А когда все заканчивается (а заканчивается все очень быстро), я спускаюсь в переход и вижу, как у стены, сняв шлемы, стоят двое омоновцев. У них усталые лица людей, отработавших пять смен подряд. Площадь пуста, переход пуст, идут по своим делам редкие прохожие, и на мокром асфальте лежит белый, замаранный грязью листок. На нем написано от руки: «Лето будет!»
«Россия! Проснись и будь здорова!»21 февраля Pussy Riot поют «Богородица, Путина прогони!» в храме Христа Спасителя. Они арестованы. 10 марта протест выходит на Новый Арбат
Людской поток течет по Воздвиженке и густеет к Новому Арбату. Течет на митинг Москва, еще не снявшая зимних курток на синтепоне и тяжелых коричневых ботинок; Москва шерстяных кашне, вязаных пестрых шапочек, небритых мужских лиц, белых ленточек на рукавах и веющих на весеннем свету флагов. Ярчайшее мартовское солнце и резкая магнитная буря, предсказанная на субботу во всех прогнозах, просвечивают насквозь черные фигуры и бледные лица.
Мощные трехосные грузовики внутренних войск стоят вдоль улицы. Заглядываю в переулок — там сосредоточен резерв главного командования: оранжевые цистерны для блокирования улиц, зеленые машины с зарешеченными окошками кузовов и темные массы ОМОНа. Передовые посты митинга в этот раз выступили далеко вперед — уже на Арбатской площади, у «Художественного», десятки людей раздают ленточки, листовки и газеты. И тут же, среди них, с наивной торговой хитрецой заняв самую выгодную позицию посередине тротуара, стоит парень в яркой безрукавке с надписью TATOO и с радушной улыбкой обращается к идущим на митинг людям: «Татуировочку не желаете? Татуировочку не хотите? Очень недорого! Все расцветки!»
Митинг в этот раз странный, я никогда таких не видел, а я ведь видел не только Болотную, Сахарова и Якиманку, но и вошедшие в историю легендарные Манеж и Лужники конца восьмидесятых. Странный он потому, что длинный и узкий. Слева ряды магазинов, кафе, банковских касс, ресторанов, и все это не прекращает работать; справа проспект, и он едет, периодически приветствуя митинг гудками; а сцена далеко впереди, до нее идти и идти. И не все туда идут, сплошной толпы нет, есть несколько толп вокруг динамиков, выставленных на тротуарах, и только потом, в конце, большая толпа с флагами у сцены.
Москва политическая и аполитичная, скандирующая и жующая, идейная и торговая чувствует тут локоть друг друга. Люди в ресторане, сидя за кружкой пива, с интересом наблюдают за цепью полицейских и бодро шагающими вперед знаменосцами. У заведения под названием «Точка G. Эротический музей, кафе, гипермаркет» стоит за столиком с агитматериалами человек с табличкой «Только трезвая Россия будет великой!». Звук со сцены плавает, в нем дыры, самое лучшее место — у кафе «Метелица», которое не закрывается, несмотря на то что вокруг него собрались тысячи митингующих. Митингующие скандируют: «Россия будет свободной!», а кафе словно назло выпускает из себя громкие мелодии дурацкой попсы. «Ща витрины им разобью!» — злобно говорит мужчина позади меня, и «Метелица» в тот же миг испуганно смолкает.
На три часа срединная часть Нового Арбата превращается в невиданный революционный бульвар, по которому люди гуляют во всех направлениях, собираются в кружки и иногда слушают речи со сцены. Это такая густая, смачная, сегодняшняя и при этом вечная и непобедимая московская толпа, которой хрен что сделаешь и которую фиг чем проймешь. Эти путники метро, обитатели контор, читатели книг, мастаки выживать в любом времени очень ясно говорят власти своими плакатами, что думают о ней. Новая мода (такого не было на Болотной и Сахарова) — делать себе из простыней накидки, прорезывая в них дырку для головы. Десятки людей степенно гуляют по широким тротуарам в таких одеяниях, расписанных спереди и сзади умными мыслями и язвительными словами.
В этот раз у митинга, и прежде никогда не глупого, повышенный интеллектуальный уровень. Я смотрю на плакат — кто это? А, это Станиславский, и вот его слова, обращенные ясно к кому: «Не верю!» А вот женщина в простыне, оформившая себе спину в виде повестки в народный суд, выписанной на имя Путина и Чурова; вот молодые люди в простынках, у которых на груди написаны стихи Галича и Мандельштама. А еще есть пара, несущая над головой целый отрывок из Фазиля Искандера. Эти двое предупредительно останавливаются и поворачивают свой плакат, чтобы я мог его спокойно почитать.
Этой весной в моде плакаты, нарисованные фломастерами в стиле детских комиксов: пузатенькие раскрашенные буквы, маленькие человечки по периметру. Это, видимо, какая-то девичья мода и девичье рукоделие в охваченной брожением молодой Москве. Я вижу нескольких девушек, которые разрисовали так свои плакатики. У одной написано яркими приплясывающими буквами: «Россия может быть лучше!» Другая девушка — она в фиолетовом пальто и розовых кроссовках — гуляет по проспекту с плакатом, а на нем целая речь с планом действий: «Жить лучше возможно! Это в наших руках! Но 50 % населения не верят в это! Не пора ли нам с ними поговорить?» А мимо нее, весело смеясь своим дико накрашенным, помидорно-красным ртом, идет веселая тетка с внешностью трамвайной вожатой и несет табличку: «Уже пора, едрена мать, что мы не быдло, понимать!»
Рио-де-Жанейро, как известно, славен своими карнавалами, а Москва отныне — своими политическими митингами, в которых так хорошо выражается страсть русских горожан к веселой фронде, жесткой насмешке и радостному абсурду. Тут, на этих митингах, можно встретить женщину в шляпке, усаженной рукотворными карикатурными фигурками всей элиты страны, человека с флагом Калифорнии, на котором изображен медведь — «но это хороший медведь!» — и иных скоморохов, которые веселят народ и самих себя.
Медленно ступает по Новому Арбату своими огромными квадратными ногами серебристый Robocop. Он идет метр в три минуты. Внутри оклеенного серебристой фольгой, состоящего из кубов массивного тела находится человек, и сквозь прутья коробки, надетой на голову, видно его молодое бородатое лицо. Этот любитель американских фильмов и поклонник Шварценеггера имеет на голове черную лыжную шапочку, на которую подняты темные очки. На груди у робота большая табличка, оповещающая, что «Robocop очистит наш Детройт от жуликов и воров».
Другой мужчина стоит под большим красным зонтиком. Сначала я удивляюсь, отчего он под зонтиком, хотя нет ни снега, ни дождя, а потом вижу развешенные по окружности зонта пластмассовые фигурки и надпись по периметру: «Президентская карусель». И он ходит все три часа под этим красным зонтом с той серьезностью, которая делает его еще смешнее.
А молодой человек держит в руках в серых шерстяных перчатках портрет Леонида Ильича Брежнева, который сквозь время обращается к нам на своем косноязычном наречии. «Ну, — говорит Леонид Ильич, качая головой и помахивая пальцем, — и кто из нас на самом деле живет в эпоху застоя?»
Десятки и сотни людей стоят на ступеньках и парапетах, подняв плакатики с номерами участков, на которых они были наблюдателями. Этот митинг, в отличие от прошлых, предвыборных митингов избирателей, — послевыборный митинг наблюдателей. Наблюдатели выступают со сцены, и местами их трудно слушать, потому что они говорят одно и то же. Был обман. Были вбросы. Были непрерывные производства. Были «карусели». А другие обходятся без долгих слов, как женщина, стоящая с табличкой в руке, на которой написано: «УИК 175. Я свидетель!» — и приклеена вырезанная из детской книжки картинка карусели.
Целая делегация из города Железнодорожный медленно движется от цепочки металлоискателей до толпы, собравшейся у сцены. Дальше вперед не пройти, стена из спин. Тогда эти несколько мужчин скромно отходят в сторону и становятся у витрины магазина. У них в руках огромные картонки — тара от холодильника или стиральной машины. И вся площадь этих картонок заполнена текстом, в котором подробно рассказано, как выгоняли с участка — УИК 530 — наблюдателей и журналистов и даже били их. Таблицы с процентами там тоже есть. Но я смотрю не на таблицы, а на лица мужчин. В них есть какая-то затаенная тревога, они как будто немножко робеют и не знают, как им быть, как лучше встать и куда лучше пойти со своими плакатами.
Но помимо групп и делегаций — «Кострома за честные выборы!», «Москва, Нижний Новгород гордится тобой!» — тут, на шумном революционном проспекте, есть одиночки, которые медленно гуляют туда и сюда со своими скромными листами бумаги. На каждом таком листе написана одна-единственная, затаенная, продуманная до конца мысль. И они делятся с народом своей мыслью. «Позор власти, когда народ от нищеты покупается для подлога голосов», — говорит своим плакатом маленькая пожилая женщина. «Не только им есть что терять. Есть что терять и нам — Родину, будущее, детей и внуков. Но мы не согласны!» Этот плакат на длинном деревянном шесте держит голыми руками пожилой человек с мягкой улыбкой на лице. Я подхожу к нему с вопросом, и он просит меня подержать шест секунду, пока он натянет перчатки.
Эти мысли я бы записывал в специальную книгу, которая на ночь выдавалась бы для чтения первым лицам государства. А утром книга возвращалась бы снова в народ, чтобы он мог записать туда свои глубокие мысли и язвительные афоризмы. «Всего лишь 9 миллионов фальшивых голосов. Выборы стали более честнее!» — вот такие.
Любое событие, едва случившись, теперь сразу же переселяется в интернет. И митинг на Новом Арбате к понедельнику, когда вы будете читать эти строки, уже тоже наверняка переселится в интернет со всеми своими героями: молодым муниципальным депутатом Кацем, который прежде был профессиональным игроком в покер, а на митинге так искренне и так честно сказал о том, что мы можем в жизни все, надо только хотеть, и конечно, Удальцовым, который назначил «марш миллиона» на май и потом вновь устроил бучу. Буча прошла, и я уже шел к метро среди обычных людей, и не подозревавших о ней, когда где-то вдалеке грохнули какие-то петарды, и тогда мужик рядом со мной, вообще-то не имевший к митингу никакого отношения, мечтательно улыбаясь, вдруг сказал, как говорят о нереальных героических персонажах из мифов, фильмов и анекдотов: «Удальцовцы-ребята. Прорываются куда-то…»