Мотивы избегания
По ряду исторических причин, о которых говорилось в главе 3, изначально психологи-теоретики рассматривали мотивы как усилия, направленные на избегание дискомфорта и ослабление сильной стимуляции вне зависимости от того, что было причиной – голод, жажда, боль, удар электрического тока, конфликт или фрустрация. Эффекты такой сильной стимуляции они легко наблюдали у своих излюбленных испытуемых – лабораторных животных – и полагали, что психоаналитики, работающие с пациентами, подтверждают их представление о том, что снижение тревоги является своего рода мотивом преодоления. С этой точки зрения говорить о разных мотивах избегания не имело смысла: человек просто осваивает разные способы снижения тревоги, настолько же разнообразные, насколько разнообразны изучаемые люди. Так, например, один человек пытается снизить тревогу, жуя жевательную резинку, другой бегает трусцой, третий идет в кино.
Никто не видел смысла в том, чтобы определить и оценить мотив жевания жевательной резинки, мотив бега трусцой или мотив похода в кино, поэтому в этой области не уделялось особого внимания разработке достаточно точных методов измерения, так, как это было при изучении потребности в достижении или во власти. Вначале ученые удовлетворялись простыми отчетами испытуемых относительно того, насколько сильную тревогу они испытывают. Как отмечалось в предшествующих трех главах, первые доказательства существования других видов мотивов избегания были получены при исследовании мотивов приближения. Все эти работы будут рассмотрены, однако они пока не позволяют составить ясное и четкое представление о том, что такое мотивы избегания и как их следует оценивать.
Генерализованная тревога как мотив
Данные самоотчета и их поведенческие корреляты
Чтобы оценить, насколько нервозен, тревожен или обеспокоен человек, по его собственному мнению, было разработано множество опросников. Они включают вопросы такого рода: «Считаете ли вы себя тревожным человеком?», «Беспокоитесь ли вы о возможных неприятностях?», «Испытываете ли вы беспокойство, когда оказываетесь в лифте, поезде, туннеле?» Это вопросы из Опросника нейротизма Айзенка (Eysenck’s Measure of Neuroticism, 1957a) – методики, широко используемой в Великобритании. В США, как отмечалось в главе 3, чаще используют шкалу проявлений тревоги Тейлор (Taylor Scale of Manifest Anxiety, 1953). В ней испытуемым предлагается согласиться или не согласиться с утверждениями типа «Мне часто снятся тревожные сны» или «Меня легко расстроить».
Другие авторы (Spielberger, Gorsuch & Lushene, 1970) еще более упростили процедуру оценки, предлагая испытуемым сообщить, насколько сильное беспокойство, нервозность, раздражительность они испытывают в противовес спокойствию и расслабленности. Оценивая соответствующие прилагательные, испытуемые указывали, каково их обычное настроение (Спилбергер назвал это показателем личностной тревожности) и как они ощущают себя в конкретный момент (он назвал это показателем состояния тревоги). Спилбергер считает, что «тревожность как личностная черта подразумевает мотив или приобретенную поведенческую диспозицию, которая предрасполагает человека воспринимать широкий диапазон объективно неопасных ситуаций как опасные и реагировать на них тревогой, интенсивность которой непропорциональна масштабу объективной угрозы» (Spielberger, 1966). Различие здесь такое же, как описанное в главе 6 различие между мотивационной диспозицией, считающейся относительно стабильным аспектом личности, и временно актуализированной мотивацией как нестабильным аспектом личности (Zuckerman, 1976). Все эти опросники, как и некоторые другие, измеряют одно и то же – склонность человека к тревожным реакциям в их разных проявлениях. Они имеют одинаковые поведенческие корреляты и коррелируют друг с другом (Feij, 1975; Shiomi, 1978). Лица с высокими показателями по одному опроснику обычно имеют высокие показатели и по другим.
В исследованиях также получены данные, свидетельствующие о том, что лица с высокими показателями по опроснику проявлений тревоги обнаруживают признаки более сильной мотивации. У них отмечается более высокий уровень активации. В целом и особенно в стрессовой ситуации у них наблюдаются разнообразные признаки повышенной активности автономной нервной системы, такие как расширение зрачка, учащенное сердцебиение, усиленное потоотделение, оцениваемое по кожно-гальванической реакции, учащенное дыхание, больший объем вдыхаемого кислорода и т. п. (Eysenck, 1947). Однако самоотчеты и физиологические показатели тревоги отнюдь не всегда связаны. Самоотчеты некоторых людей, демонстрирующих все физиологические признаки тревоги, не свидетельствуют о том, что они испытывают тревогу (см., например, Salter, Meunier & Triplett, 1976). Таким образом, мы вновь сталкиваемся с проблемой искажения при использовании самоотчетов для оценки мотивации.
Более тревожные люди также обнаруживают избирательную восприимчивость, характерную для ситуации повышенной мотивации. При усилении стимуляции они быстрее, чем испытуемые с низким уровнем тревожности (Shiomi, 1978), сообщают о болезненности и хуже видят в темноте (Eysenck, 1947).
Наконец, у них обнаруживается третий существенный атрибут мотивированности: в определенных условиях они быстрее, чем менее тревожные люди, осваивают определенного рода материал (см., например, рис. 3.7). В целом тревожные люди лучше запоминают легкий материал и хуже – более сложный (см. Weitzner, 1965). С точки зрения теории Халла, это объяснялось тем обстоятельством, что инстинкт (о котором в данном случае можно судить по показателям шкалы проявлений тревоги) – своего рода слепая, нецеленаправленная сила, активирующая те реакции, которые в создавшейся ситуации уже были самыми сильными. Если наиболее сильная реакция способствует научению, как при выполнении простых заданий, более сильный инстинкт будет облегчать научение, если же более сильные реакции не совместимы с выполнением задания, более сильный инстинкт будет препятствовать научению.
Однако несколько фактов противоречили такой интерпретации. Прежде всего, Айзенк (Eysenck, 1957a) установил, что усиление другого иррелевантного инстинкта (а именно голода) при процедуре обусловливания не облегчало усвоение реакции моргания, как это делала тревога. Как это могло происходить, если усиление инстинкта в любом случае должно активировать наиболее сильную естественную реакцию, которой, как было продемонстрировано в исследованиях тревоги, может быть моргание? Кроме того, как отмечалось в главе 3, Вайнер (Weiner, 1966) продемонстрировал, что меньшая успешность тревожных испытуемых при выполнении трудных заданий объясняется совершением большего количества ошибок.
Все вышесказанное заставило предложить более простую интерпретацию особенностей научения тревожных испытуемых. Тревога – это не «слепая», а целенаправленная сила. По сравнению с нетревожными людьми, тревожные люди быстрее научаются тому, что снижает их тревогу. В эксперименте с обусловливанием мигания поток воздуха, направляемый в глаза, вызывает неприятные ощущения, и более тревожные испытуемые быстрее научаются предвидеть его и закрывать глаза во избежание неприятных ощущений (Taylor, 1951). При выполнении простых заданий более тревожные испытуемые, часто добиваясь успеха, продолжают быстрее выполнять задания, чтобы снизить тревогу, которая возникла бы из-за неудачи. При выполнении же более трудных задач они часто сталкиваются с трудностями и пытаются избежать выполнения задачи, что приводит к худшим результатам.
В методах измерения мотива тревоги обнаруживается ряд недостатков (если целью мотива тревоги является та или иная форма уклонения), поскольку они сосредоточены главным образом на тревожных реакциях, а не на том, что снижает тревогу. Мотив лучше всего определять с точки зрения его цели или побудителя, который мог бы его удовлетворить. В исследованиях были получены данные, свидетельствующие о том, что тревожным людям необходимы безопасность или ободрение, которые обеспечивают информацию или знание о том, что следует делать. Например, когда они разговаривают с кем-то, кто кивает или периодически ободряет их, произнося нечто вроде «Угу» каждый раз, как он произносит существительное во множественном числе, они бессознательно начинают употреблять больше существительных во множественном числе (Doherty & Walker, 1966). Или, когда они стоят с закрытыми глазами и экспериментатор внушает им, что они наклоняются вперед, они действительно чаще, чем испытуемые с низким уровнем тревожности, наклоняются вперед, (Eysenck, 1947).
Побудительная ценность пребывания в обществе других людей как способа снижения тревоги
Шехтер (Schachter, 1959) провел серию экспериментов, которые наглядно демонстрируют побудительную ценность присутствия других людей для тревожных индивидов. Шехтер вызывал тревогу у испытуемых – студенток колледжа, включив в эксперимент воздействие электрическим током. В первом случае экспериментатор в белом халате сухо сообщал испытуемым, что удар током будет действительно болезненным, однако не причинит вреда. Во втором случае экспериментатор непринужденно сообщал, что удар током будет очень слабым и ощущаться лишь как покалывание. В обоих случаях испытуемым сообщалось, что они могут подождать начала процедуры либо в отдельных комнатах, либо вместе с другими участниками.
Шехтер обнаружил, что те испытуемые, которым угрожали сильными ударами током, чаще предпочитали провести время ожидания в компании с другими участниками. Иными словами, тревога повышала побудительную ценность пребывания с другими людьми. Шехтер также попытался установить, что конкретно успокаивающего было в ситуации пребывания с другими людьми, и заключил: испытуемые хотели обсудить сложившуюся ситуацию с другими участниками, а также снизить свою тревогу и неопределенность в отношении того, как им следует реагировать. В своем эксперименте Шехтер не оценивал личностную тревожность, однако вполне вероятно, что если бы он это сделал, лица с высоким уровнем тревожности изъявляли бы еще большее желание находиться в обществе других людей. Вместе с тем Шехтеру удалось определить индикатор индивидуальных различий в уровне тревоги. Первенцы и единственные дети в семье чаще предпочитали находиться в компании с кем-либо. Шехтер предположил, что первенцы и единственные дети в семье находятся под большим влиянием со стороны родителей, более тревожны, а их родители чаще и быстрее пытались утешить их, когда они плакали. Когда же в семье больше детей, мать не может так быстро реагировать на беспокойство ребенка, подходя к нему. Все данные указывают на то, что для лиц с высоким уровнем тревоги и тревожности характерна потребность в безопасности, ободрении или снижении неопределенности.
