Вехи на пути к научному пониманию человеческой мотивации
Мотивация всегда восхищала людей и будет восхищать их до тех пор, пока люди будут задумываться над тем, почему они сами и животные ведут себя так, а не иначе. Едва ли не у каждого есть собственная, скрытая или явная, теория мотивации. Мы думаем, что знаем, почему наши родители порой не соглашаются с нами и пытаются продолжать контролировать наши поступки: власть над нами доставляет им удовольствие. Или нам кажется, что мы знаем, почему наш парень (или наша девушка) бросили нас: он или она предпочли нам человека, который либо занимает более престижное положение, либо богаче нас. Или мы думаем, что знаем, почему мы не можем усердно учиться: наша потребность в достижениях невелика. Писатели, философы, экономисты, политики и наши соседи — все говорят на языке теории мотивации. Шекспир ярко запечатлел в «Макбете» потребность во власти и в «Сонетах» — жажду любви. Платон исследовал природу любви в «Симпозиуме». Экономисты размышляют о жажде наживы и пишут о том, насколько важен мотив прибыли. Политические обозреватели со времен Макиавелли до наших дней подчеркивали решающую роль потребности во власти в человеческих делах.
Что психологи добавили к этому параду наблюдений и теорий о человеческой мотивации? Пора рассмотреть то, что уже сделано, и то, что предстоит сделать. Множество деталей, приведенных в отдельных главах, способны заслонить общую картину достигнутого прогресса. Поэтому давайте взглянем на нее, не отвлекаясь на свидетельства, подтверждающие сделанные обобщения. Их можно найти в предыдущих главах. В этой главе будет кратко представлена история прогресса в сфере мотивации, причем основное внимание мы уделим достижениям психологии и тому, что требует дальнейшего изучения.
Измерение мотивов
Психологи постарались подойти к мотивации более системно, чем другие люди, интересовавшиеся ею. Они стремились четко определить, что составляет мотив, и создать перечни наиболее важных мотивов, как это сделали для нормального поведения Макдаугалл и Мюррей, а для анормального — Фрейд и психоаналитики. Но ключ к прогрессу науки лежит не только в развитии теории, но и в адекватном измерении. Именно поэтому Мюррей и Кеттелл разработали способы измерений различных мотивов, которые, по мнению психологов и других специалистов, необходимы для объяснения столь разнообразных последствий поведения, таких как невроз или креативность, или изучения животных.
Они достигли лишь относительного успеха. Отчасти это произошло потому, что разработанные ими способы были композитами, которые недостаточно четко разграничивали мотивы и другие личностные характеристики. В исследованиях, проведенных Мюрреем, судьи обобщали свои наблюдения над поведением разных людей в конечное определение силы конкретного мотива, но подобные суждения находились под сильным влиянием других характеристик, которые, как полагали, имели эти люди, поэтому измерение мотива было нечистым. Хотя Кеттелл и обработал статистически многие различные методы, возникла та же самая трудность: элементы, составлявшие значение фактора для какого-либо конкретного мотива, содержали реакции, которые отражали не только мотивы, но и другие личностные характеристики, например черты. Этот же самый недостаток имели и опросники самоотчета о стремлениях, желаниях и потребностях, разработанные многими психологами: они тоже отражали такие важные немотивационные характеристики, как предвзятость реакции, проявляющаяся в представлении самого себя в выгодном свете.
Другая попытка измерить мотивы проистекает из бихевиористской традиции, представленной Халлом: напряжение, или сильную стимуляцию, считали первичным источником действия человека и животного. Полагали, что организмы стремятся понизить напряжение, вызванное лишением таких веществ, как пища и вода, необходимые для выживания. Была создана продуманная теория, объяснявшая, как вторичные мотивы и вознаграждения усваивались через связь с таким первичным драйвом, как голод и его утоление через поглощение пищи.
Поскольку эта теория была дедуктивно использована для объяснения человеческого поведения, она не способствовала дальнейшему изучению сложных человеческих мотивов до тех пор, пока Спенс, Тэйлор и их коллеги не осознали, что индивидуальные различия в силе драйва можно измерить с помощью опросника Manifest Anxiety (см. главу 3): согласно бихевиористской теории, организм, пытаясь снизить напряжение, вызванное биологическими потребностями, должен быстро «понять, что некоторые отличительные признаки ассоциируются с отсутствием вознаграждений, необходимых для снижения напряжения. Дискомфорт, или расстройство, вызванное предчувствием отсутствия чего-то необходимого, может легко быть концептуализировано как тревожность. Следовательно, можно признать, что люди, проявляющие большую тревожность, испытывают большее напряжение или имеют более сильный драйв (более сильную физиологическую потребность). Использование разных опросников для измерения силы мотива тревожности привело к накоплению большого объема информации о том, как функционирование этого мотива благоприятствует одним действиям и тормозит другие (см. главы 3 и 12). Исследование, выполненное с использованием этого подхода к измерению тревожности, имело важные последствия для понимания факторов, не только управляющих эффективностью действий, но и лежащих в основе невроза (Eysenck, 1957а).
Однако в том, что касается расширения нашего понимания человеческой мотивации, этот подход имеет весьма важные ограничения. Он базируется на исключительно упрощенном теоретическом представлении о том, что все мотивы восходят к одному главному мотиву, а именно к тревожности. Более того, оценки тревожности, полученные на основании ответов на вопросы анкет, «нечистые»: потому, что некоторые вопросы скорее относятся к личностным чертам или к стилю реагирования, чем к самим мотивам, и потому, что на подобные самоотчеты влияют необъективные реакции, например желания завоевать симпатию или избежать осуждения, что не имеет никакого отношения к силе тревожности как таковой.
И последнее. Этот подход неполноценен, поскольку тщательно не рассматривает ни то, что вызывает тревожность индивида, ни негативное состояние, которого он старается избежать. Из клинических исследований индивидов ясно, что необходимо различать разные типы тревожности: например, тревожность по поводу неудачи отличается от тревожности по поводу того, что тебя могут отвергнуть. Более позднее исследование с использованием другого способа измерения выявило разнообразие мотивов избегания, в том числе боязнь неудачи, боязнь быть отвергнутым, боязнь успеха, боязнь близких отношений и т. д. (см. главу 10). Эмпирический прогресс в этой области был ограничен, но и его оказалось достаточно, чтобы показать: эти разные страхи по-разному влияют на поведение, так что идея одного главного мотива безосновательна. Например, известно, что индивиды, которые испытывают страх неудачи, обычно избегают любых соревнований (см. табл. 10.5), но нет никаких данных о том, что индивиды с ярко выраженной боязнью власти ведут себя аналогичным образом. Напротив, они сообщают о том, что вступают в дискуссии чаще, чем люди, которым боязнь власти присуща в меньшей степени (см. табл. 10.9).
Важный шаг в методологии измерения человеческих мотивов был сделан тогда, когда было решено возбуждать мотивы в лабораторных условиях (экспериментально) и изучать их влияние на все типы поведения (см. главу 6). Возбуждение мотива голода у испытуемых показало, что его влияние наиболее заметно отразилось на фантазиях или ассоциативном мышлении, что подтвердило важную догадку, сделанную Фрейдом за полвека до этого. Он тоже нашел, что мотивационные факторы могут быть легче всего идентифицированы в мечтах и свободных ассоциациях. Другие типы поведения, в том числе самоотчеты о мотивационных состояниях, перцепты, или тенденции действия, менее чувствительны к возникновению мотива, потому что больше подвержены влиянию таких немотивационных факторов, как предвзятость реакции, объективные стимульные свойства окружающей среды или возможности для действия в ней.
Из-за этих недостатков влияние возбуждения различных мотивов на ассоциативное мышление было тщательно выявлено и переработано в системы кодирования, которые подлежат объективному и надежному обсчету. Тогда-то и пришли к выводу о том, что если человеку в нейтральных экспериментальных условиях присущи многие из тех мыслей, которые характерны для индивида с возбужденным мотивом, можно считать доказанным, что этот человек думает так, словно он постоянно находится в возбужденном состоянии (в той мере, в какой это относится к данному мотиву). Например, если некий мужчина, когда он не голоден, т. е. сразу после еды, думает так, как думают голодные люди, можно считать, что ему присущ характерный высокий мотив внимания к чувству голода или еде (т. е. он имеет ярко выраженный мотив голода).
Одно важное преимущество этого метода заключается в том, что дефиниции мотива не зависят от априорных концепций относительно того, как мотив должен проявляться в мыслях или в словарных дефинициях характеристик, предположительно типичных для этого мотива. Скорее можно говорить о том, что система кодировки, которая составляет определение мотива, эмпирически определена влиянием возбуждения мотива на ассоциативное мышление. Этот метод количественной оценки человеческих мотивов оказался успешным в создании систем кодирования, идентифицировавших несколько основных мотивационных систем, влияние которых активно изучалось последним поколением.
Определение мотива
Этот метод также привел и к определению мотива как периодически повторяющейся заинтересованности в целевом состоянии, основанной на естественном побуждении, — заинтересованности, которая придает энергию, задает определенное направление и определяет действия (избирает поведение). Объяснение ключевых терминов этого определения должно помочь прояснить и обобщить то, что психологам уже известно о человеческой мотивации и что изложено в данной книге. Термином мотивационная диспозиция преимущественно обозначается частое размышление о целевом состоянии — периодически повторяющаяся заинтересованность. Этот термин не относится к мимолетным мыслям, поскольку изредка, время от времени, такие мысли возникают едва ли не у каждого. Человек, который только что поел, иногда может подумать об отсутствии еды, но сказать, что человек имеет сильный мотив голода, можно только о том, кто думает об отсутствии еды часто, хотя при этом не испытывает голода. Точно так же сказать, что у человека ярко выражена потребность в достижениях, можно только о том, кто думает, что надо все делать хорошо даже тогда, когда отсутствует стимуляция для подобных действий.
То обстоятельство, что речь идет о заинтересованности в целевом состоянии, имеет важное последствие, которое проявляется в том, что средства достижения цели не входят в понятие «мотив». Целевое состояние может быть определено с точки зрения результатов некоторых действий, например сделать что-то лучше (для мотива достижения) или оказать влияние (для мотива власти), но конкретные действия, которые приводят к подобным результатам, не являются частью этого определения. Это важное ограничение, поскольку многие теоретики идентифицируют мотивы в терминах некоторых действий или поведенческих тенденций, которые их определяют. Например, психологи часто говорят об агрессивном драйве (о внутреннем импульсе к агрессии). Однако агрессия — это такая активность, которую человеческое общество держит под строгим контролем, так что рискованно пытаться оценивать силу потребности в агрессии или агрессивного драйва индивида на основании числа совершенных им актов агрессии. Лучше определять мотив, стоящий за актами агрессии, в терминах их предполагаемого эффекта, характеризуемого на основании мыслей о целевом состоянии, которые, как вытекает из исследований, могут быть более широко определены как «оказания влияния». В этом случае преднамеренное нанесение вреда кому-либо — а многие психологи именно так определяют агрессию — превращается в один тип оказания влияния, а достижение более высокого статуса — в другой. Либо агрессию можно рассматривать как одно средство влияния, а аккумулирование престижа — как другое. Именно поэтому забота о том, чтобы оказывать влияние, определяется скорее как мотив власти, а не как мотив агрессии, ибо последний слишком узко определяет средства достижения этого влияния.
Целевые состояния, вовлеченные в мотивационную заинтересованность, преимущественно являются следствием естественных стимулов и базируются на них, что приводит к возникновению различных эмоций (по типу безусловных рефлексов). Главное теоретическое преимущество, которое дает базирование мотивов на естественных стимулах, заключается в том, что оно объясняет, почему должно быть относительно мало основных мотивационных систем, почему они оказывают такое заметное влияние на поведение и почему мотивы столь тесно связаны с эмоциональными состояниями. Без «привязки» основных мотивационных систем к чему-либо было бы трудно отличить чисто когнитивное желание («Я хочу знать, чем закончится эта история») от всепроникающих основных мотивационных систем. Мы можем думать о подобных когнитивных желаниях как о подцелях, служащих каким-то более значительным целям, например потребности в достижениях, которые, как было показано, склоняют людей к тому, чтобы попытаться закончить недоделанные задания (глава 7). Однако что делает такое целевое состояние, как желание сделать что-либо лучше (как в мотиве достижения), более фундаментальным или проникающим, чем любое простое когнитивное желание? Если это различие определяется не каким-либо естественным стимулом, значит, оно определяется каким-то другим, еще неоткрытым, фактором.
Подчеркивание важности естественных стимулов имеет и другое преимущество. Именно оно определяет феномен внутренней мотивации или присущей людям тенденции совершать действия, которые сами по себе приносят удовлетворение: свистеть, жевать жвачку, танцевать, бегать трусцой или играть с кубиком Рубика. Оно также помогает понять, как подобные действия могут служить основным мотивационным системам, в том числе потребности в достижениях или потребности во власти. Более того, возбуждение этих мотивационных систем становится препятствием для осуществления подобных действий, приносящих внутреннее удовлетворение (Deci, 1975). Следовательно, представляется более осмысленным считать, что эти действия управляются стимулами. Иными словами, естественные стимулы продолжают вызывать характеризующие их примитивные действия независимо от того, вовлечены ли они в основную мотивационную систему индивида. Так, жевание жвачки или забивание гвоздя молотком может — при соответствующих условиях — продолжать приносить удовлетворение независимо от того, вовлечены ли эти действия в основную мотивационную систему индивида или нет.
Использование слова заинтересованность в определении мотива непосредственно связано с тем, что мотивы лучше всего измеряются представленностью интересов в ассоциативном мышлении и воображении. Связь этого определения с измерениями важна, потому что без нее оно не представляло бы значительного шага вперед по сравнению с прежними определениями, предложенными Макду-галлом, Кеттеллом, Фрейдом или Маслоу. Термин заинтересованность используется потому, что он не предполагает сознательного стремления к цели, которое является частью многих определений мотива, поскольку все эмпирические исследования мотивов, идентифицированных с помощью кодирования ассоциативного мышления (ассоциативных мыслей), свидетельствуют о том, что мотивы не обязательно являются частью сознательного «Я-образа» индивида. Так нашло свое подтверждение еще одно предвидение Фрейда, а именно что некоторые важные мотивы — бессознательные. Однако не все люди не осознают силы своих основных мотивационных систем, как временами казалось Фрейду. Некоторые осознают ее, а некоторые — нет. Это вывод, который может быть сделан на основании того эмпирического факта, что сознательная ценность, приписываемая достижению, аффилиации и власти, несущественно коррелирует с потребностью в достижениях, в аффилиации и во власти, измеренных на основании кодирования (расшифровки) ассоциативного мышления. Поэтому важно различать ценности, являющиеся частью «Я-образа», и мотивы, которые таковыми не являются. Представления о том, что важно в жизни вообще или для самих людей, оказывают сильное влияние на то, что они решают делать, но в схеме, предъявленной здесь, эти представления есть детерминанты поведения, преимущественно не зависящие от мотивационных систем. Следовательно, во многих ситуациях, особенно тогда, когда альтернативы понимаются когнитивно, выбор определяется в основном ценностями, и мотивы играют незначительную роль в определении того, как именно люди поступают в подобных ситуациях (см. главу 13).
Сознательный выбор и действия зависят от ценностей, навыков и возможностей, именно поэтому так трудно оценить силу мотива на основании того, что люди говорят и делают. Отвечая на вопросы анкеты, они могут снова и снова повторять, что стремятся к достижениям, но это происходит потому, что вопросы недвусмысленно «выуживают» ценность, которой, с их точки зрения и с точки зрения их культуры, являются достижения. Это не является доказательством того, что они имеют текущую (периодически повторяющуюся) заинтересованность в целевом состоянии делать разные вещи лучше. Или другой пример: люди могут сердечно приветствовать гостей, собравшихся на вечеринку, но это вовсе не значит, что у них высокая потребность в аффилиации. Подобное поведение может быть результатом социальных норм, диктующих хозяевам определенное поведение в таких ситуациях, а также того, что они считают себя гостеприимными людьми. Но даже если людям и присуща ярко выраженная потребность в аффилиации, они могут быть не в состоянии проявить аффилиативное поведение по отношению к вышестоящим, потому что усвоенные ими социальные нормы говорят им о том, что они не могут быть аффилиативными по отношению к этим людям.
