— Ни с кем.
В это время заговорил Вороненко:
— Че ты, Жук, несешь? Общался он, недолго, но общался.
— С кем? — тотчас спросил Дружинин и по лицу Жука понял, что тот ему соврал.
— Ах да, вспомнил, — засуетился Жук. — Юрок среди сидящих неожиданно увидел одного знакомого фраера и подсел к нему на пару минут.
— Какие пару минут? — возмутился Вороненко. — Я успел за это время дойти до барной стойки, купить сигарет, выйти на улицу покурить и вернуться. В баре духота…
— А ты не разглядел человека, с которым разговаривал Комлев? — Сергей достал снимок Баркая-Гюрзы, сделанный с фоторобота. — Случаем, не этот?
— Нет, не он, — даже не разглядывая снимок, ответил Вороненко.
— Может, этот?
Снимок Хриплого, сделанный также с фоторобота на основе показаний Комлева, Вороненко признал:
— Вот этот подходит.
— Точно?
— Точно. У него еще голос такой хриплый, как простуженный.
"А вот это уже интересней", — преобразился Сергей и спросил:
— О чем они говорили? Слышал?
— Так, обрывками…
— И все-таки?
— Про какой-то янтарь… еще о деньгах шла речь… Юрка шумел, говорил, что за янтарь он не подписывался, за это надо доплатить.
— А почему вас это заинтересовало?
— Да потому что Комля задолжал мне "пятерик". Две недели назад занял, но не отдает. А деньжата у него, похоже, водятся.
Понимая, что пора бы и правду сказать, в разговор вмешался Жук:
— И я вспомнил. Юрка, увидев этого фраера, обрадованно воскликнул что-то вроде: "У меня есть возможность пополнить кошелек!"
Минуту Дружинин размышлял, потом сказал:
— Спасибо, ребята. Свободны. Но учтите, если возникнет необходимость, придется повторить показания.
— В третий раз? — ухмыльнулся Жук.
— Да хоть в десятый.
Как только они ушли, молчавший Федотов попросил:
— Разрешите-ка мне взглянуть на ваши снимки.
Снимок Хриплого он сразу отложил в сторону, а фото Гюрзы задержал в руках:
— Постойте… я, кажется, его помню. Да, точно! Не далее как в пятницу я возил его по городу и на Немецкие дачи, в частности на дачу Бисмарка. Там он долго пропадал, видимо, что-то искал.
— Каков он из себя? — всполошился Сергей.
— Гм… лет 45–50, выше среднего, седая шевелюра… что-то кавказское в нем проглядывает.
— Узнали бы при встрече?
— Конечно.
Дверь открылась, и уставший за день Сергей Дружинин переступил порог. Хозяйка квартиры, отступив на шаг, покачала головой:
— Десятый час… ну что же вы, Сережа, так поздно? Кто же ужинает после девяти вечера?
— Спасибо, Мария Васильевна, я не голоден, — запротестовал Сергей и готов был пройти дальше, но хозяйка квартиры преградила ему путь.
— Посмотрите мне в глаза, — почти скомандовала она и через пару секунд выдала заключение: — Я, как врач-психотерапевт с 30-летним стажем, твердо убеждена, что вы голодны.
Сергей театрально поднял руки вверх:
— Сдаюсь, Мария Васильевна. Проще обмануть детектор лжи, чем вас. Я действительно не прочь перекусить.
— Перекусить? Перекусывание — враг здорового питания! Проходите на кухню, вас ждут борщ, котлеты и компот.
Сергей снял обувь, надел домашние тапочки. В это время появился и хозяин квартиры Михаил Григорьевич.
— А я уже расставил фигуры, жду, — объявил он, имея в виду шахматы.
Сергей снимал комнату в квартире Вольских, поскольку ему, холостяку, отдельное жилье не полагалось. Михаил Григорьевич Вольский, в прошлом начальник Управления строительства и архитектуры города, был на пенсии, но в качестве консультанта регулярно появлялся на бывшей работе. Жена его Мария Васильевна, врач, тоже была на пенсии, но занималась в основном домашним хозяйством. Два года назад в автокатастрофе погиб их сын Юрий, поэтому к Сергею она относилась, как к родному, никогда не называла по имени-отчеству — только Сережа или даже Сереженька. Была еще у Вольских дочь Ирина, которая работала реставратором в Ленинграде и навещала родителей лишь в праздничные дни. К тому же, как Сергей случайно услышал от соседей, отношения у Ирины с отцом не сложились.
Большая трехкомнатная квартира, доставшаяся еще от немцев в уцелевшем доме, поначалу смущала Сергея. Он даже решил перебраться в общежитие. Но Мария Васильевна слезно воспрепятствовала этому, и Сергей остался. Вскоре привык, но возник тонкий момент. Понимая, что Мария Васильевна регулярно, несмотря на протесты, его подкармливает, он стал при уплате за квартиру давать больше, за что подвергся суровой критике врача-психотерапевта с 30-летним стажем:
— Сережа. Вы меня обманываете, вы даете слишком много.
Понимая, что женщина в домашних делах всегда права, особенно, если она хозяйка квартиры, Сергей смирился.
…Закончив трапезу, он встал и поблагодарил:
— Спасибо, Мария Васильевна, все было вкусно.
Стоявший при этом в дверях кухни Михаил Григорьевич молча сделал знак рукой, что означало: фигуры расставлены.
