— Браво, Вальтер, я верил в вас.
Но Вальтер желал рапортовать:
— Время 2 часа 35 минут, максимальная глубина 24 метра, средняя скорость 8 узлов…
— Хорошо, хорошо, идите, отдыхайте, — прервал его Ройтман. — Завтра все напишите в отчете.
Ройтман и Брайтнер подошли к вышедшему из морских глубин чуду техники. Брайтнер даже обошел вокруг, внимательно оглядев:
— Это и есть "Зеетойфель"?
— Он самый. По русски "Морской чёрт". 1944 года выпуска.
Брайтнер продолжал осматривать лодку. Поднявшись, он заглянул в открытый люк.
— Знаете, о чем я подумал? — загадочно сказал он, спустившись на песок. — Примерно так русские встречают своих космонавтов. Недавно опять двоих запустили.
— Ну уж вы загнули, Эвальд. Там встречающих много больше. И пресса… Здесь прессы быть не может. Никаких журналистов! А вот в другом мы равны.
— В чем?
— Морские глубины также мало освоены, как и космос.
Брайтнер устремил взгляд в даль:
— Космос, космос… Я хорошо знал господина фон Брауна. Это был величайший ум! — грустно произнес он.
— Вы говорите, был?
— Именно, был. Что толку нам, немцам, от того, что он сейчас в Америке? А останься в Германии…
— Если бы не Гитлер…
— Не надо об этом! — одернул собеседника Брайтнер. — Забудем про Гитлера. Мы служим новой Германии!
Свежий ветер с моря ворошил волосы. Шум легкого прибоя смешивался с криком чаек. Из перекинутой через плечо спортивной сумки Брайтнер достал небольшую плоскую флягу:
— Есть предложение отметить. Не возражаете?
— Нисколько.
Эвальд Брайтнер разлил коньяк в небольшие рюмки-стаканчики.
— За возрождение "Зеетойфеля"!
…После они долго гуляли по берегу. Ройтман рассказывал, пояснял, Брайтнер слушал:.
— Следующий цикл испытаний: 2 человека — рулевой и пассажир. А затем — рулевой, пассажир и груз.
— А как было в 44-м?
— Также, только в виде груза были две мини-торпеды.
— Что ж, надеюсь, все получится. На земле, куда должен ступить пассажир "Зеетойфеля", еще осталось много ценного, что не успели вывезти в последний год войны. Но для этого нам надо проложить дорогу — дорогу по морю до Восточной Пруссии. А потом можно и до Восточной Германии. Вот только насчет пассажира вопрос…
Ройтман подавил глубокий вздох:
— Это моя головная боль. Для испытаний пассажиров предостаточно. А вот кандидатов для высадки на русский берег нет.
— Охотно верю, — согласился Брайтнер. — Единственный кандидат вы, Пауль. Вы знаете расположение тайника, знаете, как его открыть.
Ройтман остановился. То, что он услышал, его больно кольнуло. Тайник, который он в спешке создал 20 лет назад, ему иногда снился по ночам. Особенно в годы, проведенные в тюрьме.
— Я думал об этом. Но сначала надо убедиться, что тайник существует. Может быть, там все сравняли с землей. Да и с русским у меня слабовато.
Тем временем Брайтнер снова достал из сумки флягу:
— Есть предложение повторить. Тем более, у меня есть для вас вариант решения проблемы.
— Не возражаю, Эвальд, но, как показывает жизнь, ваши предложения обычно заканчиваются приказами.
Брайтнер рассмеялся, потом разлил содержимое фляги в стаканчики. Выпили.
— Хороший коньяк, — похвалил Ройтман.
— Французский.
— Так в чем же суть решения проблемы?
— Могу предложить кандидата в пассажиры.
— И кто же это?
Вместо ответа Брайтнер спросил:
— Когда вы намерены появиться в Гамбурге?
— Где-то через неделю. Но, если надо, могу и раньше.
— Вот тогда и узнаете кандидата в пассажиры, — улыбнулся Брайтнер и снова достал флягу.
1962 год, сентябрь. Гамбург
— Вы здесь первый раз? — спросил Брайтнер, когда они прошли ворота зоопарка.
— Первый… Из зрелищ я предпочитаю футбол, — поморщился Ройтман. — Но знаю, кто такой Хэченбек и что он создал один из лучших в Европе зоопарков.
— Да, Карл Хэченбек это личность. Благодаря ему еще в далеком 1907-м здесь впервые в мире отказались держать животных в клетках, переведя в вольеры. Для них выделены просторные участки, в которых обустроены привычные природные ландшафты. Если есть желание, мы можем пройтись по дорожкам. И вы увидите, как на равнине, обустроенной под африканскую саванну, свободно разгуливают зебры и антилопы. Для львов оборудовано живописное ущелье со скалами и естественными укрытиями. Павианы и другие обезьяны живут среди каменистых горок, по которым можно прыгать и карабкаться.
— Вы, Эвальд, так хорошо знаете зоопарк, что вполне могли сойти за гида, — констатировал Ройтман. — Но чувствую, вы меня привели не для того, чтобы любоваться тиграми, жирафами или обезьянами. И даже слонами… не удивлюсь, если и слоны здесь есть?
— Есть, да еще какие! Обученные! Хотите верьте, хотите нет, но в 1943-м, когда после бомбежек Гамбург лежал в руинах, слоны помогали расчищать развалины в центре города.
— Не может быть…
— Может, дорогой Пауль, может. Вернее, было… Но хватит вас интриговать. Слонов и тигров мы посмотрим в другой раз. А сейчас пройдем в так называемый "тропический лес" — места обитания крокодилов, пауков, ящериц и змей.
— А ядовитые змеи тоже на воле? — спросил Ройтман.
— Что вы, что вы, они содержатся в специальных стеклянных клетках, называемых террариумом.
— С детства питаю отвращение к змеям, — посетовал Ройтман. — Однажды, мне тогда было лет семь, я, гуляя по лесу, чуть было не наступил на лежащую на дорожке большую змею, которая, как потом пояснили, была безобидным ужом.
— Полозом, наверное…
— Да, полозом. У нас в лесах Баварии они нередки. Но… драпал я от него так, как, наверное, Арман Хари не бегал на римской Олимпиаде.
Брайтнер рассмеялся. Потом тронул собеседника за плечо:
— Вот мы и пришли.
Террариум представлял собой одноэтажное строение из серого камня и на фоне зеленеющих аллей и вольеров выглядел мрачным. Но внутри царил образцовый порядок: два ряда стеклянных клеток с крышками, походивших на сухие аквариумы. В клетках создано подобие среды обитания с нагревательной лампой. Под каждой клеткой табличка с указанием вида пресмыкающегося, места и особенности обитания.
Было много посетителей, в основном школьников. Среди их звонких голосов выделялся голос гида — немолодой женщины в очках: "Песчаная эфа, среда обитания — пустыни Средней Азии и Северной Африки… Габонская гадюка — одна из самых ядовитых змей Экваториальной Африки…"
Ройтман подавил вздох отвращения.
— Да не смотрите вы на этих гадов, — успокоил его Брайтнер. — Лучше гляньте вон на того человека в сером комбинезоне с резиновым фартуком, который чистит пустую клетку. Он вам никого не напоминает?
— Стоп! — невольно воскликнул Ройтман. — Да это же… это же Исмаилов — Гюрза, один из лучших моих агентов в прошлом!
— Почему в прошлом?
Увиденное было столь неожиданным и впечатляющим, что Пауль Ройтман молчал. А Брайтнер повторил:
— Почему в прошлом? Нас интересует настоящее. Вот вам кандидат в пассажиры "Зеетойфеля". Работайте, желаю удачи!