Измерение потребности в безопасности на материале воображения
Поскольку опросники для измерения мотивов обычно недостаточно точны, и особенно это касается опросников для оценки мотива тревоги, не учитывающих побудитель данного мотива, возникла необходимость разработать более точные методики с использованием более сложных способов измерения, о которых говорилось в главе 6 и которые используются в других областях. Было предпринято две попытки разработать подобные методики, однако ни одна из них не привела к впечатляющим результатам. Как отмечалось ранее, Уокер и Аткинсон (Walker & Atkinson, 1958) предлагали солдатам написать рассказы к картинкам при разной степени тревоги, вызываемой информацией о степени близости к месту ядерного взрыва. В контрольных условиях испытуемые писали рассказы на военной базе в пустыне прежде, чем узнали о том, что будут участвовать в маневрах, предполагающих взрыв атомной бомбы. Участники другой группы писали рассказы на военной базе после того, как им разъяснили, что через десять часов произойдет ядерный взрыв. В третьей группе участники писали рассказы сразу после взрыва, когда в непосредственной близости распространялось облако от него, т. е. когда они находились «в состоянии тревожного ожидания звуков сирены», сигнализирующей о чрезвычайной ситуации и необходимости как можно быстрее покинуть лагерь. Другие солдаты писали рассказы, когда взрыв был уже давно позади.
Система оценки рассказов была разработана на основе аналогичных работ, посвященных мотиву достижения. Сначала исследователи определяли, связан ли рассказ каким-либо образом с тревогой или страхом, о чем свидетельствовало наличие образов угрозы, которые фиксировались при упоминании об угрозе взрыва, физического вреда или нападения, а также эмоциональной реакции страха. В табл. 10.1 представлены некоторые категории оценки, отражающие различные аспекты действий по снижению тревоги. Обратите внимание на то, что в данном случае в методике уделяется пристальное внимание ослаблению страха – желанию устранить угрозу, сделать что-то, чтобы избежать ее, преодолеть препятствия для уклонения от угрозы, или облегчению вследствие избежания угрозы. В этом смысле данная методика является более адекватной, чем шкала проявлений тревоги, в которой основное внимание уделяется угрозе либо тревоге как таковой. Кроме того, была доказана валидность общего показателя потребности в безопасности, полученного путем объединения этих характеристик, что демонстрирует рис. 10.1, поскольку этот показатель увеличивался при усилении угрозы взрыва и уменьшался при ее снижении.
Таблица 10.1
Подкатегории, оцениваемые только в том случае, когда рассказ содержит образы угрозы (по Walker & Atkinson, 1958)
Рис.10.1. Процент солдат с высокими показателями потребности в безопасности до, во время и после присутствия при ядерном взрыве (результаты по форме B) (по Walker & Atkinson, 1958)
Следует также отметить, что данный метод оценки снижает вероятность искажений в ответах, характерных для опросников тревоги. Эпстайн (Epstein, 1962) показал, что самоотчеты о тревоге изменяются по мере приобретения опыта переживания потенциально опасной ситуации, как, например, в парашютном спорте. Опытные парашютисты отмечают, что испытывают все меньшую и меньшую тревогу, однако у них не обнаруживается соответствующего снижения показателей физиологических признаков тревоги. Иными словами, их организм продолжает демонстрировать признаки тревоги, хотя субъективно они не отмечают сильных тревожных переживаний. Несмотря на перспективность методики, которую предложили Аткинсон и Уокер, она была использована только в одном исследовании.
Влияние на поведение потребностей в безопасности и в самоуважении по Маслоу
Несколько более широко используемую методику для оценки потребности в безопасности разработал Арнофф (Arnoff, 1967). Он использовал тест незаконченных предложений для оценки потребностей из иерархии потребностей Маслоу (см. главу 2), поскольку полагал, что две группы, которые он исследовал на острове Сент-Китс в британской Вест-Индии, отличаются мерой удовлетворения их базовых потребностей. Согласно теории Маслоу, прежде чем актуализируются высшие потребности, такие как потребность в любви и самоуважении, должны быть удовлетворены базовые потребности в пище, воде и безопасности.
Арнофф обнаружил, что большинство мужчин, проживавших на острове, зарабатывают на жизнь уборкой тростника, и лишь немногие занимаются рыболовством, несмотря на то, что рыболовство приносит больший доход. Арнофф предположил, что это объясняется тем, что у жителей острова чрезвычайно выражена потребность в безопасности, которую в большей мере удовлетворяла рубка тростника, а не ловля рыбы. Мужчины обрабатывают поле, выстроившись клином. Темп работы задает ведущий, и никто из работников не может обогнать или отстать от работника, идущего рядом с ним с любой стороны. Им нет нужды брать на себя ответственность за прилагаемые усилия. Им платят за то, что сделала вся группа, поэтому, даже устав или заболев, они получают долю от заработанного другими членами группы за тот день. Кроме того, они поддерживают друг друга, постоянно переговариваются и шутят во время работы. Здесь «нет места для индивидуального достижения. Человек не может сам решить, что в какой-то день или в какую-то неделю он срубит больше тростника, поскольку темпы работы каждого предопределяет схема рубки… Даже если в какой-то день один рубщик смог бы собрать больше тростника, система оплаты такова, что он единолично не смог бы получить больше денег, но лишь прибавил бы дохода своим менее расторопным товарищам» (Aronoff, 1967).
Доход же рыбака целиком зависит от приложенных им усилий. Он должен решить, как часто ему нужно выходить в море, где ловить рыбу, сколько потратить на покупку сетей и т. п. Арнофф предположил, что мужчины занимались бы этим только в том случае, если бы таким образом удовлетворялась их базовая потребность в безопасности, что, по Маслоу, создавало бы возможность заняться удовлетворением потребностей более высокого иерархического уровня, например потребности в повышении самоуважения. Тест незаконченных предложений, который использовал Арнофф для проверки этого предположения, включал фразы типа «Деньги…», или «Жена…», или «Меня огорчает то, что я…». Потребность в безопасности фиксировалась в том случае, когда испытуемый упоминал об опоре на внешние авторитеты, о потребности в заботе, взаимности, безопасности. Примерами соответствующим образом законченных фраз могут быть следующие: «Моя жена заботится обо мне» или «Друг, если я в чем-то нуждаюсь, поможет мне». Фразами, расценивающимися как проявление потребности в самоуважении, могут быть следующие: «Мне все удается», «Я хочу совершить в своей жизни нечто важное» или «Жена должна подчиняться мужу». Подобная заинтересованность в том, что или кто лучше либо хуже, очень напоминает то, что оценивается при изучении потребности в достижении.
Результаты, представленные на рис. 10.2, подтвердили предположение Арноффа. Среди рубщиков тростника процент мужчин с выраженной потребностью в безопасности оказался значительно выше, чем среди рыбаков, у которых были выше показатели самоуважения. Кроме того, Арноффу удалось получить данные, частично объясняющие, почему рубщики тростника имели более высокие показатели потребности в безопасности. Он зафиксировал число мужчин в каждой профессиональной категории, которые к 12-летнему возрасту лишились одного из родителей, пережили в детстве смерть нескольких братьев и сестер или и то и другое. Арнофф предположил, что те, кто пережил большее количество смертей в детском возрасте, будут иметь более выраженную потребность в безопасности. Как и ожидалось, в детстве рубщики тростника пережили более тяжелые потери в семье, чем рыбаки.
Рис.10.2. Процент рубщиков тростника и рыбаков с высокими показателями потерь в раннем возрасте, потребности в безопасности и самоуважения (по Arnoff, 1967)
Методика Арноффа использовалась и в ряде других исследований. Например, Уард и Уилсон (Ward & Wilson, 1980) предлагали студенткам последних курсов моральную дилемму так, как будто это было обсуждаемое судебное дело. Испытуемых попросили ознакомиться с представленным случаем и попытаться вынести вердикт, как если бы они были присяжными. Затем они писали эссе на две страницы, в котором должны были привести доводы в пользу своего решения. Их доводы затем кодировались и оценивались на предмет моральной зрелости с использованием критериев, установленных Колберг (Kohlberg, 1969).
Одни испытуемые проходили эту процедуру в одиночестве. На других оказывалось давление со стороны группы: ознакомившись с делом и высказав свое мнение, испытуемые обсуждали его с двумя другими женщинами, сообщницами экспериментатора, которым было поручено использовать аргументацию, характерную для более низкого уровня нравственных рассуждений. Таким образом, каждая испытуемая в течение двадцати минут выслушивала мнения и доводы, призванные снизить уровень ее моральных рассуждений. Затем испытуемые писали окончательный вариант эссе, в котором обосновывали свой вердикт, точно так же как и испытуемые, принимавшие решение без предварительного обсуждения.