Таким образом, мотивационные заинтересованности (заботы, интересы) лучше всего оценивать по содержанию ассоциативного мышления, когда влияние ценностей, навыков и возможностей менее заметно. Разумеется, технически можно оценивать силу мотивационной заинтересованности по ее воздействию на поведение, если это воздействие относительно свободно от влияния ценностей, навыков и возможностей или если влияние этих детерминантов поведения контролируется или стандартизируется. Типичным примером является «эскизный» индекс, предложенный Аронсоном (Aronson, 1958) и описанный в главе 7. Люди с ярко выраженной потребностью в достижениях машинально чертят или рисуют иначе, чем те, кому эта потребность присуща в незначительной степени. Поскольку отсутствуют осознанные ценности, влияющие на то, как люди машинально чертят или рисуют, поскольку это занятие не требует никаких специальных навыков и поскольку ситуационнные влияния незначительны, валидность «эскизного» индекса потребности в достижениях достаточна высока. Иными словами, на него преимущественно влияют не какие-либо другие детерминанты поведения, а мотивационные заботы. Аналогичным образом, как показано в главе 8, мы можем попытаться разработать индекс силы мотива власти человека, исходя из ее поведенческих коррелятов, каковыми, например, для мужчин являются частота, с которой они ввязываются в споры, участие в спортивных соревнованиях, пристрастие к спиртному и накопление материальных ценностей. Подобные попытки предпринимались, но их ценность ограниченна, поскольку последствия (проявления) мотива власти весьма зависят от пола, возраста, уровня развития (зрелости) и социальной принадлежности.
Единственные мотивационные заинтересованности, которые могут быть выявлены с достаточной приемлемой валидностью, — это мотивационные заинтересованности, которые включают негативные стимулы. Например, такой мотив избегания, как боязнь неудачи, может быть достаточно адекватно измерен с помощью Опросника страха перед тестированием (Test Anxiety questionnaire), хотя даже и в этом случае прямая оценка озабоченности неудачей по содержанию ассоциативного мышления представляется несколько более валидной (глава 10). Объяснение большей валидности оценок такого мотива избегания, как боязнь неудачи, основанных на самоотчетах, может быть связано с тем, что источник негативной стимуляции часто находится вне индивида, в отличие от такой позитивной стимуляции, как стремление работать лучше или оказывать влияние (ее можно наблюдать лишь изнутри). Иными словами, боязнь неудачи развивается вследствие угроз, исходящих от таких «внешних авторитетов», как учителя или родители, которых люди могут без труда идентифицировать. Более того, нет серьезных препятствий, мешающих сознаться в своем страхе перед тестом, во всяком случае в студенческой среде они практически отсутствуют, так что осознанные ответы могут отражать мотив избегания с приемлемой точностью. Напротив, ценности могут мешать признать боязнь слабости или боязнь успеха, так что будущим исследователям еще предстоит ответить на вопрос, можно ли измерения, основанные на самоотчетах, заменить более прямыми измерениями мотивов избегания по содержанию ассоциативного мышления.
Термин «заинтересованность» также означает, что мотив — понятие более общее, чем намерение. Намерение по определению более конкретно и ограничено во времени. Так, Фрейд открыл неосознанные намерения, которые ведут к забыванию некоего имени или к сновидению о том, что индивид не может устроить званый обед. Однако эти намерения «состояли на службе» у более общих мотивационных забот. Напротив, осознанные намерения есть продукты не только мотивов, но и таких детерминантов поведения, как ценность, придаваемая людьми совершению того или иного действия или их оценке возможности его совершения.
Оценки мотивационной заинтересованности, сделанные на основании кодировки (расшифровки) ассоциативного мышления, доказали, что они удовлетворяют большей части требований, предъявляемых к надежным методам измерений. При экспериментальном возбуждении мотивационных состояний они чувствительны к известным различиям между последними. Они свидетельствуют о различиях в силе мотивов более определенно, чем оценки через поведение, которые более подвержены влиянию таких немотивационных детерминантов, как ценности, навыки и возможности. Они валидны в том смысле, что удовлетворяют требованиям функционального определения мотива, согласно которому мотив придает энергию, задает определенное направление и определяет действия (избирает поведение). Это значит, что люди, получившие высокие оценки при одном из таких измерений мотива, например мотива аффилиации, ведут себя так, как если бы этот мотив был у них ярко выражен. Их поведение может быть названо более аффилиативным: они чаще совершают аффилиативные акты, с большей готовностью улавливают аффилиативные признаки в окружающей обстановке и быстрее усваивают аффилиативные связи. Как следует из литературных данных, другие известные способы измерения мотивационных диспозиций не удовлетворяют требованиям улавливать разницу между людьми, более и менее мотивированными в данной конкретной области.
Основная трудность, связанная с измерениями силы мотива по содержанию ассоциативного мышления, заключалась в их якобы недостаточной надежности. Оценки мотива, которые люди получали в первый раз, как правило, не очень хорошо согласовывались с оценками, которые они получали во второй раз; оценки, полученные с помощью одной совокупности историй, не очень хорошо согласовывались с оценками, полученными с помощью другой группы, даже когда все истории относились к одному и тому же случаю. С точки зрения психометрии внутренняя согласованность и ретестовая надежность этих методов измерения были столь низкими, что многие психологи чувствовали, что их нельзя принимать всерьез.
Каким на самом деле может быть уровень потребности в достижениях индивида, если два измерения силы этой потребности значительно разнятся между собой? Два недавних достижения, одно — теоретическое, а другое — практическое, позволяют предположить, что эти измерения значительно более надежны, чем принято думать. Оба достижения базируются на том, что спонтанно выраженная мысль, так сказать, «проявляет тенденцию к истощению», и более вероятно, что затем будут выражены другие мысли. Если человек сначала рассказывает историю, связанную с достижениями, его следующая история вряд ли будет связана с достижениями. Следовательно, количества образов достижений, выраженных в двух случаях, мало согласуются между собой.
Аткинсон и Бёрч создали теоретическую модель, подвергающую сомнению распространенное мнение о том, что отклонения в оценках отражают «ошибку» в определении истинной оценки, и показывающую, что может быть согласованность в уровнях потребности в достижениях, определенных через значительные промежутки времени, хотя и существует несогласованность между последовательными определениями, что на самом деле было предсказано их теорией и поэтому не может рассматриваться как «ошибка» (см. главу 6) (Atkinson & Birch, 1978). На практическом уровне Винтер и Стюарт показали, что ретестовая надежность значительно возрастает, если склонность испытуемых к креативности и к варьированию типов рассказываемых историй разрушается за счет того, что, в зависимости от их желания в данный момент, им разрешают рассказывать ту же самую или другую историю (Winter & Stewart, 1977). В этих условиях стабильность оценок силы мотива, полученных на основании расшифровки ассоциативного мышления, удовлетворительная. Теперь, когда в доказательстве надежности этих измерений достигнут значительный прогресс, изучение других мотивационных систем должно пойти значительно быстрее.
Тем не менее на ассоциативные измерения силы мотива оказывают заметное влияние ситуационные факторы, сдерживающие спонтанность, с которой человек думает и пишет. Если испытуемые ощущают угрозу или тревожность, их мыслительные процессы утрачивают спонтанность, и полученные на основе этих процессов оценки мотива перестают быть валидными. Ланди разработал метод обсчета историй, который учитывает степень их спонтанности, что дает исследователю возможность определить, валидны ли оценки мотива, сделанные на их основе (см. главу 6; Lundy, 1981а).
Накопленные знания о трех важных системах человеческих мотивов
Расширение представлений о том, что такое мотивы и как их можно измерять, привело к значительному прогрессу в аккумулировании знаний о трех важных мотивационных системах, управляющих поведением человека. Исторически первым мотивом, подвергнутым всестороннему изучению, был мотив достижения, или потребность в достижениях.
По мере того как шло время, стало очевидно, что правильнее называть этот мотив мотивом эффективности, потому что он отражает периодически повторяющуюся заботу о том, чтобы делать что-либо лучше. «Делание чего-либо лучше» предполагает некий стандарт сравнения, внутренний или внешний, и, возможно, лучше всего понимается в терминах эффективности или отношения затраты — результат. Делать лучше, или усовершенствовать свое умение, означает получение тех же самых результатов ценой меньших усилий, получение более высоких результатов за счет тех же самых действий или — наилучший вариант — получение более высоких результатов ценой меньших усилий. Таким образом, люди с ярко выраженной потребностью в достижениях отдают предпочтение ситуациям, в которых есть возможность для совершенствования подобного рода. Их не привлекают ситуации, в которых нет возможности для совершенствования, и в таких случаях они не работают усерднее (речь идет о ситуациях, связанных с выполнением слишком сложных или слишком простых заданий либо с предоставлением внешнего вознаграждения — денег или признания). Чтобы знать, лучше ли они работают, люди с ярко выраженной потребностью в достижениях предпочитают ситуации, предоставляющие им возможность чувствовать персональную ответственность за результат и обеспечивающие их информацией о том, насколько хорошо они работают, т. е. обратной связью.
Особенно важным оказалось осознание того, что люди с подобными характеристиками становятся успешными предпринимателями, а также демонстрация того, что успешным предпринимателям действительно присуща более высокая потребность в достижениях. Это, в свою очередь, привело к расширению исследований, связывающих ярко выраженную потребность в достижениях индивидов и государств с ростом предпринимательской активности и с более высокими темпами экономического роста. Оказалось, что мотив достижения сыграл основную роль в экономическом подъеме и падении древних и современных цивилизаций. Действительно, раз эффективная предпринимательская деятельность является ключевым элементом экономического успеха индивидов и государств, предположение о том, что мотив достижения имеет самое непосредственное отношение либо к богатству и к бедности, либо к стандартам жизни, приносящим людям радость, не кажется слишком смелым.
Результаты ранних исследований свидетельствуют о том, что высокая потребность в достижениях могла быть воспитана в детстве родителями, которые устанавливают для своих детей достаточно высокие планки. Зачастую это происходило потому, что родители принадлежали к числу реформаторов, убежденных в превосходстве их представлений или действий над традиционными. С этих позиций можно объяснить более высокие уровни потребности в достижениях, присущие некоторым национальным меньшинствам, протестантам на заре Реформации или некоторым странам, с которых началась коммунистическая реформация (см. главу 11). Исследования, проведенные в недавнее время, позволяют говорить о том, что высокие требования, предъявляемые родителями к контролю за выполнением детьми таких естественных функций, как еда и соблюдение правил личной гигиены, связаны с более высокой потребностью в достижениях во взрослом состоянии. Эти результаты имеют большое теоретическое значение, поскольку они подтверждают представление о том, что мотивационные заинтересованности могут быть сформированы в очень раннем возрасте, прежде, чем у детей сформируются самосознание или когнитивная способность оценивать собственное поведение. Это помогает также объяснить, почему осознанные ценности, которые формируются в значительно более зрелом возрасте, по завершении когнитивного развития могут весьма сильно отличаться от мотивационных заинтересованностей, основанных на очень раннем аффективном научении.
Потребность во власти в том виде, как она закодирована в ассоциативном мышлении, представляет собой периодически возникающую заботу об оказании влияния на людей, а также, возможно, и на положение дел. Последнее обстоятельство не было изучено достаточно тщательно, хотя "Макадамc показал, что экстремальные переживания, связанные с сильными физическими или психологическими эмоциями, лучше запоминаются людьми с ярко выраженной потребностью во власти (McAdams, 1982а). Высокая потребность во власти ассоциируется со многими соревновательными и чрезмерно настойчивыми действиями и с заинтересованностью в достижении и сохранении престижа и репутации.
Однако, поскольку общество внимательно следит за соревновательными и особенно за агрессивными действиями ввиду их потенциально разрушительного воздействия, последствия мотива власти значительно зависят от того, что именно индивид считает приемлемым поведением. Так, большую роль играет половая принадлежность. Поведенческие проявления высокой потребности во власти у мужчин и женщин различны. Мотив власти приводит к тому, что в поведении мужчин соревновательность и агрессивность проявляются более открыто, чем в поведении женщин; он также чаще проявляется в стремлении мужчин к накоплению ресурсов, играющих роль средства оказания влияния в первую очередь на женщин, жизнь которых базируется на обычаях, а не на мужчин. Имеет значение и социальное положение. Мужчины с ярко выраженной потребностью во власти, принадлежащие к низшему классу, склонны более открыто проявлять свою агрессивность, чем мужчины из среднего класса с аналогичным уровнем потребности во власти. В какую сторону «направлен драйв власти», зависит также и от уровня зрелости индивида. Люди с ярко выраженной потребностью во власти, находящиеся на стадии «перорального приема внутрь» (стадия I), склонны больше читать литературу, ориентированную на власть; люди, находящиеся на стадии автономии или самоконтроля (стадия II), склонны больше сдерживать свой гнев; если же они находятся на агрессивной стадии (стадия III), они проявляют свой гнев более открыто в агрессивных и соревновательных действиях; если же они находятся на стадии взаимной зависимости (стадия IV), они склонны больше делиться секретами со своими близкими и занимать руководящие посты в организациях волонтеров.
Прочитав написанное выше, кто-то может подумать, что мотив власти — это некое чудовище, многоголовая гидра, которая, в зависимости от других переменных, способна демонстрировать разные лица. Иногда этот мотив приводит к господству, как происходит на стадии III с самоуверенными людьми, а иногда — к покорности, как бывает на стадии I с людьми, стремящимися обрести власть и следующими за лидерами, от которых они набираются сил.
Нигде эта изменчивость не проявляется столь очевидно, как в тех случаях, когда ярко выраженная потребность во власти сочетается с высокой или низкой степенью внутреннего торможения. Если у мужчин ярко выражена потребность во власти и невысокий уровень торможения, они склонны думать в терминах личного господства над другими. Они злоупотребляют спиртным. Они — донжуаны, стремящиеся соблазнить как можно больше женщин. Они лгут, хитрят и предают. Они социально безответственны. Короче говоря, в них есть нечто дьявольское. Напротив, в мужчинах с ярко выраженной потребностью во власти и с высоким уровнем торможения есть нечто божественное. Они заботятся о том, чтобы проявлять свою власть от имени других; они реже идут на поводу у своих желаний и реже страдают от таких пороков, как пьянство; они занимают руководящие посты в волонтерских организациях, верят в централизованную власть, упорный труд, самопожертвование и милосердие. Иными словами, они — сознательные граждане. Они становятся хорошими мужьями и успешными менеджерами в организациях, занимающихся бизнесом, особенно если у них также низкая потребность в аффилиации. Люди с подобным мотивационным профилем (высокая потребность во власти, выраженная более ярко, чем потребность в аффилиации, в сочетании с ярко выраженным внутренним торможением), который иногда называют синдромом мотива имперской власти или синдромом мотива лидерства, склонны становиться создателями империй, а страны, которые, судя по популярной литературе, имеют аналогичный профиль, тоже имеют тенденцию становиться империями: они собирают большую часть своего огромного национального дохода в виде налогов, тратят большую его часть на военные нужды и — по крайней мере, это справедливо в отношении США — склонны чаще развязывать войны. Точно так же как в основе экономического роста, судя по всему, лежит мотив достижений, за эффективным управлением людьми, которое способно привести к организационному успеху таких великих цивилизаций, как Древняя Римская империя, стоит мотив власти, если он обуздан.
Основная слабость людей с синдромом мотива лидерства заключается в том, что, оказавшись в состоянии стресса или фрустрации, они особенно подвержены недугам. В подобных условиях у них чаще развивается гипертония и они чаще становятся жертвами болезней, являющихся следствием ослабления иммунной системы организма, поскольку торможение ярко выраженного мотива власти в сочетании с незначительным интересом к аффилиации, судя по всему, приводит к гормональным изменениям, следствием которых становится разрушение лимфоцитов, ответственных за иммунитет человека.
Меньше известно об источниках мотива власти в обществе и у детей, но то, что известно, повторяет паттерн, выявленный для мотива достижений, а это позволяет предположить, что многое зависит от родительского воспитания. Родители, утратившие свое влияние и пережившие репрессии, как, например, евреи в нацистской Германии или безработные мужчины — афроамериканцы в США, возможно, в качестве возмездия склонны воспитывать в своих детях сильный мотив власти. Возможно, они также и более терпимы к их властным проявлениям. Одно не вызывающее сомнений свидетельство, которое у нас есть, заключается в том, что дети родителей, потворствовавших проявлениям их сексуальности и агрессивности в раннем детстве, во взрослом состоянии имеют более ярко выраженный мотив власти. Справедливо также и то, что у еврейских детей, родители которых подверглись гонениям в Германии, мотив власти был выражен более ярко, чем у еврейских детей, родители которых покинули Германию и избежали серьезных репрессий. Известно также и то, что родители, подвергшиеся жестокому притеснению и пережившие тяжелый стресс, чтобы обеспечить выживание, более энергично настаивают на утверждении еврейской идентичности (самоидентификации). Это позволяет сделать вывод о том, что они были также более терпимыми к ранним проявлениям напористости (самоуверенности) своих детей.
О мотиве аффилиации известно еще меньше, чем о мотивах достижений и власти. Можно говорить о текущей (периодически повторяющейся) заинтересованности в целевом состоянии быть с другим человеком, но неясно, что является естественным стимулом этого целевого состояния. Является ли любовь или желание быть с другими людьми непосредственным следствием удовлетворения, которое приносят сексуальные контакты, как полагали Фрейд и Платон, или они связаны с «хорошими предчувствиями», которые, по мнению Кондона (Condon), характеризуют гармоничные отношения двух человек? (см. главу 9). Коли на то пошло, можно ли считать, что сексуальный мотив и мотив аффилиации полностью связаны? Никто не может ответить на этот вопрос с уверенностью, потому что разработать метод измерения силы сексуального мотива за счет возбуждения и кодирования изменений фантазии обычным способом оказалось очень трудным делом. Причина заключается в том, что возбуждение (тревожность), как открыл много лет тому назад Фрейд, торможение или какой-то иной фактор блокируют прямое выражение сексуальных мыслей, возникающих вслед за сексуальным возбуждением. Были предприняты некоторые экспериментальные попытки создать непрямой, или символический, метод измерения силы сексуального мотива, но они требуют дальнейшей серьезной доработки.
Были созданы и изучены кодировочные системы для двух аффилиативных мотивов. Оценка одного из них, потребности в аффилиации, в какой-то мере связана с боязнью быть отвергнутым и с более активными усилиями, направленными на то, чтобы быть с людьми, как если бы тот, кто испытывает этот страх, оставался один. Второй мотив, мотив близости, отражает не столько «делание», сколько «состояние». Индивиды, у которых этот мотив выражен ярко, получают удовольствие от близких отношений с другими людьми, их воспринимают как естественных, сердечных, искренних, благодарных и любящих людей. Они заинтересованы в создании и в поддержании сердечных межличностных отношений, но в отсутствие других они не испытывают беспокойства. Напротив, индивиды с ярко выраженной потребностью в аффилиации, имея в известной мере такой же интерес к межличностным отношениям, чаще волнуются по поводу того, любят их или нет, и поэтому зачастую они не очень популярны.
Мотивы аффилиации принципиально важны для психического и физического здоровья и для ощущения полноты жизни, о чем Платон писал много веков тому назад. Мужчины — студенты колледжа с ярко выраженным мотивом близости были признаны психиатром, который регулярно интервьюировал их в течение нескольких лет, ничего не зная о результатах оценки их уровня мотива, были более счастливыми и лучше приспособившимися к жизни. Известны результаты нескольких исследований, свидетельствующие о том, что ярко выраженный мотив аффилиации или мотив близости, особенно если он сочетается с низким уровнем торможения, ассоциируется с более сильной иммунной системой (см. главу 9). Причина этой взаимосвязи неизвестна, хотя предполагают, что речь идет о снижении содержания в крови гормона стресса, который нарушает процесс образования лимфоцитов. Как бы там ни было, эти данные в том виде, в каком они существуют, подтверждают народную мудрость, что любить полезно для здоровья.
Мало известно о возникновении мотивов аффилиации в обществе или у детей. Было проведено всестороннее исследование, однако не удалось выявить значимой и стабильной зависимости между уровнями мотивов аффилиации взрослых и действиями их родителей в детстве. Возможно, причина заключается в том, что исследователи сосредоточились преимущественно на том, что родители делали, а не на отношениях между родителями и детьми, которые могли иметь большее значение для формирования у последних мотива аффилиации. Разумеется, эта проблема настоятельно требует дальнейшего изучения с использованием современных методов кодирования отношений родителей и детей.
Понимание того, как мотивы, сочетаясь с другими характеристиками, определяют поступки
Психологи всегда проявляли большой и неизменный интерес к созданию теорий или моделей, позволяющих прогнозировать выбор или тенденции поведения (действий). В последние годы едва ли не все они согласились с тем, что сила мотива является одним из детерминантов выбора. Значительный шаг вперед был сделан Аткинсоном, когда, основываясь на ранних работах Левина и Халла, он предположил, что тенденция к достижению определяется силой мотива (Ms), вероятностью успеха (Ps) и валентностной вознаграждающей ценности успеха (Is). В дальнейшем он пришел к выводу, что вознаграждающая ценность успеха прямо пропорциональна трудности или обратно пропорциональна вероятности успеха (1 — Ps) и что произведение трех детерминантов лучше всего прогнозирует тенденцию к достижению. Эта модель доказала свою исключительную полезность при прогнозировании уровня трудности работы, предпочитаемого людьми, как функции силы их потребности в достижениях, вероятности успеха и вознаграждающей ценности успеха, определяемой как (1 — Ps). Впоследствии психологи потратили немало времени на то, чтобы прояснить и расширить смысл этой модели. Сам Аткинсон в соавторстве с Бёрчем (Atkinson & Birch, 1978) разработал более абстрактные определения переменных в этой модели и их взаимосвязи, благодаря чему при компьютерном моделировании стало возможным делать вывод о том, какого поведения следует ожидать при тех или иных обстоятельствах.
Другие психологи работали над уточнением смысла оригинальной модели. Первый шаг заключался в том, что представлялось желательным не использовать термин мотивация (как это делал Аткинсон) для описания импульса или тенденции действовать, которые являются продуктом всех детерминантов действия, поскольку необходимость думать о таких детерминантах импульса к действию, как когниция и навыки, как о мотивационных по своей природе, сбивает с толку. Далее. Необходимо различать мотив как диспозицию (предрасположенность) и возбуждение мотива в определенное время и в определенном месте, которое лучше всего представлять себе как состояние мотивации. Но если термин мотивация используется для описания возбужденного мотива, он не может быть применен и для описания результата всех детерминантов действия. Вследствие использования термина мотивация в этих двух разных значениях в интерпретации результатов экспериментов возникла большая путаница.
Значение термина вероятность успеха в этой модели тоже было существенно расширено. Он описывает и воспринимаемую вероятность успеха при выполнении задания, и продемонстрированный при этом навык, который в действительности влияет на вероятность успеха. Он относится к общему уровню уверенности индивида в себе или к ощущению собственной эффективности, а также к уверенности, которую индивид чувствует по отношению к данному конкретному заданию. Он включает ощущение того, есть ли у индивида добровольный выбор делать что-либо и имеет ли он контроль над ситуацией или нет. Много исследований было посвящено каузальным объяснениям успеха или неудачи, которые либо усиливают, либо уменьшают воспринимаемую вероятность успеха. Например, если люди приписали неудачу недостатку усилий, то есть вероятность, что во время следующего испытания они будут оценивать воспринимаемую вероятность успеха выше, чем если они приписали ее недостатку способностей. Все эти переменные вносят свой вклад в воспринимаемую вероятность успеха, которая является важным детерминантом импульса к действию.
Что же касается валентности (incentive value) в этой модели, то внимание переключилось с трудности, как единственного или главного детерминанта результата, на другие ценности, влияющие на импульс действовать в разных направлениях. Соображения о значимости действия, а также о том, нужно ли достигать последующих целей, вносят свой важный вклад в его валентность. Другие ценности, относящиеся к тому, насколько действие приемлемо для пола индивида, его возраста или культуры, также влияют на силу, заставляющую делать выбор между разными способами выполнения действия. Например, очевидно, что валентность работы в группе значительно выше для аборигенов Гавайских островов, чем для других граждан США. Необходима значительно более системная классификация ценностей, влияющих на результат, который получен с помощью разных уравнений, предложенных для прогнозирования того или иного поведения на основании мотивов, вероятности успеха и валентности. В настоящее время психологи значительно ограничили свои усилия, направленные на то, чтобы показать: различные ценности в сочетании с разными мотивами и с разной вероятностью успеха могут привести к разным поведенческим результатам.
И последнее. Эта модель остро нуждалась в эмпирическом тестировании вне сферы достижений и в связи с мотивами и результатами, отличными от тенденции подхода к заданиям различной степени сложности. В главе 13 мы показали, что модель оказалась весьма полезной для прогнозирования успешного выполнения лабораторного задания, а также частоты, с которой, как оказалось, студенты колледжа общаются с другим человеком. В обоих случаях сила мотива (представленная либо оценками потребности в достижениях, либо оценками потребности в аффилиации) прогнозировала результат в отличие от валентности, приписываемой достижению или аффилиации. И в обоих случаях произведение уровней мотива и навыка (реального или воспринимаемого социального навыка) прогнозировало результаты действия несравненно лучше, чем какая-либо переменная сама по себе. Навык способствует более высокому, нежели средний уровень, исполнению задания только тогда, когда уровень мотивации индивида исключительно высок. Напротив, умножение силы возбужденного мотива (потребности в достижениях) на валентность, приписываемую достижениям (валентность достижения — v Achievement), улучшает исполнение задания, в то время как умножение потребности в аффилиации на валентность, приписываемую аффилиации, не увеличивает частоту, с которой студенты колледжа совершают аффилиатив-ные акты. Чем обусловлено это различие? При каких условиях произведение силы мотива и валентности увеличивает вероятность ответной реакции, а при каких условиях — нет? Чтобы протестировать возможность широкого применения модели множественных детерминантов импульса к действию, необходимо продолжить мультивариативные исследования такого типа.
Эти предварительные исследования позволяют сделать следующие выводы:
1) судя по всему, три переменные действительно наилучшим образом прогнозируют тенденцию к действию, если они перемножаются, как того требует эта модель;
2) мотивационные диспозиции являются наилучшими прогностическими параметрами оперантных или спонтанных действий, тогда как валентности лучше всего прогнозируют когнитивный выбор, и
3) более верный прогноз оперантных результатов возможен при условии, что во внимание принимаются конкурирующие мотивационные диспозиции.
Эти выводы имеют большое значение для дальнейших исследований в области мотивации, ибо психологам нужно проверить предположение о том, что детерминанты действия перемножаются друг с другом вне области выбора заданий разной степени сложности.
Кроме того, психологи не всегда проводили грань между попытками предсказать выбор, основанный на когниции, и оперантными действиями. И хотя Аткинсон настаивал на теоретической важности принятия во внимание отношений мотивов (Atkinson, 1980), сам он никогда не делал этого в эмпирическом исследовании, для того чтобы проверить, не способствует ли это более точному прогнозированию результатов. На самом же деле, если отношение потребности в аффилиации к другим мотивам, присущим индивиду, объединяется с воспринимаемым социальным навыком и валентностью, приписываемой аффилиации и их взаимодействиям, более 75 % всех случаев общения студентов друг с другом в случайные моменты времени могут быть объяснены тремя прогностическими параметрами. Остающиеся 25 % случаев, судя по всему, преимущественно объясняются средовыми факторами, которые делают общение невозможным. Подобный результат может быть случайностью, поскольку он наводит на мысль о значительно большей прогнозируемости человеческого поведения, чем принято думать, но он подчеркивает важность дальнейших мультивариативных исследований, если мы серьезно заинтересованы в выявлении причин изменчивости человеческого поведения. Психологи уже затратили слишком много энергии, изучая не более одной переменной зараз.
Эти исследования свидетельствуют также и о том, что в то время как на ценности, разделяемые людьми, могут оказывать небольшое влияние на диспозицию мотивов, по существу они являются такими же независимыми детерминантами результатов действия, как и вероятность успеха. Результаты измерений ценностей и мотивов не коррелируют тесно между собой и прогнозируют разные результаты действия сами по себе или в комбинации с другими переменными.
Некоторые аспекты, требующие дальнейшего изучения
В то время как в нашем понимании человеческой мотивации произошел некоторый теоретический и фактический прогресс, значительно больше нам еще лишь предстоит узнать. Говоря о вехах в истории изучения разных аспектов мотивации, мы в результате наблюдений часто приходили к выводу о том, что нам нужно знать о них больше. Разумеется, в будущем будут уточнены и определения мотивов, и способы их количественной оценки, а также будет внесена ясность в наше понимание влияния мотивов на поведение, но полезно также привлечь внимание к основным пробелам в наших знаниях и поразмышлять о том, что должно привлечь повышенное внимание психологов будущего. Во что прежде всего необходимо внести ясность?
Исходя из теоретических и эмпирических данных, мы многократно говорили о том, что мотивы основаны на природных стимулах, специфических для людей как представителей определенного биологического вида, которые даны от рождения или по-разному «возбуждают» человека, о чем свидетельствует ограниченное число типов эмоций. Однако свидетельства в пользу такого утверждения не столь однозначны или неопровержимы, как следовало бы. В них немало случайного или опосредованного, основанного на умозаключениях, сделанных на основании таких разных феноменов, как овладение языком в детстве, действия, приносящие удовлетворение и вызывающие у младенцев улыбки, универсальность некоторых человеческих эмоций и вовлеченность в эмоции и мотивацию более древних участков мозга (см. главы 4 и 5).
Более того, в некоторых случаях мы имеем прямые свидетельства в пользу вовлеченности врожденной биологии (безусловных рефлексов) в мотивационную систему. Сказанное справедливо в отношении мотива голода, когда возбуждение гипоталамуса происходит непосредственно в ответ на снижение содержания сахара в крови при виде аппетитной пищи или при вдыхании ее аромата. В равной мере оно также справедливо и в отношении сексуального мотива: выработка половых гормонов в период полового созревания недвусмысленно свидетельствует о биологической основе аффективного возбуждения под воздействием сексуальных стимулов, что делает связанное с ним научение более сильным и более сущностным, чем оно было бы, если бы имело чисто когнитивную базу. Появились также и самые первые указания на то, что, как отмечалось в главе 8, гормональная система катехоламина, в частности мозговой цикл норадреналина (превращение норадреналина в мозге), является тем биологическим субстратом, который вызывает аффект, связанный с сильным влиянием или со стимулом власти.
В свидетельствах такого рода самым волнующим является то, что они позволяют говорить об исключительной избирательности биологических аспектов разных мотивационных систем. Едва ли не все авторы ранних теорий мотивации говорили о некоем физиологическом, или корковом, возбуждении, но представляли его в самом общем виде. Следовательно, они считали, что драйв — будь то напряжение или тревожность — приводит к общему психофизиологическому возбуждению, и разные эмоции, как им казалось, имеют более или менее одинаковые физиологические последствия. Однако современные, более чувствительные методы биологического анализа позволили представить доказательства того, что влияние разных мотивационных или эмоциональных состояний на гормональную систему может быть совершенно разным.
Таким образом, вполне может оказаться, что каждая из основных мотивационных систем базируется на своем собственном природном стимуле (побуждении), о чем свидетельствуют совершенно разные гормональные эффекты каждого природного стимула (побуждения).
Ясно, что нужен более совершенный способ определения, какие природные стимулы существуют для людей, как они вызывают разные аффективные возбуждения, представленные разными профилями выделения гомонов, и как конкретные типы аффективного возбуждения образуют базу для развития основных мотивационных систем через когнитивное развитие и ассоциативное научение. Для понимания природы человеческих мотивов изучение этих взаимосвязей — проблема исключительной важности, и ее решение потребует недюжинного мастерства.
Прогресс в понимании мотивов достижений, власти, аффилиации и избегания весьма значителен, но он неизбежно поднимает ряд вопросов. Почему изучались именно эти, а не другие мотивы? Являются ли эти мотивы самыми важными? Какие еще мотивы необходимо изучить? Ни на один из этих вопросов нельзя дать определенного ответа.
Изучение мотива достижений началось благодаря исторической случайности: в то время психологи имели некоторый опыт в оказании влияния на деятельность с помощью того, что они тогда называли инструкциями, вовлекающими эго. Вскоре стало ясно, что эти инструкции ставили перед испытуемыми более высокие цели и вызывали изменения в ассоциативном мышлении, которое и было названо мотивацией достижений.
Тем не менее если бы кто-либо захотел закодировать все мысли, которые были в тот момент у всех людей на земле, или те мысли, которые у них появились со временем, то частота появления мыслей, связанных с достижениями, определенно была бы ниже частоты появления мыслей, связанных с властью или с аффилиацией. Эмпирическое свидетельство в пользу этого вывода получено на основании обсчетов сотен страниц художественных произведений, детских книг для чтения и церковных гимнов, относящихся к разным периодам истории США (McClelland, 1975).
