Был ли я счастлив?
Вздыхаю.
Наверное, да.
Альберт смотрит на меня с укором и пучит желтые глаза-пятаки.
— Что зыришь? Я хотя бы трахался! — отвечаю ему мрачно.
Затем, покачиваясь, бреду наверх.
— Сожрешь мясо — сделаю из тебя чучело для класса биологии в местной школе, — предупреждаю птицу. — Будут дети в тебя карандашами тыкать и сигареты прятать…
В дверь настойчиво стучат. Комната плывет перед глазами. Кто там еще? Вариант только один — это Нина, моя навязчивая соседка.
Открыв замок, дергаю ручку и застываю. Морозный воздух обдает лицо и расходится мурашками по шее.
Вернулась?..
Вообще, я еще не определился с тем, как ее называть. Ника напоминает мандаринку — взрывная, яркая, сочная… Даже слишком.
Вкусная.
Или режет взглядом, словно острым скальпелем. Вчера сказала: в медицинский поступать будет. На хирурга. Ей подходит.
— Забыла чего? — спрашиваю, подпирая дверной косяк.
Она небрежно отпихивает меня в сторону. Принимается стягивать шлюшьи сапоги и тараторить без умолку: — Дорогу опять замело. А я думаю, это важный знак. Заехала в аптеку. Еле нашла ее, блин. Купила анальгин, димедрол и папаверин в ампулах. Сделаю литическую жаропонижающую смесь. Сразу полегче тебе будет…
Тебе? Вспомнила все, значит? Не злится?.. А я переживал.
— Мне ничего не надо. Езжай домой, к тетке.
— Так как езжать-то? Я бы и рада, но ты, Константин Олегович, аэропорт здесь еще не построил.
Сжимаю зубы и чувствую, как голова трещит по швам. Горло саднит.
— Пойдем, — зовет она и хватается за пуговицы на своем пальто.
Потом вспоминает, что под ним только наряд медсестрички. Смущается. Посматривает из-под полуопущенных ресниц.
Поправив волосы, убирает шапку и идет в ванную комнату мыть руки. Я, не знаю почему, ругаюсь на себя: мне ведь даже нравится, что она вернулась.
Не сходя с места, наблюдаю, как склоняется над раковиной.
Когда Ника выходит, то мягко улыбается. Правда, вижу это сквозь мутную пленку. Глаза накрывает горячим теплом, а тело будто в холодильник помещают.
Мороза морозит. Вот такая тавтология.
— Жду тебя наверху... Через пять минут. Ты ведь не выкинул мою футболку?
— Сжечь еще не успел, — ворчу, разглядывая тонкую талию, уплывающую за угол на втором этаже.
Альберт снова пучится. Подгавкивает…
— Лучше молчи, — приказываю ему и медленно, шаг за шагом поднимаюсь. За пять минут как раз управлюсь.
То, что она медсестра, не дают забыть красные медицинские кресты, проступающие на сосках. Член при этом напоминает, что я все еще мужчина. Со своими потребностями. Не совсем удовлетворенными после вчерашней ночи.
— Ложись на живот, — Ника сосредоточенно вскрывает упаковки на журнальном столике.
— А диплом покажешь?..
— Тебе придется поверить мне на слово, — смотрит свысока и надевает перчатки. Протирает их спиртовой салфеткой.
Сразу взрослой такой кажется. Точно, Скальпель.
Воздух наполняется запахом медицинского кабинета. Это навевает не совсем приятные воспоминания из детства.
— Я передумал, — пячусь назад.
— Вот еще. Не выдумывай. Ложись.
— Не… У меня там дела.
— Какие у тебя могут быть дела? — заливисто смеется. — Сегодня тридцать первое декабря…
— Важные, — закатываю глаза.
— Какие еще важные? Ты даже не мэр. Так… — закусывает нижнюю губу. — Глава администрации… а уколов боишься.
— Чего? — хмурюсь и выпрямляюсь. — Это кто боится?
Ложусь на холодное покрывало. Привстав на локтях, стягиваю штаны с задницы вместе с трусами.
Вчера она передо мной раздевалась, сегодня я. Один-один.
Ягодиц касаются холодные руки. Намеренно долго елозят спиртовой салфеткой по правому верхнему квадранту.
— Расслабь мышцу, — тихо просит Ника.
Я недовольно вздыхаю.
— Расслабь… — легонько бьет.
Я утыкаюсь горячим лбом в локоть и думаю, как сказать этой девчонке, что, когда я расслабляю одну мышцу, другая — которая спереди — сразу же напрягается еще больше.
С горем пополам представляя, прости господи, голых бабушек из дома престарелых, получаю свою дозу в задницу.
— Молодец, — хвалит Ника ласково. Уже как Мандаринка. — Теперь поспи. Я пока тут побуду…
Натянув штаны, кладу голову на подушку и мгновенно отрубаюсь.
Глава 9. Ника без пола, а Константин без потолка!..
Константин
— Блядь, — отпускаю, продирая глаза.
Ни хрена понять не могу.
Где я?.. Кто я?..
В комнате приятный, совершенно нераздражающий сетчатку глаз полумрак, в прохладном воздухе сладко-сладко пахнет мандаринами. Этот аромат и кисловатый вкус теперь навсегда будут мощнейшим афродизиаком.
Я Костя. Мне тридцать один. И я кончаю от цитрусовых.
Докатился!..
Сбросив ноги на холодный пол, активно вращаю головой и потираю голую грудь.
Блядь.
Стопэ!
Голую грудь?..
Откинув легкое одеяло, обнаруживаю на себе только боксеры. Слава богу, те же, в которых и был с утра.
— Ты уже проснулся? — слышу воркующий, мягкий голосок.
В комнату проникает одинокая полоска света, расширяющаяся по мере того, как дверь открывается.
— Почему я в трусах? — предъявляю претензию. — Точно помню, что заснул в одежде, после того как ты мне что-то вколола…
Пытаюсь как-то прийти в себя. Единственное, что ощущаю, — стало лучше.
— Ты пропотел, — Ника сообщает спокойным голосом. — И… никак не просыпался, поэтому я тебя раздела, чтобы не замерз, и температура снова не поднялась. Уже шесть часов вечера. Скоро Новый год.
— Прости!.. Ты меня… что? — усмехаюсь, дальше этого слова не расслышав абсолютно ничего, хотя голова на удивление ясная.
— Я. Тебя. Раздела.
Звучит пиздец как сексуально.
— Хм, — рассматриваю Нику, все еще стоящую в дверном проеме.
Лампа из коридора озаряет тонкую, высокую фигурку. Ткань стыренной у меня футболки выглядит почти прозрачной.
— Я ведь медицинская сестра. Ты разве забыл? — скромно спрашивает она. — У меня нет пола…
Мажу взглядом по стройным узким бедрам и длиннющим гладким ногам.
— Ага. А у меня нет потолка, — хрипло ворчу.
Прикрыв пах подушкой, направляюсь мимо Мандаринки в ванную комнату.
В душе под потоком теплой воды всего на пару минут тоже становлюсь небинарной личностью, потому что с силой обхватываю возбужденный член и дрочу (простите за подробности), вспоминая медицинские кресты на сосках Ники, мать ее, Солнцевой.
Ну той, которая «без пола».
Самоудовлетворившись, быстро моюсь, возвращаюсь в комнату и надеваю чистые трусы. Нахожу в стопках одежды выцветшие джинсы и черную футболку-поло такой длины, чтобы прикрывала пах.
Да и так официальнее.
Все-таки у меня гостья из Минздрава.
Когда спускаюсь на первый этаж, изумленно обвожу взглядом помещение.
— Это что за на хер? — не сдерживаюсь.
— А… я тут всего немного украсила. Раз уж на время стала твоей сиделкой и Новый год нам придется отмечать вместе... Я привыкла к домашней, новогодней атмосфере.
Мое лицо вытягивается, пока я медленно изучаю сияющую на шторах гирлянду и мишуру, закрепленную над дверью. А еще дурацкие снежинки, свисающие с потолка.
Но кульминацией этого безобразия становится моя сова!..
Сука!..
Не знаю: ржать или рыдать.
— Ты что, трогала мою птицу? — мрачно спрашиваю, внимательно разглядывая разноцветный галстук-бабочку на толстой шее и новогодний, свисающий на морду лица колпак с помпоном.
— А? Да, мы с Аликом успели подружиться. Он клевый!
Альберт пучит желтые шары и изображает из себя святого великомученика.
«Может, я пока в чулане поживу?» — уязвленно гавкает.
«Да щас. Я тут один вывозить должен?»
«Су-ка…»
Отворачивается к стене, обиженно взмахнув помпоном, а я, с опаской посмотрев на Нику, иду на кухню. Не девка, а петарда. Сову незнакомую переодела. Надо же!..
Я в шоке.
Врубив подсветку, проверяю размороженное мясо в тазике и недовольно смотрю на объемный пакет на столе.
— Это что еще такое? — приоткрываю белый целлофан.
— А… Это я за продуктами съездила, — поднимает взгляд от мобильного телефона и улыбается. — Какой Новый год без оливье?
Мрачно наблюдаю за тем, как она неохотно поднимается и подходит ко мне. Выкладывает на стол ветчину, банку с зеленым горошком, яйца, картофель, морковь и свежие огурцы.
— А это зачем?
— В оливье.
— Кто ж его со свежими огурцами делает?
— А с какими надо?
— С солеными… — достаю из холодильника стеклянную банку и тоже ставлю на стол.
— Вот еще! Отстой полный, — фыркает и облизывает губы.
Я за поддержкой обращаюсь к Альберту, но он так и продолжает громко сопеть и смотреть в стену.
Обиделся.
— Что значит отстой? — начинаю спорить. — Классический советский рецепт оливье как раз с солеными огурцами. Свежих в Советском Союзе зимой просто не было.
— Советский Союз? Вам виднее, — закатывает глаза, коза. — Меня тогда еще не было!
— При чем тут…
Осаживаюсь, понимая, что начинаю злиться.
Девчонка-то хорошая. И лекарства привезла, и ухаживала за мной, пока в отключке был. Пусть делает как хочет. Молча наблюдаю, как она встает на цыпочки и тянется за кастрюлей. Моет картошку с морковью, а потом просит включить плиту.
Ника берет разделочную доску и нож. Садится напротив и сосредоточенно вскрывает палку колбасы. Аккуратистка она. Сразу видно — медик.
Я, попивая воду, отмечаю, что у нее красивые ровные пальцы без уже привычного пластмассового маникюра. Как так? Просто ухоженные розовые ноготочки. Даже без лака. Я таких сто лет не видел.
Вспоминаю вчерашний вечер.
Какой идиот сказал ей, что она фригидная? В моих руках она загоралась и вспыхивала как спичка!.. Правда, я потом полночи думал о том, сколько же ей лет?.. Приехала сюда за рулем — значит, должно быть больше восемнадцати. Хоть это радует.