Они начали с Испанской партии. Сергей играл неплохо, но теории, дебютов не знал. Вольский же когда-то в далекой молодости всерьез занимался шахматами, и с дебютами у него дело обстояло лучше. Поэтому, если Сергей успешно преодолевал дебютную стадию, игра затягивалась и могла закончиться в пользу любого из играющих. Но так было не всегда. Вот и в этот вечер Сергей в дебюте потерял две пешки, а затем пришлось отдать и качество: ладью за слона. Во второй было еще хуже: чистая потеря коня. В итоге 0:2…
— Да, сегодня не мой день, — невесело вздохнул он.
— У вас на лице написана усталость. Нет… даже не усталость, а подавленность какая-то, — заметил Вольский. — Зная, в какой организации вы служите, не спрашиваю почему.
— Да нет тут секретов, Михаил Григорьевич, — сказал Сергей. — Полдня изучал Немецкие дачи, особенно дачу Бисмарка. Утомительное дело…
— Что потянуло вас на эти развалины?
— Мне надо знать, что располагалось на территории дачи Бисмарка в последние месяцы войны. Я встречался с главой Клуба поисковиков Бородецким, репортером из "Балтийской правды". Он просветил меня, сказав, что до середины лета 1944 года там располагался учебный полк немецких летчиков. А после них… после них, скорее всего, никого не было. Он, по крайней мере, не знает. Но у меня есть предположение, что после летчиков там был какой-то секретный объект.
Вольский задумался. Сергей его молчание не нарушал.
— Клуб поисковиков… знаю… — наконец, заговорил Вольский. — Его основал мой друг, ныне покойный, Анатолий Заварзин. Он считал, что раз уж Восточная Пруссия стала нашей территорией, то о ней надо знать все: когда и кем основаны города, какие здесь происходили сражения, надо знать все о замках и подземных ходах и, конечно, о Немецких дачах. И он знал все. Но сейчас к руководству клуба пришли совсем другие люди. Одним надо прославиться, другим обогатиться. Бородецкий, похоже, один из таких, хотя его газетные репортажи читаю с удовольствием. Что касается дачи Бисмарка — будем так ее называть, хотя тот же Заварзин говорил, что Бисмарк там никогда не бывал — могу сказать следующее. Когда в 1946 году я, приехав, возглавил строительное управление, остро ощущалась нехватка материалов. А город надо было восстанавливать. Вот и приходилось, добывая кирпич, рушить старые строения, даже такие ценные, как Немецкие дачи. Но с дачи Бисмарка брать было нечего — одни развалины. А вот забор сохранился, как ни странно.
— Забор! — воскликнул Сергей. — Вокруг дачи был забор?
— Был, да еще какой! Доски выше человеческого роста плотно прилегали друг к другу. А еще колючая проволока. Забор тянулся до самого моря.
— Получается, было немцам, что скрывать?
— Получается так, дорогой Сергей Никитич.
— Прятали какой-то склад?
— Причем тут склад? Для склада хватило бы и колючей проволоки. А тут дощатый забор. У немцев были большие проблемы с лесоматериалами. И уж если поставили высокий забор из досок, значит, было что скрывать. Забор мы тогда разобрали, он почти весь хорошо сохранился.
Теперь уже задумался Сергей: забор… а что за забором?
— Михаил Григорьевич, вы не представляете, какую ценную информацию я от вас получил! — негромко, но в порыве воодушевления проговорил он.
— Если хотите, могу добавить, — пожал плечами Вольский.
— Добавьте, добавьте… слушаю…
— Есть человек, который о Немецкий дачах знает больше меня…
— Кто такой?
— Некто Бруно Шульц. Знает леса и окрестности, как свои пять пальцев. Был одним из приближенных к самому Герингу, устраивал охоту ему и его гостям. Я немного был знаком с Шульцем, когда увлекался охотой. Сейчас ноги побаливают, не до охоты.
— Его что, не арестовали?
— Не тронули, и это очень странно. Единственное объяснение, что среди городского начальства и военных было много желающих поохотиться.
— Где Шульца найти?
— А вот это вопрос… я уже много лет не встречался с Бруно. Не знаю…
Настроение Сергея улучшилось.
— Еще раз спасибо, — поблагодарил он. — Я ваш должник.
— А раз должник, играем еще одну партию.
Несмотря на позднее время и намеки Марии Васильевны на досрочное завершение, эта партия затянулась и закончилась вничью.
Через два дня, прибыв из Минска, полковник Костров привычно сидел утром в своем кабинете и просматривал газеты. Увидев в дверях Дружинина с утренним, а не с вечерним докладом, Костров отложил свежий номер "Правды" и вопросительно глянул на капитана:
— Похоже, что-то накопал?
— По делу Богословского никаких подвижек, за "Спидолой" никто не приходил. Зато по другой части кое-что есть и немало.
— Садись, докладывай.
Доклад Дружинин начал с убийства таксиста Комлева. Костров спокойно слушал, курил, иногда прерывал репликами типа: "Жаль парня, но он сам выбрал себе дорогу". Когда Сергей заговорил о контакте Комлева с Хриплым, у полковника вывод был уже готов:
— Вот видишь — обычная уголовка. Гусев раскрутит. Он мужик опытный, хваткий.
Но когда речь зашла о посещении Гюрзой Немецких дач, Костров насторожился, внимательно выслушал, спросил: