Мои родители направляются к дверям, съемочная группа следует за ними по пятам. Я немного отстаю от всех, Лукас оборачивается с немым вопросом в глазах. Я делаю вид, что рассматриваю одну из масок, и даже не заметила, как остальные ушли.
— Я вас догоню, — говорю я, отмахиваясь.
— Ага, — говорит Джейкоб, — с какой стати нам возвращаться в милый людный ресторанчик, когда можно остаться тут с креповой музыкой из фильма ужасов и стеной, полной лиц?
Лукас задерживается на мгновение, будто пытаясь решить, что же ему делать, но, в конце концов, он кивает и уходит. Это похоже на рукопожатие в Кафе-дю-Мон. Он видит во мне нечто большее, чем просто ребенка. А после мы с Джейкобом остаемся одни в комнате сеансов, с запахом дыма и шепотом в стенах, красный зловеще подсвечивает предметы.
— Кэсс, — шипит Джейкоб, потому что знает, о чем я думаю.
Огонь и пепел, и призрачный барабан.
Призраки, оказавшиеся в ловушке и ожидающие перехода на другую сторону. Я тянусь и ощущаю невидимую завесу, которая ласково гладит мои пальцы. Граница между миром живых и царством мертвых. Всё что мне нужно сделать, стиснуть её рукой, отодвинуть серую завесу в сторону и сделать шаг. Я знаю, что нужно делать…, но опять же, я сомневаюсь, боюсь того, что может ожидать меня по ту сторону Вуали. Всегда, конечно же, есть риск.
Никогда не знаешь, что можешь найти. Злобный дух. Жестокий призрак. Который только и ждет, чтобы украсть твою жизнь. Или посеять хаос.
Или может быть нечто иное. Незнакомец с черепом вместо лица в черном костюме.
— Знаешь, — начинает Джейкоб, — страх — это совершенно рациональная реакция, таким образом твое тело говорит тебе не делать чего-то.
Но если я буду ждать, пока страх уйдет, я так никуда не пройду. Страх подобен Вуали. Он всегда рядом. Ждет, когда ты проскользнешь за завесу. Сердце бешено стучит о ребра, и я тянусь к воротничку, чтобы вынуть кулон, сжав зеркальную поверхность пальцами.
Смотри и слушай, говоришь ты, когда видишь призрака. Узри и узнай.
Вот что ты такое.
Ну, вот кто я такая. Этим я и занимаюсь. Именно по этой причине я здесь. Я ловлю край завесы и отодвигаю в сторону, шагая во мрак.
Глава пятая
На одну ужасную секунду, я падаю. Падение, один вдох шокирующе ледяного воздуха, выбило воздух из моих легких… А затем я снова поднимаюсь на ноги.
Завеса вокруг меня обретает форму в пестрых оттенках серого. Я же принимаю форму призрачной версии себя, несколько размытой, если не считать ярко-голубой ленту, которая сияет у меня в груди. Моя жизнь. Разорванная и сшитая обратно. Украденная и возвращенная. Я прижимаю руку к груди, приглушая свет, и оглядываю комнату для сеансов. Я вижу сдвиги и рябь. Красный свет исчез, комната освещается лишь мягким светом ламп. Маски свисают со стен. Лица взирают с картин.
— О, ты только посмотри, жуть какая, — произносит Джейкоб, появляясь рядом со мной. Здесь, за Вуалью, он настоящий, еще одно напоминание о том, что мне здесь не место.
Он не должен был приходить. Но он всегда так делает.
— Правило дружбы номер четыре, — говорит он. — Держаться вместе. Теперь ты можешь просто найти призрака и переправить его, чтобы мы могли побыстрее вернуться?
Как по команде, в конце коридора хлопает дверь.
Я снимаю кулон через голову и делаю несколько шагов на звук, но стоит мне двинуться, как в глазах все двоится и расплывается. Комната множится, появляясь и исчезая из фокуса. Мебель перемещается: появляется и исчезает, меняется, горит; дых и смех, свет и тени; всё это настолько дезориентирует, что мне приходится зажмуриться.
Я не понимаю.
Я пересекала Завесу бесчисленное количество раз. Дома, в Шотландии и во Франции. Я видела места, где Завеса пуста, там нет ничего кроме белой полосы, похожей на немаркированную бумагу. Но это совсем другое. Словно в одном месте наслоилось несколько Вуалей.
Я вспоминаю, что папа говорил про Мюриэля, как его разрушили и перестроили, как он принадлежал нескольким семьям и прожил несколько жизней. И внезапно вся эта запутанная сцена, которая накладывается друг на друга, обретает смысл. Потому что Вуаль не одно конкретное место. Это сборище воспоминаний, сшитых воедино, каждое из которых связано с призраком, его жизнью, смертью, воспоминаниями. Поэтому некоторые ее части пустые, к ним не привязаны призраки. Другие же наоборот — переполнены. Потому что Мюриэль принадлежит не единственному призраку. А нескольким. И у каждого своя история. И передо мной разворачиваются все сразу.
— У меня от всего этого болит голова, — сообщает Джейкоб, прикрывая один глаз, потому другой.
Он выглядит забавно, но это наводит меня на мысль. Я опускаю зеркальный медальон, и поднимаю камеру вместо него, заглядывая в видоискатель. Я перемещаю объектив туда-сюда, пока в фокусе не оказывается лишь одна версия дома. В ней я оказываюсь в шикарной комнате для сеансов, сплошь украшенной гобеленами и освещенной розовым светом. В другой я оказываюсь на грубо сколоченных деревянных досках, снизу доносится звон цепей. В третьей комнате жарко и темно, дым просачивается между половицами.
Я не знаю, откуда начать.