До этого, как и в прежнем исследовании, испытуемые выполняли тест незаконченных предложений, который позволял оценить выраженность их потребностей в безопасности и самоуважении. Как видно из рис. 10.3, потребности в безопасности и самоуважении по-разному взаимодействуют с групповым давлением. У испытуемых с высокими показателями потребности в безопасности уровень моральных рассуждений снижался под влиянием группы, тогда как у испытуемых с высоким уровнем самоуважения – нет. Очевидно, что лица с выраженной потребностью в безопасности в своих действиях в большей мере ориентированы на поддержку и руководство другого, точно так же как лица с высокими показателями тревоги/тревожности.
Рис.10.3. Средний уровень моральной зрелости рассуждений у женщин, ориентированных на безопасность и на самоуважение при вынесении решения в одиночестве и под давлением группы (по Ward & Wilson, 1980)
Боязнь неудачи
Показатели самоотчета и их поведенческие корреляты
В литературе, посвященной мотивации, пристальное внимание уделяется более специфическому виду тревоги, а именно тревоге человека по поводу успешности своей деятельности. Анализируя мотивационные детерминанты риска, Аткинсон (Atkinson, 1957) рассматривал побудитель к избеганию неудачи как зеркальное отражение побудителя к достижению. Поэтому его формула мотивации к избеганию неудачи была аналогична формуле мотивации к достижению. То есть он понимал тенденцию к избеганию неудачи как произведение мотива избегания неудачи, вероятности неудачи и негативной побудительной ценности неудачи. Это произведение должно было быть прямо пропорционально степени легкости задачи, с которой не справился человек. Иными словами, человека должна значительно больше огорчать неудача при выполнении легкого задания, чем неудача при выполнении трудного задания.
Применение этой формулы показано в табл. 10.2, аналогичной табл. 7.2, иллюстрирующей применение соответствующей формулы в отношении аспекта приближения мотива достижения. Обратите внимание на то, что при выполнении трудной задачи, когда вероятность неудачи велика, негативная побудительная ценность относительно мала, поэтому произведение переменных указывает лишь на слабую тенденцию избегания. Вероятность неудачи и негативная побудительная ценность противоположны при выполнении легкой задачи, что опять-таки приводит к результату, указывающему на слабую тенденцию избегания. Показатель избегания достигает своего максимума при выполнении задач умеренной трудности, которые должны быть максимально привлекательны для тех, кто руководствуется побудительной ценностью успеха.
Таблица 10.2
Актуализированная мотивация избегания неудачи как функция от мотивации (Maf), ожидания (Pf) и побудительной ценности (Ifили -Ps) (по Atkinson, 1957)
Для проверки применимости своей модели Аткинсону необходимо было каким-то образом оценить боязнь неудачи. С этой целью он использовал Опросник тестовой тревоги (Test Anxiety Questionnaire; Saranson & Mandler, 1952). Он состоял из сорока двух утверждений, например: «Насколько сильное беспокойство вы испытываете (или испытывали бы) перед выполнением теста для оценки интеллекта?» или «Насколько, как вам кажется, ваши эмоциональные реакции мешают вам во время экзамена или ухудшают ваши экзаменационные результаты?» Показатели по этому тесту умеренно коррелируют с показателями по шкале проявлений тревоги Тейлор (r = 0,53; Raphelson, 1957) и позволяют конкретизировать, насколько человек опасается ситуации тестирования. Аткинсон решил, что боязнь неудачи лучше всего характеризует сочетание высокого показателя тестовой тревожности и низкого показателя потребности в достижении, свидетельствующих об отсутствии тенденции приближения. С другой стороны, мотив достижения успеха лучше всего характеризует сочетание высокого показателя потребности в достижении и низкого показателя тестовой тревожности. Поэтому Аткинсон и многие его коллеги, следующие этой традиции, обычно разделяют испытуемых на четыре группы в зависимости от значения каждого из этих показателей.
В этой главе наше внимание будет сосредоточено преимущественно на людях с выраженной боязнью неудачи, поскольку для них характерны высокие показатели тестовой тревожности и низкие показатели потребности в достижении. Как и следовало ожидать (если считать описанный выше способ измерения адекватным), у таких людей уровень физиологической активации при выполнении трудного задания на координацию движения рук и взгляда был выше, чем у людей с высокими показателями потребности в достижении и низкими показателями тестовой тревожности. То есть при выполнении задания у более тревожных испытуемых отмечалось более интенсивное потоотделение, о чем свидетельствовало сниженное сопротивление кожи к электрическому току (Raphelson, 1957).
Ключевой вопрос заключается в том, будут ли испытуемые, у которых указанным выше способом была установлена повышенная боязнь неудачи, избегать задач умеренной степени трудности, как это следует из модели Аткинсона. Иными словами, будут ли наиболее привлекательны для тревожных людей очень легкие и очень трудные задания? Очевидно, как явствует из табл. 10.2, тревожные люди в определенной мере должны избегать всех заданий, однако в дальнейшем было высказано предположение о том, что им часто приходится выбирать какой-то из вариантов по внешним причинам, и в этом случае их меньшая склонность избегать чрезвычайно высокой и чрезвычайно низкой вероятности неудачи должна проявиться в предпочтении именно таких вариантов.
В нескольких исследованиях удалось подтвердить это предположение. Рассмотрим, например, данные, приведенные в табл. 10.3.
Испытуемые с выраженной боязнью неудачи оказались значительно менее реалистичными при выборе предпочтительных для них профессий. Студентов колледжа попросили оценить собственные способности, а также способности, необходимые, по их мнению, для успеха в разных профессиях (Mahone, 1960). Когда был проанализирован их личный выбор профессии, было установлено, что лица с выраженной боязнью неудачи значительно чаще оценивали способности, необходимые для выбранной профессии, выше своих собственных способностей. С точки зрения модели, представленной в табл. 10.2, они демонстрировали предпочтение профессии, в которой у них, по их личному мнению, вероятность неудачи была довольно высока в связи с недостатком способностей. Испытуемые же с выраженной потребностью в достижении и низким уровнем тестовой тревожности, напротив, как отмечалось в главе 7, чаще выбирали профессии, в которых, по их мнению, уровень предъявляемых требований соответствовал их способностям. Более того, испытуемые с выраженной боязнью неудачи чаще давали неточную оценку своим способностям (по сравнению с реальной успеваемостью) и даже выбирали профессии, которые не соответствовали заявленным ими интересам. В целом создается впечатление, что они избегали реалистичного выбора, как и следовало ожидать, руководствуясь моделью Аткинсона.
В исследовании упорства после неудачи (Feather, 1961) были получены результаты, также согласующиеся с моделью Аткинсона. Эти результаты иллюстрирует рис. 7.6. Испытуемые, у которых был выявлен низкий уровень потребности в достижении, имели высокий уровень тестовой тревожности, что, по Аткинсону, предполагает высокий уровень боязни неудачи. Обратите внимание на то, что если задание оценивалось как очень трудное и эти испытуемые терпели неудачу они значительно чаще продолжали работу над ним, чем когда они не справлялись с заданием, оцененным как легкое. Причина, согласно модели из табл. 10.2, заключается в том, что, когда они не справляются с заданием В (простым заданием), вероятность неудачи субъективно повышается и оно приобретает способность вызывать реакцию избегания, сопоставимую с аналогичной способностью задания Б, которому соответствует максимальное избегание. Поэтому лица с выраженной боязнью неудачи менее склонны продолжать работу над таким заданием. И напротив, если им не удается выполнить очень трудное задание, как, например, задание A из табл. 10.2, это повышает вероятность неудачи, однако смещает тенденцию избегания еще дальше от задания Б, которое обладает максимальной способностью вызывать у них избегание. Поэтому, согласно модели, они более склонны продолжать работу над трудным, а не над легким заданием после неудачной попытки выполнить его.
Таблица 10.3Связь между боязнью неудачи и недостаточной реалистичностью в профессиональных устремлениях (данные Mahone, 1960)
Однако в большинстве исследований, направленных непосредственно на проверку модели Аткинсона, испытуемые с выраженной боязнью неудачи обычно демонстрируют некоторое предпочтение заданий умеренной степени трудности, хотя и значительно менее выраженное, чем у испытуемых с выраженной потребностью в достижении и низким уровнем тестовой тревожности.
Например, в классическом исследовании с выбором испытуемыми расстояния от колышка, на который они должны набросить кольцо (Atkinson & Litwin, 1960) (см. табл. 7.3), около 43 % выборов, сделанных лицами с выраженной боязнью неудачи (высоким уровнем тестовой тревожности и низким уровнем потребности в достижении), соответствовали умеренной степени трудности по сравнению с 21 % в отношении очень близкой дистанции (простое задание) и 36 % в отношении дальней дистанции (трудное задание). Это, казалось бы, вступает в противоречие с моделью, согласно которой такие люди должны всячески избегать средней дистанции. Авторы объясняют это несоответствие либо недостаточной выраженностью боязни неудачи у испытуемых, либо действием внешних мотивационных факторов. Еще один вариант объяснения – недостатки метода оценки боязни неудачи.
Что касается реального поведения, испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности опасаются неудачи и всячески стараются снизить ее вероятность. По сравнению с испытуемыми с низким уровнем тестовой тревожности они хуже справляются с такими лабораторными заданиями, как замена символа цифрой (Mandler & Saranson, 1952), однако иногда, при отсутствии угрозы немедленной негативной оценки, они показывают более высокие результаты. Так, например, они хуже справляются с тестами способностей, но в колледже обычно имеют более высокие оценки (Mandler & Saranson, 1952). По-видимому, это объясняется тем, что в процессе обучения они проявляют большее усердие для избегания неудачи, однако при этом над ними не довлеет угроза немедленной неудачи, как в случае с ограниченным по времени выполнением теста.
Как следует из табл. 10.4, для людей с выраженной боязнью неудачи очень важно, какова вероятность, что их оценят негативно.
Таблица 10.4
Количество правильных ответов при последней попытке выполнения заданий на научение (по Saranson, 1971)
В эксперименте каждые 2 секунды испытуемым показывали некое слово и просили научиться предугадывать, какое появится слово, и называть его прежде, чем оно возникнет на экране. В контрольных, или нейтральных, условиях испытуемым просто сообщали, как выполнять задание.
В ситуации, когда они не имели четкого представления о том, какова суть задания, испытуемые с высоким и с низким уровнем тестовой тревожности не различались по успешности его выполнения. Однако когда испытуемым сообщали, что по успешности выполнения теста можно будет судить об уровне их интеллекта, испытуемые с выраженной тестовой тревожностью справлялись с заданием значительно хуже, чем испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности. И напротив, когда их заранее ободряли, говоря, что такого рода задания очень трудны, поэтому не имеет значения, насколько быстро они его освоят и сколько ошибок сделают, испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности справлялись с заданием даже несколько лучше, чем испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности.
Кроме того, было показано (см. табл. 3.2), что испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи справляются с заданием лучше, если считают, что выполняют его успешно. Так, например, если они «выигрывают», то будут показывать более высокие результаты, поскольку это лучший способ избежать неудачи, однако если они «проигрывают», то будут показывать более низкие результаты, поскольку это лучший способ выйти из ситуации неудачи. На основании этого можно сделать вывод, аналогичный выводу о влиянии на успешность деятельности тревоги в более широком смысле, которую можно измерить по шкале проявлений тревоги Тейлор. Человек будет делать все возможное, чтобы избежать переживания тревоги.
Доводы против измерения боязни неудачи методом оценки тестовой тревожности
Против использования тестовой тревожности в качестве индикатора боязни неудачи был выдвинут ряд доводов. Этот метод имеет недостатки, свойственные всем методикам самоотчета: люди, опасающиеся неудачи, не всегда готовы признать свои опасения. Это, в частности, проявляется в том, что некоторые испытуемые с низким уровнем тестовой тревожности в стрессовой ситуации демонстрируют признаки сильной физиологической активации (Salter et al., 1976). Кроме того, как уже отмечалось, испытуемые, у которых таким способом выявлялся высокий уровень боязни неудачи, не всегда избегают умеренного риска, как это должно было бы быть в соответствии с теорией.
Возможно, наиболее слабым местом в том, как последователи Аткинсона измеряют боязнь неудачи, является то, что такой метод не предусматривает возможности сочетания у одного человека высокого уровня и потребности в достижении, и боязни неудачи.
По Аткинсону, у человека с выраженной боязнью неудачи (H) может быть только низкий уровень потребности в достижении (L). Таких людей объединяют в группу LH. Конечно, человек может иметь высокий уровень потребности в достижении (H) и высокий уровень боязни неудачи (H), или HH, однако, по схеме Аткинсона, такой человек не обладает ни такой выраженной потребностью в достижении, как человек из группы HL, ни такой выраженной боязнью неудачи, как человек из группы LH.
Измерение боязни неудачи на материале воображения
Немецкая методика Хекхаузена
Ввиду предпочтительности методик оценки силы мотива, основанных на анализе материала воображения, был предпринят ряд попыток разбить категории оценки потребности в достижении на подкатегории, более тесно связанные с темой неудачи и с темой успеха (deCharms & Dave, 1965; Moulton, 1958). Однако все эти системы оказались далеки от совершенства.
В Германии Хекхаузен (Heckhausen, 1963) разработал систему оценки, основанную на характеристиках рассказов испытуемых, которые либо использовали, либо не использовали защитные стратегии постановки целей. В эксперименте с оценкой уровня притязаний, в котором испытуемые, узнав результаты предыдущей попытки, ставят цели в отношении своих результатов в следующей, испытуемых считают опасающимися неудачи, если они ставят цель, равную или уступающую по уровню трудности достигнутому результату. Если цель оказывается несколько выше, чем прежний результат, испытуемому приписывают позитивную надежду на успех. Хекхаузен также включил дополнительные картинки авторитетных фигур, таких как учителя, начальники, которые могли восприниматься как фигуры, требующие достижения от другого человека.
Хекхаузен обнаружил специфические различия между рассказами, написанными двумя группами лиц с противоположными стратегиями целеполагания. В рассказах тех, кто ставил для себя осуществимые цели, чаще упоминались позитивные стимулы к достижению, ожидание успеха и концентрация усилий для достижения цели. Ученый объединил эти характеристики, назвав показателем надежды на успех, который в такой значительной мере коррелирует с показателем потребности в достижении, описанном в главе 7, что может служить ему заменой. Испытуемые, использовавшие защитную стратегию целеполагания, писали рассказы, в которых чаще упоминалась потребность избежать неудачи, что отражалось во фразах, подобных такой, например: «Он надеется, что учитель не заметит ошибку». Для их рассказов также были характерны упоминания действий, направленных на избежание неудачи, негативных чувств по поводу работы, критики и обвинений со стороны ответственных за работу. Эти категории были объединены в показатель боязни неудачи, который очень слабо коррелирует с американским показателем потребности в достижении и с немецким показателем надежды на успех.
Немецкая методика оценки боязни неудачи имеет ряд преимуществ перед предложенной Аткинсоном системой измерения опросником тестовой тревожности. Она предусматривает возможность сочетания высокого уровня надежды на успех и боязни неудачи. Она не подвержена искажениям в ответах и, как явствует из рис. 10.4, связана с отчетливой тенденцией избегания задач умеренной трудности в соответствии с моделью Аткинсона. В данном эксперименте (Schneider, 1978) варьировались такие внешние факторы, как уровень потребности в аффилиации у испытуемого и присутствие/отсутствие экспериментатора. Изображенная кривая отражает «чистый» случай, когда испытуемый имеет высокий уровень боязни неудачи, низкий уровень аффилиативной потребности и делает выбор в одиночестве, в отсутствие экспериментатора. Результаты строго соответствуют модели Аткинсона. То есть испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи предпочитают очень легкие или очень трудные задачи и избегают задач умеренной трудности.
Рис.10.4. Процент выборов задачи разного уровня трудности испытуемыми с уровнем боязни неудачи, превышающим уровень надежды на успех, и низким уровнем аффилиативной потребности в отсутствие экспериментатора (данные Schneider, 1978)
Поведение, сопряженное с высокими показателями боязни неудачи (по немецкой методике), позволяет составить непротиворечивую теоретическую картину (Heckhausen, 1980). По сравнению с испытуемыми, имеющими низкий уровень боязни неудачи, испытуемые с высоким уровнем боязни неудачи лучше вспоминают задания, которые они выполнили, чем те, которые им не удалось выполнить. Они тратят больше времени на выполнение домашней работы, решают меньше задач при лимите времени, а также имеют более краткосрочную временную перспективу, чем лица с высоким уровнем надежды на успех. Они также лучше работают после положительной обратной связи, касающейся их результатов, что подтверждает сформулированную в предыдущем разделе гипотезу: они будут работать усерднее всегда, когда это очевидно позволяет избежать неудачи. Кроме того, в случае, когда они не справляются с выбранным ими же заданием, это задание теряет для них свою привлекательность, тогда как в тех же условиях оно становится более привлекательным для лиц с высоким уровнем надежды на успех. Даже тогда, когда испытуемому с высоким уровнем боязни неудачи не удается решить задачу, которую он сам не выбирал, задача теряет свою привлекательность для него, в то время как у лиц с высоким уровнем надежды на успех неудачи при решении подобной задачи не оказывают влияния на ее привлекательность для них.
Американская методика
Главным недостатком методики Хекхаузена для оценки боязни неудачи было то, что она была опубликована в Германии и поэтому не использовалась американскими исследователями. Независимо от Хекхаузена Бирни, Бердик и Тиван (Birney Burdick & Teevan, 1969) разработали новую систему оценки боязни неудачи, сравнив рассказы, написанные в условиях, когда боязнь неудачи актуализировалась через выполнение очень трудных заданий. В выборке студентов колледжа авторы использовали аппарат для чтения на скорость. Благодаря ему предложения, которые должны были вслух прочитать испытуемые, предъявлялись на все более короткий промежуток времени, пока испытуемый не начинал ошибаться. В выборке учащихся 8-х классов исследователи актуализировали боязнь неудачи, предлагая очень трудный математический тест.
Рассказы, написанные в ситуации актуализированной таким образом боязни неудачи, отличались значительным усилением враждебного давления (как назвали его авторы), которое определялось как критика за поведение человека; правовое наказание за некие действия; лишение аффилиативных отношений, «например, когда человек испытывает чувство одиночества или боится отвержения» (Birney et al., 1969), а также враждебное воздействие среды, например пожар или землетрясение. Рисунок 10.5 демонстрирует, что процент рассказов с образами враждебного давления существенно возрастал при актуализации страха неудачи и у восьмиклассников, и у студентов колледжа. Эти результаты аналогичны результатам, полученным группой Хекхаузена: подвергнув свою методику оценки боязни неудачи факторному анализу, они выделили два фактора, один из которых имел отношение к теме избегания неудачи, а другой – к теме критики за неудачу. Было обнаружено, что категории рассказов, связанные с критикой, более характерны для испытуемых, имеющих более высокие общие показатели боязни неудачи (Heckhausen, 1980). В двух независимо проведенных исследованиях было установлено, что выраженная боязнь неудачи тесно связана с темой критики и наказания.