Самыми распространенными были мысли, связанные с властью, следом за ними шли мысли, связанные с аффилиацией; мысли, связанные с достижениями, были наименее популярны. Если посмотреть на эту проблему с другой стороны и закодировать образы в великих легендах или в таких священных текстах, как Бхагавадгита[19] или Библия, то окажется, что более всего в них говорится о власти и о любви. Заботы о достижениях играют незначительную роль. Это не значит, что заботы о достижениях не важны, ведь они представляются ключевым фактором технологического и экономического прогресса, тем не менее для большинство людей они чаще менее интересны, чем заботы о власти или аффилиации.
Что можно сказать о других мотивах? Есть целый ряд мотивов, которые буквально «взывают» об изучении: потребность кормить других или быть накормленным, любопытство или просто потребность поддерживать устойчивость и избегать диссонанса. В последнем случае психологи идентифицировали то, что представляется сильным природным стимулом, но не разработали способ определения индивидуальных различий силы мотива, основанный на этом стимуле.
Нет недостатка в мотивах, требующих изучения. Изучать их с помощью методов, описанных в данной книге, людям мешали лишь недавно преодоленные сомнения в надежности количественных методов, усилия, необходимые для создания системы оценки мотива с помощью возбуждения в процессе экспериментов, которая в дальнейшем должна быть поведенчески валидизирована, а также тренинг и время, необходимые для достижения надежного кодирования ассоциативного мышления, которые значительно превосходят минимальные усилия, затрачиваемые при оценке ответов на вопросы анкет, мгновенно кодируемые машиной. Тем не менее огромные затраты времени и усилий, без которых невозможно создание систем кодирования ассоциативного мышления, представляются оправданными, если вспомнить о большей теоретической и практической ценности количественных оценок силы мотива, полученных таким образом.
Поразительно, но достоинством количественной оценки мотивационных систем с помощью кодирования мышления оказалось то, что использование тех же самых кодов в отношении популярной литературы (т. е. мыслей, «произведенных» обществом), судя по всему, позволяет определить мотивационные уровни разных культур или народов. Хотя опросники и другие тесты не могут быть использованы для измерения силы мотивов индивидов, живших задолго до нас, культуры, к которым они принадлежали, оставили песни, предания, легенды, литературные документы и даже рисунки на вазах, которые могут быть обсчитаны и уже обсчитаны для мотивационных систем точно так же, как обсчитываются материалы, относящиеся к нашим современникам. Удивительно, но народы, обсчет исторических документов которых свидетельствует о высоком уровне какого-либо мотива, ведут себя точно так же, как индивиды, обсчет досье которых свидетельствует о высоком уровне того же самого мотива. Поразительные параллели! Индивиды, чьи истории оцениваются высоко с точки зрения мотива достижений, демонстрируют качества успешных предпринимателей, и предприятия малого бизнеса, возглавляемые людьми с более ярко выраженной потребностью в достижениях, растут быстрее. Высокий уровень потребности в достижениях в устном творчестве культур, не имевших своей письменности, свидетельствует о присутствии в этих культурах большего числа предпринимателей, чем в культурах, для сказок которых характерен более низкий уровень потребности в достижениях. Более того, народы, у которых уровень потребности в достижениях, определенный по детской литературе, выше, демонстрируют тенденцию к более быстрому экономическому росту. В некоторых странах после исторических периодов, когда уровень потребности в достижениях в популярной литературе был высок, скорость экономического роста возрастала заметнее, чем после исторических периодов, когда уровень потребности в достижениях в популярной литературе был низким.
Мужчины, которые пишут истории, свидетельствующие о ярко выраженной потребности во власти и низком торможении активности, склонны к злоупотреблению спиртным. Пьянство также более распространено в тех культурах, народные сказки которых высоко оцениваются с точки зрения потребности во власти и невысоко — с точки зрения торможения активности. Индивиды, которым присущи ярко выраженные потребности во власти и в торможении активности, становятся хорошими менеджерами крупных многопрофильных организаций, а страны с таким же мотивационным паттерном демонстрируют признаки лучшей организации в разных сферах. Люди с ярко выраженной потребностью в аффилиации любят людей и физически чувствуют себя лучше. Страны с ярко выраженной потребностью в аффилиации демонстрируют большее уважение к правам граждан, а их данные о состоянии здоровья населения свидетельствуют о меньшей подверженности последнего некоторым физическим недугам.
Каков смысл этих параллелей? Можно ли говорить о коллективном разуме, имеющем мотивационные характеристики, аналогичные тем, которые имеет индивид? Или оценки уровней национальных мотивов, полученные на основании литературных произведений, являются полезным приближением к средним мотивационным уровням, которые были бы получены на основании репрезентативных общенациональных опросов индивидов в этих странах? Или ответственность за уровни индивидуальной мотивации в стране каким-то образом зависит от идейного содержания популярной литературы? Все это вопросы, требующие дальнейших исследований.
Важно то, что метод количественной оценки силы индивидуального мотива применим к продуктам коллективного творчества и поэтому делает возможным проведение различных исторических и перекрестных исследований влияния уровней мотивационной идеологии на поведение страны или групп людей внутри нее. Разные сегменты общества читают разную литературу, что дает возможность, закодировав популярную в каждом сегменте литературу, оценить мотивационные уровни последних. Например, будут ли уровни мотивации, которые были определены по мужским и женским журналам в 1957 и в 1976 гг., параллельны средним уровням силы мотива среди мужчин и женщин, определенным в то же самое время на основании обсчета индивидуальных протоколов, полученных в результате общенационального опроса общественного мнения? Прогнозирует ли мотивационное содержание песен, популярных у разных поколений американцев, на что представители данного поколения станут тратить свои деньги, сколько в среднем детей у них будет или насколько они будут подвержены тем или иным болезням? Возможности подобного анализа представляются едва ли не беспредельными. Благодаря психологии историки и социологи получили новый инструмент, позволяющий количественно оценить мотивационные уровни в далеком прошлом или в разных сегментах современного общества, который может быть использован для интерпретации происходящего в стране во многом точно так же, как социологи использовали для объяснения социального развития экономическую статистику, когда она стала доступной им.
Мотивы есть результат научения, хотя они и основаны на природных стимулах, имеющих врожденный компонент. Если это так, то какое обучение или научение способствует их развитию? Некоторые свидетельства указывают на важность повышенного внимания к определенного рода действиям ребенка в раннем детстве или, как в случае с мотивацией достижений, в более старшем возрасте. В этом случае развитие мотива достижений облегчается, если родители ставят перед ребенком определенные цели, устанавливая для него достаточно высокую планку, а отец не слишком пристально следит за его усилиями, направленными на их достижение.
Такая точка зрения поднимает два следующих вопроса. Если родители на самом деле развивают мотивы или бессознательно обучают им собственным примером, почему одни родители ведут себя именно так, а другие — нет? На этот вопрос ни в коем случае нельзя дать однозначный ответ, но создается впечатление, что он включает специфический опыт, приобретенный родителями в качестве представителей национального меньшинства или реформаторов и вооруживший их такой идеологией, которая заставляет уделять одному аспекту воспитания ребенка более пристальное внимание, чем другим. Однако эта связь тем не менее не очевидна и не проста. Родители могут настаивать на том, чтобы с самого раннего возраста ребенок хорошо выполнял все задания, потому что хотят, чтобы у него был мотив достижений, но это не значит, что, став взрослым, этот ребенок автоматически будет иметь ярко выраженную потребность в достижениях. Может показаться, что обучение ребенка важным бытовым действиям не имеет никакого отношения к достижениям и включает прием пищи по часам и жесткие требования к соблюдению правил личной гигиены. Если это так, если развитие мотива зависит от таких случайностей, как приверженность отца реформистской идеологии или недоступность памперсов, что делает суровое обучение определенным правилам более желательным, зачем полагаться на волю случая? Почему не обучать мотивам напрямую? И можно ли научить мотивам?
Теме мотивации в процессе обучения придавалось большое значение. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что в большинстве случаев немецкие психологи обращали основное внимание на когнитивные аспекты мотивации достижений, учили студентов ставить перед собой достижимые цели и приписывать неудачи отсутствию усилий, с тем чтобы сформировать у них уверенность в себе или ту переменную в уравнении, прогнозирующем результаты действий, которая отражает воспринимаемую вероятность успеха. Они не включали количественную оценку потребности в достижениях с помощью ассоциативного мышления в качестве компонента обучения. Отчасти это объясняется их желанием зарезервировать такую возможность, чтобы определить, действительно ли увеличилась сила мотива, а отчасти — тем, что в классной комнате когнитивные аспекты изменения поведения прививаются легче. Вообще они обнаружили существенные изменения тех когнитивных переменных, на которые они старались повлиять, а иногда им удавалось добиться и усиления мотива достижения. Однако долгосрочные эффекты мотивационного тренинга учащихся редко были значительными, и исследователи объясняли это тем, что школа не предоставляет возможностей для надлежащей тренировки мотива достижений.
Другое возможное объяснение этого результата заключается в том, что, сосредоточившись на когнитивных аспектах, немецкие психологи воздействовали на зависевшее от ситуаций, или респондентское, поведение, в то время как если бы они обратили больше внимания на изменение самого мотива, они могли бы повлиять на спонтанное, не зависящее от ситуаций, или оперантное, поведение, что в конечном итоге могло бы более заметно изменить успеваемость. Проще говоря, если мы хотим, чтобы усвоенное поведение сказалось на улучшении успеваемости, необходимо, чтобы учитель предоставлял учащимся, которые научились ставить перед собой достижимые цели, возможность делать выбор в пользу именно таких целей. Но поскольку учителя не делают этого регулярно, умение ставить достижимые цели практически может не оказывать никакого влияния. Напротив, если учащиеся обучены «самобытному мышлению», они умеют спонтанно думать о достижимых целях и ставить их перед собой без предоставления учителем специальных возможностей. Свидетельства в пользу такого предположения ни в коем случае нельзя считать бесспорными, ибо по большей части мотивационный тренинг как в США, так и в Германии в том, что касалось улучшения академической успеваемости, оказался безуспешным. Эта проблема настоятельно требует дальнейших исследований.
Американские психологи в большинстве случаев начинали мотивационный тренинг с того, что обучали системам обсчета различных мотивов участников, чтобы они научились думать надлежащим образом. Их также обучали и когнитивным ценностным аспектам последовательности мотивация — действие. В том, что касается повышения предпринимательской активности, тренинги мотивации достижений оказались успешными для представителей малого бизнеса в разных странах мира и для американских бизнесменов, принадлежащих к национальным меньшинствам. Судя по всему, усиление мотивации достижений объясняется сдвигом от боязни неудачи к надежде на успех, что является одним из аспектов мотивации достижений, а также усилением других детерминантов результата действия, а именно воспринимаемой вероятности успеха и ценностью усовершенствованного бизнеса. Тренинг мотивации достижений иногда положительно сказывался на академической успеваемости, а иногда — нет, не исключено, что это происходит потому, что школа, как утверждали немецкие психологи, не предоставляет возможностей использовать мотив достижений на практике, или потому, что хорошая успеваемость в школе более тесно связана с мотивом власти, чем с мотивом достижения. Наиболее успешным типом мотивационного тренинга, направленного на улучшение академической успеваемости, является тренинг самобытности, разработанный Дечармсом (deCharms, 1976) и содержащий элемент тренинга мотивации власти.
Тренинг мотивации власти также продемонстрировал некий предварительный успех в изменении индивидов, в деятельности которых мотив власти играет ключевую роль. Поскольку ярко выраженная потребность во власти и низкое торможение ассоциируются у мужчин с тяжелой формой алкоголизма, было высказано предположение, что тренинг, акцентирующий торможение или социализацию мотива власти, поможет мужчинам-алкоголикам избавиться от этого порока. Это предположение полностью оправдалось. А поскольку люди с ярко выраженными потребностью во власти и торможением активности становятся хорошими менеджерами, можно было ожидать, что мотивационный тренинг, направленный именно на этот мотивационный синдром, должен улучшить менеджерскую активность. И это предположение тоже оправдалось. Однако такие результаты носят предварительный характер, и потребность в дальнейших исследованиях весьма велика.
Ситуация такова, что, несмотря на огромные усилия и опыт, мы до сих пор не знаем, преуспели ли психологи в том, что касается развития мотивов, хотя то, что они изменили поведение, не вызывает сомнений. Нам также точно не известно, как легче всего развить мотивы; возможно, это связано с тем, что мы до сих пор не имеем ясного представления о том, как естественным образом формируются мотивы в процессе роста ребенка. Ощущается острая потребность в проведении дальнейшего изучения этой проблемы.
Связь прогресса психологической науки и ее роли в обществе
Психологи, попытавшиеся развивать мотивы, столкнулись с многочисленными трудностями как теоретического, так и практического характера. Их опыт высветил связь прогресса психологии с ролью этой науки в обществе. С теоретической точки зрения, например, давление с целью улучшить академическую успеваемость было временами столь велико, что нельзя было разобрать, развивает ли тренинг мотивы. Или интерес к получению результатов по усовершенствованию поведения отвлек внимание от теоретических аспектов того, какие именно образовательные вводные вызывают изменения. Практика поставила ряд этических вопросов, связанных с тем, допустимо ли пытаться влиять на мотивацию детей, и при определении ответственного за программы мотивационных тренингов возникло некоторое замешательство. Более того, психологи могут быть заинтересованы в разработке таких программ, но у них может не быть ни навыков, необходимых для того, чтобы продолжать проводить подобные тренинги, ни интереса к этому делу. Даже тогда, когда тренинг доказал свою эффективность, нет ясности в том, какие специалисты или организации должны его проводить. Если тренинг мотивации власти и впредь будет оставаться надежным средством реабилитации алкоголиков, кто будет его обеспечивать? В нашем обществе алкоголизм признается болезнью, и лечением алкоголиков обычно занимаются врачи. Но врачи не считают себя ни педагогами, ни инструкторами и редко выражают желание подготовиться к проведению мотивационного тренинга.
Эта проблема особенно остро проявилась в случае мотивационного тренинга предпринимателей, занятых в малом бизнесе, который снова и снова в разных странах демонстрирует свою эффективность не только для самих предпринимателей, но также, что весьма вероятно, и для социальной общности, в которой они работают, и страны, частью которой эта общность является. Несмотря на все эти свидетельства, сегодня нет такого места в мире, где тренинг мотивации достижений предпринимателей проходил бы регулярно. Десятки человек, пройдя соответствующее обучение в государственном и частном секторах, успешно провели курсы во многих странах. Как правило, они продолжают этим заниматься до тех пор, пока специальный грант, предоставленный для проведения исследований, позволяет оплачивать их услуги.
Тренинг приносит очевидную пользу предпринимателям, но совсем не обязательно, чтобы он приносил пользу и тем образовательным учреждениям, которые его проводят, прежде всего потому, что эти тренинги краткосрочны и не входят в их регулярные учебные программы. В результате курсы прерываются. Или тренеры, благодаря своей повышенной ориентации на достижения, начинают продвигаться вверх по служебной лестнице, получают более престижную работу и перестают тренировать. Сами представители малого бизнеса без соответствующей финансовой поддержки не в состоянии оплатить тренинг. Банки или общественные организации, которые должны поддерживать малый бизнес, оказались неспособными обеспечить проведение тренинга: отчасти потому, что не причисляют себя к образовательным учреждениям, а отчасти потому, что просто не считают «психологические интервенции» ни столь интересными и ни столь простыми решениями проблем производства, как экономические изменения, вызываемые инвестициями капитала, снижением налогов, улучшением условий труда или эксплуатацией нового национального ресурса.
Ситуация с мотивационными тренингами — наглядный пример отношений психологической науки и общества. В конечном счете прогресс психологии зависит от того, в какой мере ее ценит и использует общество. Ее не всегда считали достойной сферой приложения научных усилий, и сегодня это мнение сохранилось в большинстве стран мира, исключение составляют лишь несколько стран, в том числе все англоговорящие страны, страны Скандинавии, Голландия, Германия, Япония и Индия. Психологи накопили немало новых знаний, часть которых может быть полезна обществу. Если общество сможет принять и оценить подобный вклад, развитие психологии пойдет еще более быстрыми темпами и она получит финансовую и институциональную поддержку и помощь со стороны частных инвесторов, нужных ей для изучения многих вопросов, которые касаются человеческой мотивации и на которые сегодня еще нет ответов. Потому что, несмотря на некоторый прогресс в количественной оценке ряда человеческих мотивов, а также в понимании их происхождения и влияния на поведение, еще больше предстоит узнать. Научное изучение мотивации человека находится в начале своего пути.