А затем хлопает дверь. Громко и близко. Я перемещаю фокус как раз вовремя, чтобы увидеть мужчину, который быстрым шагом идет по коридору и спускается вниз. Он бежит не от пожара, и на нем нет рабских цепей. Он в богато украшенном доме.
— Нет, нет, нет, — бормочет он, проводя рукой по перилам. — Всё пропало.
Я догоняю его, когда он сворачивает за угол, следую за ним в комнату с покерным столиком, фишки сложены маленькими горками перед опустевшими стульями.
— Всё пропало.
Резким движением он проводит рукой по столу, смахивая фишки. Они дождем падают вокруг него. Я подхожу ближе, и он оборачивается.
— Они всё у меня отняли, — рычит он, и я понимаю, что это мистер Журден, игрок, который потерял дом, а потом и жизнь.
В другой версии дома кто-то завывает, звук резкий и громкий. Он застает меня врасплох, и в эту секунду мистер Журден бросается вперед и хватает меня за плечи.
— Всё кончено, — стонет он.
И я забываю, что сжимаю камеру вместо зеркала, поэтому тычу ею ему в лицо, но ничего не происходит. Призрак смотрит на меня, а затем на объектив, и мимо него, на сияющую ленту в моей груди.
И в нём что-то меняется. Его взгляд темнеет. Зубы скрипят.
Еще секунду назад он был отчаявшимся человеком, потерянным в последних воспоминаниях. Но теперь он голодный призрак. Дух, жаждущий обрести утраченное. Я тянусь к зеркальному медальону, в то время как он тянется к моей жизни, и он мог бы добраться до нее первым, если бы ему не прилетело по голове ведерком с фишками. У Джейкоба отличный удар. Это дает мне время отстраниться и поднять зеркало между нами. Призрак затихает.
— Смотри и слушай, — говорю я, в то время как его глаза широко распахиваются.
— Узри и узнай, — говорю я, пока он покрывается рябью и истончается.
— Вот что ты такое.
Это словно некое колдовство. Заклинание. Скажи слова и призрак станет чистым, как стеклышко. Я тянусь к его груди и хватаю хрупкую нить внутри. Когда — то она была жизнью, такой же яркой, как моя. Теперь она исчезает в моей ладони, темная и серая, превращаясь в пыль. А вслед за нею исчезает и тускнеет мистер Журден, как и его версия Мюриэля.
Зрение расплывается, и становится трудно дышать. На мгновение, мне кажется, что это всего лишь тело посылает мне сигнал о том, что нельзя слишком долго оставаться в Вуали. А потом я вспоминаю про дым.
— Ух, Кэсс, — произносит Джейкоб.
И я вижу, как дым поднимается из-под щелей в полу, просачиваясь и сквозь стены. До нас снова доносится вопль, и я понимаю, что это не человек, а сирена, доносящаяся снаружи.
Я тянусь к завесе, но она не дается моим пальцам. Я пытаюсь снова, цепляясь за серую ткань между мирами, но Завеса держится крепко.
— Нет времени, — кричит Джейкоб, таща меня к лестничной площадке.
Мы бежим по ступеням, несмотря на то, что внизу гораздо жарче, и огонь пожирает дом. Дым жжет глаза и горло, и Вуаль дрожит и ускользает от нас. Еще шаг и вот уже весь дом в огне и люди кричат. Другой — вокруг темно. И я не знаю, в какой версии Вуали я сейчас с каждым последующим шагом, но я знаю, я не хочу быть здесь, когда горящее здание обрушится.
Мы добегаем до фойе, входная дверь открыта и еле держится на петлях. Снаружи я вижу, как весь Квартал пылает.
И в то же время нет.
Вокруг беспородно меняющиеся стены, задние то горит, то нет, в одно мгновение воздух заполняет сигнал тревоги, в следующее — музыка. Вопли перепутались с хаотичной энергией джаза. Я закрываю глаза, когда наш нашими головами раздается треск. Я поднимаю взгляд вверх, чтобы увидеть горящий потолок, а затем Джейкоб толкает меня вперед, через дверь, сквозь завесу Вуали, всего за несколько секунд до того, как на нас падает горящая балка.
В мир возвращается жизнь и цвет, я же сижу на горячем тротуаре перед шумным рестораном, слушая звяканье столового серебра и смех. Запах дыма исчезает с каждым вдохом.
— Могли остаться в комнате отдыха, — говорит Джейкоб, опускаясь на тротуар. — Просто бы отдохнули, как любые нормальные люди.
— Мы не нормальные, — бормочу я, стряхивая Вуаль, словно паутину.
— А вот и ты, — говорит мама, появляясь на пороге. — Проголодалась?
* * *
Мне не страшно возвращаться обратно к Мюриэлю, да и еда выглядит очень хорошо. Дженна и Адан спрятали свое оборудование под столом, а Лукас убирает свои заметки, как только появляются тарелки. У мамы и папы есть кое-какое правило, когда мы путешествуем: я могу заказать всё, что захочу, но каждый может взять себе по кусочку. Поэтому когда я расправляюсь с жареной курицей и печеньем, передо мной оказывается мамин суп Гамбо и папины креветки в панировке. Оказывается, Гамбо — своего рода рагу с рисом. Он насыщенный и полон вкусов, которые я не узнаю на вкус, но вещь потрясающая. Папин гарнир к креветкам напоминает какую-то зернистую кашу, нечто такое, что должно было раствориться, но что-то пошло не так. Но уговор — есть уговор, поэтому я готовлюсь и пробую ту крупу, и это…вкусно. Она соленая, маслянистая и простая, сливочная, но не жирная. Напоминает бутерброды с сыром на гриле и куриные нагетсы, ту еду, что я всегда ем, когда больна, мне грустно или устала.