— Головой их… Головой… Головой!..
Князь не кровожадничал, остановился лишь на двух самых крикливых зачинщиках.
На их казнь ратники собирались без особых сожалений. Ведь князь не стал вспоминать о напарниках горлопанов, поэтому все относились к этому как к некоему жертвоприношению, призванному восстановить в Дарполе прежний порядок, многим также не терпелось посмотреть на действие машины по отрубанию голов, которую придумал Ратай по просьбе Дарника сразу после казни игроков в кости.
Машина представляла собой длинные дощатые ножны на невысоких опорах, в которых находилось широкое, длинное железное полотно со скошенным остриём и круглое отверстие для шеи осуждённого. К полотну была прикреплена длинная верёвка, закреплённая на белой лошади, которую горячили и сдерживали двое коноводов. Именно по масти этой лошади ратайская машина получила чуть позже название «Белая вдова».
Перед тем как в отверстие машины была вставлена голова первого горлопана, глашатай громко объявил, что за плату в сто дирхемов осуждённый может быть освобождён. Зрители переглядывались и молчали. Князь подал знак — помощники Ратая застучали молотками по железу, коноводы отпустили лошадь, та рванула прочь, полотно «Белой вдовы» коротко скрежетнуло по ножнам, и голова казнённого большой тыквой отскочила от тела, обдав кровяным фонтаном первый ряд зрителей. Вроде бы всё коротко, деловито и отстранённо, но в этой деловитости почему-то было больше жестокости, чем если бы голову рубил обыкновенный палач. Позже воеводы единодушно с глазу на глаз подтвердили это личное ощущение князя.
Пока возвращали и впрягали лошадь для второго раза, среди ратников прошло небольшое шушуканье, и к ногам Дарника легла россыпь золотых и серебряных монет вместе с кучкой женских украшений. Как потом подсчитали, стоимость выкупа была не выше восьмидесяти дирхемов, но придираться особо никто не захотел: довольны остались все, включая князя. Теперь ему уже определённо нельзя было никуда уезжать, согласие с дарпольцами не только утвердилось, но даже окропилось нужной жертвой.
Зимний поход тем не менее всё равно состоялся. Из отобранной Дарником хоругви отказников нашлось человек сорок, остальные продолжали рваться в путь, дабы заслужить уважение князя и не стать посмешищем для остального войска. Возглавил походников липовец Потепа, известный своей силой и молодечеством. Его помощниками назначены были учёный писарь Бажен и один из десятских Сигиберда, якобы для мудрого совета, а больше на случай встречи с единоплеменниками абориков.
Было объявлено, что хоругвь направляется по старой караванной дороге в Хорезм. Князь с Корнеем провожали потеповцев вёрст десять, после чего княжеский разъезд повернул своих коней восвояси. По уговору хоругвь должна была двигаться на восток ещё полдня, потом переночевать и повернуть на север и вдоль левого берега Яика подниматься насколько возможно до верховьев реки, чтобы найти источник снабжения Хемода железной рудой, горючим камнем и самоцветами. В драку не вступать, только торговать, на что походникам даны были четыреста аршин хорошего сукна и пятьсот дирхемов.
3
— Скажи князю: кутигуры идут! — Крик ворвавшегося в княжеские хоромы дозорного был хорошо слышен и на верхнем ярусе.
Дарник с Корнеем, Ратаем и Сигибердом как раз составляли список новых закупок в Хемоде и лишь озадаченно переглянулись между собой.
Первым среагировал Корней:
— Вся орда, что ли?
— Не, посольство, скорее всего, — предположил оружейник.
— Судя по крику, очень большое посольство, — заметил Сигиберд, за год тесного общения со словенами вполне перенявший вечную насмешливость молодых воевод.
— Афобий, доспехи! — громко позвал князь оруженосца.
Ближние советники заспешили на выход — самим облачаться.
Когда Дарник вышел из хором, во дворе и по всему городу шло общее приготовление к встрече то ли союзников, то ли противников: седлались кони, из оружейниц выдавали щиты, сулицы и самострелы, полусотские созывали свои ватаги.
К князю тем временем прибыл новый дозорный с более подробными вестями:
— Идёт союзная орда под предводительством Калчу. Без передовых застрельщиков. Вперемежку с повозками и мальчишками.
Последнее означало простое кочевое перемещение, а не военную изготовку.
Теперь можно было чуть расслабиться и сделать радушное лицо.
— Камнемётчики все на местах! — бодро объявил, подбегая, Гладила. — Катафракты вот-вот будут готовы.
— Молодец, — похвалил Дарник, раздумывая, выезжать ему за ворота или принимать гостей в самом городе. На вал подниматься не хотел — не княжеское дело изображать опасливого стражника. Глазами искал Корнея — чтобы того послать навстречу Калчу. Воевода-помощник уже сам подъезжал к князю во всём щегольском великолепии: синем плаще с золотой окантовкой, гладком шлеме с хвостом конских волос, выпуклом стальном нагруднике с четырьмя красными треугольниками старшего хорунжего.
— Так мне выходить вроде? — не спросил, а скорее заявил о своём задании Корней и направил коня к Рипейским воротам.
— А что сказать, знаешь? — вдогонку ему крикнул Дарник.
