1940–1941 годы. В результате некоторых уступок населению, продиктованных военной обстановкой, поставлен своеобразный «рекорд» в истории местной школы. В нее принято почти 485 тысяч учеников, то есть 2,1 процента населения! Но в старших классах начальной школы по-прежнему обучается лишь 6 тысяч детей, а в Индокитайском университете — всего 1200 студентов.
В «рекордном» 1941 году колониальные власти предусмотрели в бюджете на народное просвещение 748 тысяч пиастров, в то время как на производство опиума было выделено 4473 тысячи пиастров!..
Индокитайские начальные школы по сравнению с французскими имели сокращенную учебную программу. Вьетнамских детей заставляли усваивать совершенно чуждые понятия. Хоан рассказывал мне, что в одной из французских школ, открытой еще во времена его детства, ребятам приходилось усиленно зубрить по учебнику (предназначенному для школ метрополии) такие, например, фразы: «Nos ancetres s’appellaient les Gaulois»[8]. Ребята совершенно не понимали, кто же, собственно говоря, были эти «галлы»? После трех лет учебы на вьетнамском языке и трех последующих, где половина времени отводилась изучению французского языка, ученик мог хлопотать о переходе в среднюю школу, предназначенную исключительно для «туземного населения». «Локальный» аттестат зрелости не давал вьетнамцу права поступления во французский университет. Механическое копирование урезанных и сокращенных программ школ метрополии благоприятствовало «отходу ученика от своей страны, превращению вьетнамца в чужака на родной вьетнамской земле». Так пишет современный прогрессивный французский историк, автор обширного достоверного труда о Вьетнаме, Жан Шено.
Индокитайский университет в Ханое готовил лишь вспомогательный состав для медицинских, ветеринарных, фармакологических, педагогических учреждений и сельского хозяйства. Такая же доля ждала и слушателей Ханойской школы изящных искусств.
Немногим вьетнамцам удавалось преодолеть десятки препятствий и получить высшее образование за пределами родины — во Франции. Однако по возвращении домой они получали зарплату значительно более низкую, чем любой французский служащий. Вьетнамскому инженеру, которому ценой невероятных усилий и лишений, тяжелого труда и самоотверженности, удавалось получить диплом Парижского политехнического института, платили меньше… чем французу-курьеру в Ханойском университете!
Наступило 8 сентября 1945 года. Независимый Вьетнам заканчивал первую неделю своего существования. В стране свирепствовал голод. Хо Ши Мин выдвинул лозунг о преодолении «иноземного нашествия, голода и темноты». Одним из первых декретов молодой республики был декрет о борьбе с неграмотностью.
К тому времени положение сложилось тяжелое: 15 миллионов вьетнамцев, начиная с малых детей и кончая пожилыми людьми, не умели ни писать, ни читать. По предварительным подсчетам, для обучения такой массы людей требовалось сто тысяч учителей и около трех тысяч организаторов этой кампании. Но где взять средства на такое колоссальное мероприятие, если новая, народная власть — вместо предусмотренных двухсот миллионов тогдашних индокитайских пиастров — располагала всего двумя миллионами в год?
«Пусть те, кто умеет читать и писать, учат тех, кто этого не умеет! — призывал Хо Ши Мин. — Пусть все неграмотные, соберутся с силами! Пусть муж научит жену, старший брат — младшего, дети — родителей!».
Алфавит куок нгы— понятен и прост. Его можно усвоить за три месяца, однако не хватало учителей, учебников, тетрадей, бумаги… Зато была жажда знаний, энтузиазм учителей и учащихся. Заводские конторы в городе и помещения сельских советов в деревне — превращались в школы. Были созданы специальные классы для «седовласых», чтобы не ущемлять достоинства стариков, заставляя их учиться вместе с подростками. Однако у большинства пожилых людей не было предубеждений. Дедушка не стыдился садиться за один школьный стол с внуком, а свекровь — с невесткой. Натруженные, мозолистые руки с трудом выводили на классных досках первые знаки алфавита — знаки, которые открывали неграмотным новый, светлый мир. А там, где не было классной доски, где не хватало бумаги — их заменяли листья бамбука и пальмы. Более способные ученики помогали слабым. Чтобы буквы алфавита усваивались скорее и прочнее, их рисовали на стенах домов, на стволах деревьев, на арках входов в речные порты, на корзинах для переноски овощей, на полях конусообразных соломенных шляп и даже… на спинах терпеливых и безответственных буйволов!
Организаторы кампании по борьбе с неграмотностью и педагоги составляли загадки и писали песенки, помогающие запомнить буквы и фонетические звуки. О такой гласной, как буква «о». по Вьетнаму холило следующее четверостишие:
О — овальное куриное яйцо
О — шляпу можно надеть.
О — отпустить можно усы.
О — имеет точку или теряет ее…
Народ, для которого поэзия так же естественна, как пение для птицы, создавал стихи, прославляющие образование и осуждающие темноту. Молодой парень, который научился писать, обещает девушке:
На краешке твоей блузы напишу стихи
Ибо умею теперь читать и писать…
Другой влюбленный предостерегает свою милую:
Немногого стоит цветок кенафа,
Алый, но без аромата!
Так и твоя красота, сестричка, немногого стоит.
Если мысль твоя дремлет, погруженная во мрак…
С сентября 1945 года и до начала «грязной войны» в 1946 году, 2 миллиона 800 тысяч вьетнамцев перестали быть «слепыми на буквы».
Развязанная колонизаторами воина не прекратила борьбы с неграмотностью. Хотя и более трудная, чем раньше, в мирных условиях, она теперь обрела особое значение, будучи самым тесным образом связана с задачами всего Движения Сопротивления. «Побеждать захватчиков на фронте, а невежество и темноту — в тылу!»— таков был лозунг партии в военных условиях. Люди учились не только в освобожденных районах, но и в оккупированных зонах.
Давно уже — не только в секретных донесениях, но и в официальных декларациях — колонизаторы подчеркивали грозящую их режиму опасность, которую влечет за собой народное образование. Действительно, во время войны колониальная администрация убедилась, что книга в руках «презренных туземцев» является не менее эффективным средством, чем оружие. Поэтому опа назначала крупные награды за… выдачу вьетнамских учителей!
Но люди продолжали учиться. Переносчицы грузов на фронт повторяли уроки в пути. Солдаты на марше рассматривали буквы, нарисованные на картоне или бамбуковом листе, который прикреплялся к спине впереди идущего бойца.
Во время войны по рукам ходили переписанные или отпечатанные на гектографе брошюрки, в которых популярно излагались краткие сведения по истории, географии, социальным и политическим вопросам. Вот названия некоторых из них: «Поэма о Движении Сопротивления», «Десять лет борьбы против захватчиков», «Борь ба двух сестер Чынг».
Там, где исчезала неграмотность, Движение Сопротивления немедленно усиливалось и бурно разгоралось, как пламя, в которое подлили горючее. В январе 1947 года (а был это самый тяжелый период «грязной войны») партия бросила лозунг: «К победе — через учебу!». Летом следующего года было объявлено «патриотическое соревнование по ликвидации неграмотности». Парод все больше тяготел к книге. Особенно ярко это проявилось после земельной реформы 1953 года. В первой половине того же года на курсы для неграмотных записалось около 170 человек. Год спустя их стало 370 тысяч!
Во время войны была также разработана и осуществлена реформа школы и системы всеобщего образования — «национального, народного, основанного на достижениях науки». Во вьетнамских общеобразовательных школах теперь введены три ступени: после четырех лет учебы в низших классах следуют три года начальной школы высшего типа, а затем три года занятий в средней школе.
В июле 1954 года, когда еще только подписывались Женевские соглашения, 737 тысяч детей освобожденных районов пошли в школу. Зачастую они пешком или на велосипеде преодолевали нелегкий путь в несколько километров, пробираясь сквозь джунгли под обстрелом вражеских самолетов. 1520 курсантов профшкол и курсов и 600 выпускников иных училищ, закончивших во время войны среднее или высшее учебное заведение, работали в организациях Движения Сопротивления. 50 тысяч учеников начальных школ принадлежало к этническим меньшинствам, не имеющим собственного алфавита и письменности. Может быть, некоторым читателям эти цифры покажутся «сухими», но за ними стоят живые люди, те самые люди, которых я встречала в один из тех двух обязательных дней, когда весь Вьетнам учится.
Поздним вечером я возвращаюсь в отель. В моем блокноте уйма записей, а голова забита впечатлениями.
— Помню, — вдруг отзывается в темноте идущий рядом Нинь, — как у входов на сельские ярмарки или на паромы решено было устроить отдельные калитки для неграмотных. Это называлось тогда «воротами для слепых». Была даже сложена песенка… — Нинь смолкает, по-видимому вспоминая ее слова, потом декламирует:
Вчера на дороге
Я видел тебя, моя красавица, как шла ты
Через «ворота слепых», неся под мышкой поросенка…
Бедная! Почему ж ты не научилась читать?
Если бы знала ты буквы, не шла бы по той дороге —
Дороге стыда…
Сочувствую тебе, моя милая.
Может быть, меньше тебе, чем поросенку,
Который разделил твой вчерашний стыд…
— А не оскорбительно ли это для людей, которые в общем-то не виновны в своей неграмотности? — спрашиваю я.
— Конечно, потом такие средства агитации уже были не нужны. Люди сами потянулись к книге! Впрочем… — смеется он, — если эта песенка кажется тебе обидной, то лишь потому, что в ней критикуется неграмотная девушка. Тогда послушай другую песенку, которую, наверно, сложили женщины: