Только в сумерках сумел он освободиться и добраться до своих новых хором. «Курицы» вместе с вернувшейся Калчу терпеливо его дожидались. На столе стояло ячменное и виноградное вино, сыр, сочная белая рыба, ягнячьи рёбрышки, сладости и фрукты, горели полдюжины сальных свечей. Лица и фигуры лишь угадывались в густом полумраке, но это было и самым замечательным. Расспрашивали, разумеется, о его морском походе: о стычке с хазарами, о распятых переговорщиках, сражении на Змеином и у Правого Рукава, карательных островных набегах. Не без подвоха интересовались, сколько именно отрубленных рук хватит для полного княжеского удовлетворения.
— Откуда я могу знать, — отвечал Дарник. — Если придумаю, как подобраться к ним по тонкому льду, то и зимой буду рубить. Пока сами не попросят прощения, тогда и прекратим.
Первой смилостивилась Эсфирь:
— Вы что, бессовестные, не видите, что князь едва сидит, чуть живой от усталости! А ну давай все по домам!
Да разве можно быть усталым от каким-то там разговоров со ста разными людьми, хотел пошутить Дарник, но сил, в самом деле, не хватило даже на шутку.
Когда «курицы» разошлись, он попросил Милиду принести ему два ведра воды. Только опрокинув их на себя прямо во дворике, он почувствовал себя чуть бодрее и поднимался наверх, уже шагая через две ступеньки. Альдарика в спальне не было, его предусмотрительно унесла к себе кормилица, и соскучившиеся друг по другу супруги вели себя с пылкостью молодожёнов. Выяснилось, что общая усталость совсем не отразилась на главном достоинстве княжеского тела. Впрочем, на четвёртом соитии Дарник всё же сломался, вернее, понял, что его ретивость может продолжаться до самого утра и испугался за свой завтрашний не свежий вид: а ну как Корней при воеводах ляпнет, что пора им и на князя «Пояс верности» надевать, а с него это непременно станется.
— Спи, ты завтра мне нужна свеженькой, — пожелал он Милиде и, взяв подушку, прошествовал в думную на топчан.
Здесь были два окошка величиной с локтевой щит с тысячью звёзд в каждом из них, сотня книг на полках, чьи корешки взывали к мудрости и взвешенности, и чрезвычайно много чёрного пространства, наполненного душами мёртвых людей, каждая из которых шептала: «Ты убил меня честно и правильно», и непонятный ещё более чёрный сгусток величиной с человеческую голову, который медленно поднимался от пола к потолку. «Что в нём?» — лихорадочно старался понять Дарник и вдруг догадался: — «Это я сам, хочу к чему-то большому вынырнуть».
Заснул он перед самым рассветом и первый раз в жизни беспробудно проспал почти до полудня. Явившиеся поутру «курицы», тихо переговаривались между собой в соседней женской приёмной, наотрез отказываясь пропускать к Князьтархану его воевод.
8.
Через два дня всё состоялось полностью в соответствии с расчётами Агапия, с той только разницей, что несмотря на подготовку на Восточном валу, пешцы просто выбежали из ворот вслед за колесницами и конницей. Переговорщики Калчу сделали своё дело: при первом залпе выстроившихся колесничих камнемётов «чернецы» бросились наутёк, остановившись лишь на безопасной полуверсте.
Макрийцы тоже пришли в движение, но должным образом изготовиться к сражению смогли, когда шесть дарпольских хоругвей ровными прямоугольниками уже стояли на разрушенном ипподроме. Самым лучшим было напасть на макрийцев, пока они ещё не все как следует построились, но Рыбья Кровь медлил, продолжая опасаться бокового удара «чернецов» и ожидая, когда готовы будут к стрельбе четыре Больших колёсных пращницы, последними выезжавшими из городских ворот. Двадцать колесниц выстроились напротив макрийцев и тридцать стерегли наскок «чернецов». Впрочем, камнемёты на колесницах легко могли разворачиваться в любую сторону.
Шесть или семь тысяч макрийской пехоты тем временем выстроилась сплошной стеной, закрытой длинными каплевидными щитами и выставив вперёд не меньше трёх-четырёх рядов копий. Оглянувшись со своей колесницы, Дарник увидел, что весь Западный вал усеян зрителями. Князю стало слегка не по себе. В своей победе он нисколько не сомневался, но вот потери?!.. Чтобы прямо на глазах своих жён и наложниц гибли их мужья и полумужья!..
Да, его прошлогодняя угроза о тяжёлых потерях будет, наконец, выполнена, но что в этом хорошего. А как по-другому, если пробиваться надо через стену с копьями. В двухдневных учебных сражениях он попытался использовать четырёхсаженные колья, что придумал Ратай со своими юницами, но получилось это не очень ладно: стоило одному ратнику споткнуться, как заваливалась вся колонна, а пробитый таранным колом один мешок шерсти препятствовал дальнейшему движению тарана, поэтому от этой затеи пришлось отказаться. Но сейчас Дарника как озарило, он понял, как именно надо применять эти тараны.
— Назад! Все отступаем! — отдал он приказ удивлённым воеводам. — К Хазарским воротам.
Войско стало медленно отступать вдоль Западного вала. Макрийцы двинулись было вперёд, но потом остановились, догадываясь, что их хотят подвести под выстрелы крепостных камнемётов. Так же думали и зрители на валу.
Ко всеобщему изумлению отступление не остановилось, сначала в Хазарские ворота въехали, сложив коромысла, четыре Больших пращницы, потом вошли пешцы со стрелками, за ними катафракты, замкнула отступление колонна колесниц.
Пока ратники расходились по своим хоругвенным дворам, Дарник собрал для объяснения советников в Воеводском доме:
— Мы наёмники, сражение наше ремесло. Мы хотим сражаться и побеждать много— много лет. Но мы совсем не готовы быстро умирать. По крайней мере, я сам не готов многих из вас терять. Мы разобьём макрийцев, но сделаем это самой малой кровью.
— Наше отступление наверняка сильно воодушевило макрийцев, — не согласен был с князем Агапий. — В следующий раз они будут сражаться ещё злее и уверенней.
— Они погибнут, а геройски или трусливо — это уже не имеет значения, — заверил наместника и воевод Рыбья Кровь.
Из Воеводского дома он вместе с Ратаем направился в оружейные мастерские.
— Мне нужно, чтобы ты немного перестроил десять колесниц.
— Это как же?
— Вместе одного дышла, чтобы было три. Центральное дышло удлини на сажень, а боковые на два аршина. И все три дышла впереди нужно соединить крепкими перекладинами, чтобы получился небольшой клин.
— А дальше что?
— А дальше разогнать колесницу и врезаться ею в стену макрийских щитников.
— Никакая лошадь не поскачет на выставленные пики.
— Конечно не поскачет, — согласился Дарник. — А вот если им завязать глаза…
Ратай выпучил на князя восхищённые глаза:
— Ты почти такой же умный, как я!!
Вроде сомнительная похвала, но Дарник был ею весьма польщён.
Вся следующая неделя прошла в деловых и неспешных приготовлениях. Ратай готовил трёхдышловые колесницы, добавляя к ним тяжёлые колёса и задний противовес, наполненный камнями, чтобы придать не только вес, но и устойчивость странному сооружению. Войсковые конюшие подбирали крупных и резвых коней и обучали их скакать в колесницах с завязанными глазами. Изменён был и таранный кол для пешцев, вместо острия к нему была приделана аршинная перекладина, с тем, чтобы не застревать в одном воине, а сметать с пути по три-четыре щитника. В качестве таранщиков выделили целую сотню бойников, по десять человек на один пятисаженный кол. У них постепенно всё стало получаться, кроме невыносимого женского ора, который мужские глотки никак не могли осилить. Пришлось добавить к каждому тарану по паре юниц.
Но даже с этими уловками-смекалками сражение с вдвое превосходящим противником продолжало выглядеть не слишком обнадёживающе, поэтому Дарник с Агапием, Корнеем, Калчу, Ратаем и Радимом принялись разрабатывать порядок нападения на лагерь макрийцев со стороны реки. Согласно этому плану три биремы, шесть дарпольских и двадцать хемодских лодий должны были высадить на правом берегу прямо у макрийских телег тысячу ратников, поддерживая их стрельбой из судовых камнемётов вместе с шестью Большими колёсными пращницами скрытно доставленными на левый берег напротив их лагеря. На полную победу Рыбья Кровь не рассчитывал, но крепко надеялся этой чувствительной вылазкой принудить неприятеля к переговорам — не думают же они здесь до зимы в палатках оставаться.
По сведеньям захваченных «языков» макрийцы доедали последнее зерно и крупы и уже пускали на харчи кутигурских коней. Воображение князя рисовало замечательную картину, как его флотилия колонной подкрадывается в прерассветной дымке к макрийскому лагерю, и как вскочившие в воду дарпольцы, перемахнув телеги ограды, устремляются на спящих макрийцев. Вот и упражнялись денно и нощно в согласованном движении судов и в дружной высадке на берег. Охлаждала его лишь трудность сохранения всей этой атаки в тайне. А ну как навстречу резвым ратникам встанет стена щитов с выставленными рядами копий!
Корней подал мысль, что надо спокойно плавать туда-сюда по реке одиночными биремами и лодиями, не открывая камнемётной стрельбы, дабы макрийцы привыкли считать эти суда чем-то малозначительным. А под это притупившееся внимание перевести всю флотилию версты на три выше по реке, чтобы уже оттуда атаковать макрийцев без плеска вёсел, просто сплавясь вниз течением воды.
И князь уже совсем согласился на это, когда в Воеводский дом, где проходили их обсуждение ворвался гонец с известием, что пятью вёрстами выше по реке макрийцы начали на плотах переправу на левый берег Яика.
— Ну наконец-то! — обрадовался Дарник. — Вот и биремам дело нашлось.
Советники не понимали, чему радуется князь.
— Нам не хватит людей ещё и Левобережье закрывать, — усомнился наместник.
— Никто обороняться не собирается, теперь только вперёд! — Дарника охватило боевое возбуждение. Первым поскакала выполнять задание Калчу: двумя хоругвями мешать макрийцам переправляться. Следом двинулся Радим, посадив на все колесницы и за спину конникам ещё одну тысячу пешцев. Корнею надлежало во главе трёх бирем и шести лодий плыть вверх и прервать макрийскую переправу. Сам князь с остальными двумя хоругвями, шестью Большими колёсными пращницами и двумя конными хемодскими сотнями собирался отправляться следом за радимцами. Агапий должен был поднять всё крепостное войско, вооружить пятьсот кятцев и сторожить не только Дарполе, но и Петлю с Левобережьем от возможных плотов с макрийцами.