— Вече так вече, — смиренно согласился на Воеводском Круге Рыбья Кровь. — Только я на этом вече должен выступить первым.
Воеводы-ветераны лишь тревожно переглянулись от такой княжьей покладистости: знали, что ничто другое не может разозлить Дарника больше, чем узаконенный народный ор. Их опасения полностью оправдались.
Едва на Торговой площади сколотили помост с железным билом, тут же состоялся и главный сход дарпольского населения. Возле помоста теснились словене, союзники занимали места поодаль, запасшись лучшими толмачами, чтобы ничего из речи князя не пропустить и дабы не мешать словенскому большинству.
Проводить Дарника от хором до лобного места явились лишь Корней и Ратай, остальные словенские воеводы для своей безопасности предпочли занять места вблизи союзных сотен, у кого с кем из союзников были более дружеские отношения.
— На моих дозорных, ромеев и луров ты полностью можешь положиться, — нашёптывал дорогой князю воевода-помощник.
Дарник будто и не слышал. Плотная толпа на Торговой площади молча смотрела на приближение их конной троицы. Остановившись у края площади, князь несколько мгновений обводил взглядом настороженные и отнюдь не дружеские лица, потом слез с коня и, жестом приказав Корнею с Ратаем не следовать за собой, двинулся к помосту. Толпа расступалась, пропуская его, и тут же следом смыкалась.
Поднявшись на помост, Дарник снял с себя корону и трижды подкинул её в воздух. Два раза поймал нормально, а на третий раз намеренно сделал неловкое движение и подхватил корону уже у самого настила. По толпе прошелестел лёгкий смешок — всем понравилось это символичное освобождение князя от своего единоначалия.
— Раньше, когда я отправлялся в поход, я всегда был уверен в своей победе, — звучно заговорил Рыбья Кровь, держа корону в руках. — Кроме хорошо обученных воинов мои победы держались ещё на трёх вещах: на сомкнутом боевом строе, камнемётах и напарниках-побратимах. В свой поход с вами я отправился, не имея прежней уверенности. Более того, я почти не сомневался, что потерплю первое в своей жизни поражение. Но мой бог-хранитель спас меня вместе с вами, даровав вместо войны союз с кутигурами и лёгкую победу над Хемодом. Сначала я очень радовался этому, но теперь понимаю, что незаслуженная победа подрывает боевой дух войска сильнее, чем поражение. Я думаю, вы и сами прекрасно видите и понимаете это. Мои попытки лучше обучить вас ни к чему хорошему не привели, вы и так уверены, что всё знаете и умеете. Сейчас вы собрались на вече, чтобы лишить меня городской и судейской власти, ведь от побед под моим началом вы вряд ли захотите отказываться.
Князь чуть помолчал, давая толмачам возможность лучше переводить союзникам.
— Хочу сказать, что больше я никого из вас наказывать не буду. Чтобы наказывать воинов, их надо уважать. Увы, за последнее время у меня всё меньше причин вас уважать. С городским вечем вы это хорошо придумали. Теперь мне не придётся назначать даже своего наместника — вы его выберете сами. Это для него. — Дарник положил корону на подставку, где лежала железная кувалда для била, и оглядел ближайших ратников строгим взглядом, словно спрашивая: всё ли они хорошо поняли.
— А ты как же?! — раздался голос из задних рядов. — Бросаешь нас?
— Нет, не бросаю. Если вы захотите, то я весной приду и поведу вас в новый поход.
— А сейчас что?.. Почему весной?.. Откуда придёшь?.. — послышались крики.
Князь поднял руку. Всё немедленно стихло.
— Я хочу набрать пять сотен воинов и пойти с ними до весны в зимний поход на Левобережье Яика. Кто хочет, может записаться у моего знаменосца. — С этими словами он спустился с помоста и сквозь толпу направился к своим хоромам.
Если Дарник хотел как следует взбудоражить весь город, то это ему с лихвой удалось. Про вече тут же было забыто, напрасно горлопаны-учредители пытались призывать к выбору наместника. Разбившись на мелкие кучки, ратники расходились с Торговой площади, обсуждая, что именно затеял их князь. Мало кто понимал, куда и зачем нужен этот зимний поход, причём силами одной хоругви. Для глубокого разведывательного рейда хватило бы и одной сотни конников. Потом самые умные и проницательные объявили, что таким образом князь хочет отделить своих сторонников от бунтовщиков. Среди гридей-ветеранов свежа была память о том, как Дарник прошлой зимой в Таврической степи увёл смольскую ватагу с обустроенной зимовки, оставив предавших его гридей без коней и камнемётов. И пополз новый слух, что таким образом Рыбья Кровь хочет увести преданных ему ратников в кутигурскую орду.
Уже со следующего дня записываться в походное войско потянулось большинство дарпольцев — ну как было выставить себя слабаками и боязливцами! Князь придирчиво отбирал, объясняя, что нужного снаряжения у него достаточно только на пять сотен, и стало понятно, что он действительно собирается в зимний поход.
Стараниями Ратая из Петли через Большую протоку Яика, где течение было помедленней, а лёд потолще, были наложены скреплённые между собой доски, по которым на руках стали перекатывать на Левобережье колесницы. Потом так же осторожно в поводу перевели и лошадей. Походные повозки Дарник решил не брать, ограничиться десятью колесницами с камнемётами и ещё пятнадцатью с палатками, одеялами и спальными тюфяками. Особенно придирчиво приходилось отбирать припасы: те же наконечники для стрел, фураж для лошадей, колбасы, вяленую рыбу, сухари для людей. Всех одели в тёплые лурские бурки, войлочные сапоги и шапки-треухи.
Две недели сборов подходили к концу, когда настоящий вой подняли воеводы, вдруг осознавшие, что остаются и без князя, и с вечем неуправляемых ратников.
— Они попытаются захватить и разграбить Хемод, — пугались одни.
— Снова начнётся игра в кости и пойдёт резня всех со всеми, — утверждали другие.
— Разделят между собой войсковую казну и всю её промотают, — ныли третьи.
— Что будет с женщинами? Ведь могут не пожалеть и твоих трёх жён с Альдариком, — кликушествовали четвёртые.
Свои опасения возникли и у союзников.
— Мы, если что, подадимся в Хемод, — говорили тервиги и толмачи-иудеи.
— Мы, скорее всего, построим себе новое городище, — объявили ромеи.
— А мы уйдём в Ирбень, — предупреждали луры и хазары.
Милида и Евла были в отчаянье — младенцы не давали им отправиться с князем. Лидия понимала, что зимний поход не для неё, но тоже показывала Дарнику миску, в которой она вскроет в горячей воде себе вены, если что пойдёт не так.
Однако Дарник уже закусил удила. После самого бескровного и добычливого похода он наконец чувствовал себя взявшимся за настоящее ратное дело. Расчёт его был прост: двинуться по левому берегу Яика до самых Рипейских гор, найти железо и самоцветы — источник хемодского богатства — и основать новую столицу. Одни тамошние железные рудники и дубовые леса стоили десятка набегов на степняков.
И всё же нашлось возражение, которое смогло его остановить. Буквально накануне переправы последних походников через Яик Корней привёл в княжеские хоромы свою Эсфирь, красавицу-иудейку, владеющую пятью языками.
Чуть притушив огонь завлекательных глаз, Эсфирь рассказала князю о хазарских замыслах относительно Дарника. Мол, визирь-казначей Буним перед своим отбытием в Хазарию всё ей подробно расписал. Что в случае смерти князя Дарполь немедленно займёт хазарское войско и получит все те выгоды, что хотел получить Рыбья Кровь.
— Зачем ты мне это говоришь? — недоверчиво заметил князь. — Разве ты не на хазарской стороне?
— Я и Буним на стороне рахдонитов, нам слишком большое возвышение Хазарии никогда не было выгодно.
Дарник знал, что рахдонитами назывались иудейские и согдийские купцы, которые испокон веков держали караванный путь из Империи Тан в Романию и дальше на запад. Магометанское вторжение в Персию перекрыло Южный путь, а степные войны и чума нарушили Северный путь из Хазарии в Хорезм и к ханьцам. Кроме того, оказавшись волею случая у стен Хемода, сам князь обнаружил ещё один весьма выгодный путь от Рипейских гор по Яику и по морю в Персию, и именно это стало главной целью основания здесь его новой столицы. И теперь он очень живо представил себе, как даже небольшое хазарское войско легко займёт Дарполь, пока он будет геройствовать на далёком севере.
— А моё возвышение здесь, значит, рахдонитам выгодно?
— Твоей жизни хватит лишь на то, чтобы возвыситься до Хазарии, — жёстко отрезала Эсфирь. Корней даже дёрнул её за руку: с ума сошла так говорить с князем!
Но Дарник никогда не сердился на справедливые дерзости, тем более столь похожие на правду. Кругом выходило, что как он ни старался выскочить из простоватых воителей во что-то более значимое, это ему так и не удалось. Снова скукожился до малого воеводы, просто потому, что ему лень заниматься укрощением смердов, так и не ставших настоящими воинами.
— А как по-вашему, я могу сейчас развернуть всё в обратную сторону? — обратился он одновременно к ним обоим. — Сказать, что я просто так пошутить изволил?
— Можешь объявить, что тебе приснился вещий сон, что именно тебе надо делать, — предложил свой выход Корней.
— Или можешь договориться с воеводами, что остаёшься при условии отмены веча. А зачинщиков смуты немедленно повесишь. Это сразу закроет всем рты, — как самое простое и обыденное высказала Эсфирь.
Корней с Дарником даже переглянулись от такой её прыти.
В тот же вечер во двор к князю явился весь Воеводский Круг. Гладила держал в руках закрытую крышкой братину, в которой находилось двадцать восемь белых и три чёрных камушка — итог их голосования:
— Мы уже выбрали себе наместника, и это ты, князь!
— Так ли это? — пытливо глянул на собравшихся Рыбья Кровь.
— Так… Так… Так! — загомонили воеводы.
— Стало быть, и порядок у нас остаётся, как в военном стане?
— Так… Так… Так!
— И горлопанов, которые кричали о вече, вы выдаёте мне головой?
Воеводы, они ведь к вечу не призывали, тут же с облегчением подтвердили: