— Ратники обязательно будут говорить, что князь через каганство захотел их всех превратить в окончательных рабов.
— Объединяться с ними — значит превращаться во врагов Хазарии.
— Может, у них просто все запасы кончились. А у нас у самих во всём недостаток, зачем нам ещё эти нахлебники?
— Если их пустить в город, то в случае любой драки кутигуры нас всех перережут.
— Большая Орда Чёрную Орду в покое не оставит, обязательно явится, чтобы её и нас заодно себе подчинить.
— Если ты, князь, станешь их каганом, где будешь жить: в их юрте? Или их тарханы будут торчать у нас в городе?
— Кутигуры непременно захотят отомстить аборикам и не успокоятся, пока не уничтожат Хемод.
— О морских походах тогда тебе, князь, придётся забыть, будешь только по степи разъезжать и нищих пастухов поборами обкладывать.
— Да ещё потребуют, чтобы ты на кутигурке женился. Калчу — чем не невеста!
— Усидеть сразу на двух сёдлах даже у тебя, князь, вряд ли получится: и их войско, и наше всегда будут чувствовать себя обиженными и обойдёнными.
— Я не ваш муж, а вы не мои жёны, чтобы ревновать, на каких ещё женщин я буду смотреть, — отвечал советникам Рыбья Кровь. — Если вы волнуетесь, что летом я не поведу вас в новый грабительский поход, так не беспокойтесь — обязательно поведу и награбите вы в своё удовольствие. Ну ничего с собой поделать не могу — так хочется называться великим кутигурским каганом!
Воеводы не могли сдержать смеха: ну что поделаешь с таким несерьёзным князем.
Оставалась, правда, надежда, что требования кутигуров к своему кагану ему чем-то не подойдут. И на следующих трёх-четырёх встречах с тарханами Дарник обо всём их подробно выспрашивал: надо ли постоянно жить в орде, придётся ли жениться на кутигурской принцессе, нужно ли поклоняться их Вечному Небу, каковы пределы его судебной и повседневной власти и как они будут определять, хороший он каган или нет? Ответы получались самые неопределённые, ведь и для кутигуров всё это было совершенно новым явлением. Впрочем, Дарник не был бы самим собой, если бы и сам не выдвинул тарханам свои условия:
— Быть вашим каганом для меня большая честь. Но каждый день думать о том, что я делаю что-то не так и не оправдываю ваши ожидания, — это не по мне. Давайте сделаем так. Целый год я буду делать то, что считаю правильным, а через год вы сами скажете: быть вам с Дарполем единым целым или мы будем жить хорошими соседями-союзниками, вместе отражая врагов, и только.
Старейшины и тарханы утвердительно кивали головами:
— Ты говоришь очень мудро и верно. Но всё равно этот год ты должен быть не нашим соседом, а нашим каганом, только так мы сможем потом принять нужное решение.
Столь же покладисто согласились они и с другими его пожеланиями: разбивать свои кочевья лишь к северу от Дарполя, не приближаться к Хемоду и не нападать на абориков, заложить каганскую ставку в трёх верстах от Дарполя, дабы не было трудностей и по управлению словенским городом, и чтобы каждый улус на месяц присылал в ставку по сотне своих воинов для прохождения совместной выучки с дарпольскими ратниками и на год отдать в Дарполь по десять детей для обучения грамоте и языкам. Не возражали и против пребывания в ставке малой княжеской дружины.
Некая неувязка возникла лишь насчёт имущества князя. По кутигурскому обычаю Дарник должен был всё своё имущество раздать в улусы, «потому что имущество кагана — это имущество всей его Орды». После долгих споров договорились перенести это решение ровно на год, посмотреть, как дело сложится.
Обряд посвящения нового кагана прошёл со всей степной красочностью. Дарника заставили пройти через очистительный огонь, потом трижды подымали и опускали на белой кошме. Закончили обряд выстрижением у выборного кагана пряди волос, которую привязали к выпущенному на свободу орлу. Орёл полетел на восток, что было истолковано шаманами как знак того, что новый каган отобьёт исходящую оттуда угрозу для кутигуров. От слишком громкого титула кагана и князьхана Дарник сумел уклониться, предложив называть себя князьтарханом, приятно удивив старейшин своей скромностью.
Погода как на заказ в день празднества стояла тёплая, безветренная и солнечная. На празднике на ипподроме-ристалище собралось не меньше десяти тысяч гостей. Пиршество было хоть и с перееданием, но с весьма умеренным опьянением. Хемодское виноградное вино пили одни старшие воеводы, остальным достались только хмельной кумыс и ячменное вино. Столы с лавками тоже были лишь для воевод, все остальные пили и ели прямо на растеленных на земле кошмах.
Отдельно расположились полторы сотни повозок со степными дарами: кожами, шерстью, войлоком, коврами, звериными шкурами. Во временных загонах ожидали отправки в Дарполь не менее двух тысяч голов всевозможного скота. Кроме того, каждое кочевье старалось вручить князьтархану что-то особенное: будь то драгоценное ожерелье, золотые монеты или отрез шёлка.
Дарник всем этим был немало смущён, порывался даже делать ответные подарки, но Калчу охладила его пыл, сказав, что так у них принято передавать для кагана налоги:
— У нас, в отличие от вас, словен, никто не ездит и подымные подати не собирает. Каган просто созывает тот или иной улус к себе на пир, и все являются с подарками согласно их достатку. И кагану польза, и никто себя подневольным не чувствует.
Когда позже Дарнику принесли опись полученных даров и их оценочную стоимость, он был сражён полученной суммой, что превышала дань от Хемода и хазарскую оплату, вместе взятые. Теперь он хоть частично мог этими подношениями выплатить жалованье в княжеских мастерских да и кое-что подкинуть хорунжим и сотским. Как же всё-таки быть богатым правителем приятней, чем правителем бедным!
Всё происходящее совершалось столь стремительно и необычно, что даже самые большие умники и с той и с другой стороны не могли до конца представить, к чему это всё может привести: будет ли Дарник оставаться князем, лишь называясь князьтарханом, или превратится в полновесного степного правителя, которому важны будут только мастерские и будущие пашни Дарполя.
По договорённости сразу после посвящения князьтархан должен был отправиться в свою новую ставку, которую, как он и хотел, кутигуры разбили ему в трёх верстах выше по течению реки. Милида узнала об этом уже на самом пиршестве, сильно испугалась и попросила её пока оставить в дарпольских хоромах.
— Как хочешь, — сказал он ей. — Только, боюсь, кутигуры не позволят своему кагану спать одному в холодной постели.
В ответ она сердито ущипнула его за руку — пока что все семейные сцены между ними ограничивались только этим. Альдарика Дарник всё же распорядился оставить в Дарполе у кормилицы — ведь всегда есть вероятность, что славные степные подданные могут проявить воинскую смекалку и просто перережут горло новоиспечённому кагану и каганше. Если уж свои ратники захотели его как следует поджарить, то недавним врагам само их Вечное Небо велит. Из тех же соображений не позволил он провожать себя в ставку и Корнею с Ратаем. Чудо-мастер по-детски обиделся, а воевода-помощник всё тотчас же понял — хорошо помнил слова Дарника, брошенные когда-то, что самая лучшая смерть для великого воителя — это смерть от яда или предательского кинжала, ведь тогда у него навсегда остаётся слава непобедимого полководца на ратном поле. Вместе с князем и княгиней в ставку последовала лишь Малая княжеская ватага из двадцати гридей.
Кутигуры для своего кагана постарались на славу. Золотая юрта, названная так за жёлтую вышивку наружной стены, имела больше трёх саженей в поперечнике. Два очага для обогрева, широкое ложе на деревянном настиле, резные сундуки, множество ковров, причудливые козлы для развешивания одежды и оружия, масляные светильники и сальные свечи, приготовленное питьё и даже лохань с крышкой для ночных нужд.
— Тут ещё просторней, чем в наших хоромах! — совсем успокоившись, воскликнула Милида. — А Квино ко мне приезжать сможет?
— Думаю, да. Только чуть попозже, — пообещал он, прислушиваясь к звукам за стенами юрты. Там слышен был лишь голос Калчу, приказывающей кутигурским караульным соблюдать тишину.
Зато долго не могла угомониться княгиня-каганша, снова и снова ласкаясь к своему столь вознёсшемуся мужу. В коротких перерывах резво соскакивала с ложа, дабы подбросить дров в огонь, попить воды или принести ему и себе гроздь хемодского винограда. В хоромах, где каждый шаг и движение хорошо были слышны на нижнем ярусе, она себе таких вольностей не позволяла. Спали они лишь короткими урывками, тем не менее утром проснулись вполне свежими и бодрыми.
Возле двери на козлах висела новая каганская одежда, а княжеская была убрана. Когда только успели — Дарник готов был поклясться, что вечером на козлах ничего не висело. С любопытством натянул шёлковую рубашку, а поверх шёлковый халат с тёплой войлочной подкладкой. Пошевелил плечами и руками, было чуть непривычно, но вполне сносно. На голову он нацепил свою шерстяную облегающую шапку с закреплённой на ней княжеской короной — прежний головной убор ему перед тарханами отстоять удалось. Слегка насторожило, что для Милиды новой одежды не было: либо просто не успели, либо принимают её за не совсем законную каганшу.
Перед выходом Рыбья Кровь чуть отодвинул край войлока над деревянной дверью и выглянул наружу. Увидел плечо стоявшего у двери кутигурского караульного, а поодаль Калчу с тремя тарханами, — четвёртый, приболев, уехал к себе в улус ещё во время пиршества, — а также собственных гридей, во что-то весёлое играющих с кутигурскими парнями, судя по одежде и оружию — его новой каганской охраны. Смех воинов — это то, что надо, и, толкнув дверь, князьтархан вышел наружу. Его преображённый одеждой вид приветствовали не меньше двух сотен кутигуров, стоящих между ближайшими юртами.
Калчу с тарханами приблизилась к Дарнику.
— Готов ли ты, князьтархан, сказать нам своё первое слово? — В её голосе слышалось сомнение, не нужно ли ему ещё время и её советы, чтобы лучше подготовиться к столь важному первому выступлению.