Море Осколков — страница 3 из 13

Долгий путь

Под давлением обстоятельств

Кто-то хлестал Ярви по лицу. Он видел руку, слышал шум, но едва ли хоть что-нибудь чувствовал.

— Бежим, — подгонял сиплый голос Джойда.

Самое лучшее, что получалось у Ярви, — ковылять, волоча дрожащие ноги. Одежда промокла до нитки; цепь раскачивалась и тянула его к земле при каждом шаге; прибрежный галечник забивался в раскисшие башмаки. Он то и дело оступался, но, сколько ни падал, рядом оказывались сильные руки: чтобы поднять его на ноги, чтобы тащить дальше, во тьму.

— Скорее, — рычал Ральф.

У заснеженного гребня прибрежного склона Ярви ненадолго обернулся, и негромкое «Боги!» само собой вырвалось у него сквозь стук зубов.

Голодная Матерь Море жадно заглатывала «Южный Ветер». Бак целиком оплели щупальца пожара, такелаж очертили огненные контуры, пылала верхушка мачты, на которую любила залезать Сумаэль. Скамьи, где горбатился Ярви, уже затопило, весла торчали вразнобой, словно ноги перевернувшейся мокрицы. От кормы над водой остался лишь угол, через него перекатывалась вода — мерцающее отражение пламени. Кладовые, трюм и капитанская каюта погрузились в подводное безмолвие целиком.

На берегу и на пристани, не шевелясь, стояли черные фигурки. Стражники? Рабы, как-то сумевшие высвободить цепи? В вое ветра Ярви послышались слабые крики. Слабые крики сквозь треск пожара. Отсюда нельзя понять, кому повезло пройти это испытание огнем и водой, кто жив, а кто умер, а Ярви до того промерз, что не радовался собственному спасению из этого очередного кошмара. Куда ему было горевать о тех, кто спастись не сумел. Несомненно, совсем скоро он начнет изводить себя и раскаиваться.

Если только переживет эту ночь.

— Двигай, — сказала Сумаэль.

Как только его вытолкали за гребень, Ярви съехал по длинному скату, под конец на спине. Холод обжигал, каждый короткий вдох ледяным кинжалом царапал ободранное горло. По широкой скуле Ральфа пробежал оранжевый отсвет, в сиянии Отче Месяца морщилось узкое, худое лицо Сумаэль.

— Брось меня, — попытался проговорить он, но зубы промерзли до корней, и окоченелый рот не справился со словами и выдавил лишь облачко жидкого пара.

— Мы уходим вместе, — сказала Сумаэль. — Разве не об этом был уговор?

— Мне показалось, уговор был разорван, когда Тригг начал меня душить.

— О, нет, так легко ты б от меня не отвертелся. — Она взялась за его скрюченное запястье. — Вставай.

Его предала родная семья, отвернулся его народ, и вот он обретает верность среди горстки рабов, ничем ему не обязанных. Он так растрогался, что захотелось плакать. Но, зрело предчувствие, слезы ему еще понадобятся впереди.

С помощью Сумаэль у него получилось подняться. С помощью Ральфа и Джойда — побрести дальше, все равно куда, лишь бы оставить тонущий «Южный Ветер» там, за спиной. Ледяная влага хлюпала в башмаках, мокрую и трущую одежду пронизывал ветер, словно Ярви шел голым.

— Тебе обязательно было нужно выбрать для побега самое холодное место, какое только создали боги? — буркнул Ральф. — В самое холодное время года?

— Первоначальный план был немного иным. — Судя по голосу, Сумаэль тоже далеко не в восторге от его полного провала. — Но сейчас он на дне, вместе с «Южным Ветром».

— Порою планы должны меняться, под давлением обстоятельств, — вставил Джойд.

— Меняться? — буркнул Ральф. — Этот вот просто лопнул и разлетелся в пыль.

— Вон там, — Ярви указал отмороженным обрубком пальца. Впереди на пригорке невысокое дерево цеплялось в подбрюшье ночному небу, каждая когтистая ветвь сверху белела от снега, а снизу мерцала тусклой желтизной. Ярви, не веря толком глазам, рванул туда со всей своей теперешней прытью: то есть наполовину шел, наполовину полз. Сейчас даже сон о костре был лучше, чем ничего.

— Стой! — шикнула Сумаэль. — Неизвестно, кто…

— Плевать, — бросил Ральф, барахтаясь в снегу следом.

Костер горел в распадке под кривым деревом — хоть немного защищенный от ветра. Обломки деревянного ящика лежали аккуратной горкой, посередине колыхалось совсем небольшое пламя. Рядом, согнувшись на четвереньках, бережно раздувал огонь Анкран.

Если бы список, кого спасать, составлял Ярви, то имя Анкрана было бы далеко не в самом начале. Но освобождение Ральфа с Джойдом означало и освобождение их совесельника, а Ярви здесь и сейчас сдался бы на милость дяди Одема, пообещай тот немного тепла. И вот он плюхнулся на колени и протянул дрожащие ладони к огню.

Джойд упер руки в бока.

— Выбрался, значит.

— Говно не тонет, — добавил Ральф.

Анкран лишь потер свернутый нос.

— Если вам невмоготу терпеть мой запах, разведите свой костер, я не против.

Из рукава Сумаэль беззвучно выскользнул тесак, закачавшись, сверкнуло лезвие.

— Мне нравится этот.

Бывший хранитель припасов пожал плечами.

— Да не будет отвергнут нуждающийся. И стар, и мал — милости прошу в мое поместье.

Сумаэль уже залезла на мерзлый валун и точным ударом отсекла с дерева ветку. Тут же воткнула ее в землю сучками к огню и щелкнула пальцами Ярви.

— Снимай одежду.

— Любовь еще не умерла! — воскликнул Ральф, воздев очи небу.

Сумаэль не него даже не посмотрела.

— Ночью мокрая одежда тебя убьет — не нужен и враг.

Теперь, когда холод ослабил хватку, у Ярви заболели все синяки, заныли все мышцы. Гудела голова и ломило шею — последствия Тригговых рук. Даже захоти он, сил возражать уже не было. Он стянул с себя тряпье, кое-где края уже затвердели ледяной коркой, и, насколько позволил жар, приник к огню, почти совсем голый, не считая цепи да ошейника.

Ральф накинул на его дрожащие плечи старую овечью шкуру.

— Бери взаймы, — сказал он. — Не насовсем.

— Крайне признателен… в любом случае, — выдавил Ярви сквозь пляшущие зубы, наблюдая, как Сумаэль развешивает над костром его одежду, уже курящуюся легким паром.

— А что, если свет заметят? — спросил Джойд, озабоченно глядя в сторону моря.

— Коли тебе приятней замерзнуть, сиди в темноте. Тут ее всюду полно. — Анкран пытаясь получить больше тепла, разгреб костер палкой. — Лично мне кажется, что бой на корабле, и пожар, и вдобавок гибель этого корабля в волнах поумерят их жажду искать нас.

— А тем более — мы уйдем еще до рассвета, — добавил Ральф.

— Уйдем… куда? — спросила Сумаэль, подсаживаясь к Ярви.

Самым очевидным ответом было — на восток. На восток, вдоль побережья, тем же путем, каким их вез сюда «Южный Ветер». Но Ярви-то нужно было на запад. На запад, в Ванстерланд. На запад, в Гетланд. На запад, к Одему, к отмщению — и чем скорее, тем лучше. Он оглядел пестрое братство по несчастью: все сгорбились у живительного пламени, и в его свете измученные, осунувшиеся лица казались незнакомыми. Что же сказать, как убедить их пойти неверной дорогой?

— Естественно, на восток, — высказался Ральф. — Мы ту факторию вроде не так давно проплывали?

Сумаэль наскоро прикинула на пальцах.

— Пешком, возможно, доберемся туда за три дня.

— Путь предстоит тяжелый. — Ральф поскреб колючую щеку. — Идти чертовски трудно и…

— Я пойду на запад, — сказал Анкран. Затем твердо стиснул зубы и уставился в пламя.

В тишине все посмотрели на него.

— На запад — куда? — спросил Джойд.

— В Торлбю.

Ярви лишь раскрыл рот, даваясь диву от столь нежданной подмоги. Ральф разразился хохотом.

— Спасибо тебе, мастер Анкран, я хоть на славу поржал, прежде чем помру! Наш бывший кладовщик пешком отправляется в Гетланд.

— В Ванстерланд. Там я попробую сесть на корабль.

Ральф засмеялся снова.

— А, всего-то пешочком до Вульсгарда? И сколько ему предстоит шагать, а, судовод?

— Своими ногами — самое малое месяц, — выпалила Сумаэль, словно подсчитала заранее.

— Месяц всей этой красоты! — Ральф обвел лапищей заснеженную пустошь, которую они пересекли, и Ярви пришлось согласиться, что мысль о таком переходе не согревает душу нисколечки. — С какими пожитками?

— У меня есть щит. — Джойд сдернул его со спины и постучал кулаком. Большой, округлый, из шероховатой древесины, с железной шишкой посередине. — Подумал, он удержит меня на воде.

— А великодушный стражник вручил мне свой лук. — Ральф подергал за тетиву, словно за струну арфы. — Вот только без стрел он играет совсем не ту музыку. У кого-то из вас найдется палатка? Другая одежда? Одеяла? Сани? — Тишина, только ветер стенал над их залитым светом распадком. — Стало быть, большой вам удачи, мастер Анкран! Грести вместе с вами было неслыханным счастьем, но, боюсь, нам придется расстаться. Мы идем на восток.

— Какой дурак выбрал тебя в командиры?

В единый миг все развернулись на прохрипевший из темноты голос — к ним шел Ничто. Весь вымазан сажей, равно как и всегдашней грязью; его лохмотья, волосы и борода почернели. На нем были Тригговы сапоги и кафтан, на плече запеклась кровь. На другом плече он нес громадный сверток опаленной парусины, а рукой прижимал, баюкая, словно укрывал от мороза дитя, меч, которым на глазах у Ярви убил шестерых человек.

Он плюхнулся у костра, по-свойски закинул ногу за ногу, точно они давно договорились о встрече, и довольно охнул, протягивая ладони к огню.

— На запад, в Гетланд — звучит приемлемо. Туда мы и отправимся.

— Тригг? — спросила его Сумаэль.

— Больше о нашем надсмотрщике не вспоминайте. Я уплатил ему долг. Но счет между мной и Шадикширрам еще не закрыт. — Ничто лизнул палец и стер пятнышко с лезвия. — Нам надо оторваться от нее как можно дальше.

— Нам? — сердито бросила Сумаэль, и Ярви со спины заметил, что тесак оказался у нее под рукой. — Ты позвал себя к нам в попутчики?

В бешеных зрачках Ничто промелькнуло пламя.

— Разве что меня позовет кто-то другой?

Ярви протянул между ними руки, протаривая дорогу для Отче Мира.

— Мы рады принять любую подмогу. Как тебя вообще-то зовут?

Ничто уставился в ночное небо, словно ответ там начертали звезды.

— У меня было три разных имени… а то и четыре… но все они навлекли на меня беду. Мне бы страсть не хотелось накликать беду и на вас. Если станете со мной говорить, сгодится Ничто, но я не мастак разговаривать. Шадикширрам вернется и догадается, что мы пошли на восток.

— Потому что идти на запад — надо чокнутым быть! — Ральф наседал на Сумаэль. — Скажи им!

Она сжала губы и сощурилась на огонь.

— Путь на восток — короче. Путь на восток — проще.

— Вот! — гаркнул Ральф, охлопывая себя по ляжкам.

— И я иду на запад, — добавила Сумаэль.

— Э?

— На восток двинется много народа. Всякий, кто спасся с корабля. А на той фактории кишмя кишат работорговцы.

— А в Ванстерланде — нет, что ли? — возразил Ральф. — Мы, когда свозили туда инглингов, делали хорошие деньги.

— На востоке опасно, — сказала Сумаэль.

— А на западе нет ничего — только глушь и метели!

— Зато есть леса. Леса означают тепло. Леса означают еду. Да, на востоке фактория, а дальше что? Одни топи да пустоши на сотни миль. Запад — это Ванстерланд. Запад — это людские поселения. Запад — это, не знаю… может, корабли, которые идут дальше на запад. Идут к дому.

— К дому. — Джаред засмотрелся на огонь, точно разглядел там свою деревню и колодец с самой вкусной на свете водой.

— Двинемся в глубь суши, — сказала Сумаэль, — подальше от любых кораблей. А потом — на запад.

Ральф всплеснул руками.

— Как ты отыщешь дорогу в снегах? Будешь вечно блуждать по кругу, так и сгинешь.

Сумаэль вынула из-под плаща кожаный сверток, развернула его и показала маленькую подзорную трубу и другие инструменты.

— Дорогу я найду, старикашка, не бойся. Я не загадываю наперед и много не жду от обоих маршрутов. Особенно в вашей компании. Но, может статься, на западе нам повезет больше.

— Может статься?

Сумаэль пожала плечами.

— Иногда только на «может быть» и остается надеяться.

— Трое за запад. — Ярви впервые видел, как улыбается Анкран, после того как Шадикширрам высадила ему два передних зуба. — А ты, здоровяк?

— Хм. — Джойд задумчиво упер подбородок в кулак и оглядел круг спутников. — Хы. — Он внимательно изучил глазами каждого, и закончил инструментами Сумаэль. — Хе.

Он подернул тяжелыми плечищами и перевел дух.

— Если бы мы шли на бой, я никого на всем свете не выбрал бы заместо тебя, Ральф. Но когда надо из одного места попасть в другое… я верю Сумаэль. Я пойду на запад. Если ты меня возьмешь.

— Будешь держать надо мной щит, когда повалит снег, — промолвила Сумаэль.

— Да вы все с ума съехали! — Ральф прихлопнул тяжелой ладонью по плечу Ярви. — Видать, остались ты да я, Йорв.

— Мне очень льстит твое приглашение… — Ярви выскользнул из-под руки Ральфа и одновременно из его овчины и нырнул в свою рубаху, пусть не до конца, но все-таки обсохшую. — Но все-таки первое наше дело — держаться вместе. Держаться вместе или погибнуть по одному.

Само собой, а еще дело в клятве, в престоле и мести, которые ждут его в Гетланде, и чем дольше ждут, тем меньше шансов воплотить на них притязания.

— Мы пойдем на запад, все вместе. — Ярви ухмыльнулся Ральфу и здоровой рукой потрепал его за плечо. — Я молил о помощи помоложе, но так и быть, приму то, что есть.

— Боги! — Ральф сжал виски ладонями. — Мы все об этом еще пожалеем.

— Тогда будущие сожаления встанут в один отряд с прошлыми. — Ничто всмотрелся во тьму, словно приметил вдали призрачное воинство разочарований и неудач. — У меня от них и так нет отбою.

Свобода

Сумаэль задавала бешеный темп, и остальные шли ее курсом, как и раньше гребли — без лишних вопросов. Их путь пролегал через безлюдный край черных скалистых сопок и белых снегов, где редкие чахлые деревца кривились под скорбными завываниями ветра, несущегося к морю.

— Сколько шагов отсюда до Ванстерланда? — окликнул вожатую Ральф.

Сумаэль сверилась с инструментами, шевеля губами в беззвучных подсчетах, присмотрелась к расплывчатому мазку Матери Солнца на стального цвета небе и, не ответив, двинулась дальше.

В цитадели Торлбю мало кто счел бы сокровищем затхлый кусок парусины, тем не менее сверток Ничто стал самым ценным их достоянием. Скрупулезно отмерив свои доли, словно пираты делили добычу, они поразрывали ткань на лоскуты и обмотались ими под одеждой, обернули стылые руки и головы, понабивали в сапоги. Оставшуюся половину материи нес Джойд — под ней беглецы, сбившись в кучу, провели ночь. Разумеется, внутри было не намного теплей, чем снаружи, в кромешной тьме, но все понимали: даже такая капля тепла заслуживает искренней благодарности.

Ибо эта капля и есть разница между жизнью и смертью.

Прокладывали путь по очереди: Джойд печатал шаг, не обронив и единого недовольного слова, Ральф костерил снег, словно давнего недруга, Анкран боролся с ветром, обхватив себя руками, Ничто — высоко подняв голову и крепко сжимая меч. Будто и себя воображал отлитым из стали, не подвластным ни жаре, ни холоду — даже когда плечи его трофейного кафтана, невзирая на молитвы Ярви, облепили снежинки.

— Зашибись, приплыли, — пробурчал в небо Ральф.

— Снегопад нам на руку, — возразил Анкран. — Заметет следы, прикроет от чужих глаз. Если повезет, бывшая хозяйка подумает, что мы так тут и замерзли.

— А не повезет — так и замерзнем, — пробубнил под нос Ярви.

— Да всем плевать, — заявил Ральф. — Головою двинутых нет — никто сюда за нами не сунется.

— Ха! — гаркнул Ничто. — Такой двинутой, как Шадикширрам, ничего другого и в голову не взбредет. — И перебросив тяжеленную цепь, как шарф, через плечо, он намертво обрубил разговор, словно давеча жизни стражников «Южного Ветра».

Ярви озабоченно оглянулся на пройденный путь: следы змеились, теряясь в серой метели. Он задался вопросом о том, как скоро Шадикширрам обнаружит гибель своего судна? Потом вопросом о том, что она станет делать, когда обнаружит? Потом сглотнул комок в горле и, раскидывая снег, потрусил за всеми, стараясь не отставать.

К полудню, когда Матерь Солнце стояла едва по плечо Джойду и вслед беглецам по белому полю спешили их длинные тени, они набрели на лощину и устроили небольшой отдых.

— Еда, — озвучила мысли каждого Сумаэль.

Никому не хотелось добровольно делиться. Все понимали — в этих краях пища дороже золота. И тут, к общему изумлению, Анкран залез под меховую накидку и извлек оттуда мешочек соленой рыбы.

И пожал плечами:

— Я эту рыбу терпеть не могу.

