вил один из ромейских умельцев, наложил железные накладки на самые «хрупкие» места, а станину завалил мешками с землёй. И теперь после двадцатого выстрела пращница лишь слегка поскрипывала, да пришлось несколько вылезших винтов подкрутить.
— А? Как?! — победно глянул главный оружейник на князя, сияя белёсыми глазами.
— Когда умён, тогда умён, — похвалил Дарник и вручил Ратаю сорок дирхемов, десять из которых тот должен был раздать помощникам, десять оставить себе, а двадцать тайком вернуть назад. Чего не сделаешь, чтобы возбудить в дарпольцах тягу к богатству!
Глядя на Ратая, Дарник вспоминал самого себя четырнадцатилетнего, когда они с Клычем, побратимом из соседнего селища, придумывали локтевой щит с шипами, пращу-ложку, боевой цеп, лепестковое копьё и даже соорудили боевую колесницу на двухаршинных колёсах, слишком поздно сообразив, что по их лесам на колесницах много не наездишь.
В городе князя поджидал вернувшийся из Хемода Сигиберд:
— Милиду там принимают как настоящую царицу. С Альдарика вообще глаз не сводят, особенно им нравится, что твой сын носит готское имя.
— А ночуют они где? — Дарника больше интересовали жилищные подробности.
— Всех женщин разобрали по самым богатым семьям. Милида прошедшую ночь ночевала у старосты гильдии стеклодувов, эту ночь будет ночевать у старосты ювелиров.
Самым приятным для Дарника было то, что восторги Сигиберда слышали окружающие князя ратники и воеводы.
Вечером на Ближнем Круге, куда кроме Корнея и Гладилы входили Ратай и Сигиберд, решали, как быть с пропавшими наконечниками стрел и коровами.
— Пока наконечники не найдут, стрел на охоту не выдавать, — распорядился Дарник.
Советники недоумённо переглянулись между собой: а чем же охотиться? Большая загонная охота намечалась уже через два дня.
— Готовьте камнемёты, пращи и самострелы. Железа на наконечники нет и взять неоткуда. Кто захочет, может сдать свои доспехи на переплавку в наконечники.
Корней с Ратаем прыснули от смеха. Рыбья Кровь оставался невозмутимым.
— А с коровами что? — спросил Гладила.
— Объявить, что убийство коровы отныне будет приравнено к убийству человека.
После камнемётов для охоты это было уже не так вызывающе.
При возвращении в хоромы князь обнаружил, что, несмотря на соструганную с лестницы обгорелость, наверху нестерпимо воняет не только гарью, но и мочой, от выплеснутого им поганого ведра. Лучшим выходом было отправиться ночевать в Корзину, но если взять туда Евлу, то обидится стратигесса Лидия — Дарник знал, что обе наложницы ревниво ведут подсчёт его посещениям.
Абсолютно все в Дарполе, включая умницу Корнея, были уверены, что их князь с Лидией стали полюбовниками ещё во время Дикейского сидения, когда ночевали в одной горнице в захваченном словенами дворце дикейского стратига шесть лет назад. Иначе с какой стати она прибыла из Константинополя в хазарский Ирбень прямо перед переправой дарникского войска через Итиль. Вот так вошла в княжеский шатёр якобы в гости и уже из него не выходила до самой Яик-реки. Лишь прибытие в Дарполь Милиды вынудило горделивую патрицианку переместиться в отдельное жильё. Внешне всё подавалось как желание стратигессы продолжить «Жизнеописание словенского князя», написанное в Дикее отцом Паисием и имевшее большой успех в Константинополе и Херсонесе. А что там ещё в её душе на самом деле, кто это может знать? Ведь даже когда у них дело дошло до постели, она вела себя так, словно это её совсем не касается, мол, делай со мной что хочешь, я тут ни при чём. Поначалу такое её безучастие порядком озадачивало Дарника, но скоро он стал находить в этом даже какую-то милую женскую причуду: пылкости ему хватает с Евлой и Милидой, пусть будет и одна непылкость.
Из-за недостатка хороших брёвен часть домов в Дарполе были построены из вертикально поставленных в два ряда жердей с толстым слоем глины между ними. Таким образом было возведено два десятка Длинных домов. В одном из них, называемом Ромейским домом, на пять камор, Лидия и жила. Рядом помещалась семейная пара её слуг, в остальных трёх каморах жили семьи двух ромейских декархов и семья комита Агапия, что для князя было весьма удобно: всегда можно сделать вид, что идёшь к комиту поговорить о делах или поиграть в шахматы-затрикий, а заодно заглянуть и к наложнице.
Но сегодня Рыбья Кровь прошёл прямо к Лидии, оставив двух караульных снаружи дома: не можете стеречь князя в тепле, будете стеречь в холоде. Стратигессу он застал за подготовкой к занятиям: уже месяц, как она обучала дюжину мальчишек, прибившихся к дарникскому войску ещё в Ирбени, ромейскому языку и ромейской истории.
— Я к тебе сегодня на всю ночь, не возражаешь? — Дарник водрузил на стол кувшин с вином и мешочек с медовыми лепёшками — любимым лакомством Лидии.
— Как приятно, когда князь ещё спрашивает у меня разрешения! — чуть насмешливо улыбнулась она, откладывая перо и выставляя на стол блюдо с хемодским изюмом.
— Как продвигается моё жизнеописание? — кивнул он на свёрнутый пергамент.
— Оно застряло на отсутствии у тебя новых подданных. Я написала, что ты снова из князя превратился в главаря разбойного сброда. — Язвительности Лидии было не занимать.
Князь рассмеялся, наполнил кубки вином и один протянул ей. Продолжая стоять, они выпили. Хорошего роста и сложения, уверенная в себе и острая на язык, она неплохо подходила в качестве княгини, если бы только это место не было уже занято.
— Я сегодня подумала, почему бы тебе не начать чеканить собственные монеты, это и казну твою оживит, и в других странах твой вес подымет. Даже если твоё княжество исчезнет, по монетам и через тысячу лет будут тебя помнить… — говорила она, к счастью не требуя от него немедленного ответа, а он, приникнув губами к её шее, уже приступил к своему любимому ритуалу, давно доведённому до ловкости и быстроты боевого поединка: три движения на раздевание стратигессы, три движения на разоблачение себя и сорок — пятьдесят движений на разжигание женской страсти. Последнее, однако, было почти безнадёжным делом — чтобы ввести Лидию даже в лёгкое любовное исступление, надо было потратить треть ночи. А сегодня на это не имелось ни желания, ни настроения.
В целом день, начатый поджогом, заканчивался совсем неплохо. «Интересно, подносят охапку сена к дверям Ромейского дома или сегодня мне снова повезёт?» — думал Рыбья Кровь, засыпая.
2
Как и ожидалось, большая загонная охота с камнемётами, пращами и самострелами закончилась полным провалом: дичи набили в десять раз меньше, чем обычно.
Следом же случилась новая несправедливость князя: казнь невинного человека.
Воеводский Круг, куда входили все хорунжии, сотские и тиуны, неоднократно призывал Дарника как-то пресечь слишком безудержную игру в кости, расцветшую в Дарполе самым чёрным цветом, когда проигрывали и жену, и коня, и доспехи, и место в тёплой избе. Но роль старшего брата, который грозит младшему пальцем за его шалости, была не для князя.
— Я не нянька, чтобы кому-то указывать, как ему себя вести, когда он не на службе, — отвечал он воеводам. — Думаю, удержать ратников от чрезмерного азарта может только страх смерти. Если вы все согласитесь, я готов посылать их на виселицу.
Воеводы переглядывались между собой и молчали. Тут, однако, как на заказ проигравший наложницу бродник набросился с кулачной скобой на своего более удачливого противника-лура, сломав ему челюсть, а когда его оттащили, он, чтобы не отдавать наложницу, перерезал ей горло. Убийцу выслали в дальнюю северную вежу, без права возврата в Дарполь, и Воеводский Круг единодушно высказался за смертную казнь для игроков в кости. При этом мало кто предполагал, что наказание будет исполнено, хотелось просто загнать слишком гибельную страсть в подпол, мол, спрячьтесь и не показывайтесь. Тем более что доносительство и в словенских рядах и у перенявших такое отношение союзников считалось последним делом.
Открытая игра действительно исчезла, но меньше играть не перестали, и как-то Гладила вечерней порой наткнулся на палатку, где шло самое разухабистое костяное сражение, и не придумал ничего лучше, чем сделать замечание насчёт излишнего шума караульному, стерёгшему палатку от появлений князя или Корнея.
— Ну и что, побежишь Рыбке пожалуешься? — засмеялся в глаза тысяцкому сторож.
Взбешённый его наглостью Гладила действительно помчался к князю, которого нашёл у стратигессы. Там у Дарника с Лидией дело до постели ещё не дошло, поэтому тысяцкого князь принял сразу, зная, что по пустякам тот его беспокоить не станет.
— Как быть с этими игроками? Может, тебе, князь, лучше самому туда пойти?
— Ступай и отведи их в караульную сам, — приказал ему Дарник.
Чуть поразмыслив, Гладила направился к хорунжему Янару, который, полагая, что это приказ князя, взял ватагу своих хазар, окружил палатку и всех, кто там был, повязал и отправил в караульную.
За ночь друзья задержанных взбаламутили многих своих знакомцев, и утром к князю пожаловала полсотня ходатаев с просьбой помиловать глупых и азартных.
— Ну вы сами понимаете, что полностью я их помиловать не могу, — с сочувствием и пониманием отвечал им Дарник, зная уже результат ночного расследования Корнея. — Давайте сойдёмся на половине наказания. Или, хотите, вообще можете их выкупить. В Хазарии выкуп из плена хорошего воина стоит сто дирхемов, значит, вам нужно собрать шестьсот дирхемов, и игроки будут тотчас освобождены.
— Как шестьсот, их ведь только четверо? — изумились ходатаи.
— Двое из них словене, значит, имеют напарников-побратимов, — напомнил князь.
Данному неписаному закону был уже добрый десяток лет: за проступки одного отвечает он сам и его вполне невинный напарник. Когда-то это нововведение Дарника в Липове в три раза уменьшило количество войсковых нарушений. Действовало оно и сейчас, часто превращаясь в забавное зрелище: например, когда виновного с напарником приговаривали к позорному столбу — «пока из шкодника не выйдет пуд дерьма». И вот сидели оба соколика две недели, а то и месяц на короткой цепи, тут же на земле и спали, завернувшись в одеяла и войлочную кошму, тут же и нужду справляли, а в полдень им подавали поганое ведро, куда они под хохот зрителей подбирали совком с земли собственные отходы. Полное ведро означало конец наказанию, но попробуй его ещё наполни. Вдвоём это, конечно, выходило сподручней.