Так он размышлял, сидя в автобусе, в который садился, чтобы лучше изучить город. Вот автобус затормозил на очередной остановке и Исмаилов увидел… Нет, он не мог поверить: мимо по тротуару спокойно шел… шел Мастер, его сослуживец по разведшколе. Мастер за 20 лет не особо изменился.
Под влиянием увиденного Исмаилов спешно вышел из автобуса. Проследить за Мастером не составляло труда, тем более что тот совсем не опасался слежки.
Так вот где он скрывается, этот бывший связник, который в июле 1944-го исчез в Белоруссии! Раз жив, значит, высшей меры не заработал. Отсидел? Возможно. Интересно, под какой фамилией живет? А если не был осужден, а скрывался, то это просто находка! Они вдвоем без Лещука и будут разбирать кирпичную кладку. Но и это не все. Господин Ройтман скажет только спасибо, когда узнает, что в закрытом Калининграде одним агентом может стать больше.
Вскоре Мастер скрылся в дверях небольшого заведения под названием "Радио и телемастерская". Исмаилов без особого труда установил, что ее директором является Дронов Василий Андреевич. И проследить его путь до дома после работы тоже было не сложно. Сегодня суббота, а завтра в воскресенье вечером надо будет обязательно к нему наведаться.
Глава 4ДЕЛО РАДИОМАСТЕРСКОЙ
1965 год, Калининград, 21 июня
Полковник Костров начинал рабочий день с чтения газет. Сначала, естественно, шли "Правда", "Известия" и "Красная звезда", затем местные газеты и в довершение — заслуживающие внимания статьи из зарубежной прессы, которые готовили для своего шефа переводчики. Поскольку Костров приходил на службу на час раньше положенного, то и отвлекать его от чтения можно было только в крайнем случае. В это июньское утро такой случай представился.
— Разрешите?
На пороге стоял капитан Дружинин; лицо его выглядело озабоченным.
— Заходи, Сергей Никитич, — недовольно произнес Костров, не отрываясь от чтения. — Что у тебя?
— Только что звонили дежурному. Один человек желает говорить с вами с глазу на глаз.
Костров отложил в сторону газету:
— Сколько населения в нашем Калининграде?
— Порядка 350 тысяч.
— А в целом по области?
— Раза в два больше.
— Если каждый из жителей будет разговаривать лично с начальником Управления КГБ, мне придется в кабинете ночевать.
Дружинин сделал шаг вперед:
— Простите, товарищ полковник, но я не все сказал. Человек, который пожелал с вами увидеться, хочет прийти с повинной.
— Вот как? — Костров резко поднялся, и это вызвало у него боль в боку от недавно перенесенной операции. — С повинной, говоришь… Но почему он не может сам прийти?
— Боится, говорит, что за ним возможна слежка.
— Ты сам-то разговаривал с ним?
— Так точно. Я как раз проходил мимо дежурного, когда раздался звонок.
— И что теперь?
— Этот человек будет звонить через час.
Костров прошелся по кабинету, закурил. При этом отметил укоризненный взгляд Дружинина, который говорил: "Зачем, вы же после операции?"
— Вот что, капитан, садись на телефон и, как только наш незнакомец даст о себе знать, договорись с ним о встрече. Бери машину, если надо, и вези его сюда. Похоже, тут дело серьезное. Раз пожелал с повинной, значит, придет не с пустыми руками. Задача ясна?
— Так точно! Разрешите идти?
…Через пару часов в кабинете Кострова сидел человек лет 45–50, крепкого телосложения; взгляд его был настороженным. Костров и Дружинин внимательно изучали сидящего.
— Слушаем вас, — первым заговорил Костров. — И давайте с самого начала: фамилия, имя, отчество, где родились, чем занимались. Если хотите, можете курить.
— Нет, спасибо, не курю.
— Тогда слушаем.
Минуту незнакомец собирался с мыслями. Несомненно, он знал, на что шел. Но очутиться в кабинете начальника Управления КГБ под пристальным вниманием двух солидных людей в штатском… такое воспринять было непросто. И он, нервно сжав пальцы рук, заговорил:
— Дронов Василий Григорьевич, заведующий мастерской по ремонту радио и телеаппаратуры. При рождении Заремба Николай Степанович. Родился в 1922 году в городе Витебске в семье железнодорожников. Кроме меня в семье еще старшая сестра Наталья, сводная по отцу. С детства увлекался радиоделом, ходил в радиокружок при Дворце пионеров. Потом с отличием закончил радиотехникум. В 1940-м призвали. Служил на Урале под Челябинском, а как началась война, направили в Горький, в школу младших командиров. Из нее вышел лейтенантом, командиром взвода связи. В мае 1942-го под Харьковом попал в плен.
Голод, жара, нечеловеческие условия… Решил бежать. Поймали. Думал все — пуля обеспечена. Но обошлось. Через пару дней, когда я оклемался, привели меня к одному офицеру. Он, хорошо говоривший по-русски, стал меня расспрашивать. Я ему рассказал примерно то, что сейчас рассказываю вам, соврав при этом, что мои родители были репрессированы. Он заинтересовался мной, особенно по той причине, что я хорошо знаю радиодело. И предложил…
Тут Василий Дронов смолк, а Костров закончил за него мысль:
— …идти в разведшколу?
— Да, в разведшколу. Он говорил, что война скоро закончится, а жизнь дается один раз. Я понимал, что кроме пули или голодной смерти мне ничего не светит и… согласился, надеясь, что при первой же возможности перейду к своим. Попал я в Борисовскую разведшколу под Минском. До родного Витебска было рукой подать. Но… не судьба. В сентябре нашу группу в составе четырех человек забросили под Воронеж. Цель — сбор информации о грузах, проходящих через товарную станцию. Я был в группе радистом. Пока я раздумывал, как перебежать к своим, фронт переместился на восток, и мы оказались в немецкой зоне, а вскоре и снова в Борисовской разведшколе. Мне стали доверять, сделали помощником начальника отдела радиоразведки. И только в июле 1944 года забросили снова в советский тыл в Белоруссию.
— Стоп! — прервал Костров. — Если я вас правильно понял, из-под Воронежа в разведшколу вы вернулись в сентябре 1942-го, а следующий заброс произошел только в июле 1944-го? С чем связан такой промежуток времени? В немецких разведшколах готовили ускоренно.
Дронов глубоко вздохнул:
— Я уже сказал, что стал помогать обучать радистов, мне стали доверять и зачислили в штат разведшколы. А с другой стороны, подозреваю, что меня готовили к забросу в глубокий тыл.
— Почему вы так решили?
— Мой наставник подробно расспрашивал меня о Челябинске и Горьком, где я проходил службу. Даже раздобыл карты городов.
— Наставник, это кто?
— Оберлейтенант, а впоследствии оберштурмбаннфюрер Ройтман.
— Почему впоследствии?
— С середины 1944 года некоторые армейские офицеры стали носить черную форму.
Костров и Дружинин переглянулись. Это означало понимание: в феврале 1944-го абвер прекратил существование, и все разведшколы перешли под эгиду Службы безопасности.
— Понятно… дальше, — сказал Костров.
— А дальше к лету 44-го разведшколу перевели из Борисова под Варшаву. Теперь уже было не до глубокого тыла, и меня спешно забросили в родную Белоруссию в район Полоцка под именем военного строителя Борщева Игоря Платоновича. Я был агентом-связником. Моя задача: доставка питания для раций, обмундирования, документов и денег для агентов. На этот раз повезло больше. Я сразу сдался, сказав, что готов сотрудничать. Ко мне отнеслись настороженно: как-никак это была вторая ходка за линию фронта. Но капитан СМЕРШа Мальченко поверил, и мы начали радиоигру.
Радиоигра удалась. Первая же группа, заброшенная в тыл, была обезврежена, затем еще одна. Мальченко был мной доволен. А потом… потом прямое попадание в блиндаж. Мальченко и двое из его группы убиты, один я живой.
— Стоп! — в очередной раз прервал Костров. — Все убиты, а вы?
— А я на пару минут по нужде вышел, потому и остался жив. Если честно, я испугался: все мертвые, а я… Кто бы мне поверил? Получить же пулю от своих это хуже всего. А совсем рядом мой родной Витебск. Мальченко готовил меня к встрече с одним агентом и оставил мне документы на имя Борщева. Они были в полном порядке. Благодаря им, я добрался до Витебска. Дома застал сестру, родители погибли еще в начале войны. Наталья, увидев меня, очень обрадовалась, несмотря на то, что две недели назад пропал без вести ее муж. Пошел в деревню добыть хоть что-то из продуктов и не вернулся. Или на мине подорвался, или убили — тогда за ведро картошки могли убить. Но, как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Я рассказал Наталье все о себе, сказал, что был в плену. О разведшколе, естественно, промолчал. И она предложила стать ее мужем Василием Литовченко. Люди в округе были новые, и это не вызвало подозрения. Так из ее сводного брата я превратился в ее исчезнувшего мужа. Вместо Борщева стал Литовченко Василием Григорьевичем. Наталья работала в райисполкоме и с документами все уладила. Но я понимал, что подмена может обнаружиться. Мы решили развестись. А вскоре я женился и, взяв фамилию жены, превратился из Литовченко в Дронова.
— Так у вас целый букет фамилий: Заремба — Борщев — Литовченко — Дронов, — прервал рассказчика Костров.
— Да, это так, — грустно согласился Дронов и продолжил: — В начале 46-го стали набирать желающих переехать сюда в Восточную Пруссию. Мы с женой Валентиной согласились, Наталья помогла. Обустроились. Детей не заводили, но жили нормально, пока зимой 50-го не случилась беда. Моя Валентина поздно возвращалась с работы. На нее напали, отобрав сумочку с деньгами, — в тот день выдавали зарплату. Сняли пальто, шапку, зимние ботинки… Много в то время было грабежей. Домой она пришла в одном нижнем белье, замерзшая и сразу слегла с воспалением легких. Через два дня ее не стало…
— А сестра жива?
— Жива, но я с ней не поддерживаю отношения, у нее новая семья, могут быть расспросы.
Дронов смолк, чувствовалось, что ему трудно говорить. А Костров слегка кивнул, как бы намекая, что пора бы уже рассказать о самом главном. Дронов понял: