«Трагизм положения польских евреев выражался в том, что одни были «безмерно счастливы», спасаясь от немцев у большевиков, а другие – так же безмерно счастливы, спасаясь от большевиков у немцев, – пишет упоминавшийся уже Юлий Марголин. – Это положение очень скоро изменилось. Но остается фактом, что еще весной 1940 года евреи предпочитали немецкое гетто – советскому равноправию».
Юлий Марголин
Все первое полугодие 1940 года в Перемышле и еще в нескольких городах работали германские пропускные комиссии. Никита Хрущев приводит в своих воспоминаниях рассказ наркома внутренних дел Украины Ивана Серова об очереди желающих вернуться на польскую территорию у пункта регистрации во Львове. По его словам, главным образом очередь состояла из евреев, и беженцы «давали взятки гестаповцам, чтобы те помогли им поскорее выехать отсюда и вернуться к своим очагам». Ну насчет взяток невесть откуда взявшимся во Львове гестаповцам, вероятно, преувеличение, но по другим свидетельствам известно, как при регистрации для возвращения некоторые немецкие офицеры открыто предупреждали: «Евреи, куда вы едете? Вы что, не понимаете, что мы вас убьем?»
Еврейских претендентов, которым удалось добиться успеха, насчитывалось 1600 человек. Успех, конечно, был относительным – они вернулись к верной смерти. К счастью для большинства еврейских беженцев, подавших заявления, немцы отклонили их репатриацию.
Впрочем, за желание вернуться можно было поплатиться тюрьмой. Тот же Самуил Шулимович, с которого я начал свой рассказ, тот, что в ноябре 1939 года перешел в Перемышль по железнодорожному мосту, до июня 1940 года жил без документов в городке Бобрка Львовской области. Поначалу рассчитывал перевезти родных в СССР, а потом понял, что ничего не выйдет. Согласно материалам его дела, «паспорт получать отказался, изъявил желание выехать на постоянное место жительства в Германию». Тут-то и вспомнили о незаконном пересечении им границы, за что и приговорили к трем годам лишения свободы.
Лазарь Коренберг, 1919 года рождения, в конце ноября 1939 года совершил нелегальный переход границы. В декабре из Белостока завербовался на работу на Урал, в Березняки на лесопильный завод чернорабочим, дав подписку отработать не менее года. В апреле 1940 года с места работы бежал во Львов, где пребывал без документов на право проживания в СССР и зарегистрировался на выезд в Германию в Лодзь, где жил до военного времени. 27 июня 1940 года задержан, ну а дальше – по накатанной колее, вплоть до все того же ОСО.
Сами же регистрировали и сами сажали за отсутствие документов, которые обвиняемый, собираясь покинуть СССР, имел право не оформлять – такой вот замкнутый круг.
«НКВД всегда прав, – говорил Менахему Бегину один из сокамерников. – Остался в Советском Союзе – совершил преступление; хотел уехать из Советского Союза – совершил преступление».
На Дальний восток
Беженцев, получивших паспорт, старались переселить за пределы аннексированных территорий. В них и без того был высокий уровень безработицы, а из-за притока беженцев он еще вырос. Семья Сары Бродер бежала, удачно миновав границу, в Белосток, оттуда все завербовались в Гомель. По прибытии на вокзал рабочих встретили с оркестром, приветственными речами и обедом, но работы для них не было, и они переехали в колхоз, где вся семья – родители и четверо детей – работали от рассвета до заката в поле за скудные трудодни.
Позже была организована вербовка рабочей силы, и около 10 тысяч польских евреев добровольно завербовались на работу в северных и восточных районах СССР. Путешествие из Белостока в Новосибирск заняло у братьев Броннеров с семьями 21 день – в вагонах для скота, которые, несмотря на печку посередине, были покрыты белым инеем изнутри.
Беженцев стали убеждать переехать в Еврейскую автономную область – выделенные для заселения евреями в начале 30-х годов четыре с половиной миллиона гектаров в районе рек Бира и Биджан в Приамурье. К 1938 году общая численность еврейского населения в области должна была достигнуть 300 тысяч человек, но ничего из этого не вышло, к тому моменту приток еврейских поселенцев почти полностью прекратился. По переписи 1939 года из 108 тысяч населения области евреев было меньше 18 тысяч. Число беженцев из Польши не превысило нескольких сот человек.
Между прочим, в начале 1940 года по инициативе Адольфа Эйхмана германское правительство обратилось к советскому правительству с аналогичным предложением – принять всех польских евреев в Еврейскую автономную область. В просьбе было отказано со ссылкой на то, что в советско-германском соглашении предусматривались обмены только немцами, украинцами, белорусами и русинами. Формально так оно и было. Смешанная советско-германская комиссия для решения вопросов «эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов СССР». Евреи ни в названии комиссии, ни в ее документах не упоминались.
Из этого представители немецкой части комиссии сделали вывод, что «советскую делегацию не интересует судьба евреев». А ведь тогда уже было ясно, именно они – основной объект преследования нацистов. На самом деле советская сторона не стремилась к приему кого бы то ни было в отличие от германского правительства, принимавшего всех беженцев из советской зоны, не одних лишь этнических немцев.
Усилия по эвакуации с советской стороны по большей части имитировались, как пишет исследовавший мидовские документы тех лет историк Артем Рудницкий. В одном из них говорилось: «Правительственная делегация полагает, что в целях устранения у немцев впечатления о нашей пассивности и нежелании осуществить эвакуацию с германской стороны можно было бы эвакуировать на нашу территорию в общей сложности до 20 000 человек». Между тем желающих было в десятки и сотни раз больше.
Не хотели. Хватало проблем с теми, кто остался на перешедшей к Советскому Союзу территории. В 1939 году большая часть евреев, живших и прибывших на территорию восточной Польши, приветствовала освободителей. И это понятно – им было известно об отсутствии в Советском Союзе государственного антисемитизма, они знали о евреях, занимавших высокие посты в государстве, что в Польше было совершенно немыслимо. Некоторые польские историки на этом основании считают, что советский режим отнесся к евреям из Польши как к привилегированной группe. Это, конечно, не так. Процент евреев, между 1939 и 1941 годами подвергнувшихся арестам с последующей отправкой в места лишения свободы или ссылки, в два с лишним раза превышал долю евреев в населении аннексированных территорий.
Вскоре в еврейской среде возникло недовольство. При новых советских порядках жизнь сильно изменилась: магазины, фабрики, дома и другое имущество было национализировано, сырье и товары – конфискованы, ставшие «классовыми врагами» тысячи мелких торговцев и ремесленников разорились из-за непосильных налогов и запрета вести нормальную хозяйственную деятельность. Некоторые из них добывали средства к существованию не вполне легально – спекуляцией, например. В общем, они мало чем отличались от других жителей присоединенных территорий, «отравленных буржуазным образом жизни».
Буржуазный Запад, можно сказать, предал европейских евреев. За год до нападения на Польшу, в июле 1938 года, на французском курорте Эвиан встретились делегаты из тридцати двух стран, чтобы обсудить вопросы помощи еврейским беженцам от режима Гитлера. Голда Меир, позже ставшая премьер-министром Израиля, много лет спустя вспоминала впечатления от конференции в Эвиане: «Было ужасно сидеть в роскошном зале и слушать, как делегаты из 32 стран по очереди встают и объясняют, как бы им хотелось принять больше беженцев и как они сожалеют, что не смогут этого сделать». Делегаты, все до одного, выразили сочувствие беженцам. И все, ну почти все страны, включая США и Британию, заявили, что не смогут их принять. В правительстве Германии по этому поводу иронизировали, мол, другие страны только критикуют нацистскую политику в отношении евреев, а сами не хотят открыть им свои двери. И это лишь подтверждало правоту Хаима Вейцмана, будущего первого президента Израиля, заметившего: «Все народы можно разделить на две категории: тех, кто изгонял евреев, и тех, кто не впускал их к себе».
Без паспорта
Были и те, кто решил погодить – и не брать паспорт, и не возвращаться. Как уже говорилось, молодые мужчины бежали на восток в расчете на то, чтобы осмотреться и со временем вывезти от немцев родителей и сестер. К их числу принадлежали два оставшихся брата Фессели – Мозес и Шая, какое-то время – до ареста – жившие без документов.
Фессель Мозес, 1910 года рождения, 27 сентября 1939 года перешел реку Сан, 25 июня 1940 года задержан во Львове без документов на право передвижения в СССР, без определенных занятий, проживал на территории СССР 9 месяцев, в польской армии не служил, в партии ни в какой не состоял, профессия, род занятий – купец. Так – в анкете арестованного, в последующих документах на этот счет сказано иное – «по специальности продавец продовольственного магазина».
– С чего вы жили, если не работали?
– Я жил за счет тех средств, которые привез с собой из дому, у меня было 1000 рублей. Не хотел получать паспорт, так как хотел уехать в Кросно к родным.
Следствие закончено 4 июля 1940 года, прокурор Львовской области Харитонов утвердил обвинительное заключение и направил дело в ОСО, которое 26 сентября решило заключить Мозеса, как социально опасный элемент, в исправительно-трудовой лагерь сроком на три года.
В тот же день на тот же срок отправился в лагерь задержанный вместе с братом Фессель Шая, 1906 года рождения, «без определенных занятий», который «жил на деньги, привезенные с собой, желает уехать в Германию, к родителям и невесте в Кросно».
Среди таких молодых людей, кто не желал ни получать советский паспорт, ни возвращаться, был бухгалтер из Варшавы Юзеф Шильд-Фальсе-Оршице, 1912 года рождения, задержанный в августе 1940 года во Львове. «Во время выселения беженцев из Львова уклонился от выселения и проживал во Львове без документов и прописки».