пор не ясна - и, следовательно, исследователям есть на что класть свои жизни.