Ане нечего было сказать. В первый раз с того дня на кухне с Элей ей захотелось плакать, только она не знала, от чего – то ли от того, что мальчика у колонны, от которого она сбежала в свое первое взрослое утро, больше нет, то ли от того, что ничего не получилось с Сережей, то ли просто от счастья, что она живет, растет, и что в этом большом и красивом городе у нее все получается.
– Выходите на Проспекте? Я тоже, – заметил парень и встал с ней рядом.
Двери вагона открылись. Толпа вынесла их в пшеничное золото Проспекта Мира и понесла дальше, вверх.
– Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора! – звенело в душном воздухе, и Аня с Иваном одновременно встали на ступеньку рядом.
– Ненавижу жаться, – сказал он, вытягивая вперед руку со стаканчиком, словно тот ехал впереди них путеводной звездой.
Где-то далеко море напивалось солнцем, играя ярко-бирюзовым на самой своей кромке.
– Я тоже, – сказала Аня.
И они поехали вверх, на выход, где нарядная Москва хрустела пушистым снегом и подмигивала гирляндами.
Все трое – Аня, Иван и Вартан.