Смеркалось, посетителей уже не было. В слабом свете фонарей было видно, как из центрального входа в зоопарк вышел человек. Ничем не примечательный, он устало зашагал к расположенной невдалеке остановке автобуса.
Пауль Ройтман пошел следом. Их разделяло всего несколько метров, как вдруг человек остановился и обернулся:
— Добрый вечер, господин Ройтман.
От неожиданности остановился и Пауль. Потом подошел:
— Здравствуй, Исмаилов. Рад встрече. А ты?
— Я уже давно ничему не рад.
— Раз ты обернулся, значит, узнал меня сегодня днем?
— Конечно. Два почтенного вида господина зашли поглядеть на змей — это сразу бросается в глаза. Кстати, человек, который с вами зашел, тоже мне знаком. Имени его я не знаю, но помню, в военные годы он приезжал инспектировать нашу школу.
— Что ж, рад, что у тебя хорошая память, — Ройтман посмотрел вокруг. — Есть предложение посидеть и вспомнить былые годы. Ты после работы, наверное, голоден?
— Не без этого…
— Поужинаем в ресторане?
В ответ Исмаилов провел рукой по своему старенькому пиджаку, от которого попахивало чем-то не особенно приятным:
— В таком-то виде в ресторан?
— Если хочешь, пойдем в недорогую закусочную. Она здесь за углом.
…Они сели за отдельный столик, Ройтман заказал по кружке пива, рыбный салат и сосиски. Исмаилов с аппетитом навалился на еду. Ройтман поглядывал на него, потягивая пивко.
— Ну, расскажи, как поживаешь? — спросил он.
Исмаилов на минуту оторвался от еды.
— Что рассказывать… После войны долго мотался в поисках куска хлеба. Работал то грузчиком, то мусорщиком. Теперь вот убираю за этими тварями.
— Что имеешь?
— Заработка хватает на то, чтобы заплатить за комнату, которую снимаю, и на еду. Все мечтаю купить себе новый костюм, да в редкие свободные часы погулять по городу. Но не получается.
— Вернуться к своему прежнему ремеслу не хочешь?
Исмаилов сделал несколько глотков, слегка постучал кружкой о деревянный стол, словно кому-то грозил:
— Не сомневался, что рано или поздно вы зададите мне этот вопрос. Отвечаю: нет. В Советах меня ждет высшая мера, а я хочу жить. Бедно, как сейчас, но жить.
— Жить или существовать?
— Называйте, как хотите. Все равно нет.
Исмаилов замолчал, задумался. Ройтман начал понимать, что попросту теряет время. Он уже собрался идти, как вдруг услышал:
— Единственное, что меня тянет к Советам, так это желание увидеть родной Баку. А еще горы, аул, где проживала вся родня по материнской линии. Я часто бывал у них. Насколько мне известно, Хрущев вернул обратно народы, незаконно выселенные Сталиным. И я задаю вопрос: может кто-то из моей родни уцелел? Так хочется увидеть…
Ройтман передумал уходить; оживился, щелкнул, подозвал официанта:
— Еще по кружке!
А на Исмаилова нагрянули воспоминания:
— Иногда закрываю глаза и вижу отца и мать, — каким-то певучим тоном произнес он. — Отец был директором мебельной фабрики. В 1938-м его, как врага народа, арестовали и расстреляли. У матери не выдержало сердце. Меня выгнали из института. Хотели, чтобы я отрекся от отца, но я не пошел на это. Младшего брата Рустама отправили в детдом, где он умер от какой-то болезни. Я связался с одной компанией, промышлявшей квартирными кражами. А что делать, жить-то надо было? Попался. Отсидел два с половиной года. Когда вышел, не знал, куда податься — в нашем доме жили уже другие. Воровать? Ни за что! Оставалось только уехать в Чечню и поселиться в ауле у деда и зарабатывать ловлей змей. Их много в верховьях Терека. Особенно ценился яд…