Петр прихлебывал чай и раз за разом перекатывал в мыслях утреннее происшествие. Самый безобидный вариант – на Васю Егорова напал какой-то сумасшедший. Почему бы сумасшедшему не погулять по солнечному осеннему лесу в поисках случайной жертвы? Такое наверняка бывает, от такого не убережешься. Но если нападение спланировано, значит, собирались избавиться от него…
– Это тебя шпильнуть собирались, – без раздумий сказал Илья, когда узнал подробности утреннего происшествия.
Не хотелось Петру рассказывать об ободранной шее подростка, но тут уж или все открывать, или ничего. У кузнеца было особое отношение к детям. Вырос он с пятью сестрами и пятью братьями. Матери не стало, когда младший еще в люльке лежал. В семье привыкли все делать сами, кормить и пеленать умели и мальчишки, хотя сестринских рук хватало. После школы уехал на первые заработки и стал жить с женщиной старше себя. Семья не сложилась, но подруга его родила. Илья теперь часть зарплаты переводил на ребенка и дважды в год ездил на своем «мерине» на юг, положив в багажник сначала набор «Лего», потом скейт, трюковой велосипед, а последний раз загружал игровой компьютер. Наверное, и с его Миреком кум так подолгу возится от того, что недоиграл со своим.
– Думай, Петюша, кому ты дорогу перешел, – кузнец со стуком поставил на стол кружку. – Я с тобой разговаривать с ними поеду.
Вот Петр и вспоминал свои последние дела. Денег он ни у кого не занимал, недвижимость не покупал и не продавал, наследство делить еще не приходилось. В его туристической группе пару раз случались травмы, но резались ребята давно, те раны успешно затянулись, и родители претензий к Петру не имели. Был в их группе лихой парнишка, сейчас ему исполнилось двенадцать. Почти в каждом выходе с ним что-нибудь случалось: попадал обухом по ноге, влезал в осиное гнездо, обваривался. Товарищи прозвали его Камикадзе. Так как на половине групповых фотографий этот неунывающий неудачник заслонял товарищей или оказывался на первом плане спиной к телефону, Петр считал, что все травмы получены для большего внимания. Так когда-то известный психиатр спрашивал у своих плачущих детей: «Ты для чего палец прищемил?» Летом они ходили в большой поход по берегу Оки. В первый же день, когда по пыльному полю подошли к реке, этот ухарь зашел по колено в воду и с гиканьем рыбкой нырнул в мелководье. Тут же встал залитый кровью, как после кавалерийской стычки. Приоткрытые створки раковин жемчужниц исполосовали подбородок, нос и руки. Героя залили зеленкой и обклеили пластырем. На одном плече оказался глубокий порез, отменяющий – не поход – возможность нести рюкзак! Всю неделю порубанный гордо шел, навесив на здоровое плечо отощавший мешок со спальником и волейбольным мячиком. Личные вещи разобрали ребята, а крупы и консервы его дневного дежурства положил себе Петр.
Семья у парня была полная, оба родителя работали в полиции, но вот так парня колбасило раз за разом. Пару недель назад Петр с сыном Миреком и другом, у которого ребенок того же возраста, ездили на выходные на Волгу – походить на весельной лодке. Камикадзе, прознав о походе, попросился, и Петр его взял – в машине как раз было место еще на одного. Мастер травмы в этот раз сумел уцелеть, только один раз посередине реки спросил, можно ли нырнуть с борта. «Прыгай», – спокойно ответил Петр. Все его ученики умели плавать, а что в сентябре вода холодная, наверное, сам догадывается. Парень сиганул и, не успели опуститься брызги, уже выскочил обратно по пояс из воды с круглыми глазами и вздыбленными волосами.
– Замужней дамы не было? – Илья сунул палец под ребро игриво, но Петр чуть со стула не слетел. – Замужней, с ревнивым восточным мужем?
– Тут ты лет на пятнадцать опоздал. Мне, даже если девушки снятся, то обязательно вместе с моей женой, должно быть, понимают, что один на один у них шансов нет.
Помимо туристической группы был у Петра отхожий промысел – разгадывать ребусы. В командные игры на эрудицию его периодически звали, но там он тушевался и всегда оставался самым бесполезным игроком. А вот если находилась старинная записка или карта, да еще известен был характер писавшего, тут он быстро брал след. Ему давались ассоциативные связи, определение последовательности ходов, острые догадки на базе минимальных данных. Он так и не смог запомнить ни одного шахматного дебюта, но временами выигрывал у сильных игроков, если получалось не отвлекаться на локальные рейды и фронтовую перестрелку, а почувствовать игру как единое цельное движение шахматных волн.
В Петра однажды стреляли. Но случилось это пару лет назад в Италии, когда он искал похищенную местным сумасшедшим русскую девушку. С тех пор он расследовал десяток запутанных историй. Многие разгадал, это только Эркюль Пуаро утверждал, что ни разу не ошибся, но все эти логические узлы не требовали для решения перерубания. Ветхая москвичка мечтает, наконец, узнать, сам ли упал ее прадед с лестницы в своем особняке или его подтолкнул кто-то из наследников. Причем из всех фамильных предметов сохранился только графин из-под коньяка с рецептом и каракулями на обороте рецепта. Зацепка стопроцентная: раз в семье хранили этот предмет, значит, кто-то понимал, что он важен, а допрашивать старинные вещи Петр умел.
Или у знакомой сбежал сын-подросток, заподозрив, что мать собирается вторично замуж. Оставил мудреную записку-маршрут. И Петр носился по городу, спеша поскорее найти убежище, чтобы мальчишка не успел себе навредить. Все эти истории не предполагали мести и тем более натравливания на него убийц.
Ах, боже мой, он карбонарий
Последнюю историю подкинул комиссар Гвидо из венецианской полиции. Петр Дивин пересекался с ним пару раз: сначала он помог итальянцу, затем уже сам обратился за поддержкой. На этот раз они говорили по телефону.
– Синьор Петр, вы взялись бы расследовать преступление, совершенное достаточно давно? – церемонно начал комиссар телефонный разговор. – Преступника нет в живых, нет никого из современников, кого мы могли бы допросить.
– Думаю, это не помеха. Всегда остаются документы, письма, вещи… Люди не умеют молчать, особенно, если они что-то знают, – Петр улыбнулся, вспоминая, как ловко умеет комиссар отделывать присказками и общими фразами. – Вот вы что-то хотите мне рассказать… Еще одна из загадочных историй с картинами?
– Как раз я ничего не знаю, – быстро отозвался Гвидо, – но начальник, квесторе, считает, что в полиции главное коллаборация, и мы должны помочь коллегам из Неаполя! Когда-то об этом деле много писали, но, вы знаете, неаполитанцы, заканчивая фразу, уже не помнят ее начало. Расследование не смогли довести до конца. О деле забыли. Сейчас многие детали прояснились, а, так как нити уходят в Россию, нам нужен помощник в Москве. Я бы никогда не осмелился на такую бесцеремонность, но начальник, квесторе, считает, что достаточно инспектору позвонить – и любой человек с радостью…
– Я действительно с радостью помогу вам и квесторе, – перебил Петр, по наигранно незаинтересованному тону он сразу понял, что связи комиссара с венецианскими музеями крепнут. Пенсия не за горами, и почему не помочь старому приятелю получить теплое место.
– Как большая вода? – Петр перешел на погоду.
– Аcqua alta? В этом году еще ничего, а вот в прошлом поднялась почти на два метра. Все сидели дома, и нам пришлось взять еще один катер, чтобы разбирать бесчисленные семейные ссоры.
В конце разговора комиссар сказал, что перешлет синьору Петру фотографии неаполитанских газет середины девятнадцатого века и сведения о перемещении задействованных в деле антикварных предметов.
Карбонарии, члены массовой и влиятельной тайной организации, устроенной по типу масонских лож, в начале позапрошлого века боролись за независимость и единство Италии. Карбонарии в Италии – угольщики. Почему так называлось тайное общество, куда входили врачи, юристы, помещики, Петр не помнил. Его знания об этой странице истории Италии ограничивались многостраничным «Оводом»[7], прочитанным в юности. Но скорее всего от него требуется разбираться в пышном неаполитанском барокко и похождениях Караваджо, а не в политике областей Италии… Многие «угольщики» брошены в тюрьмы, и товарищи собрали деньги, чтобы выкупить соратников. Отдавали семейные реликвии, украшения, серебряные приборы. Один из магистров карбонариев с этими сокровищами должен был ехать в Неаполь, и друзья спрашивали, как он незаметно провезет крупную сумму денег и ценных предметов. Магистр отшучивался: «Carbone invisibile». Сбиры[8] – агенты тайной полиции – знают о его миссии, и даже его фразу «Carbone invisibile» доносчики передали полицейским. Преследуемый карабинерами магистр прячется в одном из домов Неаполя. Всю ночь полиция прочесывает оцепленный район и обнаруживает революционера в палаццо знаменитого антиквара, в зале с произведениями искусства, предназначенными на продажу. Когда сбиры ворвались в дом, заговорщик мирно спал на соломе, вынутой из ящиков с вазами. Сбиры не смогли найти ни денег, ни драгоценностей. Ни на молодом человеке, ни в зале.
Помимо мебели, картин, статуй, в центре зала стоял обеденный стол, и на нем остатки трапезы – несколько живописно расположенных предметов, словно для рисования натюрморта. Газетчики даже раздобыли список оставленных на столе предметов того, что лежало на столе: daino, ceppo, uva, vino da tavola. Сбиры решили, что сокровища уже у них и… тщательно обыскали все натюрморты в палаццо. Не только натюрморты, но и вазы, мебель, где были изображения daino, ceppo, uva, vino da tavola. Однако ничего не обнаружили. А революционер только посмеивался: «In natura mort verità».
Петр представил несчастного хозяина дома среди обломков мебели и разорванных полотен и застывшего с откинутой головой юношу непременно в белой широкой рубашке и с разбитой губой, как в фильме «Овод». Неаполитанские газеты подробно описали арест и обыск в палаццо антиквара. Магистр помещен в тюрьму острова Прочида. Через некоторое время он передает через тюремщика записку: «Оriginale in Russia»