Балезин… он помнил эту фамилию, так же хорошо, как и биографию того, чье имя он носил — настоящего Краснолобова: детдом, завод, медицинский институт, действующая армия. И наконец, медсанбат при Отряде особого назначения НКГБ СССР — капитан медицинской службы Краснолобов… Он также помнил фамилии комсостава Отряда. Среди них Балезин, заместитель командира… А вдруг пути Балезина и Краснолобова пересекались до марта 1945-го, до того момента, когда немецкая разведгруппа захватила хирурга Краснолобова? Вполне возможно, если, к примеру, Балезин по ранению попадал в медсанбат. А то, что приехавший лечиться Балезин имел или имеет отношение к госбезопасности, говорит его появление в санатории в сопровождении Кострова.
Балезин… он главная причина опасности. Но, кроме него, есть, вернее был, еще Лещук, который "засветился", едва ушел от погони и которого пришлось устранить. А раз так, он, Витольд Краснолобов, а точнее — Владимир Энгель, на грани провала.
Но и это еще не все. Краснолобов почувствовал, что ему начинают не доверять. Кто этот недавно прибывший, которого он встретил и обустроил? Имени или условного его прозвища он не знает, а то, что прибыл искать какой-то тайник, узнал от Лещука… уже покойного.
Недоверие… некрасиво звучит это слово. Да, первые годы после своего внедрения он поставлял не особо ценную информацию. Но за последние месяцы все изменилось. И от пациентов санатория, среди которых было много военных, и от жителей города он стал потихоньку узнавать, что на военно-морской базе в Балтийске (бывшем Пиллау) стали появляться новые службы. Особый интерес представлял отдел испытания глубоководных аппаратов, у которых разработчики находились в Ленинграде. Что ж, придется приостановить разведывательную работу в этом направлении. Рисковать, находясь под подозрением, желания нет.
Надо дать сигнал, срочно дать сигнал, что он под подозрением, а точнее — на грани провала! Передатчик в надежном месте, "хвоста" за ним, за директором санатория, вроде бы нет. А ночью через "Немецкую волну" будет получен ответ, как ему действовать.
Вдруг в дверь негромко постучали. За ним? Нет, не должны… рано. Он попытался взять себя в руки, успокоился и запел:
Снова туда, где море огней,
Снова туда с тоскою своей…
Подошел к двери, открыл, как ни в чем не бывало. Порог переступила директор 1-го корпуса Юлия Игоревна. С этой женщиной средних лет, не лишенной обаяния, Краснолобова связывали не только отношения по работе. Поэтому без посторонних они общались на "ты".
— Чего закрылся? — спросила Юлия Игоревна.
— Обеденный перерыв, Юлечка, — с трудом улыбнулся Краснолобов и продолжил пение:
Светит прожектор, фанфары гремят.
Публика ждет, будь смелей акробат!..
— С таким голосом надо в театр, — с обожанием смотрела на него директор 1-го корпуса.
Но наигранная улыбка уже сошла с лица Краснолобова:
— Что случилось?
— В душевой прорвало трубу.
— Вы что, без меня не могли вызвать слесарей?
— Без тебя не идут, у них какая-то срочная работа.
— Иди, я сейчас буду, — недовольно ответил Краснолобов и закрыл дверь в кабинет.
Глава 12ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС "МОРСКОГО ЧЁРТА"
1965 год, июнь. Западногерманское исследовательское судно
"Мария Магдалена". Акватория Балтийского моря вне территориальных вод СССР
В каюте мерно шумел вентилятор. По стеклу иллюминатора ветер разбрасывал водяные капли. Пауль Ройтман лежал на небольшом диване, закинув руки за голову. Прошло двое суток с того момента, когда Исмаилов передал краткое: "Она на месте". Ждать больше нельзя, надо принимать решение.
Появление Брайтнера заставило его оторваться от раздумий. Несмотря на возраст, Эвальд Брайтнер выглядел молодцевато: гладко выбрит, причесан, в спортивном костюме и легкой куртке с большими накладными карманами. Вот только на лице была печать озабоченности.
— Лежите, Пауль, лежите, — успокоил он поднимавшегося Ройтмана. — Не сомневаюсь, эту ночь вы спали плохо. Впрочем, как и предыдущую. Я не ошибся?
— Вы редко ошибаетесь, Эвальд, — Ройтман все же поднялся и присел на край дивана; Брайтнер расположился рядом.
— Помните, Пауль, наш разговор два дня назад? — начал он. — Я тогда поторопился вам сказать, что готов поддержать любой из трех предложенных вами вариантов. Я поддержу только третий, когда "Зеетойфель" пойдет без пассажира.
— Вот как? — Ройтман удивленно посмотрел на своего шефа. — Получается, погрузку осуществит Авилов, он же отправится назад?
— Нет, Пауль, ни Авилова, ни груза не будет. Единственным пассажиром будет Солист.
— Солист?
— Да, Солист. Он только что сообщил, что на грани провала. Я понимаю ваше смятение, но рисковать Солистом мы не можем. Он для меня не просто разведчик-резидент. Я натаскивал его, мягко говоря, с пеленок. Поэтому для меня его жизнь на первом месте.
Ройтман Молчал, а Брайтнер продолжил:
— Я отлично понимаю вас, Пауль: "Зеетойфель" ваше детище. Он один раз дошел до цели, я имею в виду бывший немецкий берег. Значит, идея верна, и операция "Возвращение" должна пройти успешно. Будем считать ее состоящей из двух частей. Первая — возвращение Солиста, вторая — возвращение содержимого тайника. Не волнуйтесь, мы обе осуществим. Мы заберем всю документацию по "Зеетойфелю" и создадим новую, уже современную лодку-танк. Но жизнь Солиста стоит впереди.
Ройтман продолжал молчать. Ему вдруг представилось, что предстоящий рейс "Морского чёрта" будет последним, и это тяжело было осознавать.
— Хотите коньяку? — спросил Брайтнер.
— Спасибо, не хочу.
Ройтман подошел к двери, нажал кнопку. Появился дежурный.
— Вальтера ко мне!
Пока дежурный искал рулевого лодки, Ройтман и Брайтнер обсуждали время ее выхода.
— Медлить нельзя, — считал Брайтнер. — Сегодня вечером я через "Немецкую волну" сообщу Солисту место и время. Ваши предложения?
— Надо забрать Солиста на том же месте, где высаживали Авилова. Вальтер говорит, что там рядом с берегом начинается густой лес. Это очень удобно.
— Время?
— Лучшее время прибытия 2 часа ночи.
— А прибор ночного видения не подведет? Предыдущий выход "Зеетойфеля" на берег был ранним утром.
— Не подведет. Все опробовано, и в ночи, и в тумане, как в прошлый раз.
— Значит, время спуска лодки на воду…
— 23.30.
Появившийся в дверях каюты Вальтер застыл по стойке "смирно".
Брайтнер поднялся:
— Все. Остальное решайте без меня. И да поможет вам Бог!
Директор санатория "Волна" Витольд Краснолобов медленно крутил ручку "Спидолы". Как всегда слышался шум, свист, звуки музыки. Он посмотрел на часы: до начала передачи оставалось 18 минут. Он откинулся на спинку кресла, расслабился и закрыл глаза. Но радиоприемник не выключил.
И надо же такому случиться… Балезин… 20 лет назад… март 1945-го… Хотя нет, то, что перевернуло его судьбу, началось намного раньше. Он, Владимир Энгель, был третьим, самым младшим ребенком в семье немецких колонистов, обосновавшихся в Херсонской губернии еще с времен Екатерины Великой. Графами и баронами они не были, но отец Рудольф Энгель владел десятью гектарами земли и вел исправно свое хозяйство, как и большинство немцев, уже считавших Россию своей Родиной.
Немецкие колонисты организовали не только высокоразвитое сельскохозяйственное производство. В их поселениях было все для нормальной жизни: школы, больницы, магазины. Старший брат отца дядя Густав был кем-то вроде земского врача, считался очень уважаемым человеком. А двоюродный брат дядя Йозеф был директором местной гимназии.
В 1917 году ему, Энгелю Владимиру Рудольфовичу, было всего 15. Он хорошо учился, пел, занимался фортепиано, и мать Юлия Адольфовна видела в нем музыканта. Но он увлекся радиоделом, мечтал поступить в Петроградский или Московский университет, стать изобретателем. Его кумиром был Александр Степанович Попов. Много позже, находясь в Европе, он всегда возмущался, когда изобретателем радио называли Маркони и всем разъяснял, что первую передачу по радио осуществил именно Попов.
Но в родной России изобретателем он не стал, кровавые революционные события внесли свои коррективы. После провозглашения советской власти на Украине с ноября 1917-го по февраль 1918-го шла борьба советских войск с вооруженными силами Центральной Рады. В этот период процесс экспроприации в немецких колониях Украины принял массовый характер. Но это, как говорится, были "еще цветочки". "Ягодки" начались, когда в феврале 1918-го в колонию нагрянули отряды матросов Черноморского флота, направленные на борьбу с контрреволюцией. Был произведен арест и расстрел крупных предпринимателей и колонистской интеллигенции. В их числе был отец Рудольф Энгель, старший брат Игорь, посмевший вступиться за отца, и директор гимназии дядя Йозеф. На колонию была наложена крупная денежная контрибуция. Владимир хорошо помнил, как он сидел на пороге разграбленного дома и рыдал: "Зачем? Зачем они такое творят, ведь мы, немцы, всегда работали на благо России? Даже во время войны нас никто не трогал. А теперь… За что, за что?"
Но вскоре ситуация изменилась к лучшему. Был заключен Брестский мир, и Украина оказалась под германской оккупацией. А когда на территории колонии появились офицеры и солдаты в немецкой форме, их встретили как родных. Уцелевшие мужчины понимали, что все может измениться в обратную сторону, поэтому стали организовывать колонистские отряды самообороны. Именно тогда он, Владимир Энгель хорошо запомнил обер-лейтенанта германской армии, формировавшего их батальон и обучавшего военному делу. Обер-лейтенант Брайтнер… разве можно было предположить, что они встретятся спустя несколько лет…
Подобные отряды были созданы в каждой колонии. Немецкое командование снабдило их большим количеством винтовок, гранат, пулеметов, обучало военному делу. Но первая встреча Владимира с врагом произошла совсем в другой обстановке. Однажды прошел слух, что в соседнем украинском селе обосновалась банда атамана Сыча. Все знали, что сычевцы лютуют: грабят и убивают не раздумывая. В тот день Брайтнер подозвал Владимира и спросил, знает ли он украинскую мову? Владимир ответил, что знает и хорошо.