— Я тут подожду, — ядовито отозвался старик. — Подышу свеженькими миазмами.
Солерн проверил пистолет и вместе с пятью агентами направился к двери. Она была перетянута цепью, на которой висел замок, а рядом с ним — ведьминская бомбочка. Значит, кто-то бунтовщикам платит… или они покупают это вскладчину. По грошу с каждого — как раз на одну и хватит. Ги снял с пояса фляжку и плеснул из нее на бомбочку. Она плюнула синей искрой и лопнула с тихим хлопком. В тот же миг в сарае вспыхнул свет, и Солерн заорал:
— Лечь!
Он первым бросился ничком наземь. Над головой грохнул ружейный залп, засвистели пули. Раздался вопль Греналя, и агенты открыли ответный огонь. Ги поднялся на колено и швырнул в дверь колбу с каким-то зельем. Склянка рванула, как граната. Солерн прикрылся плащом от обломков цепи и дверей, вскочил и с криком "За мной!" ринулся в дымящийся пролом, на ходу выхватив шпагу. Агенты кинулись за ним.
От ружейного приклада в лицо Ги увернулся и огрел нападавшего рукоятью пистолета. Удар пришелся в висок, и человек рухнул, как подкошенный. Следующего бунтовщика Солерн полоснул шпагой по лицу, и тот с воплем шарахнулся, обливаясь кровью — совсем щенок, лет шестнадцати… Дознаватель приложил его пистолетом по затылку и тут же сам вскрикнул от удара палкой по ребрам. Развернувшись, он отбил следующий выпад эфесом и пырнул бунтовщика клинком в живот.
— Сюда! — заорал Греналь. Солерн отшвырнул раненого, бросил разряженный пистолет и помчался на крик. В полутьме мелькали фигуры и лица, чадили лампы на дешевом масле; кругом — вопли, брань, лязг и стук оружия…
Старший дознаватель метнулся наперерез двум бунтовщикам. Одному он врезал эфесом в зубы, а другого сгреб за шиворот, швырнул на колени и приставил шпагу к горлу.
— Стоять! — взревел Солерн. — Не то прирежу ублюдка!
Ублюдок жалобно всхлипнул. Несколько минут — и все было кончено: как и говорил осведомитель, сынок одного из зачинщиков бунта был слишком ценным грузом. Агенты повязали бунтовщиков, и оставшихся на ногах, и раненных; двое слуг короны отправились за повозкой, а Греналь усадил связанного юнца на табурет перед Солерном, чтобы тот приступил к допросу.
— Жан Жильбер, сын Луи Жильбера? — спросил королевский дознаватель; он уже знал, чем все кончится.
— Я вам ничего не скажу! — храбро чирикнул мальчишка — ему было едва ли больше семнадцати.
— Скажешь, скажешь, — пробормотал Ги. — Лучше самому, чем по принуждению.
— Вы не сможете меня принудить!
— Почему?
Сын Луи Жильбера гордо промолчал, вздернув подбородок. На тощей шее нервно подергивался кадык.
— Давно твой отец этим занимается?
Юный бунтовщик сплюнул под ноги Солерну. Греналь занес кулак, но Ги остановил его и велел:
— Приведи мастера.
Мальчишка побелел, но все еще молчал.
— Ты знаешь, кто такой мастер?
— Меня защитили! — пискнул Жильбер. — У вас не выйдет!
— И выйдет, и войдет, — сказал Солерн. — Даже если случилось невероятное, и вам хватило денег на настоящего мастера, который способен потягаться с нашим… Кстати, откуда у вас деньги?
— Ничего я тебе не скажу, урод!
— Скажешь, — меланхолично отвечал дознаватель, — если не одному мастеру, так другому, который допрашивает по старинке. Люди частенько преувеличивают свою стойкость перед болью.
Юнец испуганно уставился на него, но тут же перевел взгляд на Николетти — вместе с мастером в лодочный сарай вошло то самое ощущение, от которого хотелось умереть на месте — старик был сильно не в настроении. Он, конечно, без труда заставил бы всех бунтовщиков бросить оружие — но столько денег Солерну не дали. Начальник со скрипом выделил полсотни золотых на оплату одного допроса.
— Воюете с детьми? — колко спросил мастер. — Скоро на младенцев перейдете?
— Пусть ответит, где его отец с сообщниками, для начала.
Николетти сбросил капюшон и подошел к юному Жильберу. Мальчишку стала бить мелкая дрожь, но он еще храбрился, пока мастер не протянул к нему руку. Жан, вскрикнув, отдернулся насколько мог и крепко зажмурился. Николетти поводил ладонью над его головой, пробормотал:
— Тут кто-то поработал, — и уперся длинным и тощим указательным пальцем в лоб юнца. Спустя минуту или две, когда давящее невидимое облако сгустилось так, что уже и Солерн готов был признаться в чем угодно, мальчишка прошептал:
— Нет, нет-нет, п-пожалуйста! Не надо!
— Где твой отец? — спросил Солерн.
Жильбер всхлипнул и съежился. Его лицо посерело и блестело от пота. Николетти молча смотрел на юнца, пока под его взглядом жертва не сжалась в комок.
— Н-не скажу… я не скажу…
Мастер слегка нахмурился. Ги невольно распустил шарф и воротник рубашки. Губы Жильбера задергались, лицо скривилось, как от судороги.
— Где твой отец? — глухо повторил Солерн. Ему казалось, что давление мастера вот-вот выжмет из щенка мозг, как сок из яблока. Жильбер затрясся, жалко заморгал и выдавил:
— В Сен-Жиль-ан-Ре. На мельнице.
— Кто с ним?
Глаза юноши налились слезами.
— Наши друзья, — прошептал он. — Бернар Грие, Марсель Жеру…
Греналь достал из кармана блокнот и карандаш, принялся записывать. Имен было много; гораздо больше, чем в прошлый раз. Солер взглянул на остальных — они смотрели на агентов с угрюмой злобой. Все больше и больше…
— Когда-нибудь, — вдруг прошипел один из арестованных, и Ги вздрогнул от неожиданности, — когда-нибудь этих имен будет тысяча, и две, и три, и тогда… что ты будешь делать тогда, пес?
"Хороший вопрос", — подумал Солерн.
1 декабря
— Мы взяли всех зачинщиков и конфисковали тайники с оружием и деньгами, — сказал Солерн, стараясь держать глаза открытыми, хотя спать хотелось невыносимо. За три дня он сомкнул веки часов на восемь в сумме. В отличие от него, бунтовщики наверняка отлично выспались на тюремных койках. Гвардия разметала толпы на Площади Роз и перед дворцом; в Байоле наступило неприятное затишье.
— И теперь-то король в частности и монархия в целом в полной безопасности, — скептически подытожил граф де Фонтанж, глава Секрета Короля, и покосился на окно, за которым слышался приглушенный гул толпы у тюрьмы Бернарден. Граф сложил пухлые руки на объемном животе и выжидательно уставился на Солерна. Тот молчал.
— Что еще вы предприняли, как старший королевский дознаватель, чтобы прекратить это? — граф кивнул на окно.
"Что я тут могу предпринять? — подумал Солерн. — Выдать им хлеб, деньги и потенциального регента?"
— Мы допрашиваем арестованных, чтобы выявить всю сеть заговорщиков. Полагаю, как только первую партию главарей повесят, народные волнения начнут стихать.
Фонтанж задумчиво на него посмотрел. Ги выдал ему эту ложь и даже не поперхнулся, но граф, при всех своих бесчисленных недостатках, дураком не был.
— Я не могу дать иной ответ королю и будущему регенту, — произнес глава Секрета. — Но если вы еще раз так ответите мне, то я посажу вас в Бернарден в одну камеру с теми, кого вы туда уже отправили. Ясно?
— Да, монсеньор.
— Ну? — раздраженно повторил граф. — Что вы намерены предпринять?
— Кроме уже сказанного — ничего. Я не могу разогнать тысячные толпы силами сотни агентов.
Глаза Фонтанжа сузились.
— Почему же у нас их там тысячи?
— Потому что им нечего есть. Потому что им не нравится королева-иностранка и будущий регент-иностранец. Потому что…
— Вы же дворянин? — оборвал его граф. Солерн вздохнул. Он был из тех дворян с юга, которые от крестьян отличались только тем, что дома где-то валялась дедовская шпага.
— Да, монсеньор.
— Тогда почему я слышу от вас такую ересь?
— Я всего лишь говорю правду…
— Мне не нужна от вас правда! — прикрикнул Фонтанж, хлопнув пухлой ладонью по столу. — Мне нужно, чтобы вы обеспечили полную безопасность в городе! Счет идет на дни, и когда объявят регента, наш народ должен радостно приветствовать его вместе с юной королевой и наследником! Ясно?
Солерн промолчал, глядя в стол. В светлом, отполированном до блеска дереве, все отражалось в перевернутом виде: толстяк в парике и фиолетовом кафтане с серебром напротив очень высокого, худого, кое-как выбритого человека с царапиной от бритвы во всю щеку.
— Мастер Николетти упомянул, — несколько успокоившись, продолжал Фонтанж, — что над мальчишкой поработали. Что это значит?
— Это значит, что у бунтовщиков тоже есть свой мастер, который попытался обеспечить юному Жильберу защиту от допроса под принуждением.
— Так, — веско проронил граф.
— Я считаю, что этого мастера надо найти, — сказал Солерн. — И выяснить, сколько и какие еще мастера есть у них в запасе.
— Верно считаете. Займитесь этим. Привлеките к делу синьора Николетти. Воспользуйтесь помощью ведьмы. У вас же есть какая-то знакомая из их общины?
— Да, монсеньор.
— Вот и отлично. Идите, работайте. И приведите себя в порядок, черт возьми! Выглядите так, словно валялись в канаве после недельного запоя! Чтоб больше я вас в таком виде не встречал, ясно?
— Да, монсеньор, — вздохнул Солерн, поклонился и вышел. В приемной он снова пристегнул шпагу и кобуры с пистолетами, двигаясь медленно, как во сне. Сон! Эх…
Дознаватель покосился на блестящую зеркальную панель на стене. Он был смуглым, темноволосым и темноглазым, как многие уроженцы юга, но сейчас лицо стало болезненно-желтым, кожа туго натянулась на тонком крючковатом носу и широких скулах, зато вокруг рта обвисла, как у старика. Под большими, почти как в юности, глазами появились тени и мешки, размером не меньше этих самых глаз. В уголках отчетливо проступили морщины, на лбу и между густых бровей — складки.
"Юность, — подумалось Солерну; он редко ощущал свои сорок пять в такой неприглядной полноте. — Куда только годы делись…"
— Вы уходите? — с вежливым нетерпением спросил секретарь.
— А? Да-да, иду, — Ги надел шляпу и побрел к выходу. Годы, когда он мог сутками метаться по городу, как полоумная белка, безвозвратно канули в прошлое.