— Сперва морил нас голодом, теперь нас кормит, — отметил Ральф. — Все по справедливости. — Сам он припас несколько хлебцев, чья свежесть если и была, то давно миновала. Сумаэль добавила от себя две черствые ковриги.

Ярви только развел пустыми руками и попытался улыбнуться:

— Нижайше взываю к вашей… э… щедрости?

Анкран тихонько потер свернутый нос.

— Меня твое унижение как-то не греет. А вы двое?

Джойд подернул плечами.

— Не было времени подготовиться.

— А я ножик принес, — сказал Ничто и подал меч.

И все уставились на скудную снедь на шестерых, недотягивающую вкупе до нормального обеда для одного.

— Пожалуй, стану-ка мамашей я, — произнесла Сумаэль.

Ярви сел, виляя хвостом, как отцовские псы, в ожидании корки, пока она отмеряла шесть устрашающе равных и жутко тоненьких ломтиков хлеба. Ральф проглотил свою долю в два укуса, а потом смотрел, как Анкран по сто раз пережевывает каждую крошку, зажмурившись от восторга.

— Это и вся наша еда?

Сумаэль скатала вожделенный сверток и, без разговоров, отправила его к себе под куртку.

— Я скучаю по Триггу, — горестно вымолвил Ральф.

Из Сумаэль бы вышла служительница что надо. Ее светлая голова не забыла прихватить с корабля две пустые бутыли Шадикширрам, и теперь они набили их снегом и попеременно несли под одеждой. Вскоре Ярви сообразил пить содержимое по глоточку, так как развязать штаны, чтобы помочиться на лютом холоде, оказалось воистину подвигом, который сопровождали хриплые поздравления, все более чистосердечные по мере того, как рано или поздно каждый подставлял жгучему ветру свое хозяйство.

Растянувшийся на целый мучительный месяц день подошел к концу, и с наступлением вечера небеса озарили звезды: сверкающие спирали и яркие шлейфы скоплений, пылавшие как очи богов. Сумаэль на ходу показывала незнакомые созвездия, и для каждого у нее было имя: Храбрый Портной, Извилистая Тропа, Входящий-Со-Стуком, Пожиратель Снов. Девушка рассказывала и улыбалась, дыхание струилось во тьме, и прежде неслыханная радость в ее голосе заставила улыбнуться и Ярви.

— А сколько теперь осталось до Ванстерланда? — спросил он.

— Много. — Она оглянулась, изучая горизонт, и радость моментально сошла на нет. Девушка ускорила шаг.

Он, превозмогая себя, плелся следом.

— Я даже спасибо тебе не сказал.

— Скажешь потом, если мы не превратимся в пару замерзших трупов.

— Поскольку этого потом может и не быть… спасибо. Ты ведь могла позволить Триггу убить меня.

— Если бы задумалась хоть на миг, то так бы и сделала.

Ему ли на это сетовать? Ярви спросил себя, как поступил бы он, если бы это ее душил Тригг — и ответ ему совсем не понравился.

— Выходит, хорошо, что ты не стала долго думать.

Настала долгая тишина, только под сапогами похрустывал снег. Наконец, девушка насупленно посмотрела на него и тут же отвернулась обратно.

— По-моему, тоже.

На второй день они принялись шутить, чтобы поднять себе настроение.

— Ты опять начал зажимать наши припасы, Анкран! Куда жареного поросенка дел? — И все хохотали.

— Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет в ворота, того продадим, чтобы нам хватило на эль! — И все хихикали.

— Надеюсь, Шадикширрам, когда нас догонит, притащит с собой вина. — И никто не улыбнулся.

После того, как на рассвете — если можно было так назвать эту бесцветную мглу — третьего дня они выползли из своей жалкой как-бы-палатки, то все лишь недовольно бурчали.

— Не хочу, чтобы впереди меня шел этот старый растяпа, — скрежетал Ничто, после того как в третий раз наступил Ральфу на пятку.

— А мне не нравится, когда меч в руках полоумного маячит за моей спиной, — огрызался через плечо Ральф.

— А в спине тебе больше понравится?

— Сколько же вам лет, а до сих пор себя ведете как дети? — Ярви прибавил ходу и вклинился между ними. — Если мы перестанем помогать друг другу, всех нас убьет зима.

Впереди чуть слышно прошелестела Сумаэль:

— Скорее всего, она и так нас убьет.

Спорить Ярви не стал.

На четвертый день зимний туман накрыл белые земли подобно савану. Они шли молча. Лишь кто-нибудь неразборчиво буркнет, когда споткнется, да другой буркнет, когда поможет тому подняться, чтобы дальше идти в никуда. Шесть безмолвных фигурок плелись посреди великой пустыни, в бескрайней, ледяной пустоте. Каждый под тяжким гнетом невольничьего ошейника и еще более тяжелой цепи продирался сквозь стужу собственных бед. У всех была своя боль, свой голод и страх.

Первое время Ярви не переставал думать о тех, кто утонул вместе с судном. Сколько их там погибло? Он вспоминал, как крошились доски, как море хлынуло в трюм. И все для того, чтоб уцелеть самому? Видимо, ради этого рабы упирались изо всех сил, тянулись на цепях за последним глотком воздуха, прежде чем Матерь Море утащила их к себе, вниз, на дно.

Но ведь мать все время учила: волнуйся не о том, что сделано, а о том, что делать дальше.

Уже ничего не изменишь — и его терзания о былом, равно как и тревога о будущем, начали гаснуть, оставляя лишь подленькие воспоминания о еде. О четырех дюжинах печеных свиней к визиту Верховного короля — куда столько всего-то ради низенького седовласого человечка да его служительницы с каменным взглядом? О пире в честь прохождения братом испытания воина — тогда Ярви только поковырял в тарелке, зная, что сам никогда не пройдет ничего подобного. О песчаном береге перед отплытием в его роковой набег — люди крутили мясо на вертелах над сотней костров, понимая, что, быть может, обедают в последний раз: жар осязаем, как ладонь на твоем лице, повсюду в свете пламени голодные ухмылки, шкворчит жир и обугливается корочка…

— Свобода! — проревел Ральф, раскидывая руки в стороны, чтобы обхватить весь бесконечный простор белого безлюдья. — Свобода где любо, там и закоченеть! Свобода где в радость, там и сдохнуть от голода! Свобода идти куда хошь, покуда не свалишься!

Он быстро умолк на колючем, разреженном воздухе.

— Закончил? — спросил Ничто.

Ральф безвольно уронил руки.

— Да. — И они поплелись дальше.

Нет, не мысли о матери гнали Ярви вперед, когда он загребал снег шаг за трясущимся шагом, переход за мучительным переходом, падение за промораживающим падением, упрямо, след в след за другими. Не мысли о нареченной невесте, и не о погибшем отце, и даже не о родном табурете у очага матери Гундринг. Его держала всего одна мысль: об Одеме — том, кто с улыбкой клал Ярви на плечо свою руку. Об Одеме — том, кто пообещал стать его соплечником. Об Одеме — том, кто тихо, словно весенний дождик, задал вопрос: неужели государем Гетланда станет калека?

— Э нет… — отплевывался Ярви от снега растресканными губами. — Нет уж… дудки… нет уж… дудки.

С каждой пыткой нового шага Гетланд становился чуточку ближе.

Пятый день оказался ясен и искрился острыми гранями льда, окоем слепил прозрачной голубизной, и Ярви казалось, что впереди видно все, почти до самого моря, черно-белой ленты на дальнем краю черной и белой земли.

— Неплохо мы отмахали, — сказал он. — Надо признать.

Сумаэль, прикрывая глаза от солнца, пока хмуро вглядывалась на запад, ничего признавать не стала.

— Нам везло с доброй погодой.

— Что-то я не ощущаю везенья, — пробормотал Ральф, обхватывая себя руками. — Ты чувствуешь, Джойд, как тебе повезло?

— Я чувствую, как мне холодно, — сказал Джойд, растирая красные кончики ушей.

Сумаэль покачала головой, глядя на небо, которое, если не считать маленького темного подтека далеко к северу, выглядело необычайно чистым.

— Не то ближе к ночи, не то завтра, но вы поймете, что значит недобрая погода. Надвигается буря.

Ральф всмотрелся ввысь.

— Ты уверена?

— Как надо храпеть, я тебя не учу. А ты не учи меня, как отряд вести.

Ральф зыркнул на Ярви и пожал плечами. Но к вечеру оказалось, что она, как обычно, права. Подтек на небе разросся, расползся и приобрел зловещий отттенок черноты.

— Боги злятся, — тихо проговорил Ничто, с опаской поднимая глаза.

— А когда они не злились? — ответил Ярви.

Снег повалил гигантскими хлопьями, метель заклубилась сплошной завесой. Порывисто взвизгивал ветер. Колошматя, как дубьем, сразу со всех направлений, он отпихивал беглецов то влево, то вправо. Ярви упал и когда вскарабкался на ноги, не увидел и следа остальных. В панике он бросился вперед сломя голову и с размаху влетел прямо в спину Джойда.

— Нам надо выбраться из метели! — заверещал он, едва ли слыша себя за воем ветра.

— Кто бы спорил! — проревел в ответ Джойд.

— Нужно найти глубокий снег!

— Снег ему нужен! — проорал Анкран.

Они добарахтались по сугробам до впадины узкого оврага. Это был наилучший уклон, на который мог рассчитывать Ярви в такой бесноватой пурге, когда от спутников остались только бледные призраки. Как кролик, он принялся рыть, выбрасывая снег между ног, во все нелегкие пробивая нору вглубь, пока не прокопал на длину тела, а потом начал буравить вширь. Руки горели от холода внутри парусиновых обмоток, от усилий сводило мышцы, но он не давал себе спуску. Он надрывался, будто от рытья зависела его жизнь.

Так оно и было.

Сумаэль червяком проползла вслед за ним. Рыча сквозь зубы, она орудовала тесаком, как лопатой. Поначалу вдвоем они выкопали нишу, потом полость, а потом — крошечную камору. Сзади притиснулся Анкран, в дыру на месте его передних зубов набивался снег, и он выталкивал его языком. Следующим в холодный сумрак погрузился Ральф, затем в ширящейся пещере раздвинул могучие плечи Джойд, и, наконец, Ничто просунул голову внутрь.

— Впритык, — отметил он.

— Расчищайте вход, — пролепетал Ярви, — не то за ночь нас похоронит. — И он съежился у стены утрамбованного снега, размотал мокрые тряпки и стал дуть на опухшие руки. У него и так мало пальцев, нельзя терять ни один из оставшихся.

— Где ты этому научился? — полюбопытствовала Сумаэль, присаживаясь рядом.

— Отец меня научил.

— Похоже, он наши жизни спас.

— Непременно поблагодари его, когда снова увидишь. — Анкран пошевелил плечами, втискиваясь поудобнее. Все набились вплотную друг к другу — но с ними это не впервой. Здесь, на просторах северных пустошей, не было места ни неприязни, ни гордыне, ни розни.

Ярви прикрыл глаза и представил отца, бледного и холодного на каменной плите.

— Отец умер.

— Жалко, — пробасил Джойд.

— Спасибо, что хоть тебе.

Ярви расслабленно откинул руку и не сразу понял, что та упала поверх руки Сумаэль. У него не возникло неприятных ощущений от ее твердых пальцев, лишь тепло, там, где ее кожа соприкасалась с его. Он не двинул ладонью. Не убрала свою и она.

Медленно он сомкнул пальцы на ее кисти.

Надолго воцарилась тишь. Снаружи снежного укрытия приглушенно печалился ветер, и внутри себя Ярви слышал каждый размеренный вдох.

— Вот. — Он почувствовал на лице дуновение этого слова, почувствовал, как Сумаэль берет его за запястье. Но отряхнув с глаз дремоту, не разобрал в темноте выражения ее лица.

Она перевернула его кисть и что-то вложила в ладонь. Черствый, заветренный, недорастаявший и вместе с тем мокрый — но это был хлеб, и, боги, как он был рад этому хлебу!

И они сидели, прижимаясь друг к другу, кое-как перебиваясь своей долей, и вроде бы удовлетворенно, по крайней мере — с облегчением, жевали, а потом, один за другим, глотали и затихали, и Ярви гадал в тишине, наберется ли он храбрости снова взять Сумаэль за руку.

А потом услышал ее голос:

— Это последняя еда.

И снова воцарилась тишина, но в этот раз куда менее уютная.

Ральф сонно пробормотал в темноте:

— Сколько еще до Ванстерланда?

Никто ему не ответил.

Лучшие бойцы

— Гетландцы лучше всех, — одышливо скрипел Ничто. — Они дерутся все как один. Каждого закрывает щит соплечника.

— Гетландцы? Ха-ха! — Ральф храпел паром из ноздрей, пока вслед за Сумаэль взбирался на пригорок. — Как долбаное стадо овец — их гонят на убой, а они все блеют! А ежели соплечник упадет — все, конец? В тровенландцах — вот в ком горит огонь!

Целый день они так вот и спорили. Что лучше — меч или лук? Южнее или нет Хеменхольм острова Гренмер? Крашеная ли древесина или пропитанная маслом более по нраву Матери Морю и к какому, стало быть, судну та окажется благосклоннее? Ярви не представлял, откуда у них берется дыхание. Ему самому его едва ли хватало.

— В тровенландцах? — проскрипел Ничто. — Ха-ха! А когда огонь весь выгорит — конец? — Сперва они пытались излагать свои точки зрения рассудительно, потом отстаивали их, все меньше считаясь с чужим мнением, и в итоге доходили до соревнования — кто кого передолдонит насмешками. По мнению Ярви, ни один не уступил ни пяди с тех самых пор, как затонул «Южный Ветер».

Третьего дня кончилась пища, и голодная пустота внутри Ярви пожрала уже все его надежды. Когда этим утром он размотал парусину с ладоней, то не узнал их: кисти рук одновременно и высохли, и опухли. Кончики пальцев выглядели как восковые, их сводило от прикосновения, внутри кололо точно иголками.

Впали щеки даже у Джойда. Анкран прихрамывал и безуспешно пытался скрыть свою хромоту. Ральф начал дышать с присвистом, от которого Ярви не переставало коробить. Раскинутые брови Ничто покрыл иней. Располосованные губы Сумаэль становились все тоньше, бледней и все крепче сжаты, стоило путникам протащиться очередную милю.

И гул препирательств этих двух обреченных соперников навевал на Ярви мысль лишь об одном состязании: кто из них умрет первым?

— Гетландцы знакомы с дисциплиной не понаслышке, — гудел Ничто. — Гетландцы — это…

— Да какому дурню конченому не пофиг, кто? — рявкнул Ярви, обойдя обоих стариков. Не на шутку рассвирепев, он ткнул им в хари своим обрубком. — Люди — как люди, везде и всюду. Лучше, хуже — кому как повезет! А теперь поберегите дыхание, надо идти! — И он засунул руки обратно в подмышки и, превозмогая себя, двинулся в гору.

— И поваренок он, и мыслитель, — просипел сзади Ральф.

— Понять только не могу, от которого ремесла тут меньше проку, — бормотнул Ничто. — Надо было дать Триггу его прикончить. Естественно, гетландцы…

Достигнув края холма, он замер. Все замерли. Перед ними раскинулся лес. Лес тянулся во всех направлениях, исчезая вдалеке за серой пеленой снегопада.

— Деревья? — прошептала Сумаэль, не отваживаясь поверить глазам.

— Деревья означают еду, — сказал Ярви.

— Деревья означают тепло, — сказал Анкран.

И, врасплох для самих себя, все как один с улюлюканьем кинулись вниз по склону, резвясь, точно дети, которым отменили на сегодня повседневные труды. Ярви упал, кувыркнулся, взбивая снежные струи, и вновь приземлился на ноги.

Беглецы неслись, бойко барахтаясь в снегу — сперва между невысоких, сглаженных сопок, а потом среди стволов могучих пихт, таких толстых, что иные Ярви не смог бы обхватить руками. Пихты высились колоннами некоего святого храма, где люди казались незваными возмутителями спокойствия.

Люди эти уже не мчались — потихоньку переваливались с оглядкой, а потом и вовсе побрели, загребая снег. Редкие, ободранные ветви не роняли плодов. На меч Ничто не напарывалась косуля. Найденный валежник оказывался сырым гнильем. Обманчивую под снегом поверхность земли покрывал слой годами прелых иголок, повсюду торчали узловатые корни.

Смех угас, среди деревьев воцарилась мертвая тишина — гнетущее безмолвие не прорезал даже птичий щебет.

— Боги, — шепнул Анкран. — Здесь ничуть не лучше, чем там.

Ярви дошаркал до ствола пихты и дрожащей рукой отломил наросший гриб.

— Нашел чего-нибудь? — спросил Джойд, чуть не попискивая от надежды.

— Не-а. — Ярви отбросил трутовик. — Эти — несъедобные.

Оседая вместе со снегом, с небес повалило отчаяние — и ложилось Ярви на плечи куда тяжелее прежнего.

— Огонь — вот что нам нужно, — сказал он, пытаясь спасти последний проблеск силы духа. Огонь отогреет их и поднимет настрой, сплотит и даст продержаться на ходу чуточку дольше. Задумываться, куда они в итоге придут, Ярви себе позволить не мог. Один раз — один взмах, как постоянно внушал ему Джойд.

— Для костра нам не обойтись без сухого дерева, — произнес Анкран. — Может, поваренок подскажет, где его раздобыть?

— В Торлбю я б тебе показал, где оно продается, — огрызнулся Ярви. На самом деле — не показал бы. Для этого всегда имелись рабы.

— Чем выше, тем должно быть суше. — Сумаэль перешла на рысь, и Ярви потащился за ней. Соскользнув под горку, он выбрался к краю белоснежной, чистой от деревьев прогалины, с откосом на той стороне. — Может быть, там, наверху…

Она припустила дальше, выбежала из-за деревьев на этот шрам на лесной чаще, и Ярви двинулся по ее легкому следу. Боги, как он устал! Ног под собой не чувствовал. Что-то странное творилось со здешней почвой — плоской и твердой под тонким покрывалом снега с черными заплатами то тут, то там. Когда Сумаэль сделала следующий шаг, что-то негромко и непривычно хрустнуло.

