- Стало быть, они у вас денно и нощно спят?
- Стало быть, так…
- Ну что же, до сего времени долг вы соблюли и службу несли исправно, за что вам честь и хвала, - многозначительно сказал Брокер, отчего у тюремного смотрителя по телу пробежали мурашки. – Именно поэтому в этот тяжелый для нас день я прибыл к вам по секретному поручению генерал-губернатора.
- Сам Федор Васильевич прислали лично ко мне? – тюремный смотритель испытующе посмотрел на Брокера, пытаясь понять, о чем тот думает на самом деле. Он хорошо знал, что покровительство Ростопчина стоит дорогого и означает беспрепятственное движение наверх.
Взять того же Брокера. Кем он был до встречи с Ростопчиным? Поручиком в отставке, изгнанным с должности помощником экспедитора, то есть человеком, лишенным карьеры, денег, связей. Стало быть, полным ничтожеством. Как говорится: «Ни кола, ни угла, ни жены, ни поросенка». Всего за два года службы Ростопчину он стал начальником полиции Москвы, лицом, лично представленным императору! Поистине взлетел из грязи в князи! Как можно не мечтать о подобном?
- Федор Васильевич решил вам доверить наиважнейшее дело, - Брокер многозначительно улыбнулся и присел на край неубранной кровати. - Да вы присаживайтесь, Модест Аполлонович, в ногах правды нет.
Смотритель уселся рядом, замер, боясь своим дыханием вспугнуть возвращавшуюся к нему Фортуну. Наверняка также ожидал своей судьбы Емельян Пугачев, в тайне надеявшийся, что Екатерина не посмеет во второй раз убить мужа. Не задавить по-собачьи, уморить голодом, извести отравой, а всенародно возвести на плаху. Потому как в глазах черни он все же был настоящим русским царем, коварно лишенным трона немецкой шлюхой.
Брокер нарочито медлил с переходом к сути дела. Достал табакерку, набил трубку, с удовольствием раскурил, мастерски пуская большие кольца дыма.
- Знаете, Модест Аполлонович, а ведь я свой жизненный путь начинал во флоте, - туманно заметил Брокер. - Ходил на корабле флагмана Фондезена, затем состоял переводчиком при адмирале Михаиле Кондратьевиче Макарове, тогда еще бывшем капитаном бригадирского ранга. Мы осматривали документы у встречавшихся в море английских кораблей и шведам кровь изрядно портили. Да, скажу вам милостивый государь, та была еще работенка! Подлинно адова служба!
«Куда он клонит?», - подумал тюремный смотритель с нарастающей тревогой, но вслух верноподданно заметил:
- Своим самоотверженным выполнением долга на месте главы московской полиции вы приносите отечеству наиважнейшую пользу.
Не обращая внимания на лесть, Брокер продолжил свою странную словесную игру:
- А вы знаете, Модест Аполлонович, закон, по которому живет океан?
- Не имел удовольствия ознакомиться, - обливаясь потом, растеряно пробубнил Иванов, пытаясь увязать эту престранную прелюдию с секретным поручением генерал-губернатора.
- Закон океана прилив и отлив, - поучительным тоном сказал Брокер. Он глубоко затянулся и бесцеремонно выпустил струю дыма в лицо тюремного смотрителя. – Все дело в непрестанной игре великих космических тел. Их незримом, но весьма ощутимом притяжении.
Полицмейстер изобразил рукой вокруг лица тюремного смотрителя круговое движение, поясняя:
- Так вокруг Земли движется Луна, а следом за ней несется вода океанов и морей. Уйдет Луна от берега, станет отлив, подойдет к другим берегам, и будет прилив. Казалось бы, что может быть проще для понимания? Но тысячи лет о подлинных причинах прилива и отлива никто не догадывался, пока этот феномен не объяснил сэр Ньютон.
- Все это чрезвычайно интересно, - сдерживая подкатившую тошноту, поморщился от дыма Модест Аполлонович. – Однако хотелось бы узнать, в чем, собственно, состоит поручение генерал-губернатора?
- Видите ли, - Брокер посмотрел на раскрасневшегося, обливавшегося потом Наполеоновского двойника, и решил не церемониться с его чувствами. – Федор Васильевич решил всех арестантов выпустить из Бутырки.
- Как?! - Воскликнул Иванов, становясь бледным, как полотно. - Это невозможно…
- Возможно, возможно, милостивый Модест Аполлонович, - сказал Брокер как можно ласковей, опасаясь, что смотрителя хватит удар. - Не просто так, разумеется. Перед выходом на свободу каждый из арестантов должен причаститься, поцеловать крест и, скажем, скрепляя клятву, подписаться под ней кровью.
- Ка-ку-ю клят-ву… - с трудом процедил тюремный смотритель.
- Что он не покинет Москвы, пока в ней будут французы, - ответил Брокер улыбаясь. - И каждый день, и каждую ночь, словно неутомимый прилив и отлив, станет неустанно поджигать в ней все, что можно предать огню.
- Но здесь сидят одни убийцы да тати… как можно поверить их клятвам и выпустить?
- Пообещайте им полное прощение грехов и невинность перед законом. Да, вот еще, - Брокер хитро подмигнул. - После изгнания врага за свой усердный труд каждый получит по сто рублей серебром. По мне так очень заманчивое предложение!
- А кто не согласится, с ним-то что делать? Вдруг такие откроются?
- Повесьте мерзавцев. И каждому втолкуйте крепко-накрепко, что подобная участь ожидает каждого, кто замыслит обмануть власти!
Полицмейстер поднялся с кровати и, благословляя, напутственно сказал Модесту Аполлоновичу:
- Сто лет назад Ньютоном был открыт еще один закон. Разумеется, он держался в тайне от непосвященных. Потому что он касается последних времен и явления миру Зверя. Сей враг будет побежден не силою оружия, но истреблен живым огнем. Для этого всему, что есть на земле и что может находиться на небе, надлежит исчезнуть в море огня. Вот и мы антихриста Наполеона поджарим на святых московских дровишках. Спалим, как отцы инквизиторы средневековую ведьму. А затем его пепел, как прах Гришки Отрепьева, пустим по ветру!
Глава 6. Сумерки богов
Утро выдалось по-летнему солнечным и жарким, напоминающим южный июльский полдень, но никак не бабье лето средней полосы. Наполеон посмотрел на солнце: его свет был мягким, и даже слегка приглушенным, не похожим на неистовое светило его Корсики. Там сейчас идет сбор винограда, и тысячи босых ног уже давят зрелые гроздья. И струятся, пенятся, текут красные реки, до краев наполняя бочки, выплескиваются на землю, отчего она становится красной, как при Бородине…
Несмотря на удивительный утренний покой, на подходящей к Троекурову широкой грунтовой дороге, сами собой то и дело появлялись большие пыльные тучи. Продвигаясь до ведомой только им границы, они вытягивались в серые столбы, затем прижимались к земле и, извиваясь своими фантомными телами, ползли к Москве.
- Русские это явление называют смерчем, - сказал живший долгое время в России секретарь-переводчик Лелорон д’Идевиль. – К этому обыденному природному явлению, связанному с жарой и засухой, они относятся весьма суеверно.
Секретарь небрежно показал рукой на темневший лес и пояснил:
- Не только поля пересохли, но и деревья стоят как хворост. Впрочем, для смерча рановато. Здесь они бывают ближе к вечеру.
Слушая вкрадчивый, убаюкивающий голос д’Идевиля, Наполеон вспомнил песчаный кошмар, который довелось пережить в египетском походе.
Все началось с внезапных порывов обжигающего ветра, налетевшего с юго-запада. Затем участилось сердцебиение, а воздух моментально становился раскаленным. Через две-три минуты на небе появились тучи, как будто дождевые, но они были не черными, а грязно-бурыми, цвета высохшей крови.
«Dust devil!» - В ужасе кричали пленные англичане, заматывая лица оказавшимися под рукой тряпками.
Тогда Наполеон не мог предположить, что этот египетский «танцующий дьявол» заберет жизни у тысяч его солдат.
Земля уходила из-под ног, а легкие разрывались от жгучих песчаных игл. Тренированное, закаленное в походах тело становилось немощным и обмякшим, а боевой дух сменялся малодушной паникой…
Растерявшихся, ослепших французов безжалостно резали возникающие из песчаных потоков мамелюки. Словно охотясь на дичь, они убивали расчетливо и методично, и нетронутыми исчезали в песчаной мгле.
- Само обозначение природного феномена «смерч» русские ошибочно выводят из слова «сумрак», поскольку часто он как бы выходит из грозовых облаков или является его предвозвестником, - продолжал секретарь, не обращая внимания на размышления Наполеона. – Кстати, народное суеверие считает смерчи хвостами чертей, которыми те мутят белый свет и вредят христианам.
- Прямо, как нас, - на лице императора появилась усмешка. – Говорят, что эти варвары даже в своем отражении в зеркале видят нечистую силу. Не правда ли, господин д’Идевиль?
- Точно так, мой император, - кивнул секретарь, - но только в особые праздники. Они называют их «Святки». В эти дни им не только везде черти мерещатся, но они сами добровольно рядятся чертями и в таком виде красуются друг перед дружкой. Тому, кто явит себя наиболее отвратительным и мерзким чертом достается лучшая выпивка и еда, а нередко его вознаграждают женщины любовью, а начальство деньгами.
- Удивительно, - хмыкнул Наполеон, – русские так любят кичиться своей набожностью и богоизбранностью. Сам царь Александр ставил мне в вину, что у французов нет полковых капелланов, а солдаты не ходят в церковь. Впрочем, мышление этого народа весьма противоречиво и плохо укладывается в рамки привычного для нас здравомыслия…
Император на минуту задумался, а потом спросил секретаря напрямик:
- Вы слышали, любезный Лелорон, что русские даже не поленились возвести меня в ранг Антихриста?!
- Вы правы, сир, - д’Идевиль учтиво поклонился и вытащил из кармана сложенный бумажный лист. – Не угодно ли почитать, что для простонародья пишет про ваше величество московский генерал-губернатор Ростопчин? Сочиненный им памфлет «Мысли вслух на красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева» он с удовольствием бессчетное количество раз читал собравшимся зевакам с балкона губернаторской резиденции. Говорят, что эти нелепые представления высокопоставленного комедианта у черни пользовались невероятной популярностью и проходили с аншлагом!