— Да уж как-нибудь, — донёс ветер хвастливый ответ сметливого воеводы.
Любопытство всё же победило — князь поднялся на вал в угловое северное гнездо, где два стрелка укладывали на ложе камнемёта пяток каменных «яблок» и готовились взяться за натяжную лебёдку. Рыбья Кровь строгим взглядом остановил их рвение: ещё нечаянно сорвётся тетива — будет гостям «дружеский приём».
Орды видно ещё не было, но передовой кутигурский отряд в полсотни всадников уже показался. Навстречу ему из ворот выехал Корней со своим оруженосцем. В двухстах саженях от городского вала обе стороны чуть переговорили, и воевода поскакал назад.
Его доклад спустившемуся вниз князю был краток:
— Из шести улусов пришли пятеро. Калчу во главе. Предлагают встретиться не в городе, а в поле: пятьдесят наших воевод, пятьдесят их. Если ты хочешь как-то иначе, то можем им сообщить.
Дарника такой расклад немного удивил: с каких пор Калчу опасалась со своими тарханами приближаться к Дарполю и без охраны входить в него? А впрочем, когда она с кутигурским войском уходила, никакого города ещё не было. Может, в этом дело?
Сидеть на мёрзлой земле никому не хотелось, поэтому гриди вынесли на ипподром-ристалище множество лавок, три десятка козел и повозочные щиты-стены, превратив их в длинный стол-подкову. Кутигурские конники привезли несколько котлов с жареным, варёным и тушёным мясом и десяток бурдюков с хмельным кумысом, дарпольские поварни ответили им котлами каш, подносами жареной рыбы, лепёшек, пряников, блюдами орехов и фруктов, остатками медов, виноградных и ячменных вин.
Все воеводы были при оружии: у кутигуров — булавы и кистени, у дарникцев — клевцы и мечи. При Калчу сидели два седовласых тархана, которым она не забывала оказывать знаки внимания и почтения, а также переводила с хазарского на кутигурский, но сомнений, кто из гостей самый главный, ни у кого не возникало. Кутигурские старейшины к еде почти не притрагивались, зато пристально смотрели на князя, отчего тот чувствовал себя чуть неловко: что, прежде не могли меня как следует разглядеть?
Сама степная воительница за прошедших четыре месяца порядком осунулась, потухшие глаза добавили пару лишних лет, а во рту исчез ещё один зуб. Зимняя одежда непривычно округляла её маленькую худенькую фигурку, а меховая рукавичка на правой руке удачно скрывала отсутствие трёх пальцев — результат Первой кутигурской войны шесть лет назад, когда Дарник всем пленным женщинам приказал отрубить пальцы, чтобы больше не пытались воевать наравне с мужчинами. Спросив о здоровье князя, его жены и сына (откуда только успела узнать, ведь при ней Милида ещё не успела приехать?), Калчу ответила на расспросы о своих детях и родителях, после чего, наконец, приступила к делу:
— Ты всех нас отравил словами о включении в орду чужих племён, которые сделают нас непобедимыми. Вот теперь бери нас и владей!
— То есть как — владей?! — опешил от её слов князь.
Сидящие рядом улусные тарханы с непроницаемыми плоскими лицами одобрительно кивали головами в знак своего согласия с главной командиршей.
— А вот так! Мы ушли из Большой Орды и решили выбрать себе своего кагана. Но с пятью тысячами воинов орда слаба и может быть покорена более сильными племенами, поэтому нам лучше слиться с твоим войском. А так как ты сам подчиняться никому из нас не станешь, то тебе и быть нашим новым каганом.
Далее из разговора выяснилось, что в Большой Орде Калчу и бывших с ней у Хемода тарханов обвинили за союзничество с Дарником в трусости и предательстве, и им оставалось либо сдать булавы и превратиться в «пастухов», либо стать Чёрной Ордой изгоев, которой никто не помогает. Одно из тарханств выбрало долю «пастухов», четверо поддержали улус Калчу, и вот теперь они все здесь.
Рыбья Кровь был совершенно обескуражен сей кутигурской простотой.
— А если бы вы пришли, а меня здесь нет: умер или в поход ушёл? Почему нельзя было сперва послов ко мне заслать?
— Всё случилось так быстро, что у нас просто не было времени. А ещё мы боялись, что послам ты откажешь. А когда увидишь нас всех, то отказывать тебе будет труднее, — невозмутимо объяснила Калчу.
— Но ты же сама понимаешь, что так просто всё не делается, — в растерянности продолжал укорять князь.
Калчу всё прекрасно понимала, поэтому предпочла не ввязываться в ненужный спор: главное сказано — остальное можно обсудить и позже.
Пять тысяч воинов с их семьями составляли не менее тридцати тысяч человек и ста тысяч крупного и мелкого скота. Поэтому получалось, что не они отдают себя во власть князя, а скорее его со всем войском принимают под своё крыло, хотя на словах всё звучало наоборот. Это понимали и дарникские воеводы, при гостях не выражавшие своё мнение. Отыгрались они на князе уже при возвращении в Дарполь:
— У кутигуров каганами становятся только самые знатные тарханы, при первом недовольстве они сбросят выборного кагана и устроят большую резню всем чужакам.