Она застыла, обеспокоенно уставившись под ноги.

— Стой! — позади на пригорок выбежал Ничто, одной рукой хватаясь за дерево, другой — за меч. — Это река!

Ярви посмотрел вниз, и от ужаса вздыбились все волоски на его теле.

Лед загудел, защелкал, заходил под башмаками. Сумаэль повернулась, и река протяжно застонала, а ее глаза, моргая, обратились к нему. Их отделяет всего-навсего хороший шаг, может, два. Ярви сглотнул, не отваживаясь вдохнуть полной грудью, и протянул к ней руку.

И прошептал:

— Ступай потихоньку.

Она сделала шаг и, не успев даже вскрикнуть, исчезла подо льдом.

Сперва он замер на месте.

Потом его сотрясла судорога, словно тело само решило рвануться за ней.

Взвыв, он остановил свой порыв и, припав на четвереньки, подполз туда, где она провалилась. В черной полынье плавали осколки льда, и никакого признака девушки. Он обернулся через плечо: в буране снежных хлопьев Джойд скакал по камням вдоль берега.

— Стой! — взвизгнул Ярви. — Тебя не удержит!

Что-то сдвинулось, промелькнуло под ледяной коркой, так ему показалось, и он подтянулся на руках, пропахивая лицом снег, расчищая порошу — но, кроме черноты, ничего не увидел, только пара пузырей скользнула подо льдом.

С берега на реку выскочил ошалелый Анкран, проехался, раскинув руки, и остановился, когда под ним загудела скованная морозом поверхность. Ниже по течению взбивал ногами снег Ничто, устремляясь к голой мозолине льда, сквозь которую торчали острые камни.

Надо всем нависла цепенящая тишина.

— Где она? — прокричал Ярви. Ральф лишь таращился с откоса, беспомощно шевеля губами.

На сколько возможно задержать дыхание? Никак не на такое время, это точно.

На его глазах Ничто отошел на пару шагов от берега и высоко поднял меч, острием вниз.

— Ты спятил? — взвизгнул Ярви, не понимая, в чем дело.

Разумеется, так оно и было.

Меч устремился вниз, вверх взметнулись брызги, Ничто упал на лед, его свободная рука метнулась в воду.

— Есть! — И он выдернул из реки Сумаэль — та повисла, как тряпка в струйках замерзающей воды, — и волоком подтащил к берегу, где ждали Джойд с Ральфом.

— Дышит? — проорал Ярви, ползя на четвереньках из боязни уйти под лед самому.

— Как понять? — Джойд, на коленях, склонился над ней.

— Щеку ей ко рту прислони!

— Вроде бы нет!

— Ноги ей задерите! — Ярви выкарабкался на берег и, перебирая свинцовыми коленями, помчался вдоль замерзшей реки.

— Что?

— Вверх ногами ее переверните!

Джойд оцепенело поднял ее за лодыжки, голова девушки болталась в снегу. Подскочил Ярви, просунул ей в рот два пальца и начал водить ими вверх-вниз и по кругу, стараясь пропихнуть их как можно глубже в глотку.

— Ну давай! — он рычал, роняя слюну, упирался и тянулся как мог. — Ну!

Один раз он видел, как мать Гундринг делала то же самое — мальчишке, упавшему в запруду у мельницы.

Тот мальчишка не выжил.

Сумаэль не шевелилась. Холодная и бескровная, уже будто труп, и Ярви неистово шипел сквозь стиснутые зубы все без разбора молитвы, сам уже не зная кому.

Он почувствовал ладонь Ничто на своем плече.

— Любого из нас ждет Смерть.

Ярви стряхнул его руку и давил, наваливаясь сильнее.

— Давай же, ну!

И вдруг, сразу и без перехода — так просыпаются дети — Сумаэль дернулась и кхекнула, изливая воду, потом сипло втянула в себя полвдоха и выкашляла воду опять.

— Боги! — Ошарашенный Ральф сделал шаг назад.

Ярви был изумлен не меньше его и уж точно никогда раньше не был настолько рад пригоршне холодной рвоты в ладони.

— Отпускать меня собираетесь? — прохрипела Сумаэль, ее глаза закатывались вбок. Джойд выпустил ноги девушки, и та скорчилась в снегу, оттягивая ошейник, кашляла и отплевывалась — и ее начала колотить жестокая дрожь.

Ральф глазел, рот раскрыв, будто стал свидетелем чуда.

— Ты — просто чародей!

— Служитель, — проурчал Анкран.

Ярви не желал, чтобы все ковырялись в его ранах.

— Ее нужно согреть.

Они мучились, пытаясь высечь огонь небольшим кресалом Анкрана, рвали с деревьев мох на трут, но все вокруг было влажным, и несколько искр так и не занялись. Каждый по очереди пробовал браться за кремень, а Сумаэль смотрела горящими, как при лихорадке, глазами и дрожала все сильнее, пока не стало слышно, как хлопает ее одежда.

Джойд, который некогда каждое утро растапливал печи в пекарне, ничего поделать не смог, ничего не смог и Ральф, который разводил костры на всех побережьях моря Осколков, в ливень и шквал, и даже Ярви предпринял заранее обреченную попытку, стискивая кресало бесполезным обрубком, пока не изранил все пальцы под шепот молитвы Анкрана Тому, Кто Возжигает Пламя. Но боги на сегодня покончили с чудесами.

— Может, выкопаем укрытие? — Джойд покачнулся на корточках. — Как в тот раз, в метель?

— Снега не хватит, — ответил Ярви.

— Тогда сложим из веток?

— Снега чересчур много.

— Идем дальше, — Сумаэль неожиданно оказалась на ногах, ее шатало, за спиной шлепнулся в снег кафтан Ральфа — слишком большой для нее.

— Очень тут жарко, — произнесла она, разматывая парусину на ладонях, ткань заколыхалась на ветру. Она рванула на себе ворот сорочки и потянула цепь на шее:

— Платок слишком тугой. — Она ступила вперед: один заплетающийся шаг, другой — и рухнула плашмя, лицом прямо о наледь.

— Идем дальше, — прошамкала она в снег.

Джойд бережно перевернул ее, поставил прямо и обхватил одной рукой.

— Отец тебя ждать долго не будет, — зашептала она, от синих губ поднялась тоненькая струйка пара.

— У нее голова застужена. — Ярви приложил руку к ее дряблой, неживой коже и почувствовал, как руку трясет. Он откачал Сумаэль, но без огня, без пищи зима все равно заберет ее за Последнюю дверь, и этой мысли, он понял, ему не выдержать. Что они без нее будут делать?

Что без нее будет делать он?

— Делай же хоть что-нибудь! — по-змеиному зашипел Ральф, хватая Ярви за руку.

Что же? Ярви прикусил лопнувшую губу и уставился в лес, словно среди голых стволов мог показаться ответ.

На все найдется свой способ.

Он недоверчиво прищурился, затем оттолкнул Ральфа и поспешил к ближайшему дереву, здоровой рукой распарывая обмотки. Он сорвал с коры какой-то рыже-бурый клок, и истлевшие угли надежды вновь засверкали искрами.

— Шерсть, — пролепетал Анкран, поднимая еще клок. — Здесь проходили овцы.

Ральф вырвал комок у него из пальцев.

— Куда их гнали?

— На юг, — заявил Ярви.

— Откуда ты знаешь?

— Мох растет с подветренной, западной стороны деревьев.

— Овцы означают тепло, — сказал Ральф.

— Овцы означают еду, — сказал Джойд.

Ярви ничего не сказал. Овцы означают людей, а люди могут быть настроены по-разному. Но чтобы оценить выбор, нужно, чтобы было из чего выбирать.

— Я останусь с ней, — объявил Анкран. — Если получится, приведите подмогу.

— Нет, — отозвался Джойд. — Мы идем вместе. Теперь мы все — одновесельники.

— Ее кто понесет?

Джойд пожал плечами:

— Раз надо таскать мешки — не хнычь, а начинай перетаскивать. — И он просунул руки под Сумаэль и, поднимая ее, скорчил гримасу. Лишь самую малость запнулся, а потом приткнул подергивающееся лицо девушки к своему плечу и без лишних слов, с высоко поднятой головой, тронулся в путь на юг. Сейчас она — невелика тяжесть, но голодному, промерзшему и усталому — такому как Ярви — это казалось невероятным подвигом.

— Я пожил на свете. — Ральф оторопело пялился на спину Джойда. — Но такой замечательной картины отродясь не видал.

— Я тоже. — Ярви встал на ноги и споро посеменил следом. Как теперь у него хватит совести жаловаться, колебаться и медлить, когда прямо перед ним такой пример силы и стойкости?

Как на это хватит совести у любого из них?

Доброта

Они сбились в кучу в промозглом подлеске и глядели на хутор.

Одна постройка была каменной и до того древней, что просела глубоко в землю. Над занесенной сугробами крышей вился тонкий гребешок дыма. У Ярви наполнился слюной рот и поползли мурашки, когда воспоминания о тепле и ужине проступили из тумана. Другая постройка, хлев, откуда нечасто и приглушенно блеяли овцы, была, кажется, перевернутым корабельным остовом, хотя как его затащили так далеко в глубь суши, нельзя было и представить. Остальные, сараи из нетесаных бревен, почти целиком скрылись под навалами сугробов, а промежутки меж ними перекрывала изгородь с заостренными кольями.

У самого входа, возле лунки во льду сидел закутанный в мех маленький мальчик, подперев парой палок свою удочку. Время от времени он шумно сморкался.

— Мне не по себе, — шепнул Джойд. — Сколько их там? Мы ничего не знаем о них.

— Зато знаем одно: они люди, а людям верить нельзя, — добавил Ничто.

— Мы знаем, что у них есть одежда, еда и пристанище. — Ярви посмотрел на Сумаэль, сгорбившуюся под всем тряпьем, каким они могли поделиться — довольно немногим. У нее стучали зубы — так сильно ее трясло, губы иссиня-серые, как сланец, веки то поникнут, сомкнутся, то распахнутся и снова поникнут. — У них есть то, без чего нам не выжить.

— Значит, все просто. — Ничто размотал ткань с рукояти меча. — Последнее слово за сталью.

Ярви выкатил на него глаза.

— Ты убьешь этого мальчишку?

Ральф неуютно поерзал плечами. Ничто своими только пожал.

— Если встает вопрос — его смерть или наша, тогда да, я убью и его, и любого, кто там попадется. И пополню ими ряды своих сожалений. — Он приподнялся, но Ярви ухватил мечника за драную рубаху и притянул обратно. И обнаружил, что смотрит в его суровые, бесстрастные, серые глаза. В упор те ничуть не казались менее сумасшедшими. Совсем наоборот.

— То же относится и к тебе, поваренок, — прошептал Ничто.

Ярви сглотнул, но не отвел взгляд и руку не разжал. На «Южном Ветре» Сумаэль рисковала ради него жизнью. Время расплачиваться. Вдобавок он уже устал быть трусом.

— Сперва попробуем поговорить. — Он встал, пытаясь придать себе облик, менее схожий с жалким оборвышем в беспросветном отчаянии — и у него ничего не вышло.

— Как только они тебя кончат, — поинтересовался Ничто. — Слово будет за сталью?

Ярви выдавил пар вместе со вздохом.

— Пожалуй. — И поплелся вниз, навстречу строениям.

Кругом все тихо. Ни одной живой души, кроме этого мальчика. Ярви остановился, не дойдя до него дюжины шагов.

— Эй.

Парнишка подскочил, сбивая удочку. Спотыкаясь, отпрыгнул и чуть не упал, а потом побежал к дому. Ярви оставалось лишь ждать и трястись от холода. От холода и страха перед тем, что будет дальше. Народ, живущий в таком жестоком краю, избытком доброты наверняка не страдает.

Те высыпали из каменного дома, словно пчелы из разрушенного улья. Он насчитал семерых: все закутаны в теплые шубы, и каждый с копьем. У троих, взамен металлических, наконечники из камня, но и эти целят решительно и непреклонно. Без единого звука его проворно обступили полукругом, наставив копья.

Ничего не поделать. Ярви лишь поднял руки, скинув обмотки из замызганной парусины, молча взмолился Отче Миру и сдавленно каркнул:

— Помогите мне.

Фигура посередине воткнула древко копья в снег и медленно подошла к Ярви. Откинула капюшон, явив копну соломенно-серых волос и лицо в глубоких морщинах от бесконечных невзгод и ненастий. С минуту она рассматривала гостя.

А потом ступила вперед и, прежде чем Ярви в страхе успел отдернуться, раскинула руки и крепко его обняла.

— Я — Шидуала, — сказала она на языке моря. — Ты один?

— Нет, — прошептал он, борясь со слезой облегчения. — Со мной мои одновесельники…

В доме у них было тесно, низко и не продохнуть от пота и запаха дыма. И это был настоящий дворец. Из почерневшего деревянного котелка, отшлифованного за годы использования, накладывали жирную тушеную баранину с корешками. Ярви хватал кусочки пальцами — еды чудесней он не пробовал никогда. Вдоль кривых стен шли лавки, по одну сторону от шкворчащего очага сидели Ярви и его друзья, а по другую — хозяева: Шидуала, четверо мужчин — он посчитал их ее сыновьями, и мальчишка с проруби, который пялился во все глаза на Сумаэль и Джойда, словно те — эльфы и вышли прямо из древних сказаний.

В его прошлом, в Торлбю, эти люди жили бы за пределами нищеты. Сейчас же изба ломилась от роскоши. На стенах висели деревянные и костяные орудия, хитроумные и замысловатые приспособления для охоты, рыбной ловли, рытья укрытий и добычи пропитания во льдах. Шкуры волков, медведей, тюленей и козлов лежали повсюду. Один из хозяев, мужик с густой бурой бородой, поковырял в котелке и вручил Джойду миску добавки, на что здоровяк ответил благодарным кивком и тут же принялся уплетать, прикрыв глаза от восторга.

Анкран наклонился к нему:

— По-моему, мы съели весь их ужин.

Джойд застыл, не вынув изо рта пальцы, а бородатый мужик рассмеялся и, свесившись через очаг, хлопнул его по плечу.

— Простите, — сказал Ярви, отодвигая миску.

— По-моему, вы голодней, чем мы, — произнесла Шидуала. На языке моря они говорили немного странно. — И идете на диво окольным путем.

— Мы направляемся в Вульсгард из земель племени баньи, — ответил Анкран.

Женщина обдумала его слова.

— Тогда ваш путь на диво прям, хотя и крайне необычен.

Ярви был с нею согласен.

— Знай мы наперед о том, как он труден, выбрали бы другую дорогу.

— Так и случается, когда выбирать уже поздно.

— А теперь нам остается только идти до конца.

— Так и случается, когда выбирать уже поздно.

Ничто придвинулся к Ярви и зашептал своим хриплым, стертым в песок голосом:

— Не верю я им.

— Он хочет поблагодарить вас за гостеприимство, — поспешно озвучил Ярви.

— Мы все благодарим вас, — сказал Анкран. — И богов вашего жилища.

Ярви смахнул золу со вставленного в очаг молитвенного камня:

— И Ту, Что Выдыхает Метель.

— Хорошо речено и хорошо принято. — Шидуала прищурилась. — Там, откуда ты родом, она — одна из малых богов?

Ярви кивнул.

— Но у вас она — среди высоких?

— Как и многое другое, боги кажутся больше с близкого расстояния. Здесь Та, Что Выдыхает Метель, извечный наш спутник.

— Поутру мы воздадим ей первую молитву, — сказал Анкран.

— Разумно, — сказала Шидуала.

— А вторую — вам, — сказал Ярви. — Вы спасли нам жизнь.

— Здесь все живое обязано стоять друг за друга. — Она улыбнулась, и бороздки на ее лице напомнили Ярви мать Гундринг, и на миг он затосковал по дому. — Любому из нас хватает и одного врага — зимы.

— Мы понимаем. — Ярви поглядел на Сумаэль — ее приткнули поближе к огню. Закрыв глаза, девушка покачивалась под одеялом. На ее лицо вернулись почти все прежние краски.

— Можете перезимовать вместе с нами, до наступления тепла.

— Я не могу, — хрипло произнес Анкран, на его лице набухли желваки. — Я должен попасть к семье.

— А я — к своей, — добавил Ярви, пусть его и подгоняла нужда не спасти, а убить своих родичей. — Мы продолжим путь. Правда, у вас есть много вещей, без которых нам будет худо…

Шидуала оценила их печальный расклад и заинтересованно приподняла брови.

— Есть, есть. Можем с радостью их обменять.

При слове «обменять» ее сыновья заулыбались и согласно кивнули.

Ярви бросил взгляд на Анкрана, и тот развел пустыми руками:

— Нам нечего дать взамен.

— Вон там у вас меч.

Ничто насупился мрачнее прежнего, приобнял оружие и чуточку приблизил к себе. Ярви до боли ясно сознавал, что еще несколько минут назад тот с радостью убил бы всех этих людей.

— Он не расстанется с ним, — сказал Ярви.

— Есть еще одна штука — и будь она наша, я бы ей попользовался всласть. — Мужик с бурой бородой с другой стороны огня пристально уставился на Сумаэль.

Джойд оцепенел, Ральф зарычал от негодования, а когда заговорил Анкран, его голос кромсал, как секира:

— Мы не продаем своих. Ни за какую цену.

Шидуала рассмеялась.

— Вы не так поняли. У нас почти нет металла. — Она обогнула очаг, выгибая бедра, коснулась сверкавшего сталью ошейника Сумаэль и вытянула из-под ворота кусок ее изящной цепи. — Вот что мы хотели бы взять.

Ярви почувствовал, как на лице расплывается улыбка. Давненько она там не появлялась, и расставаться с ней не хотелось.

— В таком случае… — Он размотал платок из истрепанной парусины и выудил собственную цепь, потяжелее. — Может быть, заберете и эту?

Глаза бородатого загорелись, когда он взвесил цепь в руке, а потом у него отвалилась челюсть: Ничто настеж рванул свой воротник.

— Вот, как-то так, — произнес он, вытягивая наружу громадные звенья.

И вот теперь уже улыбались все. Ярви подсел поближе к огню и потер ладони, как это делала мать.

— Ну а сейчас — давайте меняться.

Ничто прошептал ему на ухо:

— Я ж тебе говорил — последнее слово будет за сталью!

Хрустнув напоследок, отвалилась проржавелая заклепка, и ошейник Ничто распахнулся.

— Этот упрямый попался, — отметил бородатый, глядя на подпорченное зубило.

С некоторой запинкой Ничто привстал с колоды, дотронулся дрожащей ладонью до шеи — ее огибал мозолистый след, там, где железо много лет натирало кожу.

— Двадцать лет я носил этот ошейник, — тихо вымолвил он, и на глазах заблестели слезы.

Ральф похлопал его по плечу.

— Свой я носил только три, а все равно без него стал легким, как ветер. Тебе-то, небось, вообще мнится, что сейчас ты полетишь вдаль.

— Да, — прошептал Ничто. — Полечу.

Ярви рассеянно ковырял застарелые ожоги там, где прежде сидел его собственный ошейник, и наблюдал, как Анкран складывает вещи, за которые они уплатили оковами. Удочку и приманку. Лопату, сделанную из лопатки могучего лося. Бронзовый нож, по виду — эпохи, последовавшей за Сокрушением Божиим. Девять стрел для Ральфова лука. Деревянную миску. Сухой мох для растопки. Свитую из шерсти веревку. Овечий сыр, баранину и сушеную рыбу. Меховые одежды, наволочки из грубо тканного полотна и невыделанную шерсть для набивки. Кожаные мешки, чтобы все туда запихнуть. И даже дровни — чтобы было на чем тянуть это добро.

В прежние дни эти вещи считались бы жалким хламом, сплошной нищенской рухлядью. Теперь они представали горою сокровищ.

Сумаэль под самый подбородок завернули в толстую белую шубу. Она прикрыла глаза, на лице проступала редкая для нее довольная улыбка, сквозь рассеченную губу просвечивал белый зуб.

— Ну как, получше? — спросил ее Джойд.

— Мне тепло, — прошептала она, не размыкая глаз. — Если я сплю, не буди, ладно?

Шидуала бросила раскрытый ошейник Ничто в бочонок, куда уже сложили прочие цепи.

— Если примете совет…

— Непременно, — отозвался Анкран.

— Идите к северо-западу. Через два дня вы попадете в страну, где из-под земли пышет жаром огонь. По краю тех земель бегут теплые ручьи — они изобилуют рыбой.

— Мне рассказывали об этой стране, — проговорил Ярви, вспоминая плывущий над очагом голос матери Гундринг.

— К северо-западу, — подтвердил Анкран.

Шидуала кивнула.

— И пусть вам сопутствуют боги. — Она повернулась, чтобы уйти, но тут Ничто неожиданно упал на колени, взял ее руку и прижался к ней растрескавшимися губами.

— Вашей доброты я никогда не забуду, — сказал он, утирая слезы.

— Никто из нас ее не забудет, — сказал Ярви.

С улыбкой она помогла Ничто подняться и потрепала его по щеке.

— И другой мне награды не надо.

Правда

Ральф с огроменной ухмылкой выскользнул из-за деревьев. На одно плечо он повесил лук, с другого свисал убитый олень. Чтобы его умение обращаться с луком ни у кого не вызывало сомнений, он не стал вытаскивать стрелу из сердца животного.

Сумаэль удивленно приподняла бровь.

— Так от тебя, выходит, есть прок, помимо милой мордашки?

Тот подмигнул в ответ:

— Коли ты лучник, со стрелами дела идут совсем по-другому.

— Освежуешь сам, поваренок, или мне? — Анкран с ехидцей на перекошенных губах протягивал нож. Будто бы знал, что Ярви не согласится. Да, он не дурак. Когда Ярви вытаскивали на охоту, его рука не позволяла ему держать копье или натягивать лук, а когда добычу забивали, его тошнило. В те несколько раз отец пылал гневом, брат сыпал насмешками и даже их люди едва ли утруждались скрывать презрение.

В общем-то, как и в другие дни его детства.

— В этот раз можешь освежевать сам, — заявил Ярви. — Я тебе подскажу, если начнешь портачить.

После еды Джойд протянул босые ноги к огню и принялся втирать жир между толстых пальцев. Ральф выбросил последнюю косточку и обтер сальные руки о свой овчинный тулуп.

— Да, с солюшкой было б совсем по-другому.

Сумаэль покачала головой.

— У тебя вообще в жизни было что-нибудь такое, на что ты ни разу не жаловался?

— Коль никак не найдешь на что жаловаться, значит, ты плохо ищешь. — Ральф откинулся, подперся локтем и, улыбаясь в темноту, почесывал буйно разросшуюся бороду. — Правда, вот женкой своей я всегда был доволен. Так-то, решил, на весле проклятом и сдохну. Но раз покамест тень еще отбрасываю, надумалось мне снова ее повидать. Хоть сказать ей — здравствуй. Хоть знать, что жива.

— Если есть у нее хоть капля разума, она продолжит жить дальше, — проговорила Сумаэль. — Ей досталась в удел немалая доля. Слишком большая, чтобы растрачивать жизнь, глядючи в окошко.

Ральф шмыгнул носом и харкнул в огонь.

— А мужиков получше меня сыскать не так уж и трудно.

— С этим мы все согласны. — Ничто сидел вплотную к огню, повернувшись к остальным прямою спиной, и начищал тряпицей обнаженный клинок у себя на коленях.

Ральф лишь свысока улыбнулся.

— А ты-то как, а, Ничто? Ты годами скоблил палубу, а теперь остаток лет будешь скоблить этот свой меч? Что будешь делать ты, когда мы доберемся до Вульсгарда?

До Ярви дошло, что с тех самых пор, как «Южный Ветер» поглотили волны, кто-то из них впервые заговорил о том, что будет после. Только сейчас, впервые, им показалось, что это «после» и в самом деле наступит.

— Мне надо свести кое с кем счеты. И, вот тебе и вот: двадцать лет, а они свежи — все никак не засохнут. — Ничто вновь принялся неистово тереть меч. — Того и жди — прольются кровавым дождем.

— Все, что не снег, — погоду улучшит, — заметил Джойд. — А я поищу проезд на юг, к себе в Каталию. Моя деревня зовется Нэйджит, и там, в колодце, самая вкусная вода на свете.

Он сложил руки на животе и улыбнулся так, как обычно улыбался, вспоминая родные места.

— И я снова вволю оттуда напьюсь.

— Пожалуй, и я отправлюсь с тобой, — промолвила Сумаэль. — Мне почти по пути.

— По пути куда? — решил спросить Ярви. Хоть они не один месяц спали, почитай, бок о бок, он не узнал о ней ничегошеньки, а ему, как оказалось, этого бы очень хотелось. Она ответила насупленным взглядом, видно, ей пришлось не по нраву отворять запечатанную надолго дверь, но потом пожала плечами.

— В Первый Град. Я там выросла. Мой отец был в своем роде знаменит. Корабельщик императрицы. А брат его, быть может, до сих пор им и служит. Надеюсь. Если не умер. Пока меня нет, все могло поменяться.

Она смолкла и уставилась в пламя, уставился вместе с нею и Ярви. Его тоже снедала тревога о том, что могло измениться в Торлбю без него.

— Что ж, от твоей компании не откажусь, — высказался Джойд. — Та, кто на деле знает, где она… находится, будет большим подспорьем в долгом пути. А ты, Анкран?

— На площади Ангульфа, в Торлбю, есть работорговая лавка, — прохрипел над огнем Анкран, и его костлявое лицо заливали тени. — Та самая, где меня купила Шадикширрам. У одного человека по имени Йоверфелл.

При звуках этого имени он передернулся. Небось так же, как Ярви, когда вспоминал имя Одема.

— У него моя жена. У него мой сын. Я должен их вернуть.

— И как ты собираешься за это взяться? — спросил его Ральф.

— Отыщу какой-нибудь способ. — Анкран сжал кулак и вмял его себе в колено, потом снова, сильней и сильней, пока не отрезвел от боли. — Обязательно.

Ярви растерянно хлопал глазами через костер. Поначалу он возненавидел Анкрана с первого взгляда. Перехитрил его, довел до падения и побоев и занял его место. Потом согласился взять его в попутчики, прошагал вместе с ним много миль, принимал то, чем Анкран бескорыстно делился. Стал на него полагаться. А теперь же случилось прежде непредставимое. Он начал им восхищаться.

Все, что бы ни делал Ярви, он делал для себя. Его свобода, его месть, его престол. Анкран же поступался всем — добром и честью — ради своей семьи.

— Может быть, я смогу помочь.

Анкран пристально посмотрел на него:

— Ты?

— У меня есть друзья в Торлбю. Могущественные друзья.

— Тот повар, у которого ты служил? — прыснул со смеху Ральф.

— Нет.

Ярви и сам не понял, отчего выбрал именно эту минуту. То ли каким-то чудом в нем уцелел обломок гордости и некстати кольнул изнутри. То ли чем сильней он привязывался к этой шайке отбросов, тем тяжелее на него давила ежедневная ложь. То ли счел, что Анкран все равно дознается до правды. А может, он просто сглупил.

— Лайтлин, — произнес он. — Супруга покойного короля Атрика.

Джойд одышливо вздохнул и опустился на шкуры. Ральф даже не потрудился хихикнуть.

— И кем ты приходишься Золотой Королеве Гетланда?

Ярви сдержал голос, хотя сердце внезапно заколотилось с грохотом:

— Ее младшим сыном.

От этого все на какое-то время затихли.

И Ярви смолк первым, ибо до него дошло, что можно было оставаться поваренком и отправиться куда угодно. Последовать за Ральфом, чтобы сказать его жене здравствуй, или пойти за Ничто, какое бы безумие ни созревало в его чокнутой башке. Уплыть с Джойдом и испить из колодца в дебрях Каталии. Или поехать еще дальше, любоваться вместе с Сумаэль на чудеса Первого Града. Он и она, вместе…

Но теперь идти было некуда — его путь упирался в Черный престол. Впрочем, еще можно отправиться в Последнюю дверь.

— Мое настоящее имя не Йорв. Меня зовут Ярви. И я — законный король Гетланда.

Наступила долгая тишина. Даже Ничто бросил натирать меч и, не вставая с камня, повернулся с лихорадочным блеском в глазах.

Анкран негромко прочистил горло.

— Поэтому ты так херово готовишь еду.

— Ты что же это? Не шутишь? — спросила Сумаэль.

Ярви ответил ей долгим и ровным взглядом.

— Слышишь мой громкий смех?

— Тогда соблаговолите ответить, с какого ляда короля Гетланда привязали к веслу гнилой торговой галеры?

Ярви потуже натянул на плечи овчину и всмотрелся в огонь. Языки пламени оборачивались ликами прошлого и былыми поступками.

— Из-за своей руки или из-за того, что у меня ее нет, я хотел отречься от наследования и вступить в Общину служителей. Но моего отца, Атрика, убили. Его предал Гром-гиль-Горм со своей служительницей, матерью Скейр. Так мне сказали. И я повел двадцать семь кораблей в набег. Дядя мой, Одем, вынашивал свои планы. — Его голос вдруг задрожал. — Среди которых было: прикончить меня и самому сесть на трон.

— Принц Ярви, — проурчал Анкран. — Атриков младшенький. У того рука была искалечена.

Ярви протянул руку к свету, и Анкран убедился воочию, пристукивая себя по свернутому носу.

— Да, когда мы шли через Торлбю, бродила молва о его кончине.

— Они чуток поспешили о ней объявлять. Я упал с башни, и Матерь Море вынесла меня прямо в руки Гром-гиль-Горма. Я притворился поваренком, а он нацепил на меня ошейник и продал в Вульсгард, в рабство.

— И там-то мы с Триггом тебя и купили, — вполголоса протянул Анкран, со всех сторон обкатывая его рассказ — так купец мог бы осматривать кольцо у ювелира перед покупкой, пытаясь взвесить, сколько в этом сплаве настоящего золота. — Потому что ты, по твоим словам, умел грести.

Ярви пожал плечами и втянул увечную руку обратно в теплый рукав.

— Как видишь, я способен еще и не на такое вранье.

Джойд пшикнул сквозь губы.

— Кто бы спорил, у каждого есть свои тайны, но эта — из ряда вон.

— И явно опаснее обычных, — сказала, прищурившись, Сумаэль. — Зачем прервал молчание?

Ярви на миг задумался.

— Вы заслуживаете правду. А я заслужил эту правду рассказать. А она — заслуживает быть услышанной.

И опять тишина. Джойд втер в ступни еще жира. Анкран и Сумаэль обменялись долгими взглядами. А потом Ральф просунул язык меж губами и похабно забекал.

— И че, кто-нибудь поверил в эту чушь?

— Поверил я. — Ничто, с громадными черными глазами, встал и воздел над головой меч. — И теперь я приношу клятву. — Он всадил меч в костер, по спирали взмыли искры, и все оторопело отпрянули. — Клянусь солнцу и луне. Да будет клятва на мне ярмом и во мне стрекалом. Да не знать мне покоя, покуда законный государь Гетланда снова не сядет на Черный престол.

Все замолкли на куда дольший срок, и ни один не был так потрясен, как Ярви.

— У кого-нибудь из вас было такое, когда вам казалось, что вы живете во сне? — пробурчал Ральф.

Джойд лишь снова вздохнул.

— Частенько.

— В кошмарном, — добавила Сумаэль.

Поутру нового дня они перевалили подъем, и вид, который их встретил, точно был порожден сновидением. Может быть, и кошмарным. Впереди вместо белых холмов стояли черные, и сквозь клубы дыма и пара вдалеке зыбко маячили горы.

— Жаркие земли! — провозгласил Анкран.

— Место, где боги льда и пламени объявили друг другу войну, — прошептал Ничто.

— С виду терпимо, — сказал Ярви, — для поля-то боя.

Между белым и черным протянулась полоса зеленой листвы. Ветерок колыхал поросль, в небе вились стаи птиц, под размазанным солнцем поблескивала вода.

— В царстве зимы прорубили весеннюю просеку, — сказала Сумаэль.

— Не верю я этому, — сказал Ничто.

— Чему же ты веришь? — спросил его Ярви.

Ничто приподнял меч и не столько улыбнулся, сколько приоткрыл щербатые зубы.

— Одному ему.

Пока они, оступаясь, брели туда, никто не упомянул вчерашнее откровенничанье. Словно сами не знали, стоит ли ему верить, и что делать дальше, если все-таки стоит, и поэтому решили притвориться, что ничего не было, и относиться к нему как прежде. В общем, Ярви все это устраивало. Он всегда чувствовал себя скорее поваренком, нежели королем.

Снег под его стоптанными сапогами сперва поредел, потом начал подтаивать и просачиваться сквозь подошвы, потом сделался скользким пополам с грязью, а потом совсем исчез. Земля сперва затянулась заплатками мха, потом поросла высокой травой, потом запестрела полевыми цветами, которым даже Ярви не знал названий. Наконец они вышли на бережок широкого пруда, оттуда, из молочно-мутных вод, вытекал ручей. Кривое дерево раскинуло над их головами свою крону цвета оранжевой ржавчины.

— Последние несколько лет, а особенно в последние дни я гадал, что же я натворил, чтобы заработать такое наказание, — произнес Джойд. — А теперь мне не ясно, чем же я заслужил такую награду.

— Жизнь воздает не по заслугам, — сказал Ральф, — а по тому, сколько ты сумел ухватить. Где там наша удочка?

И старый разбойник принялся таскать из взбаламученной воды рыбу — и так быстро, что только успевал насаживать наживку. Снова пошел снег, но на прогретую землю снежинки не оседали, а сухих веток кругом было навалом, поэтому путники развели костер, и Анкран устроил им пиршество, поджарив рыбу на плоском камне.

После еды Ярви развалился, положив руки на набитый живот, опустил ноги отмокать в теплую воду и задумался, когда и где в последний раз был так счастлив? Конечно, не на боевой пощадке, после очередных позорных тумаков. Точно не прячась от отцовских затрещин и не раскисая под сердитым материнским взглядом. И даже не подле очага матери Гундринг. Он поднял голову, разглядывая своих разномастных одновесельников. Станет ли хуже, если он так и не вернется домой? Ведь неисполненная клятва далеко не то же самое, что нарушенная…

— Пожалуй, неплохо бы нам остаться здесь, — лениво пробормотал он.

Сумаэль насмешливо подернула губами.

— Кто же тогда поведет народ Гетланда в счастливое завтра?

— У меня такое ощущение, что они доберутся туда и сами. Лучше я стану королем этого озера, а ты — моей служительницей.

— Матерью Сумаэль?

— Ты всегда знаешь верный путь. Будешь вести меня к меньшему злу и наибольшему благу.

Она фыркнула.

— Этих мест нет ни на одной карте. Надо отлить.

Ярви наблюдал, как она скрывается в высокой траве.

— У меня ощущение, что она тебе нравится, — протянул Анкран.

Ярви тряхнул головой.

— Ну… она нам всем нравится.

— Само собой, — подтвердил Джойд, широко ухмыляясь. — Без нее нам жизни нет. В буквальном смысле.

— Но тебе, — хрюкнул Ральф и закрыл глаза, подкладывая руки под голову, — она нравится.

Ярви кисло пошевелил губами, но возразить не смог.

— У меня искалечена рука, — обронил он. — Все остальное пока что при деле.

Анкран изобразил нечто, похожее на смех.

— И есть ощущение, что ты нравишься ей.

— Я? Да со мной она самая нелюдимая!

— Вот именно. — Улыбнулся и Ральф, вольготно поелозив по траве плечами. — Ах, я ведь помню, каково это: быть молодым.

— Ярви, — Ничто, высок и тверд, стоял на валуне неподалеку от раскидистого дерева. Совершенно не интересуясь, кто кому нравится, он изучал дорогу, по которой они пришли. — Мои глаза стары, а твои — молоды. Это дым?

Ярви, почитай обрадованный, что его отвлекли, взобрался к Ничто, вглядываясь на юг. Но долго продлиться его радости было не суждено. Как обычно.

— Трудно сказать, — ответил он. — Наверно.

Почти наверняка. Он разглядел прозрачные кляксы на фоне блеклого неба.

К ним присоединилась и Сумаэль. Прикрыв глаза ладонью, она не подавала и намека на то, что ей кто-либо нравится. Ее скулы отвердели:

— Он поднимается со стороны двора Шидуалы.

— Может, они разожгли костер, — предположил Ральф, но улыбка его померкла.

— Или костер разожгла Шадикширрам, — сказал Ничто.

Толковый служитель всегда уповает на лучшее, но готовится к худшему.

— Нам надо подняться в гору, — сказал Ярви. — Посмотреть, идет ли кто за нами.

Ничто вытянул губы и легонько сдул пылинку со своего сверкающего клинка.

— Сами знаете, идет.

И она шла за ними.

Всмотревшись сквозь странное круглое оконце трубы Сумаэль с каменистого склона над прудом, Ярви различил на снегу точки. Черные точки ползли вперед и надежда вмиг вытекла из него, как вино из проколотого меха. Когда дело касалось надежды, его обшивка давала течь уже с давних пор.

— Я насчитала две дюжины, — сказала Сумаэль. — Видимо, баньи с моряками «Южного Ветра». У них собаки и сани, и они, скорее всего, вооружены до зубов.

— И настроены нас уничтожить, — пробормотал Ярви.

— Ну, либо так, либо они очень, очень хотят пожелать нам доброго пути на прощание, — отозвался Ральф.

Ярви опустил трубу. Трудно представить, что какой-то час назад они веселились. Лица друзей опять вытянулись в привычной, до невыносимости надоевшей тревоге.

Само собой, исключая Ничто, чей взгляд, как всегда, горел безумием.

— Как далеко они от нас?

— Вроде бы милях в шестнадцати, — ответила Сумаэль.

Ярви свыкся принимать ее догадки за истину.

— Сколько времени у них займет покрыть эти мили?

Она провела подсчет, беззвучно шевеля губами.

— Если подналягут на санях, то завтра с ранней зарей уже могут быть здесь.

— Тогда лучше бы нас здесь не было, — произнес Анкран.

— Ага. — Ярви оторвал глаза от своего безмятежного королевства и посмотрел наверх — на голую щебнистую осыпь и расколотые валуны. — В жаркой стране от их саней никакого толку.

Ничто нахмурился на белесое небо и грязными ногтями поскреб шею.

— Рано или поздно последнее слово будет за сталью. Это — закон.

— Тогда пускай поздно, — ответил Ярви, взваливая на себя поклажу. — А сейчас — бежим отсюда.

Бегство

Они бежали.

Или неслись трусцой. Или тряслись, спотыкались и продирались вдоль каменистых, адовых склонов, где среди оплавленных валунов не прорастало ни травинки и в небе не пролетало ни птицы. Здесь искореженный в муках Отче Твердь дышал жаром, таким же безжизненным, как прежний холод.

— Ветер странствий раз за разом выносит меня к очаровательным берегам, — присвистнул Анкран, когда после очередного перевала перед ними воздвиглась новая курящаяся гряда.

— Они по-прежнему нас преследуют? — спросил Джойд.

— На таком скалистом взгорье попробуй кого-нибудь заметь. — Сумаэль осмотрела в подзорную трубу пройденное ими пепельное, затянутое испарениями безлюдье. — Особенно тех, кто не желает показываться.

— Может, они повернули обратно. — Ярви обратился к Той, Что Тянет Жребий, умоляя хоть сейчас ниспослать им чуточку удачи. — Может, у Шадикширрам не вышло уговорить баньи пойти сюда вслед за нами.

Сумаэль утерла пот с чумазого лица.

— Кто откажется побывать в таком чудесном краю?

— Не знаешь ты Шадикширрам, — сказал Ничто. — Наш капитан умеет убеждать. Она — великий предводитель.

— Что-то я не заметил, — сказал Ральф.

— Ты не был при Фулку, где она вела к победе армаду императрицы.

— А ты, значит, был?

— Я бился на другой стороне, — ответил Ничто. — Я был поединщиком короля Алюкса.

Джойд, не веря, наморщил лоб:

— Ты был королевским поединщиком? — Глядя на Ничто, было трудно себе это представить, но Ярви повидал на боевой площадке много великих воинов и подобного владения мечом не встречал ни разу.

— Наш флагман запылал. — При этом воспоминании старый боец добела стиснул кулак на рукояти. — На канатах у дюжины галей, скользкий от крови убитых, кишащий солдатней императрицы — вот каким был наш корабль, когда мы с Шадикширрам сошлись в первой схватке. Я утомился в бою и ослаб от ран. Я не привык к шаткой палубе. Она прикинулась неумелой женщиной, я был горд — и поверил, и она пустила мне кровь. Так я стал ее рабом. Когда мы сразились вновь, я был заморен голодом, а она вышла с клинком в руке и крепкими парнями за плечами против моего кухонного ножика. Она пустила мне кровь во второй раз, но, возгордившись, не стала отнимать мою жизнь.

Его губы скривила знакомая безумная усмешка, и изо рта брызнула пена, когда он лающе чеканил слова:

— Теперь мы встретимся с ней в третий раз, и меня больше не тяготит былая гордость. Я сам выберу место схватки и пущу ей кровь. Вот так, Шадикширрам!

Он вскинул меч, и по голым скалам раскатился его ломаный хрип, заполняя долину:

— День настал — сегодня! Время пришло — сейчас! Надвигается расплата!

— А расплата не может надвинуться после того, как я доберусь живым до Торлбю? — поинтересовался Ярви.

Сумаэль с мрачной решимостью затянула пояс.

— Пора уже поспешить.

— А до этого мы чем занимались?

— Плелись.

— И каков твой замысел? — спросил Ральф.

— Зарезать тебя и в знак примирения отдать ей твой труп!

— По-моему, не примирения ради она проделала весь этот путь. Как считаешь?

Сумаэль задвигала скулами.

— Боюсь, ты прав. Мой замысел — добраться до Ванстерланда вперед них. — И она начала спускаться, с каждым шагом из-под сапог сыпались камешки.

Испытание духотой проходило, почитай, хуже, чем испытание льдом. Хоть снегопад и не прекращался, им становилось все жарче и жарче, и слой за слоем они стаскивали с себя вожделенные прежде одежды — пока не очутились полуголыми, мокрыми от пота и черными от пыли, как горняки только что из забоя. На смену голоду пришла жажда. Анкран отмерял из двух бутылей мутную, с гадким привкусом воду куда более ревниво, чем припасы на палубе «Южного Ветра».

Прежде их тоже одолевал страх. Ярви не мог припомнить и дня, когда бы он не боялся. Но тогда это был тягучий страх перед морозом, голодом и усталостью. Сейчас их пришпоривал жестокий наездник. Страх перед острой сталью, острыми клыками банийских псов, и самым острым из всех — мстительным гневом бывшей хозяйки.

Они тащились, сбивая ноги, пока не стало так темно, что Ярви перестал различать поднесенную к лицу ладонь. Отче Месяц и все его звезды потонули во мгле, и беглецы молча забились в расселину среди камней. Ярви провалился в зыбкое подобие сна, чтобы, как показалось, через пару минут его встряхнули и подняли. С первым лучом рассвета, в синяках и ссадинах, он опять устремился вперед, окутанный обрывками ночных кошмаров.

Двигаться дальше — вот о чем думали все. Мир умалился до голой каменистой полосы между их сапогами и преследователями, и это пространство неуклонно сжималось. Какое-то время замыкающий Ральф волок за собой на веревках пару овечьих шкур — старый браконьерский трюк, призванный сбить со следа собак. Собаки оказались умней. Скоро каждый из беглецов покрылся синяками, порезами, каждый обдирал кожу после сотни падений, ну а Ярви, с его одной здоровой рукой, приходилось труднее других. Однако всякий раз, когда он спотыкался и падал, рядом вырастал Анкран, протягивал сильную руку и помогал ему встать. Помогал двигаться дальше.

— Спасибо, — сказал Ярви, потеряв счет падениям.

— Тебе еще выпадет случай со мной расплатиться, — ответил Анкран. — В Торлбю, если не раньше.

С минуту они шаркали в неловком молчании, затем Ярви произнес:

— Прости меня.

— За то, что свалился?

— За то, что я сделал на «Южном Ветре». За то, что сказал Шадикширрам… — Его передернуло при воспоминании о том, как бутылка с вином грохнула о голову Анкрана. Как его лицо хрустнуло под сапогом капитана.

Анкран исказился в гримасе, ощупывая языком дыру на месте передних зубов.

— Больше всего на этом корабле я ненавидел не то, что сотворили со мной, а то, что заставляли творить меня. Нет. Не так. То, что я сам натворил. — Он остановился, придержал Ярви и сказал, глядя ему в глаза: — А ведь прежде я считал себя добрым человеком.

Ярви потрепал его за плечо.

— Прежде я считал тебя большой сволочью. Теперь у меня появились некоторые сомнения.

— Поплачете о своих скрытых достоинствах, когда будем спасены! — окрикнула Сумаэль. Ее черный силуэт на камне указывал в серую мглу. — Сейчас пора сворачивать к югу. Если мы вперед них попадем к реке, придется искать брод. Из камней и пара плот не построить.

— А мы попадем к реке до того, как подохнем от жажды? — вопросил Ральф. Слизнув с бутылки последние капли, он с надеждой заглянул в горлышко, словно там могло еще что-то остаться.

— Тьфу, жажда, — насмешливо грохнул Ничто. — Как бы копье баньи не воткнулось в спину, вот чего бойся.

Они съезжали вниз по бесконечным, усыпанным щебнем откосам; вприскочку петляли между огромных, как дома, валунов; спускались с черных, оплавленных скал — волнистых, будто застывшие водопады. Они пересекали долины, где прикосновение к земле обжигало до боли, удушливый туман шипел из раззявленных, точно дьяволовы пасти, расщелин, а в разноцветных, маслянистых лужах бурлил кипяток. Цепляясь израненными пальцами, они взбирались на кручи, где камни из-под ног срывались в пропасть. И наконец, Ярви, хватаясь никчемной рукой за трещинки в скале, в подзорную трубу Сумаэль оглядел с высоты весь край и увидел…

Черные точки, по-прежнему двигающиеся за ними, и сейчас чуточку ближе, чем раньше.

— Они двужильные, что ли? — спросил Джойд, утирая пот с лица. — Неужто не остановятся никогда?

Ничто улыбнулся.

— Остановятся, когда им придет конец.

— Или нам, — добавил Ярви.

По реке

До того, как увидеть реку, они услышали ее шум. Шелестящий ропот сквозь чащу леса придал последний прилив сил сбитым ногам Ярви и вновь заронил в его измученное сердце доселе сгинувшую надежду. Ропот перерос в рычание, а затем в рев, когда они, грязные от пыли, пота и пепла, вывалились из-за деревьев. Ральф бросился на прибрежную гальку и принялся по-собачьи лакать воду. Прочие беглецы отстали от него ненадолго.

Утолив жгучую жажду после целого дня карабканья по каменистым уступам, Ярви сел и поглядел на тот берег, поросший деревьями: точно такими, как здесь, и вместе с тем — совершенно иными.

— Ванстерланд, — пролепетал он не своим голосом. — Слава богам!

— Восславишь их, когда переберемся, — обронил Ральф с белым ободком вокруг рта посреди чумазой рожи. — Водица эта, сдается моряку, нас не жалует.

Так показалось и Ярви. Недолгое облегчение сменилось паникой, когда он оценил ширину Рангхельда, обрывистый дальний берег в двух примерно полетах стрелы и разлив талых вод от дыхания жаркой страны за плечами. Узоры белой пены на черном полотне поверхности рисовали стремительные течения и отбойные водовороты, намекали на таящиеся под водой камни, убийственные, как предательский нож.

— Удастся ли нам соорудить плот, годный для переправы? — пробормотал он.

— Мой отец был непревзойденным среди корабелов Первого Града, — проговорила Сумаэль, разглядывая чащу. — Он с одного взгляда мог определить лучшее для киля дерево.

— Ну, на носовую фигуру мы время тратить, вероятно, не будем, — сказал Ярви.

— Давай взамен тебя к форштевню приладим, — сказал Анкран.

— Шесть бревен покороче — сам плот. И длинное — расколоть пополам на поперечину. — Сумаэль подскочила к ближайшей пихте и провела по коре ладонью. — Одно есть. Джойд, придерживай, я рубить буду.

— А я в дозор — высматривать хозяйку с ее дружками. — Ральф стряхнул с плеча лук и двинулся назад по их следам. — Насколько мы опередили их, как думаешь?

— Если нам повезло, а не как обычно, то часа на два. — Сумаэль извлекла тесак. — Ярви, доставай веревку, а потом поищи какие-нибудь широкие палки, чтобы грести. Ничто, мы начнем валить деревья, а ты стесывай сучья.

Ничто только крепче обнял свой меч.

— Это не пила. Когда придет Шадикширрам, мне понадобится не затупленный клинок.

— Будем надеяться, к тому времени мы уплывем, — сказал Ярви. В животе заплескалась перепитая вода, когда он наклонился, чтобы переворошить тюки.

Анкран протянул руку:

— Если не будешь сам, тогда давай сюда меч.

Быстрее, чем это было возможно, безукоризненно гладкое острие оцарапало заросшее щетиной Анкраново горло.

— Только попробуй взять, и я вручу его тебе острым концом вперед, кладовщик, — проурчал Ничто.

— Время не ждет, — сквозь зубы зашипела Сумаэль, короткими, быстрыми ударами высекая щепки с основания избранного ствола. — Бери меч или откусывай их своей задницей, только руби чертовы ветки. Несколько длинных оставь, чтоб нам было за что держаться.

Вскоре правая рука Ярви покрылась грязью и ссадинами от перетаскивания лесовины, а левую, которой он поддевал бревна, усеяли занозы. Меч Ничто облепила живица, а лохматые патлы Джойда обсыпала труха. Сумаэль натерла до крови ладонь об тесак, но по-прежнему рубила, рубила и рубила без остановки.

Они вкалывали, истекая потом, как проклятые. Неизвестно, когда забрешут псы баньи, но ясно одно — долго ждать не придется, и пока что беглецы перебрехивались между собой.

Джойд, рыча от натуги, подымал и укладывал стволы, на его бычьей шее вздувались вены, и проворно, как швея строчит кайму, Сумаэль опутывала их бечевой, а Ничто выбирал слабину. Ярви же стоял и смотрел и вздрагивал при каждом шорохе, не в первый и не в последний раз в жизни горячо желая обладать обеими полноценными руками.

Учитывая орудия, которые были у них при себе, и время, которого у них не было, плот вышел достойным творением. Учитывая захлестывающую стремнину, которой им предстояло пройти, он получился ужасен. Срубленные нетесаные бревна кое-как прихвачны шерстяным, уже разлохмаченным вервием. Лопата из лосиной кости была призвана служить одним веслом, щит Джойда — другим, а найденная Ярви коряга, по форме немного схожая с ковшиком, третьим.

Скрестив руки поверх меча, Ничто озвучил опасения Ярви.

— Глаза б мои не глядели на путешествие этого плота по этой реке.

Сумаэль со вздыбленным загривком затягивала узлы.

— У него задача одна — по воде плыть.

— С нею он, безусловно, справится, но вот продержимся ли на нем мы?

— Смотря насколько крепко держаться будете.

— А если он разломится и поплывет по воде по частям, тогда что ответишь?

— Тогда я навеки умолкну. Зато, идя на дно, утешусь тем, что ты сдох еще раньше — от рук Шадикширрам, в этом нелюдском краю. — Сумаэль вопросительно приподняла бровь. — Или ты все-таки с нами?

Ничто угрюмо посмотрел на них, потом на деревья, взвешивая меч в руке, а затем чертыхнулся и бросился толкать плот, вклинившись между Джойдом и Ярви. Нехотя плавучее сооружение начало сползать к воде, сапоги беглецов скользили на прибрежной гальке. Когда кто-то выскочил из кустов, Ярви со страху провалился в ил.

Анкран, с бешеными глазами:

— Идут!

— Где Ральф? — спросил его Ярви.

— За мной бежит! Это оно?

— Нет, мы тебя разыграли, — взвилась Сумаэль. — Там вон, за деревом, я припрятала боевой девяностовесельник!

— Просто спрашиваю.

— Хорош спрашивать, помогай спускать эту дрянь!

Анкран навалился на плот, и общими силами тот съехал с берега в реку. Сумаэль подтянулась и влезла на бревна, лягнув Ярви в челюсть, отчего тот прикусил язык. Стоя по пояс в воде, он расслышал позади, в лесу, вроде как крики. Ничто, уже наверху, схватил Ярви за бесполезную руку и втянул к себе, острый сучок с бревна окорябал грудь. Анкран похватал с берега мешки и по одному закидывал их на плот.

— Боженьки! — Ральф выломился из подлеска, запыханно надувая щеки. Позади него, в чаще, Ярви заметил движущиеся тени и услышал злобные оклики на незнакомом наречии. А потом — лай собак.

— Беги, старый дурень! — взвизгнул он. Ральф промчался по отмели и влетел в реку, и Анкран на пару с Ярви втащили его на борт, в то время как Джойд и Ничто, точно умалишенные, затарабанили по воде.

С одним результатом — их начало потихоньку вращать.

— Выравнивайте! — рявкнула Сумаэль, когда плот стал набирать скорость.

— Не получается! — рычал Джойд, черпая щитом с размаху и окатывая всех водой.

— Поднажми! Не знаешь, где бы взять приличного гребца?

— Там же, где и приличные весла!

— Рот свой закрой и греби! — огрызнулся Ярви. Вода плескалась через весь плот, впитывалась в штаны на коленях. Из леса высыпали собаки — здоровенные псы, с овцу ростом, с оскаленных клыков капала слюна. Псы с лаем понеслись по галечнику, вверх и вниз вдоль береговых изгибов.

Затем показались люди. Мельком глянув через плечо, Ярви не сосчитал их. Обрывки фигур за деревьями, кто-то припал на колено у берега, черный изгиб лука…

— Ложись! — взревел Джойд, перелезая в заднюю часть плота и прикрываясь щитом.

Ярви услышал свист тетивы, увидел, как в небо порхнули черные палочки. Завороженный, он сжался, не сводя с них глаз. Прошло не меньше эпохи, прежде чем они, ласково шелестя, начали падать. Одна булькнула в реку в паре шагов поодаль. Две другие, негромко щелкнув, застряли в щите Джойда. Четвертая задрожала, угодив в бревно у самого колена Ярви. На пядь вбок, и она прошила б ему бедро. Он пялился на стрелу, раззявив рот.

Всего-то пядь отделяет эту сторону Последней двери от той.

Он почувствовал ладонь Ничто у себя на загривке. Тот силой толкал его к краю.

— Греби!

Из-за деревьев выбегали новые люди. Может быть, их набралось уже под двадцать. Может, набралось и больше.

— Спасибо за стрелы! — раздался вопль Ральфа к тем, кто был на берегу.

Какой-то лучник пустил еще одну, но они уже вышли на быстрину, и его стрела сильно не долетела. Кто-то стоял, провожая их взглядом, уперев руки в бока. Высокий силуэт с изогнутым клинком, и в глазу Ярви сверкнул проблеск самоцвета на провисшем поясе.

— Шадикширрам, — донесся шепот Ничто. Он оказался прав. Капитан шла по их следам все это время. И хотя Ярви не расслышал ни звука и с такого расстояния даже не разглядел ее лица, он все равно знал: гнаться за ними она не бросит.

Никогда.

Только дьявол

Быть может, они избежали схватки с Шадикширрам, но вскоре сама река дала им такой бой, что даже Ничто должно было хватить до отвала.

Река поливала их холодной водой, промачивала насквозь, вместе с поклажей, плот вставал на дыбы и изворачивался, точно необъезженная лошадь. Их молотили камни, цепляли свисавшие ветки — одно дерево поймало Анкрана за капюшон и стащило бы в воду, если бы Ярви не придержал того за плечо.

Берега поднимались все выше, круче, сужаясь, пока поток не понес беглецов вдоль покореженных скал, вода била сквозь щели, плот кружило, как листик, хоть Джойд, не жалея сил, вертел утыканным стрелами щитом, как кормилом. Река пропитала водой веревки, разъедала узлы, и те начали ослабевать, течение растягивало плот, угрожая разорвать сразу все его звенья.

За грохотом стремнины Ярви не слышал, какие команды выкрикивает Сумаэль, и бросил любые попытки повлиять на исход. Он закрыл глаза и цеплялся, как мог, на волосок от гибели — от напряжения и здоровую, и больную руку сводило до боли. В одно мгновение он клял богов за то, что они заманили его на этот плот, а в следующее уже молил их о пощаде. Крутящий рывок, падение, дерево под коленями заходило ходуном, и он зажмурился в ожидании неминуемого конца.

Но вода внезапно успокоилась.

Он отважился приоткрыть один глаз. Они все сгрудились на середине охромевшего, вихляющего бревнами плота и, замызганные, дрожали, обхватив ветки-поручни и друг друга. Их все еще неспешно вращало — вода плескала беглецам на колени.

Сумаэль, сквозь прилипшие к лицу волосы, пялилась на Ярви, глотая воздух.

— Говнище.

Ярви лишь кивнул в ответ. Разжать сомкнутые на ветви пальцы причинило дикую боль.

— Мы живы, — проскрипел Ральф. — Мы точно живы?

— Если б я только знал, — забормотал Анкран, — что такое эта река… я бы попытал счастья… там, с собаками.

Рискнув выглянуть за предел круга их изнуренных лиц, Ярви увидел, что река широко разлилась и замедлила ход. Впереди она все еще расширялась, тихие воды не колыхала и рябь, зеркало ровной поверхности отражало лесистые склоны.

И по правую руку от них, плоский и манящий, лежал вытянутый пляж, усеянный гнилым плавником.

— Поднажали, — вымолвила Сумаэль.

Один за другим они соскользнули с распадающегося плота, вместе затащили его как смогли далеко на берег, проковыляли пару шагов и без единого слова рухнули на камешки, среди прочих выбросов, намытых рекой. Не было сил ничем отметить свое спасение — разве что лежать неподвижно и просто дышать.

— Любого из нас ждет Смерть, — проговорил Ничто. — Но первым она прибирает того, кто сидит сложа руки.

Словно по волшебству, он оказался на ногах и угрюмо глядел на реку, ожидая погоню.

— Они поплывут за нами.

Ральф пошевелился и приподнялся на локти.

— За каким чертом им это надо?

— Затем, что это всего лишь река. То, что некоторые люди называют этот берег Ванстерландом, для баньи не значит ничего. А уж для Шадикширрам тем более. Погоня связала их вместе, сплотила их, как нас — наше бегство. Они соорудят свои плоты и ринутся дальше, а стремительная река, так же как нам, не даст им пристать к берегу. До тех пор, пока они не прибудут сюда. — И Ничто улыбнулся. Когда же улыбался Ничто, Ярви обязательно охватывало беспокойство. — И они высадятся на берег, усталые, промокшие и ошарашенные, как мы сейчас. Тут-то мы на них и набросимся.

— Мы набросимся? — подал голос Ярви.

— Вшестером? — спросил Анкран.

— Против двадцати? — буркнул Джойд.

— С учетом однорукого мальчишки, женщины и кладовщика? — бросил Ральф.

— Вот именно! — Ничто растянул улыбку шире. — Вы думаете в точности так, как я!

Ральф уперся локтями в песок.

— Такого, чтоб думал, как ты, наверняка нет на всем белом свете!

— Испугался?

От смеха у старого разбойника едва не треснули ребра:

— Когда ты с нами? Ты, на хрен, прав — мне страшно!

— А говорил, в тровенландцах горит огонь…

— А ты говорил, гетландцы сильны дисциплиной.

— Да сколько можно, только не это опять! — выругался Ярви, вставая. Сейчас на него нахлынул гнев — не пылающая и безрассудная ярость отца, а расчетливая, терпеливая материнская злоба, холодная, как зима, которая вымораживает изнутри весь страх.

— Если придется сражаться, — сказал он, — нам нужна площадка поудобнее этого берега.

— И на каком же поле мы покроем себя ратной славой, о государь? — спросила Сумаэль, ехидно поджав губы.

Ярви замигал, осматривая лес. Где же им встать?

— Вон там? — Анкран указал на каменистый обрыв над рекой. Против солнца разобрать было трудно, но, прищурившись, Ярви заметил что-то похожее на развалины, венчавшие вершину утеса.

— Что это было за место? — спросил Джойд, ступая под арку — при звуке его голоса с разбитых стен сорвались птицы и, хлопоча крыльями, взмыли в небо.

— Это строили эльфы, — ответил Ярви.

— Боженьки, — пробормотал Ральф, вкривь осеняя себя отгоняющим зло знаком.

— Не беспокойся. — Сумаэль беззаботно раскидала ногой кучу прелых листьев. — Сейчас-то эльфам откуда тут взяться?

— Их нет уже тысячи и тысячи лет. — Ярви провел ладонью по стене. Сделанной не из кирпича и раствора, но гладкой, твердой, без единого стыка. Скорее отлитой, чем возведенной. С ее искрошившегося верха торчали металлические прутья, беспорядочно, как шевелюра недоумка. — Со дней Сокрушения Божия.

Перед ними лежал большой чертог, с горделивыми колоннами по обеим сторонам, со сводчатыми проходами в боковые комнаты — справа и слева. Но колонны давным-давно покосились, стены паутиной заволок мертвенный вьюнок. Фрагмент дальней стены целиком исчез — его взяла себе река, жадно ревущая далеко внизу. Крыша обрушилась за века, и сверху над пришедшими белело небо да высилась полураздробленная, увитая плющом башня.

— Мне здесь нравится, — сказал Ничто, меряя шагами щебнистую почву, с верхним слоем из опалых листьев, гнили и птичьего помета.

— Ты ж вовсю рвался остаться на пляже, — заметил Ральф.

— Было дело, но здесь местечко покрепче.

— Было бы, если б стояли ворота.

— Ворота лишь оттягивают неизбежное. — Ничто сложил большой и указательный пальцы в колечко и посмотрел сквозь него ярким глазом на пустой проем входа. — Погоня заявится к нам себе на погибель. Их ждет воронка, где их число не сыграет никакой роли. Это значит — мы еще можем выиграть!

— Выходит, твой предыдущий план предрекал нам верную смерть? — спросил Ярви.

Ничто ухмыльнулся.

— Единственное, что в жизни верно, — так это смерть.

— Молодец, умеешь укрепить боевой дух, — буркнула под нос Сумаэль.

— Нас превосходят четверо к одному, половина из нас — не бойцы! — Анкран обреченно закатил глаза. — Я не могу позволить себе здесь подохнуть. Моя семья…

— Веруй, кладовщик! — Ничто одной рукой сграбастал за шею Анкрана, а другой — Ярви, и с поразительной силой притянул их друг к другу. — Если не в себя, так в других. Теперь мы — твоя семья!

Если уж на то пошло, то прозвучало это еще фальшивей, чем те же слова Шадикширрам на борту «Южного Ветра». Анкран смотрел на Ярви, и Ярви оставалось только вылупиться в ответ.

— А еще отсюда не выйти наружу — и это здорово! Человек упорнее бьется, когда знает, что бежать некуда. — Ничто стиснул их на прощание, затем запрыгнул на основание сломленной колонны, обнаженным клинком показывая на вход. — Здесь встану я и здесь приму на себя главный удар. По крайней мере, псов по реке они не отправят. Ральф, ты с луком залезешь на башню.

Ральф долго приглядывался к ветхой, крошащейся башне, затем к лицам друзей, и наконец его поросшие сединою щеки испустили тяжкий вздох.

— Да, скажу я вам, печально вспоминать смерть поэта, но я-то воин, и мне на роду написано уйти до срока.

Ничто захохотал, разнося непривычное, рваное эхо.

— А я скажу, что мы с тобой оба зажились дольше, чем нам положено! Вместе мы бросили вызов снегу и голоду, жаре и жажде. Вместе мы и выйдем на бой. Здесь! Сейчас!

Невозможно поверить, что этот мужчина, прямой, высокий, со сталью в руке, откинутые волосы вьются по ветру и ярко горят глаза, был тем жалким оборванцем, через которого Ярви переступал, поднимаясь на «Южный Ветер». Теперь он и в самом деле казался королевским чемпионом: его окружал дух беспрекословного повелевания, а также сумасшедшей уверенности, от которой даже у Ярви чуточку прибавилось смелости.

— Джойд, бери щит, — сказал Ничто, — Сумаэль, ты — свой тесак. Прикрывайте нас слева. Там наша слабая сторона. Не давайте меня окружить. Держите их там, где мы с моим мечом посмотрим им прямо в глаза. Анкран, ты и Ярви стерегите правую сторону. Эта лопата сойдет за дубье — если ей приголубить, то можно убить любого. Дай Ярви нож, раз уж у него только одна рука. Пускай рука и одна, зато в его жилах течет королевская кровь!..

— Лишь бы вся она оттуда не вытекла, — пробубнил под нос Ярви.

— Значит, мы с тобой. — Анкран протянул нож. Грубая самоделка, без излишества, вроде крестовины, деревянную рукоять обернули кожаной лентой, на спинке позеленел металл — но режущий край вполне острый.

— Мы с тобой, — произнес Ярви, принимая и крепко сжимая оружие. Когда он, провоняв нечистотами невольничьей ямы Вульсгарда, впервые увидел хранителя припасов, то ни за что бы не поверил, что придет день, и он встанет с ним в бою, как соплечник. И оказалось, что, вопреки страху, Ярви этой честью гордится.

— По-моему, подведя славный кровавый итог, наше путешествие заслужит добрую песню. — Ничто, растопырив пальцы, вытянул свободную руку к проему, сквозь который, несомненно, вскоре выскочат Шадикширрам и ее баньи, горя жаждой убивать. — Отряд спутников-храбрецов, верная свита, помогает законному королю Гетланда взойти на отнятый трон! Последняя схватка средь руин старин эльфийских! Сами знаете, в хорошей песне не все герои доживают до конца.

— Сучий дьявол, — прошептала Сумаэль. Поигрывая тесаком, она то сжимала, то расслабляла желваки на скулах.

— Из пекла преисподней, — прошептал Ярви, — тебя сможет вывести только дьявол.

Последняя схватка

Голос Ральфа расколол тишину.

— Идут! — И кишки Ярви словно провалились в задницу.

— Сколько? — бодро спросил Ничто.

Чуть погодя:

— Где-то с двадцать.

— О боги, — запричитал Анкран, закусывая губу.

До сего момента теплилась надежда, что они повернут назад или потонут в реке, но, как обычно происходило с надеждами Ярви, эта засохла и плода не принесла.

— Чем больше их численность, тем больше нам достанется славы! — вскричал Ничто. Чем хуже они попадали, тем сильнее он цвел. В этот миг было можно высказать многое о бесславном выживании, только увы — выбор-то уже сделан. Если он вообще когда-нибудь у них был, этот выбор.

Конец бегству, конец уловкам.

Ярви уже успел проговорить про себя не меньше дюжины молитв, всякому богу, высокому ли, малому, который мог бы помочь им хотя б чуточек. И все равно он закрыл глаза и произнес еще одну. Пускай к нему прикоснулся Отче Мир, но эту, последнюю, он обратил одной лишь Матери Войне. Молитву сберечь его друзей, его одновесельников, его семью. Ибо каждый из них, на свой лад, стоил спасения.

А еще ниспослать врагам красный день. Ибо ни для кого нет тайны: Матерь Война предпочитает молитвы с кровью.

— Сражайся или умри, — прошелестел Анкран и протянул Ярви руку, и тот дал свою, пусть и ту, бесполезную. Они взглянули друг на друга, он и тот, кого поначалу он ненавидел, строил козни, смотрел, как бьют, а потом бок о бок с ним продирался через безлюдные пустоши и стал искренне понимать.

— Если мне достанется не слава, а… другое, — произнес Анкран, — сумеешь как-нибудь помочь моим?

Ярви кивнул.

— Клянусь, помогу. — И то правда, какая разница: не исполнить две клятвы или одну? Проклятым больше одного раза не станешь.

— А если мне выпадет другое… — Просить Анкрана убить дядю казалось завышенным требованием. Он пожал плечами. — Пролей по мне реку слез!

Анкран сумел улыбнуться. Выдавил нетвердую ухмылку, с просветом, где не было передних зубов, — но тем не менее ему удалось. И на тот миг это было наивысшей, достойной восхищения доблестью.

— Матерь Море выйдет из берегов.

Потянулась тишина, и колотушка в груди у Ярви нарезала ее на мучительные мгновения.

— Что, если умрем мы оба? — прошептал он.

Прежде чем он дождался ответа, раздался скрежет Ничто:

— Эбдель Арик Шадикширрам! Добро пожаловать в мою светлицу!

— Как и ты, она отжила свое. — Ее голос.

Ярви прижался к щели в стене, до боли в глазах всматриваясь в проход.

— Все мы мельчаем в сравнении с прошлым, — отозвался Ничто. — Некогда ты была адмиралом. Потом стала капитаном. А сейчас…

— Сейчас я — ничто, так же, как ты. — Ярви увидел ее под тенью привратного свода — глаза блеснули, когда она заглянула в проем. Пытаясь понять, что тут, внутри, и кто. — Пустой кувшин. Сломанный корабль — из моих пробоин вытекла вся надежда. — Он знал, что его ей не заметить, но все равно отпрянул за потрескавшийся эльфийский камень.

— Сочувствую, — крикнул Ничто. — Потерять все — очень больно. Мне ли не знать?

— И сколько, по-твоему, стоит сочувствие ничего ничему?

Ничто усмехнулся.

— Ничего.

— Кто еще с тобой? Лживая сука, которая любила залазить выше моих мачт? Угодливый слизняк, с клубнем брюквы заместо руки?

— Мое мнение о них выше твоего — но нет. Они ушли вперед. Я здесь один.

Шадикширрам зашлась хохотом и прильнула, подаваясь в проход — Ярви заметил высверк обнаженной стали.

— Нет, ты не один. Но скоро будешь.

Он вгляделся в очертания башни, увидел изгиб Ральфова лука, натянутую тетиву. Но Шадикширрам была слишком хитра, чтобы подставляться под выстрел.

— Я чересчур милосердна! В этом моя вечная, губительная ошибка. Надо было прикончить тебя еще много лет назад.

— Попробуй сегодня. Прежде мы дважды встречались в бою, но на сей раз я…

— Собакам моим доскажешь. — И Шадикширрам пронзительно свистнула.

Сквозь арку хлынули люди. Или похожие на людей существа. Баньи. Дикие, лохматые тени, белизной зияли лица, сверкали бусы из янтаря и кости, скалились зубы, гремело оружие из заточенных камней, моржовых бивней, китовой челюсти. Они верещали тарабарщину, выли и улюлюкали, словно звери, словно черти — как будто сводчатый проем превратился во врата преисподней, и та изблевала из себя содержимое на погибель всему живому.

Несшийся первым захрипел и осел, со стрелою Ральфа в груди, но остальные затопили развалины, и Ярви отшатнулся от смотровой щели, будто получив пощечину. Позыв удрать был всемогущим, неудержимым, но на его плече лежала ладонь Анкрана, и он стоял, трепеща как листок, и сдавленно поскуливал с каждым выдохом.

И все же стоял.

Раздались вопли. Удары, выплески стального лязга, ярости, боли. Не понять, кто и отчего — и это было едва ли не самым невыносимым. Страшно орали баньи, но куда страшнее был голос Ничто. Бурлящий стон, шелестящий хрип, царапающий рык. Клекот последнего, сиплого вздоха.

А вдруг — это он так смеется?

— Идем на помощь? — шепотом спросил Ярви, при этом сомневаясь, что сможет переставлять ноги.

— Он велел ждать. — Свернутое лицо Анкрана побелело, как мел. — Будем ждать?

Ярви повернулся к нему и краем глаза увидел спрыгнувшую со стены тень.

Он был скорее мальчишкой, нежели воином, навряд ли старше годами, чем Ярви. Служил на «Южном Ветре» матросом. Ярви помнил, как он хохотал, качаясь на снастях, но так и не узнал его имя. Сейчас, похоже, знакомиться уже поздно.

— Вон там, — выдавил он и Анкран повернулся как раз тогда, когда со стены соскочил еще один. Тоже моряк — здоровый, бородатый, и в руке его булава, тяжелое оголовье утыкано железными шипами. Чудовищный вес этого орудия притягивал взгляд, Ярви задумался: что, после яростного взмаха, останется от его черепа? Моряк улыбнулся, будто угадал его мысли, затем прыгнул на Анкрана, и оба упали и покатились, сплетясь и рыча.

Ярви помнил про неуплаченный долг, знал, что должен ринуться на помощь другу, выручать соплечника, но вместо этого развернулся навстречу парню, словно тут, как на плясках после жатвы, разбивались на пары, и некое чутье велело обоим пригласить партнера по росту.

Они закружились, и впрямь как в танце. Выставив перед собой ножи, они то и дело пыряли воздух, словно пробовали, какой стороной сподручнее резать. Оба кружили, кружили, не обращая внимания на рев и сопение Анкрана и бородатого моряка — поединок тех, не на живот, а на смерть, растаял в неодолимой жажде прожить еще хотя бы пару мгновений. За слоем грязи и задиристой ухмылкой, он, тот парень, выглядел весьма напуганным. Почти таким, каким Ярви себя ощущал. И они кружили, все кружили, метались взглядом от сверкающего лезвия к…

Парнишка рванулся вперед, нанося колющий удар, и Ярви отдернулся, зацепился за корень и едва сохранил равновесие. Мальчишка бросился снова, но Ярви, рубя в никуда, ускользул в сторону, и парень запнулся о стену.

Неужто и впрямь один из них обязан убить другого? Оборвать навсегда все, чем тот был? Все, чем тот мог бы стать?

Видимо, так. Вот только трудно понять, что в этом такого славного.

Парень опять сделал выпад, его нож вспыхнул перед глазами Ярви, отражая луч солнца. Повинуясь какому-то дремучему навыку, оставшемуся с боевой площадки, Ярви, охнув, поймал его своим, лезвия проскребли друг о друга. Парень врезался в него плечом, и Ярви отшвырнуло к стене.

Они рычали и отплевывались друг другу в лицо, так близко, что Ярви разглядел темные поры на носу противника, красные жилки в белках вспученных глаз. Так близко, что Ярви мог бы высунуть язык и лизнуть его.

Они хрипели, надрывали до дрожи все мускулы, и Ярви понял, что он слабее. Попытался вдавить палец мальчишке в нос, но тот поймал его согнутое запястье и выкрутил. Снова заскрежетали лезвия, и обратную сторону ладони обожгло порезом. Ярви почувствовал, что кончик ножа проехался по его животу, через одежду почувствовал, какой он холодный.

— Нет, — прошептал он. — Пожалуйста.

Потом что-то оцарапало Ярви щеку, и давление пропало. Парнишка отшатнулся, поднимая к горлу дрожащую руку, — из горла торчала стрела, влажный наконечник смотрел наружу, по шее за ворот сбегала полоска крови. Лицо парня порозовело, щеки затрепыхались, когда он упал на колени.

Сквозь щель в расколотой эльфовой стене Ярви увидел Ральфа, на корточках, наверху башни — тот накладывал на тетиву новую стрелу. Лицо парня подернулось лиловым и он то ли проклинал Ярви, клохча и захлебываясь, то ли умолял помочь, а может, молил богов о милости — но из его рта выходила лишь кровь.

— Мне жаль, — прошептал Ярви.

— А будет еще сильнее.

В пяти шагах, у разрушенного свода, стояла Шадикширрам.

— Я-то думала, ты — умненький мальчик, — сказала она. — Но на деле вышло сплошное разочарование.

На ее кружевах засохла грязь, волосы разметало по лицу спутанными клубками, заколки исчезли, глаза, как в бреду, горели во впалых глазницах. Но длинное, изогнутое лезвие меча сверкало убийственной чистотой.

— Всего лишь последнее в длинном списке. — Она пинком опрокинула на спину умирающего подростка и перешагнула через его ноги, колотящиеся в предсмертных судорогах. Подошла вольготно, вразвалку — без суеты и спешки. Точно как раньше прогуливалась по палубе «Южного Ветра». — Но, похоже, я сама навлекла на себя наказание.

Ярви бочком попятился, пригибаясь, тяжело дыша, глаза обшаривали разбитые стены в поисках выхода. Но выхода не было.

Ему придется с ней биться.

— В этом жестоком мире у меня оказалось чересчур мягкое сердце. — Она зыркнула по сторонам, на расщелину, сквозь которую прилетела стрела Ральфа, и, плавно пригнувшись, проскользнула под ней. — Это моя извечная, главная слабость.

Ярви прошаркал по булыжникам назад, рукоятка ножа пропиталась потом. Сзади доносились крики, отголоски боя. У других полон рот своих забот на подходе к кровавому порогу Последней двери. Он быстро глянул через плечо и увидел, что разломанные эльфийские стены сходятся к краю обрыва. Молодые деревца раскинули ветви в пустом приволье, над бегущей далеко внизу рекой.

— Не передать, как мне приятно иметь возможность сказать тебе «пока» на прощание. — Шадикширрам улыбнулась. — Пока!

Безусловно, она вооружена лучше, чем он. Выше, сильнее, у нее больше опыта, больше умения. Не говоря о решительном преимуществе в числе рук. И, вопреки своим заверениям, она вряд ли сверх меры томилась мягкосердечием.

На все найдется свой способ, говорила мать, но как найти способ победить Шадикширрам? Ему, тому, кто провел сотню позорных поединков на площадке и не выиграл ни одного боя?

Она с интересом подняла брови, будто произвела тот же подсчет и пришла к тому же ответу.

— Пожалуй, ты у меня просто-напросто прыгнешь вниз.

Она сделала еще шаг, медленно оттесняя его назад. Солнце блеснуло на острие меча, когда она пересекла луч света, упавший сквозь развалины. Ему некуда отступать: позади раскрывался необъятный простор, затылок холодил терпкий, влажный ветер. Далеко под ним, кусая прибрежные скалы, неистовствовала река.

— Прыгай, калека.

Он снова попятился и услышал, как в пустоту посыпались камешки. Грань земной тверди обрывалась у самых его каблуков.

— Прыгай, — заорала Шадикширрам, с ее губ брызнула слюна.

И Ярви краем глаза заметил движение. Бледное лицо Анкрана выплыло из-за покосившейся стены. Прижимая язык к дыре в оскаленных зубах, он подкрался с занесенной дубиной. Всего на миг Ярви не сумел удержать на месте свой взгляд.

Шадикширрам наморщила лоб.

Мгновенно, как кошка, она крутанулась, извернулась, уйдя от лопаты из лосиной кости — та просвистела у самого плеча. И без особых усилий, почти беззвучно, сунула меч точно в грудь Анкрана.

Он судорожно втянул воздух, тараща глаза.

Шадикширрам выругалась, вытягивая меч обратно.

Жалость — это слабость, повторял отец. Сжалился — проиграл.

Быстрее молнии Ярви налетел на нее. Он вогнал ей в подмышку свою руку-коготь, пригвоздил меч, шишковатой кистью шарахнул по горлу, а правую руку стиснул в кулак и врезал, впечатал, вбил в нее этот кулак как можно сильнее.

Они храпели, перхали и исходили слюной, визжали, скулили, раскачивались, ее волосы лезли ему в рот. Зарычав, она изогнулась, а он повис на ней и бил, бил, не разжимая кулак. Она рванулась и высвободилась; локоть, с тошнотным хрустом, попал ему прямо в нос и отбросил голову назад — и тут же земля огрела его по спине.

Кто-то где-то кричит. Не здесь. Звенит сталь.

Вдалеке идет бой. Наверно, происходит что-то важное.

Надо вставать. Нельзя подводить матушку.

Надо быть мужчиной. Дядя заждался.

Он попытался стряхнуть головокружение, перекатился, и небо полыхнуло зарницами.

Его рука хлестнула пустоту. Внизу чернеет река, на камнях кромка белой пены.

Будто море внизу утеса Амвенда. Море, которое затянуло его с головой.

Воздух с хрипом ворвался в легкие, когда он пришел в себя. На четвереньках он отодвинулся подальше от осыпающегося края обрыва. В голове колотило, ноги не слушались, во рту солоно от крови.

Анкран скорчился на земле — с широко раскинутыми руками. Ярви всхлипнул, подполз и потянулся к нему. Но дрожащие кончики пальцев остановились, не касаясь пропитанной кровью рубахи. Перед Анкраном отворилась Последняя дверь. Ему уже ничем не помочь.

Шадикширрам лежала на щебне подле его тела, и пыталась сесть, и не могла, и от этого выглядела донельзя удивленно. Пальцы ее левой руки запутались в фигурной гарде меча. Правой рукой она зажимала бок. Потом отлепила руку. На ладонь натекла полная горсть крови. Ярви растерянно опустил глаза на свою правую руку. В ней по-прежнему был нож. Скользкое лезвие, пальцы, запястье и всю руку по локоть залило красным.

— Нет, — взревела она. И попробовала поднять меч — но он для нее был уже слишком тяжел.

— Не сейчас. Не так. — Ее окровавленные губы скривились, когда она взглянула на Ярви. — Не ты.

— Здесь, — ответил Ярви. — Я. Как ты говорила? В бою нужны обе руки. Но заколоть в спину хватит и одной.

И в этот миг он понял, что вечно терпел поражение на боевой площадке не потому, что ему не хватало силы, мастерства или даже руки. Ему не хватало воли. И где-то на «Южном Ветре», где-то в непроторенных льдах, где-то здесь, на древних развалинах, он наконец ее обрел.

— Ведь я командовала военным флотом императрицы, — прокаркала Шадикширрам, ее правый бок весь потемнел от крови. — Я была возлюбленной… герцога Микедаса. У моих ног лежал весь мир.

— Все давно кончилось.

— Твоя правда. Умненький… мальчик. Я слишком добра… — Ее голова запрокинулась, и глаза уставились в небо. — Доброта… меня и…

Полуразрушенный эльфийский чертог усыпали тела.

Баньи походили на чертей издали. Вблизи они смотрелись жалкими. Тощие и низкорослые, будто дети, вязанки лохмотьев. Их священные обереги из китовой кости оказались плохим щитом против неумолимой стали Ничто.

Один из них еще дышал и рукой потянулся к Ярви, не выпуская из другой руки стрелу, засевшую в ребрах. Его глаза наполняла вовсе не ненависть — одно лишь недоумение, страх и боль. В точности как у Анкрана, когда Шадикширрам его убивала.

Значит, и они — обычные люди, как все. Те, кого Смерть, беря под руку, провожает в Последнюю дверь.

Этот все пытался вымолвить слово, когда к нему подошел Ничто. Одно и то же слово, снова и снова — и тряс головой.

Ничто поднес к губам палец.

— Шшшш. — И пронзил банью в сердце.

— Победа! — истошно взревел Ральф, спрыгивая с последнего пролета на землю. — В жизни не встречал такой мастерской работы мечом!

— А я такой меткости лучника! — сказал Ничто, заключая Ральфа в сокрушительные объятия. Теперь, объединенные бойней, они стали лучшими друзьями.

Сумаэль встала под сводами арки, держась за плечо. Кровь расчертила полосами ее руку до самых пальцев.

— Где Анкран? — спросила она.

Ярви покачал головой. Он боялся заговорить — иначе его бы вырвало. Или из глаз полились бы слезы. Или и то, и то сразу. От боли и гаснущей ярости. От облегчения, что остался жив. От скорби, что его друг не остался. Скорби, что с каждой секундой наваливалась все сильнее.

Джойд повалился на отбитую глыбу эльфийской кладки и выпустил из рук изрубленный щит. Сумаэль положила ладонь на его дрожащее плечо.

— От всего сердца признаю — гетландцы лучше всех! — брызгал пеной Ральф.

— А я как раз начал в этом сомневаться! — Ничто хмуро огляделся. — Я ждал встречи с Шадикширрам.

Ярви посмотрел на изогнутый клинок, оказавшийся в руке будто случайно.

— Я убил ее.

Наверно, ему полагалось пасть на колени и возблагодарить богов за столь невероятную победу. Но кровавая жатва порубленных мечами и утыканных стрелами в этом месте мертвого прошлого казалась не совсем тем, за что следовало благодарить.

Поэтому он сел рядом со всеми и начал отковыривать из-под носа присохшую кровь.

В конце концов он — король Гетланда, так или нет?

Довольно уже стоять на коленях.

Огненное погребение

Мертвые пылали.

Обнимавшее их пламя рождало странные тени, плывшие по стенам стародавних эльфийских развалин. К алому небу поднимались размытые клубы дыма — подобающие почести, оказанные Матери Войне за победу. Так заявил Ничто, а мало кто был с нею на столь же короткой ноге, как он. Ярви казалось, что, если внимательно присмотреться, в огне до сих пор можно разглядеть кости — девятерых погибших баньи, трех погибших вольных моряков, Анкрана и Шадикширрам.

— Я буду тосковать по нему, — сказал Ярви, с трудом сдерживая слезы.

— Мы все уже по нему тоскуем, — сказал Джойд, утирая свои краем запястья.

Ничто, не скрывая своих, заливших исполосованное шрамами лицо, кивнул на кострище.

— Я буду тосковать по ней.

Ральф фыркнул.

— Я уж точно — фигушки!

— Тогда ты еще дурней, чем померещилось мне поначалу. Достойный враг — самый желанный подарок богов. Враг подобен доброму точилу для твоего клинка. — Ничто мрачно осмотрел меч — без единого пятнышка, хотя у самого под ногтями присохла запекшаяся кровь — а потом еще раз вжикнул по нему оселком. — С хорошим врагом ты остер и всегда готов к бою.

— Лучше я тупым останусь, — буркнул Джойд.

— Выбирай врагов тщательнее, чем друзей, — проговорил Ничто, обращаясь к огню. — Враги пробудут с тобой много дольше.

— Не расстраивайся, — Ральф похлопал Ничто по плечу. — Если жизнь чему и учит, так это тому, что новый враг всегда недалече.

— Друзей, если что, во врагов превратить не трудно, — сказала Сумаэль, поплотнее запахиваясь в полушубок Шадикширрам. — Вот с врагами задружиться — намучаешься.

Ярви не понаслышке знал, что она права.

— По-вашему, Анкран хотел бы именно этого?

— Умереть? — переспросил Джойд. — Вот уж вряд ли.

— Погребения в огне, — пояснил Ярви.

Джойд скосил глаза на Ничто и пожал плечами.

— Если человеку, не чурающемуся насилия, что-то втемяшится в голову, разубедить его не так-то просто. Тем паче когда у него из носа еще запах крови не выветрился.

— Да и смысл-то какой выступать? — Сумаэль вновь почесалась через несвежие бинты, которыми Ярви обмотал ее раненую руку. — Те, что там лежат, — мертвы. Отмахнуться от их жалоб проще простого.

— Ты хорошо дрался, Ярви, — окликнул его Ничто. — Как истинный король.

— Разве король позволит другу умереть вместо него? — Ярви виновато поднял глаза на меч Шадикширрам, вспоминая удар за ударом, вспоминая багряный нож в багряной руке, и вздрогнул под чужим плащом. — Разве король ударит женщину в спину?

Изнуренное лицо Ничто и сейчас не просохло от слез.

— Хороший король принесет на алтарь победы любую жертву. Когда надо бить — он ударит кого угодно и как сумеет. Великий воин — тот, кто еще дышит, когда на пир слетаются вороны. Великий король — тот, кто глядит, как сгорают трупы его врагов. Пускай Отче Мир проливает слезы от выбранных средств. Матерь Война улыбается достигнутой цели.

— Так сказал бы мой дядя.

— Значит, он мудрый человек и достойный враг. Может статься, ты и ему всадишь в спину нож, и мы вместе увидим, как горит его труп.

Ярви осторожно потер распухшую переносицу. Предвещание новых погребальных костров его не обрадовало — и без разницы, кто на них будет гореть. В мыслях, раз за разом, проносилась одна и та же минута — как он быстрым взглядом выдает Анкрана, как разворачивается Шадикширрам, как летит вперед ее клинок. Снова и снова Ярви копался в произошедшем, выстраивал иные развязки — при которых, поступи он иначе, его друг, быть может, остался бы жив. Однако сейчас эти потуги, очевидно, впустую.

Возврата в прошлое нет.

Сумаэль обернулась и настороженно уставилась в ночь.

— Вы не слышите…

— Ни с места! — прогремел голос из темноты, жесткий, как треск хлыста. Сердце у Ярви замерло. Он выгнулся посмотреть назад и увидел там высокого воина, выходящего из-под привратного свода. В свете погребального костра надраенные шлем и доспехи, щит и увесистый меч переливались яркими красками.

— Бросайте оружие! — донесся второй окрик, и другой мужчина выскользнул из теней, наводя натянутый лук. С его висков свисали длинные косицы. Это ванстерец. Следом появились другие, а потом еще, и едва беглецы успели пару раз вздохнуть, их окружила сразу дюжина воинов.

Перед этим Ярви считал, что ниже пасть духом ему уже некуда. Теперь ему открылась вся глубина его просчета.

Глаза Ральфа сдвинулись в сторону его лука — далеко, не достать, — и старый налетчик равнодушно откинулся назад.

— В твоем списке лучших бойцов на каком месте стоят ванстерцы?

Ничто присмотрелся к ним и отвесил кивок:

— При таком количестве — на одном из первых.

Сколько бы сил ни отмерили Ярви боги, в этот день он израсходовал их без остатка. Носком сапога он отодвинул от себя меч Шадикширрам. Джойд поднял пустые руки. Сумаэль подхватила тесак двумя пальцами и отшвырнула в темноту.

— А ты, старикашка? — спросил первый ванстерландец.

— А я обдумываю обстановку. — Ничто еще раз пронзительно скрежетнул оселком по лезвию. С тем же успехом мог бы сразу по нервам Ярви.

— Если последнее слово за сталью, то у них ее целая гора, — шикнул он.

— Клади. — Второй ванстерландец оттянул тетиву до упора. — Или здесь сгорит и твой труп.

Ничто глубоко всадил меч в землю и вздохнул.

— Он привел убедительный довод.

Трое ванстерцев под присмотром своего капитана выдвинулись вперед, собрать оружие и обыскать, вдруг что осталось.

— Что привело вас, пятерых, в Ванстерланд?

— Мы — путешественники… — промямлил Ярви, глядя, как воины перетряхивают скудное содержимое его мешка. — Наш путь лежит в Вульсгард.

Лучник недоуменно насупился на погребальное кострище.

— Путешественники жгут трупы?

— Куда катится этот мир, ежели простому честному человеку нельзя сжечь труп-другой без обидных подозрений? — возопил Ничто.

— Нас подстерегли разбойники, — ввернул Ярви, стараясь соображать как можно быстрее.

— Вы бы хоть у себя в стране навели порядок, — добавил Ральф.

— Ага, спасибо вам, что помогаете его наводить.

Капитан отряда присмотрелся к горлу Ярви, затем одернул воротник Джойда — и невольничьи отметины показались наружу.

— Рабы!

— Вольноотпущенные, — сказала Сумаэль. — Я их бывшая хозяйка. Купец-мореход. — С этими словами она полезла в полушубок и бережно извлекла оттуда скомканный кусок пергамента. — Меня зовут Эбдель Арик Шадикширрам.

Латник нахмурился на документ Верховного короля, вовремя прибранный с тела настоящей владелицы.

— Какой же из тебя купец, в таких обносках?

— А я и не говорю, что умелый.

— И молодая больно, — добавил капитан.

— А я и не говорю, что бывалый.

— Корабль твой где?

— В море.

— Почему ты не на борту?

— Подумала, будет неглупо сойти, пока он не успел погрузиться на самое дно.

— Тоже мне, скромные купцы, — бросил один.

— С грузом отборной брехни, — прибавил другой.

Капитан пожал плечами.

— Король разберется, кто врет. Связать их.

— Король? — спросил Ярви, подставляя руки.

Латник натянуто улыбнулся.

— Гром-гиль-Горм выехал на север, охотиться.

Похоже, Ральф оказался прав. Никто из них и не думал, что новый враг объявится так быстро.

Любая соломинка

Ярви было не привыкать к суровым мужам. Одним из них был отец. Другим — брат. Еще дюжины каждый день ждали своей очереди на боевой площадке в Торлбю. Сотни их, собравшись в дюнах, смотрели, как кладут в курган короля Атрика. И наутро отправились с юным королем Ярви в его роковой набег на Амвенд. Улыбка появлялась на их лицах только в бою, а ладони стесались под рукояти излюбленного оружия.

Но такого скопления воинов, как привел с собой на охоту Гром-гиль-Горм, он не видал никогда.

— Столько ванстерцев сразу я еще не встречал, — шепнул Ральф. — А я год пробыл в Вульсгарде.

— Армия, — буркнул Ничто.

— Страхолюдная, — заметил Джойд.

Воины щетинились оружием и сеяли страх грозным видом. Вместо окриков у них — кинжалы, вместо слов — мечи. Свои шрамы они горделиво, как принцесса драгоценности, выставляли напоказ — под леденящий женский визг, который оказался песней о любви — к Матери Войне, в которой пелось о зазубренной стали, пролитой крови и слишком рано оборвавшихся жизнях.

На середину этой медвежьей ямы, между костров, где со свежезабитых туш капал алый сок, пригнали Ярви и его друзей — жалких пленников, хромавших в путах под тычками копий.

— Если ты что-то замыслил, — уголком рта прошипела Сумаэль, — сейчас было бы самое время.

— Один замысел имеется, — ответил Ничто.

— А в нем присутствует меч? — поинтересовался Джойд.

Короткое молчание.

— Как и во всех моих замыслах.

— А у тебя есть меч?

Снова молчание.

— Нет.

— Как же твой замысел сработает без меча? — пробормотала Сумаэль.

И снова. Наконец Ничто пожал плечами:

— Все едино всех нас ждет Смерть.

Там, где эта орда убийц толпилась теснее всего, Ярви подметил громадное сиденье, а на нем громадную фигуру с громадным кубком в громадной руке. Однако вместо привычного страха он почувствовал странное возбуждение, некий намек на удобный случай. Не план и даже не задумка — но, как поговаривала мать Гундринг, утопающий хватается за любую соломинку.

— С врагами можно сотворить кое-что и получше, чем просто убить, — прошептал он.

Ничто усмехнулся:

— Например?

— Привлечь их на свою сторону.

И Ярви, глубоко вдохнув, закричал во все горло:

— Гром-гиль-Горм! — От дыма свой голос показался ему резким и сиплым, и звучал настолько не по-королевски, что хуже и быть не может. Тем не менее звучал громко, и его услышали по всему лагерю — а это все, что ему было надо. Сотни залитых светом костров физиономий повернулись на крик.

— Король Ванстерланда! Алчущий крови сын Матери Войны! Крушитель Мечей, Творитель Сирот — мы снова встретились! Я…

Удар в живот, который все оценили по достоинству, вышиб из него дыхание, превращая речь в жалобный стон.

— Попридержи язык, мальчуган, не то вырву! — гаркнул капитан, бросая Ярви на колени — тот заходился кашлем.

Но его слова не пропали даром.

Сначала воцарилась глухая, тяжкая тишина. Потом ее сотрясла еще более тяжкая поступь. И, наконец, раскатился напевный глас — сам Гром-гиль-Горм произнес:

— Вы привели гостей!

— Которые больше смахивают на попрошаек. — С тех самых пор, как на него надели ошейник, Ярви не слышал, но сейчас все равно узнал звеневший не раз во снах ледяной голос матери Скейр.

— Мы обнаружили их в эльфийских руинах, над рекой, государь, — сообщил капитан.

— С виду не похожи на эльфов, — промолвила служительница Горма.

— Они жгли трупы.

— Почтенное занятие — предавать огню нужные тела, — кивнул Горм. — Ты говоришь так, словно я тебя знаю. Хочешь поиграть со мной в угадайку?

С трудом обретя дыхание, Ярви поднял голову, и, как прежде, у него перед глазами сначала появились черные сапоги, потом пояс, обернутая трижды цепь и где-то там, в вышине, косматая голова короля Ванстерланда — заклятого врага его отца, его страны и его народа.

— В прошлую встречу со мной… вы предложили мне кинжал. — И Ярви посмотрел Горму прямо в глаза. Стоя на коленях, оборванный и окровавленный, связанный и побитый, он не отводил взгляд ни на миг. — И велели найти вас, если я передумаю. Вручите ли вы мне его снова?

Государь Ванстерланда нахмурился, постукивая пальцами по звеньям вокруг бычьей шеи — ломаным навершиям мечей мертвецов. Другой рукой он аккуратно поправил свои кинжалы, запихивая их поглубже за пояс.

— Пожалуй, так будет неблагоразумно.

— А мне казалось, Матерь Война дохнула на вас в колыбели? Ведь было предсказано, что убить вас не по силам ни одному мужу?

— Боги помогают тем, кто помогает себе сам. — Мать Скейр пальцами впилась в подбородок Ярви и повернула его лицом к свету. — Это тот поваренок, который попался в Амвенде.

— Точно, — задумчиво протянул Горм. — Но он изменился. Теперь его глаза глядят решительно и сурово.

Мать Скейр прищурила собственные глаза.

— И потерял ошейник, который я подарила.

— Шею слишком натирал. Я не был рожден стать рабом.

— И все-таки ты опять предо мной на коленях, — отметил Горм. — Кем же еще ты был рожден стать?

Вокруг посыпались подхалимские смешки, но над Ярви издевались всю жизнь, и насмешки давно лишились своего жала.

— Королем Гетланда, — ответил он, и в этот раз его голос был холоден и тверд, как сам Черный престол.

— Боги! — услышал он выдох Сумаэль. — Мы покойники.

Горм расплылся в широченной улыбке.

— Одем! А ты здорово помолодел.

— Я племянник Одема. Сын короля Атрика.

Капитан отвесил Ярви тумака по затылку, и тот завалился вперед, прямо на свой сломанный нос. Крайне обидно, ведь со связанными руками он никак не мог избежать падения.

— Сын Атрика погиб вместе с ним!

— У него был и другой сын, болван! — Извиваясь, Ярви снова встал на колени, губы посолонели от крови. Этот вкус ему уже малость приелся.

Цепкие пальцы вздернули Ярви за волосы.

— Ну что, взять его в шуты или повесить как лазутчика?

— Решать не тебе. — Матери Скейр стоило поднять лишь палец, лишь звякнули на ее руке эльфийские запястья, но капитан выпустил его моментально, будто получил крепкую пощечину. — Атрик родил и второго сына. Принца Ярви. Того обучали ремеслу служителя.

— Но на испытание так и не взяли, — продолжил Ярви. — Вместо этого моим стал Черный престол.

— Чтобы Золотая Королева могла остаться у власти.

— Лайтлин. Моя мать.

Мать Скейр изучала его долго-долго. Ярви выпятил подбородок и глядел в ответ с достоинством, настолько напоминавшим королевское, насколько позволяли связанные руки, смрадные лохмотья и идущая из носа кровь. Видимо, все же этого оказалось достаточно, чтобы посеять хоть малое зернышко сомнения.

— Развяжите ему руки.

Ярви почувствовал, как спали перерезанные веревки, и рассчитанным на зрителей жестом медленно поднес к свету левую руку. Шепотки у костров, что всколыхнулись при виде его скрюченного обрубка, в этот раз доставили немалое удовольствие.

— Наверно, вот что вы хотели увидеть, — сказал он.

Мать Скейр взяла его руку в свои, перевернула и помассировала, разглаживая сильными пальцами.

— Раз ты учился у матери Гундринг, скажи, у кого училась она?

Ярви выдал не мешкая:

— Ее наставницей была мать Вексен, в то время служительница Финна, короля Тровенланда, а ныне праматерь Общины и первая из слуг самого Верховного короля.

— Сколько она держит голубей?

— Три дюжины и еще одного, с черным пятнышком над глазом. Когда Смерть отворит перед ней последнюю дверь, он понесет эту весть в Скегенхаус.

— Из какого дерева дверь в покои короля Гетланда?

Ярви улыбнулся.

— Там нет никакой двери, ибо король Гетланда неотделим от своей земли и народа и ничего не должен от них скрывать.

На худощавом лице матери Скейр проступило неверие, к своему удовлетворению, отметил Ярви.

Гром-гиль-Горм приподнял косматую бровь.

— Он дал исчерпывающие ответы?

— Да, — промолвила служительница.

— Тогда… сей щенок-калека и в самом деле Ярви, сын Лайтлин и Атрика, законный король Гетланда?

— По моему впечатлению — да.

— Так это правда? — прохрипел Ральф.

— Так это правда! — ахнула Сумаэль.

Горм залился хохотом.

— Выходит, это мой лучший выезд на охоту за много-много лет! Посылай птицу, мать Скейр, и разузнай, чем нам заплатит король Одем, коль мы ему вернем заблудшего племянника. — Король Ванстерланда повернулся, намереваясь уйти прочь. Ярви остановил его, презрительно фыркнув.

— Ха, великий и ужасный Гром-гиль-Горм! В Гетланде вас зовут безумцем, пьяным от крови. В Тровенланде называют королем-дикарем одичалого края. В эльфийских залах Скегенхауса Верховный король… впрочем, там вас едва ли поминают хоть словом.

Ярви услышал встревоженное ворчание Ральфа и подавленный рык капитана, но Горм только задумчиво поковырял в бороде.

— Если так ты решил ко мне подольститься, то получилось как нельзя скверно. К чему ты клонишь?

— Вы подтвердите их правоту? Довольствуетесь огрызком того золотого плода, что вам ниспослали боги?

Король Ванстерланда вскинул бровь на свою служительницу.

— Ради вящего успеха, мои уши разуты.

Продавай то, что им хочется, а не то, что у тебя есть, вечно твердила мать.

— Каждой весной вы собираете рать и идете в набег на приграничье Гетланда.

— Не секрет.

— А этой весной?

Горм поджал губы.

— Прогуляться стоит. Матерь Война требует воздаяния за бесчинства твоего дяди в Амвенде.

Ярви решил не напоминать лишний раз о том, что именно он возглавлял страну в начале этих бесчинств, пусть и не по их завершении.

— Все, о чем я прошу, — в этом году продвинуться немножечко дальше. До самых стен Торлбю.

Мать Скейр с омерзением фыркнула:

— И только?

Но любопытство Горма разбередить удалось.

— Что получу я, оказав тебе такую услугу?

Гордецы, наподобие покойного отца, убитого брата и потонувшего дяди Атиля, безусловно, в свой последний вздох плюнули бы Гром-гиль-Горму в лицо, а не искали б у него помощи. Но у Ярви не осталось гордости. Ее из него выгнал отец, взамен поселив стыд. Подлым обманом вытравил дядя. Вышиб хлыст на «Южном Ветре». Выморозили ледяные пустоши.

Он преклонял колени всю свою жизнь. Склонить их еще разочек было не трудно.

— Помоги мне вернуть престол, Гром-гиль-Горм, и в крови Одема я опущусь пред тобой на колени королем Гетланда — твоим подданным и верным вассалом.

Ничто придвинулся к нему вплотную и разъяренно прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Не такой ценой!

Ярви не обращал на него внимания.

— Атрик, Атиль и Одем. Все трое братьев, твоих величайших врагов, уйдут за Последнюю дверь, и ты станешь вторым на всем море Осколков, уступая в могуществе лишь Верховному королю. А со временем… как знать… может, и первым.

Чем большей властью человек обладает, говорила ему мать Гундринг, тем больше он вожделеет еще.

Глас Гром-гиль-Горма прозвучал слегка сипло.

— Это было бы замечательно.

— Безусловно, замечательно, — согласилась мать Скейр, обжигая Ярви еще сильнее прищуренным взглядом. — Было бы только осуществимо.

— Только дайте мне с моими спутниками попасть в Торлбю, и попытка не заставит себя ждать.

— Необычных ты себе выбрал попутчиков. — Мать Скейр оглядела их без восторга.

— Того требуют необычные обстоятельства.

— Что за нескладное созданье? — спросил Горм. В то время как другие беглецы предусмотрительно потупили взор, Ничто выпрямил спину, его непокорные глаза ярко пылали.

— Я — гордый уроженец Гетланда.

— А, он из этих. — Горм улыбнулся. — Мы-то здесь, наверху, привычны к гетландцам побитым и жалким.

— Он — Ничто. Выбросьте его из головы, государь. — Медоточиво мурлыкая, Ярви опять приковал внимание Горма. Таким тоном мать не раз обращалась к матерым рубакам — дюжим в свирепой сече, но глухим к доводам разума. — Если я потерплю неудачу, при вас все равно останется добыча после похода на юг.

Ничто с отвращением зарычал — неудивительно. По земле гетской шествует разорение, города в огне, люди согнаны с обжитых мест или обращены в рабов. А это земля Ярви и его люди — но он уже слишком увяз в трясине, и нет ему возврата. Лишь вперед, сквозь топь, а там — или на дно, если борьба будет напрасной, или с ног до головы в грязи, но дыша — на другой берег. Ему не вернуть Черный престол без войска, а сейчас Матерь Война вложила в его сухую руку ванстерские мечи.

Или, по крайней мере, придавила ванстерскими сапогами его огрубелую шею.

— Вы приобретаете все, — вкрадчиво убеждал он, — ничего не теряя.

— Кроме милости Верховного короля, — возразила мать Скейр. — По его приказу нельзя воевать, пока его храм не будет достроен.

— Во времена былые орлы праматери Вексен носили прошения, — напевную речь Гром-гиль-Горма омрачила гневная нотка. — Потом приносить начали требования. А нынче она шлет приказы. На чем же закончится это, мать Скейр?

Мягко отвечала служительница:

— Нынче за Верховного короля стоит Нижеземье и большинство инглингов. Они восславляют Единого бога и по велению Ее пойдут и в бой, и на гибель.

— А Ванстерландом нынче тоже правит Верховный король? — насмешливо бросил Ярви. — Иль все же Гром-гиль-Горм?

Мать Скейр сморщила губы.

— Не заигрывайся с огнем, малыш. Каждый держит ответ перед кем-то.

Но Горм уже был далеко отсюда — метал огонь и обрушивал меч на гетландские усадьбы.

— Могучи стены города Торлбю, — прошелестел он, — и много могучих мужей заступит на их оборону. Слишком много. Будь по силам мне взять этот град, скальды уже распевали бы хвалу моей победе.

— Не бывать такому! — прошептал Ничто, но никто его не слушал. Сделка свершилась.

— В том-то и самая радостная весть, — проворковал Ярви. — Вам надо будет лишь подождать у стен. Торлбю вам преподнесу я.

Часть IV