— Марина, я всегда рад тебя видеть, — как-то неуверенно начал он, — но я пришёл к тебе по делу.
— По делу? — улыбнулась она. — Как здорово! Слушаю…
— Марина, я час назад имел разговор с вашим шефом Доброгоровым. Я обратился к нему с просьбой рассказать о малых и сверхмалых подводных лодках. Он выполнил мою просьбу, подробно доложив все, что знал о немецких субмаринах. А когда речь зашла о наших, сказал, что у нас была единственная разработка, мини-субмарина "Пигмей". Олега Николаевича все время отвлекали телефонными звонками, и он, не выдержав, пошел разбираться. А относительно "Пигмея" посоветовал обратиться к инженеру Каретиной. Что я и делаю.
Марина молчала, а Сергей продолжил:
— Дело, которое я сейчас веду, связано с мини-субмаринами. Всех тонкостей дела я, естественно, пояснить не могу, но твой рассказ о "Пигмее" мог бы мне быть полезным.
Марина продолжала молчать. Прошла минута, другая… но она не проронила ни слова. И это Сергею показалось странным:
— Если Доброгоров ошибся и у тебя нет сведений о "Пигмее", прошу извинить.
Марина вдруг оживилась:
— Ну почему же, есть… есть сведения, — в ее голосе чувствовалось волнение с оттенком негодования. — Слушайте. Мой отец Каретин Константин Петрович был одним из тех, кто создавал "Пигмея". Испытания лодки проводились в начале лета 1941-го в Крыму. Но грянула война, лодку захватили немцы. Дальнейшая судьба ее неизвестна, как и судьба отца, руководившего испытаниями. Не скрою, были и такие, — которые пытались обвинить отца в пропаже лодки, в предательстве.
Марина посмотрела в глаза Сергею, и он заметил, что они влажные:
— Но я не верю этому… слышишь, не верю в его вину!
Она резко поднялась, пошла к подъезду гостиницы. И только у дверей повернулась:
— Прости… я не хочу говорить на эту тему. Мне надо побыть одной.
Весь вечер и последующее утро Сергей был под впечатлением встречи с Мариной. Такая улыбчивая, жизнерадостная — и вдруг резкая перемена. Понятно, что репутация отца ей глубоко небезразлична. Но все же… похоже, она что-то недоговаривает. Или не хочет говорить.
Снова направляясь в служебной машине на встречу с Доброгоровым, Дружинин едва не выехал на красный свет. Но обошлось, тормоза сработали.
В отличие от дня прошедшего, Олег Николаевич в это утро пребывал в хорошем настроении. Правда, выглядел усталым.
— Ну как разговор с Каретиной? Состоялся? — спросил он, пожав руку.
— Вряд ли его можно назвать состоявшимся, — заметил Дружинин и пересказал суть краткого разговора с Мариной насчет "Пигмея".
Доброгоров, выслушав, глубоко вздохнул, сказал:
— Это я виноват. Надо было вас предупредить. Но, сами видели, в каком состоянии я был вчера, — он посмотрел на часы. — Временем располагаете?
— Так точно.
— Тогда слушайте. С "Пигмеем" все непросто. Работа над ним у нас в Оргтехбюро началась в 1936 году. Заложили несколько лодок, но все они не были достроены. Изготовили лишь один опытный образец. Он проходил испытания на Черном море. Испытания прошли неудачно, проект забросили, как и саму лодку. Шел 1938 год — знаете, какое это было время? Для главного конструктора "Пигмея" Владимира Ивановича Бекаури… слышали такое имя?
— К своему стыду, нет.
Доброгоров прикрыл лицо ладонями. Видно было, воспоминания даются ему непросто.
— Бекаури Владимир Иванович это выдающаяся личность. Это человек-легенда, конструктор от Бога. Но Бекаури это не только мини-субмарины. За первые восемь лет работы Оргтехбюро под началом Бекаури было принято на вооружение И новых образцов военной техники, представлено на испытание 17 образцов. Лично Бекаури были сделаны важнейшие изобретения в области морских мин, намного опередившие эпоху: самодвижущаяся автоматическая мина, якорная мина-торпеда, мина заграждения по принципу ракеты. Ох, да что говорить… можно перечислять и перечислять…
Доброгоров на минуту замолчал, потом продолжил:
— Так вот, в том же 1938-м Владимира Ивановича Бекаури и несколько сотрудников арестовали, обвинили во вредительстве. Самого Бекаури расстреляли, остальным дали различные сроки, в том числе и Каретину Константину Юрьевичу, который был ближайшим сподвижником Бекаури и моим учителем. Я тогда в 1938-м только закончил институт и пришел работать в Оргтехбюро — Особое техническое бюро специального назначения, которое и занималось мини-субмаринами. Но перед войной дела арестованных пересмотрели, и Константин Юрьевич вернулся на Черное море, где ржавел "Пигмей". Лодку починили, привели в боевое состояние. А дальше… дальше никто ничего не знает. Как лодка попала к немцам, куда подевалась? Марина Константиновна пыталась докопаться до истины, ведь раздавались голоса, что Каретин добровольно передал лодку немцам.
— Как, откуда такие сведения? — невольно воскликнул Сергей.
Доброгоров поднялся, достал из тумбочки термос, две чашки:
— Хотите кофе?
— Не откажусь.
Начальник отдела № 250 разлил ароматный кофе по чашкам и предложил:
— Поскольку вы работник КГБ, скрывать от вас ничего не буду. В начале 30-х годов мы сотрудничали с немцами, ведь по Версальскому договору им многое запрещалось. В составе одной делегации к нам прибыл из Германии талантливый конструктор подводного оборудования… забыл фамилию… Редер или Вебер… забыл… А потом… не знаю, что стало причиной аварии — я тогда еще не работал. Был сильный взрыв, многие пострадали, в том числе этот немец. Он потерял много крови, и Константин Юрьевич добровольно дал ему свою кровь. Позже, в 38-м следователь НКВД, ведущий дело, не докопался до таких тонкостей, как братание и переливание крови. А узнай, это стоило бы Каретину смертного приговора. Потом война. Дело Каретина было пересмотрено. Он вернулся к своей работе и готовил испытания "Пигмея". Но лодку захватили немцы, она бесследно исчезла. До сих пор судьба ее неизвестна, как и судьба конструктора Каретина. Я вам об этом уже говорил.
Доброгоров сделал несколько глотков, Дружинин последовал его примеру.
— Как кофе?
— Я не большой его ценитель, но пью с удовольствием, — ответил Сергей.
— А я без кофе никуда, — признался Доброгоров и продолжил: — Так вот, за послевоенные годы всё поутихло. Каретина никто не обвинял в предательстве. Правда, и в героях он не ходил. Не было фактов, говорящих за то или за другое. Но в преддверии 20-летия Победы в одной из центральных газет появилась рубрика "Неизвестные герои". Марина связалась с газетой, в этом ей помог друг брата Бородецкий. Ей обещали помочь отыскать правду об отце. Она посвятила этому свой недавний отпуск, была в Москве, в редакции газеты, в архивах, встречалась с ветеранами, кто воевал в Крыму. Ничего нового, почти ничего.
— Почему почти?
— Дело в том, что она разыскала следователя Ронского, который вел дело Бекаури и его сотрудников. Этот Ронский, теперь уже тихий старикашка, живущий на пенсию. Ох… лучше бы она с ним не встречалась. Так вот, он заявил, что не сомневается в виновности ее отца.
— В виновности? Но на основе чего?
— Оказалось, что отрядом, захватившим "Пигмея", командовал тот же самый немец, которому Константин Юрьевич дал свою кровь… как его… Тьфу. Все не могу вспомнить…
— Случаем, не Альфред Лебер?
Доброгоров с удивлением посмотрел на собеседника: — Точно! Откуда вы знаете?
Сергей допил кофе:
— Вы уж до конца договаривайте, а я потом отвечу на ваш вопрос.
Начальник отдела № 250 налил себе еще кофе. Предложил Сергею, но тот отказался.
— Да что тут договаривать, — невесело произнес он. — Марина Константиновна вернулась сама не своя, в подавленном настроении. Мне, как своему руководителю, как ученику ее отца, она все рассказала, в том числе и о разговоре с Ронским, о том, что гласности свои выводы он предавать не будет.
— Галантный…
— Да уж куда больше. Так что сейчас на тему "Пигмея" и конструктора Каретина к Марине Константиновне Каретиной лучше не обращаться. Простите меня, вчера вам сказать не успел.
Допив кофе, начальник отдела № 250 выразительно посмотрел на Дружинина, как бы говоря: готов вас выслушать. Сергей понял:
— Относительно Альфреда Лебера докладываю. Это имя я прочитал в гравировке на бинокле у Марины… у Марины Константиновны.
— Даже так? — воскликнул Доброгоров и после небольшой паузы добавил: — Надо же… не знал. Похоже, это был подарок Лебера человеку, который спас ему жизнь. Но это не значит, что Каретин добровольно перешел к Леберу, к немцам. Версия Ронского — это его домысел. Таким, как он, нужно было кого-нибудь посадить, в человеке они видели врага.
Дружинин отреагировал быстро:
— Простите, Олег Николаевич, если вы бросаете упрек всему ведомству, где я служу, то вы ошибаетесь. У нас сейчас другие принципы работы с людьми.
— Извините, не хотел вас обидеть. Но что делать, и по моей родне прошла волна репрессий.
Минуту они молчали. Продолжать разговор не было желания, да и смысла тоже. Дружинин поблагодарил, простился и поехал в Управление.
Весь день они с Малышкиным копались в архивах. Помимо служебных дел, Сергея не отпускали, воспоминания о Марине. Четыре дня, как они знакомы: в субботу на дне рождения, в воскресенье во время похода в кино, во вторник на квартире у её брата Антона. И вот вчера они с Мариной гуляли, смеялись. Он любовался тем, как она умело ведет яхту. И вдруг… Что с ней случилось? Да, он упомянул о "Пигмее", но ни словом не обмолвился о ее отце, по той простой причине, что его историю узнал только сегодня утром. Странно и обидно…
Вечером, зная, что Марина закончила работу, он решил позвонить в гостиницу, где она проживала. "Каретину? Попробую найти", — пообещала дежурная. И вскоре он услышал голос Марины. Но на предложение встретиться она ответила кратко: "Нет, я очень занята".
Глава 7МЕТАЛЛИЧЕСКАЯ ДВЕРЬ НА МЕСТЕ
Несмотря на открытое окно, в кабинете остро чувствовался запах табака.
— Итак, что мы имеем по делу радиомастерской? — Костров курил, внимательно глядя на Дружинина; третьим в кабинете был лейтенант Малышкин, который только слушал.