Я делаю фото и нажимаю отправить.
Я: Настоящее?
Пару мгновений спустя, Лара пишет ответ.
Лара: Нет, Кэссиди, вампиры не настоящие.
Я практически слышу её шикарный английский акцент. Я представляю, как она закатывает глаза. Лара удивительно скептична, особенно для девушки, которая может перемещаться между миром живых и царством мертвых.
Мой телефон снова жужжит.
Лара: Вы в Новом Орлеане? Я всегда хотела там побывать. Это дом старинного общества «Черная кошка».
Лара уже не в первый раз упоминает это тайное общество. Когда мы познакомились, она гостила в Эдинбурге у своей тётушки и дядюшки — призрака. При жизни её дядюшка был членом, как она сказала, Общества, таинственной группы, которая знала множество вещей о паранормальном.
Лара: Если бы я была там, я бы подала запрос в Общество с просьбой присоединиться к ним.
Лара: Если найдешь их штаб-квартиру, дай знать.
Я снова оглядываюсь, наполовину ожидая увидеть вывеску Общества прямо на Бурбон-стрит.
Я: Где они?
Лара: Не уверена. Рекламу они не развешивают.
Чуть поодаль папа изучает часы работы Музея Ядов, пока мама читает рекламу спиритических сеансов на вывеске меню с сэндвичами. Я подхожу к маме, и изучаю изображение ладони, над ней в воздухе завис хрустальный шар. Я делаю фото вывески и отправляю Ларе.
Я: Что насчет этого? Настоящее?
Я смотрю на три мигающие точки, знак того, что она набирает сообщение. И печатает. Всё еще печатает. Не знаю, почему я ожидала простого ответа, но когда приходит сообщение, оно заполняет экран целиком.
Лара: Экстрасенсы реальны, но спиритические сеансы попадают под категорию развлечений. Потому что в отличие охотников за призраками, экстрасенсы остаются по эту сторону Вуали, и лишь отодвигают завесу, чтобы поговорить с кем-то на той стороне. Но спиритические сеансы заявляют, будто могут переносить духов с той стороны в мир живых. Если экстрасенс довольно силен, чтобы перейти на ту сторону, они обычно стараются скорей убраться оттуда.
Джейкоб читает, заглядывая мне через плечо, мотая головой.
— Она могла просто сказать «нет».
Он стоит перед витриной кафе и, прищурившись, смотрит на отражение, которые видим лишь мы вдвоем. Он проводит рукой по волосам, но они не шевелятся. Они всегда стоят торчком, как и его майка с супергероем вечно помятая. В нем ничего не меняется, потому что это невозможно. Невозможно с того самого дня, как он утонул.
Я рада, что он рассказал мне правду о том, что с ним случилось в реке, правда, рада. Я просто не могу перестать думать об этом. Что я могла никогда не встретить Джейкоба. Того самого, у которого двое братьев, семья и своя жизнь. Он вздыхает и бросает на меня взгляд, и я понимаю, что думала слишком громко. Я мысленно начинаю мычать песенку, а он закатывает глаза.
Мама и папа идут дальше, а мы с Джейкобом следуем за ними. Я возвращаюсь к сообщению Лары, когда Джейкоб проходит мимо открытой двери. Магазинчик полон свечей, настоек и амулетов, а Джейкоб начинает чихать.
— Глупые…
Апчхи!
— …охранные…
Апчхи!
— …заклинания от духов…
Апчхи!
По крайней мере, мне кажется, он сказал именно это.
Та же самая реакция у него была и в Париже, когда Лара прислала амулет для защиты от полтергейста. Очевидно, призраки так реагируют на амулеты, даже лучшие друзья — призраки.
Я делаю фото магазинчика, на витрине слово ВУДУ, и отправляю его Ларе.
Я: Настоящее?
Пока я жду ответа, нечто привлекает мое внимание.
Это черный кот.
Он сидит в теньке на бордюре перед магазинчиком под названием «Нить и Кость», вылизывая лапку. На мгновение, я ловлю себя на мысли, что Мрак каким-то образом сбежал. Но, конечно же, это не Мрак, никогда не видела, чтобы он сам вылизывал свои лапы, когда же кот поднимает голову, его глаза не зеленые, а лавандовые. Я наблюдаю за тем, как кот потягивается, а затем ныряет в подворотню.
В подобном городе наверняка тонны котов, но я думаю про Общество и думаю, что, быть может, это и была зацепка. Мама говорит, что это «немного перебор», но на всякий случай я делаю фото кота до того, как тот успевает исчезнуть. Я хочу послать его Ларе, но она пишет мне ответ про магазин-вуду.
Лара: Очень настоящее.
Сообщение заканчивается X0, на мгновение я думаю, что она имеет в виду «целовашки-обнимашки», но это не в её духе. Потом она объясняет, что это череп и кости, вроде тех, что на бутылочках с ядом. НЕ ТРОГАТЬ.
Изображение черепа, напоминает мне о скелете в костюме. Быть может, мне стоило рассказать Ларе о том, что случилось. Но прежде чем я успеваю написать хоть что-то, она пишет, что ей пора на самолет, а потом она пропадает из сети.
Я выдыхаю и успокаиваю себя. Мне не нужна помощь. Лишь потому, что я видела незнакомца в маске скелета, еще не значит то, что я увижу его снова. Это случайность. Нет причин для волнений.
