Джейкоб наклоняется к ней.
— Выглядит сердитым, — говорит он, но я не согласна. Мистер Кардек хмурится, но папа так иногда делает, когда он над чем-то размышляет слишком сильно. Мама всегда говорит, что у него заводное лицо, вроде как она даже видит, как у него вращаются шестеренки.
Но во взгляде статуи есть нечто жуткое. Я понимаю, что его глаза сделаны не из меди, а из стекла: темный мрамор с вкраплением серого. Мама зовет меня, и когда я оборачиваюсь, вижу её и папу у выхода. Джейкоб и я отворачиваемся от жуткого призрачного взгляда статуи.
— Готовы? — спрашивает папа, открывая дверь. И после этого мы все выходим на солнце.
* * *
Жара обрушивается на меня, словно свинцовый шар.
В северной части штата Нью Йорк, где мы живем, летнее солнце жаркое, но в тени прохладно. Здесь же, солнце — раскаленная жидкость. даже в тени воздух похож на суп. Я обмахиваюсь рукой, ощущая, как на коже выступила влага.
Но жара не единственное, что я заметила.
Мимо нас с грохотом проезжает экипаж, запряженный лошадьми. Катафалк едет в другую сторону. И я даже не в Вуали. Это живая, дышащая версия Нового Орлеана.
Мы остановились во Французском Квартале, где улицы носят название Бурбон и Роял, где здания невысокие и приземистые, а балконы из кованого железа, словно плющ украшают каждое здание. Это столкновение цвета, стиля и звука. Булыжники и бетон, извилистые деревья и испанский мох. Я никогда не была в настолько противоречивом месте.
Эдинбург — первый город, в который мы отправились для съемок шоу, — был сырым и серым, город старых камней и секретных тропинок, его история таилась на поверхности. Париж был ярким и чистым, золотая филигрань и широкие улицы, его секреты таились под землей.
Новый Орлеан — это что-то.
Это не то место, которое можно запечатлеть на фото. Здесь шумно и многолюдно, и полно вещей, которые совсем не подходят друг другу, стук лошадиных копыт перекликается с клаксоном седана и саксофоном. Здесь множество ресторанов, тату-салонов, магазинов одежды, но между ними витрины, уставленные свечами и камнями, изображениями святых, неоновыми знаками в виде ладони и хрустального шара. Не могу сказать точно, что из этого шоу для туристов, а что реально.
И поверх всего этого… или точнее, за всем этим, — Вуаль, полная призраков, которые желают быть услышанными и увиденными. Духи иногда застревают в ней, пойманные в петлю последних мгновений жизни, и моя работа — отправить их на ту сторону.
— Спорно, — говорит Джейкоб, который притворяется, что совершенно для девочки совершенно нормально слышать постоянное ту-тук-тук от призраков и ощущать постоянное давление по ту сторону от тех, кто желает проникнуть сюда. — Я лишь хочу сказать, когда это «отправка призраков» сделала твою жизнь проще?
Я поняла мысль, но это не том, как сделать жизнь проще. Это о том, как поступить правильно. Даже если время от времени я немного жалею, что не могу приглушить громкость «той стороны».
Мимо проезжает карета, украшенная плюмажами из красных перьев и золотых кистей, и я следую за ней, пытаясь сделать хорошее фото.
— Эй, Кэсс, осторожно, — говорит Джейкоб, прямо перед тем, как я врезаюсь в кого-то.
Я отшатываюсь назад, мотая головой, чтобы прогнать темноту перед глазами. Я открываю рот, чтобы сказать «извините», когда поднимаю голову и вижу скелета в черном, как смоль, костюме.
И в этот самый момент мир резко останавливается.
Весь воздух исчезает из лёгких и Новый Орлеан тоже исчезает, а я снова стою на железнодорожной станции в Париже, в тот самый день, когда мы уезжали, и смотрю на незнакомца по другую сторону путей, удивляясь, почему до сих пор больше никто не заметил гладкий череп под широкополой шляпой.
Я стою неподвижно, не в состоянии дышать, думать или сделать что-то, кроме как смотреть в пустые глаза, в то время как незнакомец тянет руку и стягивает маску, и под ней ничего нет, кроме тьмы. И я проваливаюсь в те пустые глаза, и уже снова в Новом Орлеане, когда скелет шагает ко мне, протягивая ко мне свою костлявую руку.
И на этот раз я кричу.
Глава вторая
Скелет отступает.
— Эй, эй, — произносит он, отшатываясь. — Прости, малышка. — Он поднимает руки в знак капитуляции, и это вовсе не кости, а плоть, кончики пальцев торчат из обрезанных перчаток. — Я не хотел тебя напугать.
Его голос легкий, человеческий, и когда он стягивает маску, под ней оказывается лицо, дружелюбное и настоящее.
— Кэссиди! — кричит мама, хватая меня за локоть. — Что происходит?
Я мотаю головой. Я слышу, как бормочу, что всё в порядке, что это моя вина, и что он меня не напугал вовсе, но сердце колотится в груди так громко, что стук слышен в ушах, и мне приходится заставлять себя дышать, когда мужчина уходит. И если кто-то и подумал, что довольно странно увидеть одетого в скелета человека утром, никто ничего не говорит. Никто даже не обращает на него внимания, пока он бредет прочь по улице, насвистывая.
— Кэсс, — тихо произносит Джейкоб.
Я опускаю взгляд и вижу, что у меня дрожат руки. Я обхватываю камеру и крепко сжимаю, пока они не перестают трястись.
— Ты в порядке, ребёнок? — спрашивает папа, и оба моих родителя смотрят на меня так, словно у меня отросли усы или крылья, и я из их дочери превратилась в нечто пугливое, хрупкое и странное.
Я их не виню.
Я ведь Кэссиди Блейк.
Я никогда не была брезгливой. Даже когда у девочки в школе пошла кровь носом и выглядело это так, словно ей на лицо вылили ведро красной краски. И даже когда я вонзила руку в грудь призраку и впервые вынула разложившиеся останки его жизни. И даже когда я упала в могилу и пролетела пять уровней древних костей.
Но скелет в костюме был другим. Одного воспоминания было достаточно, чтобы я вся задрожала. Тогда, в Париже, когда незнакомец в маске скелета взглянул на меня с другой стороны путей, было похоже, что он смотрел прямо сквозь меня. Словно я была теплой комнатой, пока в ней не открыли окна и всё заполонил холод. В тот самый момент я еще никогда не чувствовала себя настолько плохо, я была так напугана и одинока.
— Как дементал, — говорит Джейкоб.
Я, моргая, возвращая свое внимание к нему.
— Что? — переспрашиваю я.
— Ну, знаешь, эти жуткие монстры из Гарри Поттера, похожие на привидения, которые высасывают твою жизнь, радость и оставляют после себя лишь смерть и холод.
А. Он имеет в виду дементора.
Джейкоб никогда не читал книг, поэтому его знания основаны на отрывках из фильмов и моих постоянных упоминаниях, но на счет этого он прав.
Было очень похоже. Когда я заглянула тьме в глаза, из меня вышел весь свет. Но дементоры ненастоящие, и чем бы ни была та штука в Париже, она… просто существовала. В конце концов, я думаю, что существовала.
Никто его не видел.
Даже Джейкоб.
Но для меня он был достаточно реальным.
— Я верю тебе, — говорит он, соприкасаясь своим плечом с моим. — Но, быть может, тебе следует поговорить с Ларой.
Это последнее, что я ожидала услышать от Джейкоба.
— Знаю, знаю, — говорит он, засовывая руки в карманы.
Джейкоб и Лара на самом деле не очень ладят. Разные темпераменты, наверное: Джейкоб — воплощение Гриффиндора, а Лара — вне сомнений Когтевран, но всё гораздо сложнее. Лара — охотник за призраками, как и я, и её работа, ну и моя работа тоже, отправлять призраков на другую сторону, но Джейкоб всё еще здесь.
Он откашливается.
«Здесь он и должен находиться», — намеренно думаю я.
— Послушай, — говорит он. — Лара не знает всего, но ей известно многое, и, быть может, ей уже доводилось видеть одного из таких скелетов прежде.
Я проглатываю комок в горле. Что бы я ни увидела в Париже, это был не человек. По форме он походил на человека, более или менее, особенно в черном костюме и широкополой шляпе. Но человек из плоти и крови. У человека за маской есть лицо. У человека есть глаза.
Что я видела?
Это вообще был не человек.
Когда родители отходят чуть дальше вперед меня, я достаю телефон. Сейчас середина дня в Шотландии, полагаю, Лара по-прежнему со своей тётей. Я отправляю сообщение.
Я: Привет, можешь говорить?
Через несколько секунд она присылает ответ.
Лара: Что Джейкоб сделал на этот раз?
— Грубо! — бурчит Джейкоб.
Я опускаю взгляд на экран, пытаясь понять, как спросить её о том, что я видела на платформе. Я прикусываю губу, подыскивая слова.
— Попробуй «страшный, но приятно одетый, высасывающий душу скелетообразный чувак», — предлагает Джейкоб, но я шикаю на него.
Я: Существуют ведь другие паранормальные вещи, верно? Кроме призраков?
Лара: Тебе придется быть более точной.
Я начинаю несколько сообщений, каждый раз удаляя их. Не знаю, что меня останавливает. Или знаю. Я не могу вечно бегать к Ларе. Не должна. Я ведь тоже охотник за призраками. Я должна знать, что делать. А если не знаю, должна самостоятельно справляться с трудностями.
— Конечно, — отвечает Джейкоб. — Но у тебя нет мёртвого дядюшки, который всю жизнь провел, занимаясь паранормальными исследованиями, а теперь, будучи призраком, просиживает зад на кресле у тебя в гостиной.
— Нет, — медленно отвечаю я. — Но у меня есть ты.
Джейкоб улыбается, но несколько неуверенно.
— Да, очевидно. — Он шаркает ботинком. — Но я не видел той скелетообразной штуковины.
И тут я сомневаюсь еще больше. Сказать по правде, я не хочу думать о том, что видела или какие чувства у меня это вызвало. Не хочу произносить это вслух, потому что тогда оно станет настоящим.
Лара: Кэссиди?
Я оглядываюсь, пытаясь найти что-то, о чем у неё можно спросить. Нарисованный баллончиком рот улыбается мне с кирпичной стены, два клыка торчат из-под верхней губы. Стрелка указывает в переулок и написана фраза: Испытываешь жажду?