— Ага, — произносит Джейкоб довольно скептически. — Уверен, всё обернется к лучшему.
Глава третья
В Кафе-дю-Мон воздух на вкус как сахар.
Кафе расположено на краю площади Джексона: гигантский внутренний двор полон людей — туристов, но также и артистов. На перевернутом ведре стоит женщина, выкрашенная с ног до головы в серебристый цвет. Она одета как танцовщица, но не двигается, пока кто-нибудь не положит ей в ладонь монету. Мужчина играет на саксофоне в тени, а с другой стороны площади доносится звук трубы. Две мелодии звучат так, словно переговариваются.
Мы занимаем столик под навесом в бело-зеленую полоску. Мама с папой заказывают кофе, а я чай со льдом, который подается в высоком запотевшем пластиковом бокале. Напиток, к счастью, холодный, но сладкий настолько, что у меня сводит зубы. Над нашими головами лениво кружат дюжина вентиляторов, взбивая воздух, но совсем не охлаждая его, но, несмотря на жару, папа явно в своей стихии. Он осматривает шумную площадь.
— Новый Орлеан — это чудо, — говорит он. — Он был основан французами, передан испанцам, использовался пиратами и контрабандистами…
Мы с Джейкобом оба воспряли духом, но папа продолжает.
— …продал Соединенным Штатам, изранен рабством, сожжен дотла, разрушен наводнением и восстановлен, несмотря ни на что, и это только оболочка. Вы знали, что в городе сорок два кладбища, и в нем находится самый длинный мост в США? Дамба на озере Пончартрейн… едва ли можно увидеть противоположный берег.
Мама гладит его по руке.
— Оставь немного для шоу, милый, — дразнит она, но его уже не остановить.
— В этом городе больше истории, чем приведений, — отвечает он. — Для одних, он место основания джаза.
— А для других вуду и вампиров, — говорит мама.
— И настоящих людей тоже, — добавляет папа, — вроде Отца Антуана и Жана Лафита…
— И Новоорлеанского Дровосека, — радостно добавляет мама.
Джейкоб бросает на меня взгляд.
— Я, правда, надеюсь, что это всего лишь инструмент, а не…
— Он расхаживал по округе и кромсал людей на куски, — добавляет мама.
Джейкоб вздыхает.
— Куда без этого.
— В 1918 году он терроризировал город, — говорит папа.
— Никто не чувствовал себя в безопасности, — говорит мама.
Они вернулись в режим ТВ-шоу, даже без камер, лишь мы с Джейкобом повисли на грани этих слов.
— Он был серийным убийцей, — говорит мама, — но он любил джаз, поэтому он отправил полицейским письмо и сообщил, что он не тронет тот дом, где будет играть джаз. Потому музыка неделями наводняла городские улицы, даже больше, чем обычно. Она лилась из домов день и ночь, какофония джаза.
— Его поймали? — спрашиваю я.
И мама моргает, вскинув брови, словно ее поймали на горячем, похоже, она никогда не думала, как заканчивалась история.
— Нет, — отвечает папа. — Так и не поймали.
Я оглядываюсь, вдруг призрак дровосека всё еще бродит по этим улицам, с топором на перевес, а голова слегка наклонена вбок, прислушиваясь к звукам саксофона, трубы, в ожидании джаза.
Мама широко улыбается.
— Здравствуйте! Должно быть, Вы наш гид.
Я поворачиваюсь и вижу молодого темнокожего мужчину, одетого в накрахмаленную белую рубашку на пуговицах, рукава которой закатаны до локтей. За очками в проволочной оправе светло-карие глаза с зелеными и золотистыми крапинками.
— Профессор Дюмон, — говорит Отец, поднимаясь.
— Прошу, — говорит он добродушным голосом. — Зовите меня Лукас. — Он пожимает папину руку, а затем мамину, и даже мою, и от этого он нравится мне даже больше. — Добро пожаловать в Новый Орлеан.
Он плюхается на пластиковый стул и заказывает кофе и нечто под названием бенье.
— Вы остановились в отеле Кардек? — спрашивает он, как только официант уходит.
— Так и есть, — говорит мама.
— Он ведь назван в честь кого-то, верно? — спрашиваю я, припоминая статую в фойе с отстраненным взглядом и хмурым выражением лица. — Кем он был?
Лукас и папа начинают говорить одновременно, но затем папа кивает, давая понять, чтобы Лукас продолжал. Лукас улыбается и выпрямляется на стуле.
— Аллан Кардек, — говорит он, — был отцом спиритизма.
Я никогда не слышала о спиритизме, и Лукас начинает объяснять.
— Спиритисты верят в существование обители духов… и существ, которые населяют её.
Мы с Джейкобом обмениваемся взглядами, и мне любопытно, знал ли Кардек о Вуали. Быть может, он тоже был охотником за призраками.
— Видите ли, — продолжает Лукас, — Кардек верил, что духи…фантомы, призраки, если хотите, существуют там, в том другом месте, откуда их можно призвать при помощи медиумов.
— Как на спиритическом сеансе? — спрашиваю я.
— Именно, — отвечает Лукас.
И внезапно декорации в отеле обретают смысл. Бархатные занавески, вытянутые руки, покрашенный потолок в фойе, столики и стулья пустые в ожидании.