Рис.10.5. Процент рассказов, отражающих враждебное давление, в группах с разной степенью актуализации боязни неудачи (по Birney, Burdick &Teevan, 1969)
Американская система оценки также включала другие категории, такие как желание избавиться от враждебного давления, инструментальные действия, направленные на избежание критики, и т. д. Было изучено поведение, связанное с общим показателем враждебного давления, объединяющим все указанные категории. При этом было обнаружено, что оно очень похоже на поведение, связанное с другими показателями боязни неудачи. Например, испытуемые с высокими показателями враждебного давления легче поддаются давлению группы, как и испытуемые с высокими показателями проявлений тревоги. Пять помощников экспериментатора давали неверные ответы, после чего испытуемых просили определить, какой из двух отрезков длиннее. Испытуемые с выраженной боязнью неудачи чаще давали неправильные ответы, даже если их ошибочность была очевидна (Birney et al., 1969).
Особенности людей с выраженной боязнью неудачи
В табл. 10.5 приводятся данные этого исследования о некоторых закономерностях, обнаруживаемых в разных ситуациях выполнения заданий. По сравнению с лицами с низким уровнем враждебного давления испытуемым с высоким уровнем враждебного давления требовалось больше времени для запоминания верного пути в предъявляемой на короткое время схеме лабиринта. Они реже вызывались участвовать в игре в дротики («покажите, насколько хорошо вам это удается»). В интерперсональных играх они реже проявляли соревновательность. Эта игра предполагала наличие двух участников, каждый из которых пытался получить максимум очков. Однако то, сколько очков будет начислено игроку, зависит не только от его выбора в игре, но и от действий другого игрока. Представленная ниже таблица отражает типичную систему присуждения очков за разные комбинации ходов (Birney et al., 1969).
Если игрок 1 делает выбор А, то получает 3 очка или 0 очков в зависимости от того, выберет игрок 2 вариант А или Б. Если игрок 1 выбирает вариант А, игрок 2 получает 3 очка за выбор А и 4 за выбор Б. Если игрок 1 выбирает вариант Б, то получает 4 очка или 1 очко в зависимости от того, какой вариант выберет игрок 2. Игрок 2 стоит перед теми же альтернативами, и ни один из игроков не знает заранее, что выберет другой. Лучшая стратегия для обоих игроков – делать одинаковый выбор, однако это означает доверять друг другу, поскольку если один игрок выбирает А, а другой выбирает Б, один из игроков может сразу проиграть. По результатам нескольких ходов появляется возможность определить, склонен ли игрок к защитной стратегии, т. е. пытается ли избежать полного поражения, как, например, в случае, когда игрок 1 выбирает вариант Б, либо он активно, в соревновании, пытается победить другого игрока и выбирает варианты, при которых тот может получить 0 очков.
Испытуемые с высокими показателями враждебного давления, обнаруживая высокий уровень боязни неудачи, не проявляют стремления соревноваться в этой игре и чаще стремятся избежать поражения. И наконец, как явствует из табл. 10.5, испытуемые с высокими показателями враждебного давления получают более высокие отметки в начальной, средней, старшей школе и в колледже. Это также согласуется с результатами, полученными с помощью других методик оценки боязни неудачи.
Таблица 10.5
Действия испытуемых с высоким и низким уровнями враждебного давления, связанные с достижением (по Birney, Burdick & Teevan, 1969)
Сравнение методик оценки боязни неудачи
С точки зрения теории Аткинсона наибольшее значение имеет то, что лица с высокими показателями боязни неудачи по американской методике также избегают умеренной степени риска и предпочитают чрезвычайно высокую или низкую вероятность успеха. Черански, Тиван и Калл (Ceranski, Teevan & Kalle, 1979) описывают эксперимент, в котором они использовали три разные методики оценки боязни неудачи, чтобы определить, какая из них наиболее тесно связана с теоретически решающим прогнозом. Полученные результаты приведены в табл. 10.6. Методика для оценки враждебного давления оказалось единственной, которая на статистически значимом уровне позволяла спрогнозировать использование испытуемым защитной стратегии целеполагания и предпочтение чрезвычайно высокой или низкой вероятности успеха. По сравнению с лицами с низким уровнем враждебного давления лица с высоким уровнем враждебного давления значительно чаще ставят цели, которые либо равны, либо ниже, либо значительно выше полученных ими в предыдущей попытке результатов. То есть они ставили перед собой либо очень легко-, либо очень труднодостижимые цели и избегали целей умеренной трудности. В другой части эксперимента они также демонстрировали отчетливое предпочтение задач, характеризуемых либо как очень легкие, либо как очень трудные. Методика оценки тестовой тревожности сама по себе не смогла спрогнозировать эти предпочтения. Недостаточно прогностичной оказалась и методика Аткинсона, хотя обнаруженные тенденции имели ожидавшееся направление.
Таблица 10.6
Связь трех методик оценки боязни неудачи с предпочтением защитной стратегии и избеганием умеренного риска (данные по Ceranski, Teevan & Kalle, 1979)
Вывод, который можно сделать на основании всех этих работ, заключается в том, что существуют три разные методики оценки боязни неудачи. Все они имеют одинаковые поведенческие корреляты, такие как защитная стратегия целеполагания, низкая результативность деятельности в одних условиях и высокая – в других, избегание конкуренции, а также подверженность влиянию со стороны других людей. Описанные методики также коррелируют друг с другом, хотя и на довольно низком уровне (Birney et al., 1969). Показатели враждебного давления коррелируют с показателями по немецкой методике оценки боязни неудачи, а также с показателями по методике Аткинсона. Методика Аткинсона имеет наиболее широкое применение, поскольку она менее трудоемка, однако это, возможно по уже отмеченным ранее причинам, самый неподходящий способ оценки из всех трех методик. Немецкая методика оценки боязни неудачи, вероятно, наиболее глубоко проработана и проверена с точки зрения ее связи с разными формами поведения, однако она не используется американскими исследователями. Американская методика оценки враждебного давления используется главным образом ее же создателями, и хотя она обладает рядом преимуществ перед методикой Аткинсона, ей присущи и некоторые недостатки теоретического плана. Одна из категорий в методике оценки враждебного давления предполагает боязнь отвержения или образы, оцениваемые также при исследовании потребности в аффилиации. В результате возникает значимая связь с показателем потребности в аффилиации, однако без ответа остается вопрос, является это артефактом системы оценки либо реальной связью между боязнью неудачи и боязнью отвержения. В немецкой системе оценки нет такой неоднозначности. Еще одна проблема состоит в том, что название системы оценки – враждебное давление – имеет отношение не столько к побудителю, который избавляет от страха, сколько к источнику страха. Как мы уже отмечали, это типичный недостаток всех методик оценки тревоги. Вероятно, он просто отражает то, что мы пока не в состоянии достаточно точно определить побудители мотивов избегания.
Истоки боязни неудачи
При анализе литературы по проблеме измерения боязни неудачи естественно возникает вопрос, почему данные самоотчетов, на которые ориентировалась группа Аткинсона, оказываются достаточно точными, несмотря на их неприемлемость при оценке мотивов приближения (см. главу 6). Это может объясняться фундаментальным различием между мотивами приближения и мотивами избегания. Основы для мотива избегания обычно закладываются под воздействием некой внешней силы – родителя, учителя или ровесника, которые наказывают ребенка. Мать ругает ребенка, если он кладет в рот пищу не должным образом; воспитательница – если он неправильно обувается. Если ребенок не может забросить мяч, его могут высмеять товарищи. Весь этот опыт формирует страх неудачи, однако он основан на очевидных событиях вовне, за которыми следует внутренняя реакция огорчения. Таким образом, методика самоотчета более применима для оценки мотивов избегания, чем мотивов приближения, поскольку события, лежащие в основе первых, гораздо более очевидны. Смысл «умеренно трудной задачи» и удовлетворения от ее решения, который лежит в основе мотива достижения, не столь прозрачен, как смысл строгого порицания за плохие отметки и непосредственно следующей за ним тревоги.
Исследования истоков боязни неудачи подтверждают эту гипотезу. Так, например, было обнаружено (Smith, 1969), что матери мальчиков, которые боятся неудачи, ставят перед ними более высокие стандарты достижения и в то же время более скептически оценивают их способность к достижению этих стандартов. Они делали своих сыновей более чувствительными к критике и наказанию. Они будто говорили: «Ты должен быть лучше всех, но я знаю, что ты этого не можешь».
Бирни с соавторами (Birney et al., 1969) подошли к этому вопросу несколько иначе. Они расспросили и родителей и детей о том, как первые реагируют на успехи и неудачи последних. Полученные ответы были разбиты на две противоположные категории. В одном случае родители реагировали на успех нейтрально, но наказывали ребенка за неудачу, а в другом – поощряли успехи ребенка и относительно нейтрально реагировали на неудачи. Среди студентов с высоким уровнем враждебного давления или боязни неудачи 83 % имели родителей, поведение которых соответствовало первому стереотипу – преимущественному наказанию за неудачи – по сравнению с 54 % студентов с низкими показателями враждебного давления. Данное различие статистически достоверно. Другие исследования (например, Hassan, Enayatullah & Khalique, 1977) подтверждают общий вывод о том, что у строгих, авторитарных родителей обычно вырастают дети с выраженной боязнью неудачи. Эти данные также свидетельствуют о том, что источники мотивов избегания находятся вовне и легко идентифицируются ребенком, поэтому мотив избегания можно с достаточно высоким уровнем точности измерять с помощью опросника тестовой тревожности.
Боязнь отвержения
Методики самоотчета и их поведенческие корреляты
Исследования потребности в аффилиации, рассмотренные в главе 9, убедительно свидетельствуют о том, что это по большей части показатель боязни отвержения, тогда как аффилиативные тенденции точнее отражают мотив интимности. Тем не менее был предпринят ряд попыток найти более точный способ оценки боязни отвержения. Соррентино и Шеппард (Sorrentino & Sheppard, 1978) применили процедуру Аткинсона для получения более «чистого» показателя боязни неудачи. В качестве эквивалента опросника тестовой тревожности, используемого в этой процедуре, они применили методику самоотчета для оценки боязни отвержения (Mehrabian, 1970). В нее включены утверждения типа «Я предпочитаю не ходить туда, где будут люди, которым я не нравлюсь» или «Мне нравится обсуждать спорные темы, например политические или религиозные». Человек, соглашающийся с первым утверждением и не соглашающийся со вторым, получает высокий показатель боязни отвержения. Испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации и низкими показателями по данной шкале относились авторами к категории лиц с низким уровнем боязни отвержения (или высоким уровнем надежды на аффилиацию), тогда как испытуемые с низкими показателями потребности в аффилиации и высокими показателями по этой шкале относились к категории лиц с выраженной боязнью отвержения. Испытуемым с другими сочетаниями показателей по этим двум методикам приписывается средний уровень боязни отвержения.
Соррентино и Шеппард провели естественный эксперимент, который продемонстрировал, что индивидуальные различия в показателях боязни отвержения влияют на скорость плавания при разных условиях соревнования. В одном случае пловцам предлагали плыть как можно быстрее, и каждому пловцу тренер давал фору в зависимости от прежних результатов. Ставилась задача – победить остальных. В другом случае пловцам с одинаковой форой сообщалось, что они члены одной команды и их задача – добиться, чтобы результат их команды был выше результатов других команд. Как видно из рис. 10.6, испытуемые с высокими показателями боязни отвержения в ситуации командной борьбы плыли медленнее, чем в ситуации индивидуальной борьбы. Создается впечатление, что они опасались критики со стороны других членов команды, что мешало им в выполнении задания. И напротив, испытуемые с высокими показателями потребности в аффилиации (или низкими показателями боязни отвержения) в командных соревнованиях плыли быстрее, чем в индивидуальных. Разница во времени оказалась хотя и небольшой в абсолютных значениях, но весьма статистически значимой, и существенно повлияла бы на результаты соревнования в разных скоростных видах спорта.
Рис.10.6. Средние скорости заплыва испытуемых с высоким уровнем аффилиативного интереса и испытуемых с высоким уровнем боязни отвержения в индивидуальных и командных соревнованиях (данные Sorrentino & Sheppard, 19780
Был проведен ряд других исследований с использованием методики самоотчета для оценки боязни отвержения (Mehrabian & Ksionzky, 1974), которую можно считать достаточно валидной, так как она отражает мотив избегания, несколько лучше осознаваемый человеком. Подобное предположение представляется оправданным в свете полученных при ее использовании результатов, в частности тех, которые иллюстрирует рис. 10.7. В данном эксперименте студентам-испытуемым сообщали, что они примут участие в исследовании процесса взаимодействия не знакомых друг с другом людей. Ожидая встречи с этими незнакомцами, они заполняли социологическую анкету, которая затем оценивалась; испытуемым сообщалось, что с точки зрения уровня дохода и образования их родителей они находится на позициях 2,5 или 8 по 10-балльной шкале, отражающей социальный статус. Им сообщалось, что незнакомец, с которым они сейчас встретятся, находится на позиции 5 той же шкалы. Таким образом, испытуемые знали, выше или ниже их по социальному статусу находится ожидаемый незнакомец. Затем они в течение нескольких минут беседовали с незнакомцем – помощником экспериментаторов, который должен был вести себя определенным образом. Затем испытуемых просили оценить по 9-балльной шкале, насколько им понравился незнакомец.
Рис.10.7. Симпатия к незнакомцу более высокого или более низкого статуса со стороны лиц с высоким и низким уровнем боязни отвержения (по Mehrabian, 1971)
Как видно из рис. 10.7, студентам с высоким уровнем боязни отвержения больше нравился незнакомец более низкого статуса. Можно предположить, что они испытывали большее напряжение в присутствии человека с более высоким статусом, поскольку опасались отвержения, и поэтому данный человек вызывал у них меньшую симпатию. И наоборот, испытуемым с низким уровнем боязни отвержения больше нравился незнакомец более высокого статуса. Хотя методика оценки боязни отвержения, которую предложили Меграбян и Ксионски (Mehrabian & Ksionzky), оказалась весьма многообещающей, ее статус не вполне ясен, отчасти потому, что она очевидно подвержена искажению ответов, а отчасти – из-за отсутствия корреляции с показателем потребности в аффилиации (Karabenick, 1977), который, как было показано, отражает страх отвержения.
Соотношения между боязнью неудачи, боязнью отвержения и мотивом одобрения
Почему человек вообще опасается неудачи? Если мать ругает мальчика за двойки, почему это должно его волновать? С теоретической точки зрения можно предположить, что он боится ее неодобрения и отвержения. В этом случае боязнь неудачи просто переходит в боязнь отвержения. В литературе, посвященной данной тематике, постоянно проскальзывает мысль о том, что эти два мотива избегания связаны друг с другом. Вспомним данные, обсужденные в главе 3 и касающиеся того, что одно присутствие другого человека может вызвать боязнь оценки, которая повлияет на поведение так же, как если бы испытуемый одновременно испытывал страх неудачи и неодобрения или отвержения (см. табл. 3.3.) Кроме того, в предыдущих разделах рассматривалось несколько исследований, свидетельствующих о том, что ободрение или даже инструктирование испытуемого снижает их боязнь неудачи и повышает успешность выполнения задания. Бирни с соавторами (Birney et al., 1969) обнаружили, что экспериментальная актуализация боязни неудачи усиливает мысли об отвержении, поэтому исследователи включили эти мысли в качестве одной из категорий в систему оценки враждебного давления. Возможно, боязнь неудачи и боязнь отвержения тесно связаны и происходят из потребности в социальном одобрении.
Как отмечалось в главе 5, Кроун и Марлоу (Crowne & Marlow, 1964) разработали методику для оценки потребности в социальном одобрении, поэтому данную гипотезу можно проверить. Вполне вероятно, что люди, отвечающие на вопросы опросника исключительно в ключе социальной желательности, стараются избегать неодобрительных отзывов о себе, поскольку боятся неодобрения или отвержения. Это предположение подтверждает, что показатель мотива одобрения, полученный при использовании подобного опросника, тесно связан с показателем потребности в аффилиации (Crowne & Marlow, 1964), который мы рассматриваем преимущественно как методику оценки боязни отвержения. Кроме того, поведение, связанное с выраженной потребностью в социальном одобрении, очень похоже на поведение, связанное с выраженной боязнью неудачи и выраженной боязнью отвержения, о которых судят по показателю потребности в аффилиации. Испытуемыесвысокими показателями полюбойиз этих методик чаще используют защитную стратегию целеполагания, они более восприимчивы к влиянию группы и более склонны корректировать свою речь в ответ на кивок или ободрительное «М-м-м» экспериментатора в экспериментах с вербальным обусловливанием.
Однако тут мы наталкиваемся на неожиданное препятствие. Если все эти методики отражают одинаковые или схожие характеристики, почему показатель потребности в социальном одобрении отрицательно коррелирует с показателем проявлений тревоги (Crowne & Marlowe, 1964)? То есть почему те, кто упоминает только свои желательные качества, настолько не склонны признавать за собой каких-либо проявлений тревожности? Они отрицают, что испытывают тревогу. Однако как мы можем тогда утверждать, что они тревожатся по поводу возможного отвержения?
Вместе с тем на более глубоком уровне результаты отнюдь не противоречивы. Человек, опасающийся отвержения, может отвергать собственную тревогу, пытаясь получить одобрение. Противоречия вызывает использование метода самоотчета, который отражает не столько выраженность страха как такового, сколько стратегию преодоления страха (отрицание). Поэтому мы можем лишь заключить, что боязнь неудачи, боязнь отвержения и потребность в одобрении, вероятно, оказались бы связаны друг с другом, если бы у нас были более точные методики для их оценки. Этот вывод подтверждает еще одно исследование. Немецкий исследователь Лауфен (Laufen) попытался разработать метод оценки в рассказах темы надежды на аффилиацию и боязни отвержения, для начала предложив испытуемым заполнить опросник с утверждениями, связанными либо с потребностью в аффилиации, либо с боязнью отвержения. Только ознакомление с утверждениями, отражающими боязнь отвержения, вызывало впоследствии изменение в содержании рассказов в направлении усиления мыслей об отвержении (Heckhausen, 1980). Ключи для оценки рассказов, разработанные Лауфеном, в дальнейшем были использованы в другом исследовании (Jopt, цит. по: Heckhausen, 1980), в котором обнаружилось, что сумма показателей боязни неудачи и боязни отвержения связана с наилучшими результатами работы 16-летних учащихся мужского пола в присутствии преподавательницы женского пола. То есть юноши работали для преподавательницы более усердно в случае, если имели высокие показатели по методике оценки боязни неудачи Хекхаузена и методике оценки боязни отвержения Лауфена, чем в случае, когда имели высокий показатель лишь по одной из этих методик. В присутствии мужчины-преподавателя не удалось получить такого же результата. Это свидетельствует о том, что в определенных условиях взаимодополнение боязни неудачи и боязни отвержения результативно, хотя они и не являются разными аспектами одной и той же характеристики.
Боязнь успеха
Измерение боязни успеха на материале воображения женщин
Обученная в традиции исследования мотивации достижения по Аткинсону, Хорнер (Horner, 1968) заинтересовалась вопросом, почему женщины не всегда ведут себя так же, как мужчины, в ситуациях достижения, и в частности, почему они имеют более высокие показатели тестовой тревожности. Хорнер отметила, что многие психологи придерживаются мнения, что женщины значительно больше опасаются показаться агрессивными или ориентированными на конкуренцию, чем мужчины (Horner, 1973). Поэтому она разработала тест для оценки этой тревоги, предлагая испытуемым написать рассказ-продолжение к фразе, наподобие такой: «Сдав экзамены за первый семестр, Анна, учащаяся медицинской школы, оказалась первой в своей группе». Для мужчин Хорнер заменила во вводной фразе имя Анна на имя Джон. Хорнер обнаружила, что женщины сочиняли к имени Анна значительно больше негативных рассказов, чем мужчины к имени Джон. В рассказах женщин часто описывались негативные последствия успеха или даже отрицалась описанная во вводной фразе ситуация. Вот некоторые примеры:
Анна – зубрилка с прыщавым лицом. Она подходит к доске объявлений и обнаруживает, что оказалась первой. Как обычно, она начинает умничать. Класс недовольно ворчит в ответ.
Это окупится сполна. Сидеть долгими вечерами по пятницам и субботам за учебниками, когда так хочется пойти на свидание, развлечься… Я буду лучшим на свете доктором среди женщин.
Анна горда и довольна собой. Но все в классе ее ненавидят и завидуют ей.
Анна – это кодовое имя несуществующего человека, созданного группой студентов-медиков. Они по очереди сдают экзамены и пишут контрольные работы за Анну (Horner, 1973).
В целом эти рассказы свидетельствовали о том, что женщины боятся социального отвержения из-за успехов в делах значительно больше, чем мужчины. Хорнер назвала показатель, объединяющий эти негативные характеристики, показателем боязни успеха. Она валидизировала свою методику, проверив, действительно ли женщины с высокими показателями боязни успеха будут избегать победы в непосредственном соревновании с мужчинами. Собрав большое число студентов обоего пола, она предложила им посоревноваться в выполнении вербальных и математических задач. Некоторые студенты затем работали в условиях отсутствия соревнования. Если большинство юношей лучше справились с заданиями в ситуации конкуренции, то среди девушек только 23 % испытуемых с высоким уровнем боязни успеха лучше справлялись с заданиями в ситуации соревнования, чем в ситуации отсутствия соревнования, по сравнению с 93 % девушек с низким уровнем боязни успеха. На результатах юношей боязнь успеха не оказывала подобного воздействия. Иными словами, студентки, написавшие рассказы о негативных последствиях успеха, сдерживали себя в соревновании с мужчинами, что мешало им добиться тех же результатов, которых они добиваются вне ситуации соревнования.
В исходных данных Хорнер в рассказах 65% женщин по сравнению с 9% мужчин можно было обнаружить тему боязни успеха. Однако в последующих исследованиях эти половые различия не подтвердились (Hoffman, 1974; Zuckerman & Wheeler, 1975). Более того, некоторым исследователям не удалось обнаружить предполагаемой связи между показателями боязни успеха и реальными результатами женщин в ситуации выполнения заданий в классе со смешанным половым составом (Feather & Simon, 1973). По-видимому, исходные данные по боязни успеха у женщин были широко освещены в прессе и стали известны многим студенткам. Примерно в то же время набирало силу женское движение, поэтому есть все основания полагать, что многие женщины сознательно избегали написания негативных рассказов об Анне, чтобы доказать, что они не боятся занять лидирующие позиции.
Впоследствии Хорнер с соавторами (Horner, Tresemer, Berens & Watson, 1973) разработали новую систему оценки боязни успеха, основанную на рассказах, которые были написаны после успеха или неудачи в соревновании с неким мужчиной. То есть обратная связь относительно результатов варьировалась таким образом: каждая женщина в условиях активации якобы побеждала соперника-мужчину. В контрольных условиях те же женщины писали рассказы после выполнения того же задания, однако при отсутствии элемента соревнования. Категории, по которым различались рассказы, написанные в этих двух ситуациях, касались проблематичного выражения инструментальной деятельности, проблем, разрешающихся без каких-либо усилий («избавления»), а также приближения к другим людям, вводимым в рассказ. Эти новые индикаторы боязни успеха менее очевидны, чем прежние, и поэтому человеку труднее сознательно изменить их в направлении соответствия личным ценностям. В любом случае, возможно именно по этой причине, результаты, полученные с помощью данной методики, лучше позволяют определить людей, которые будут менее успешны в ситуации соревнования.
Каким образом боязнь успеха влияет на соревновательное поведение женщин
Шинн (Shinn, 1973) использовала новую методику оценки боязни успеха для изучения последствий объединения школы для мальчиков и школы для девочек. Она обнаружила, что до объединения, когда мальчики и девочки тестировались отдельно в сегрегированных школах, они не различались по среднему уровню боязни успеха. Кроме того, показатель боязни успеха не позволял спрогнозировать успешность выполнения вербальных заданий, например анаграмм, в ситуации соревнования. В среднем девочки превосходили мальчиков по результатам вербальных заданий, что согласуется с общей тенденцией к более успешному выполнению вербальных задач женщинами. Однако год спустя после объединения, когда мальчики и девочки стали обучаться в одном классе, соревнуясь друг с другом, результаты оказались иными. Девочки потеряли свое преимущество в выполнении сходного вербального задания – расшифровки слов, а их показатели боязни неудачи резко повысились по сравнению с теми, которые были зафиксированы у них при раздельном обучении. У мальчиков подобное повышение показателей боязни успеха не обнаруживалось. Более того, после слияния только 30 % девочек с высокими показателями боязни успеха получили по тесту расшифровки слов показатели выше среднего по сравнению с 72 % девочек с низким уровнем боязни успеха, что является статистически значимым различием. Иными словами, теперь, когда девочкам приходилось конкурировать с мальчиками, боязнь успеха ухудшала их результаты. Прежде же, когда девочки конкурировали с девочками, высокий уровень боязни успеха не ухудшал их результаты. У мальчиков подобных изменений не наблюдалось. Их показатель боязни успеха не был связан с меньшей результативностью. Иными словами, именно боязнь последствий соревнования с мальчиками снижала результативность девочек.
Карабеник (Karabenick, 1977) продемонстрировал, что высокий уровень боязни неудачи снижает результаты женщин, соревнующихся с мужчинами, только тогда, когда они считали предлагаемое задание «мужским». Автор характеризовал анаграммы как связанные либо с мужскими, либо с женскими способностями и интересами и утверждал, что либо мужчины, либо женщины особенно хорошо справляются с ними. Задание выполняли разные группы испытуемых, уверенных в том, что оно или «мужское», или «женское». Они выполняли его либо одни, либо соревнуясь с участником того же или противоположного пола. Испытуемым сообщалось, что этот участник справляется с аналогичными заданиями на уровне чуть ниже среднего. Таким образом, испытуемые должны были поверить, что у них есть неплохие шансы победить второго участника. Ключевой вопрос заключался в том, каковы будут результаты испытуемых в условиях соревнования и условиях отсутствия соревнования, когда они находятся в паре с участником того же либо противоположного пола и работают над заданием, которое они считают либо «мужским», либо «женским». Результаты показали, что показатель боязни успеха связан с изменением результатов в условиях соревнования только в одном случае: когда женщины с выраженной боязнью успеха соревновались с мужчинами в выполнении «мужского» задания, то справлялись с этим заданием менее успешно (r = –0,25; p< 0,01). Когда они работали над точно таким же заданием, соревнуясь с мужчинами, но полагали, что это задание для женщин, показатели боязни успеха не влияли на их результативность. У мужчин показатели боязни успеха не были связаны с результативностью ни в соревновании с женщинами, ни в соревновании с другими мужчинами.
Способность боязни успеха ухудшать результативность у женщин проявляется не только в лабораторных условиях, но и в отношении к семье и карьере на протяжении всей жизни. Стюарт (Stewart, 1975) получила показатели боязни успеха на материале рассказов, написанных студентками-первокурсницами двух разных колледжей, а затем наблюдала, как эти показатели связаны с различными аспектами жизни этих женщин в последующие 14 лет. Показатели боязни успеха оказались значительно выше в колледже Б, чем в колледже А. Стюарт обнаружила, что девушки из колледжа Б в большей мере опасаются того, что стремление сделать карьеру может помешать им в супружеской и семейной жизни. В колледже А девушки были более определенно ориентированны на карьеру и меньше заботились о браке. Поэтому вполне закономерным оказалось то, что у девушек из колледжа Б показатели боязни успеха были связаны с ранним вступлением в брак, скорым рождением детей, отсутствием профессиональной занятости и «профессиональными шатаниями», т. е. с отсутствием целеустремленности в работе и четко выстроенного профессионального пути. Стюарт объяснила это тем, что девушки из колледжа Б, опасающиеся последствий успеха, так боялись работать и показаться неженственными, что быстро выходили замуж и заводили детей, чтобы доказать свою женственность.
Стюарт также обнаружила, что у студенток, более определенно ориентированных на карьеру и меньше обеспокоенных необходимостью вступления в брак, высокие показатели боязни успеха могли быть связаны с недостаточно стабильной карьерой. Например, у многих получивших степень докторов философии студенток обоих колледжей высокие показатели боязни успеха были связаны с отсутствием полного рабочего дня десять лет спустя после окончания колледжа, в то время как у студенток, получивших лишь степень магистра, такой закономерности не наблюдалось. Это объясняется тем, что женщины, опасающиеся негативных последствий успеха и приложившие серьезные усилия для получения докторской степени, значительно более склонны беспокоиться о работе, чем женщины, не потратившие на свое профессиональное развитие столько времени. Еще один признак подобной тенденции: Стюарт обнаружила, что среди женщин, не вышедших замуж или не родивших рано ребенка, высокие показатели боязни успеха связаны с недостаточной стабильностью карьеры, причем эта закономерность не распространялась на тех, кто вышел замуж или завел ребенка. Стюарт объясняет это тем, что семейные женщины доказали свою женственность, поэтому их боязнь успеха больше не мешает им в карьере. С другой стороны, одинокие женщины, опасавшиеся успеха, продолжают беспокоиться о том, не будет ли препятствовать их работа вступлению в брак и счастливой семейной жизни, поэтому они постоянно прерывают свой профессиональный путь, чтобы добиться некой гармонии между работой и личной жизнью.
Джекэвей и Тиван (Jackaway & Teevan, 1976) предположили, что если боязнь успеха есть следствие боязни неудачи в межличностных отношениях, должна существовать позитивная корреляционная связь между показателем враждебного давления (т. е. показателем боязни неудачи) и показателем боязни успеха. Их предположение подтвердилось. Коэффициент корреляции составил 0,44 у юношей и 0,53 – у девушек – учащихся старших классов. У девушек эта связь оказалась более тесной, как и следовало ожидать в свете большего количества женских рассказов, в которых упоминались аффилиативные неудачи вследствие успеха, хотя различия между коэффициентами корреляции у юношей и девушек не достигали степени статистической значимости. Как отмечают Джекэвей и Тиван (Jackaway & Teevan, 1976), обнаруженная корреляция в определенной мере объясняется частичным совпадением использованных систем оценки, поскольку некоторые события из рассказов испытуемых оцениваются в обеих системах. В частности, как указывалось ранее, в системе оценки враждебного давления фиксируется аффилиативная неудача, которая фиксируется также и в системе оценки боязни успеха. Безусловно, прежде чем предположить, как это сделали авторы, что «у людей (особенно женщин), чьи аффилиативные потребности и потребности в достижении взаимосвязаны, боязнь неудачи и боязнь успеха могут быть почти эквивалентны, поскольку боязнь отвержения становится у них равноценной боязни неудачи» (Jackaway & Teevan, 1976), следовало бы проверить, связан ли показатель боязни успеха с показателем боязни неудачи по немецкой методике.
Боязнь успеха у чернокожих мужчин и женщин
Флеминг (Fleming, 1974) обнаружила, что у чернокожих мужчин и женщин боязнь успеха действует иначе. Сначала, использовав вербальные стимулы наподобие тех, что использовала Хорнер, она установила, что только у 29 % чернокожих студенток колледжа рассказы содержат тему боязни успеха по сравнению с 67 % чернокожих студентов. Таким образом, результаты оказались противоположными результатам Хорнер, которые были получены на выборке белых студентов. Чернокожие женщины имели значительно более низкие показатели боязни успеха, чем белые женщины, а чернокожие мужчины – значительно более высокие показатели, чем белые мужчины. Флеминг предположила, что это расхождение объясняется расовой дискриминацией и расовым угнетением. Исторически сложилось так, что чернокожие мужчины подвергаются значительно большей опасности за свою напористость, чем чернокожие женщины. В действительности долгое время чернокожим женщинам было намного легче найти работу по дому и обеспечивать семью, чем чернокожим мужчинам, которые систематически подвергались дискриминации. Поэтому чернокожим женщинам было нечего опасаться негативных последствий своих достижений; фактически они привыкли ожидать награды за усердный труд, тогда как попытки чернокожих мужчин выдвинуться вперед нередко приводили к трудностям, разочарованиям и гневу.
Следует отметить, что в последующих исследованиях с использованием материала Хорнер различия между чернокожими мужчинами и женщинами стали исчезать, точно так же как стали исчезать различия между белыми мужчинами и женщинами. Тем не менее более глубокий анализ рассказов, написанных чернокожими мужчинами и женщинами, а также использование новой системы оценки боязни успеха все же позволили Флеминг (Fleming, 1975b) заключить, что чернокожие мужчины боятся успеха сильнее, чем чернокожие женщины, хотя эмпирические данные не столь убедительны, как хотелось бы. Вот типичные рассказы, написанные чернокожими студентами мужского пола:
Сэм пытается найти себя в жизни. Он незаметен… Сэм думает, что белые мальчики, несомненно, будут смотреть на него свысока.
Любая фирма с Уолл-стрит будет рада принять Сэма на работу. Белые парни из Гарварда будут умирать от зависти. Преподаватели, конечно, заверят их, что Сэм отнюдь не лучший студент (Fleming, 1975b).
Флеминг (Fleming, 1974) также обнаружила, что показатели боязни успеха негативно связаны с успешностью выполнения заданий в ситуации, когда чернокожие мужчины соревнуются с белыми мужчинами. Сначала Флеминг оценила показатели боязни успеха в нейтральных условиях, а затем, три недели спустя, организовала непосредственное соревнование белого и чернокожего мужчин – выполнение математического теста. Затем она сообщала, что чернокожий участник выиграл, и предлагала вторую методику оценки боязни успеха, за которой следовало выполнение задания с анаграммами, без соревнования с кем-либо. Флеминг обнаружила, что чернокожие мужчины, у которых показатели боязни успеха существенно повысились после победы над белым мужчиной, значительно хуже справлялись с последним тестом на анаграммы (r = –0,46; p< 0,001). Выполнению задания им мешала сильная боязнь успеха. Флеминг также приводит данные о том, что тренинг развития мотивации достижения по типу тренинга, описанного в главе 14, усиливал у чернокожих мужчин не столько мотивацию достижения, сколько боязнь успеха.
В исследовании Флеминг (Fleming, 1974) чернокожие женщины соревновались с черными мужчинами, а не с белыми женщинами. Она обнаружила, что высокие показатели боязни успеха связаны с менее успешным выполнением заданий в соревновании с чернокожими мужчинами, но только среди чернокожих женщин низшего социального класса. По мнению автора, это объясняется тем, что у чернокожих, находящихся на более низком социальном уровне, конфликт между карьерой и браком отличается большей остротой, чем у находящихся на среднем социальном уровне. Например, среди женщин из низших социальных слоев населения 75 % тех, у кого был зафиксирован высокий уровень боязни успеха, имели матерей, лучше образованных, чем отцы, по сравнению с 38 % тех, у кого был зафиксирован низкий уровень боязни успеха. Это различие предполагает, что в семьях женщин с выраженной боязнью успеха чаще возникали конфликты на тему того, что должна делать женщина, т. е. работать в соответствии с полученным образованием или заниматься семьей. Это расхождение мнений проявлялось также и в том, что у 38 % женщин с выраженной боязнью успеха родители были в разводе, и ни у одной из женщин с низким уровнем боязни успеха родители не были разведены.
Чернокожих студентов также просили вспомнить, какие ценности их родители стремились привить им при воспитании. В табл. 10.7 представлены коэффициенты корреляции показателей боязни успеха у чернокожих мужчин и женщин и ценностями, на которых акцентировались их матери или отцы. В отношении женщин наиболее примечательно то, что у тех из них, кто отличался выраженной боязнью успеха, матери и отцы акцентировали внимание на разных характеристиках. У женщин из рабочих семей матери подчеркивали важность достижений и социальной ассертивности, а отцы – самостоятельности. У женщин из семей представителей среднего класса высокий уровень боязни успеха был связан с попытками матери преуменьшить значение самостоятельности и особым вниманием отцов к достижениям. Создается впечатление, что амбивалентность женщин в отношении собственной ассертивности (высокий уровень боязни успеха) обусловлена расхождением мнений отцов и матерей относительно важности этой характеристики.
У чернокожих мужчин единственным значимым результатом оказалось то, что у отцов – представителей и рабочего и среднего класса, настаивавших на социальной ассертивности, вырастали сыновья с низким уровнем боязни успеха. И наоборот, если отцы требовали, чтобы сыновья не были слишком ассертивными и напористыми, у них чаще формировалась выраженная боязнь успеха. Эти данные подтверждают общее предположение Флеминг, согласно которому высокий уровень боязни успеха у чернокожих мужчин связан со страхом негативных последствий, которые влечет за собой ассертивное поведение чернокожего мужчины в белом обществе.
Таблица 10.7
Коэффициенты корреляции показателей боязни успеха и субъективных отчетов о прививаемых родителями ценностях у чернокожих юношей и девушек – студентов колледжа (по Fleming, 1974)
Что произойдет, если чернокожего мужчину с высоким уровнем боязни неудачи поместить в соревновательную среду белых людей? В табл. 10.8 сравнивается поведение чернокожих мужчин с выраженной боязнью успеха в преимущественно «белом» колледже и их поведение в колледже, где большую часть студентов составляют чернокожие. Оба колледжа расположены на Юге США (Fleming, 1983). В «белом» колледже чернокожие молодые люди оказывались более успешными, чем обычно. Они занимали больше руководящих постов в студенческих организациях, их чаще характеризовали как открытых, искренних людей, и они были более склонны считать себя экстравертами. В среде белых студентов их повышенная боязнь успеха приводила к социальному успеху. Исследование показывает, что в «белой» среде они были более восприимчивы к критике за излишнюю ассертивность и, как следствие, чаще завоевывали симпатию других студентов. Некоторые чернокожие мужчины, ориентированные на движение «Черная сила», могут считать себя несправедливо обиженными людьми, с которыми лишь мирятся, но не воспринимают как равных. Однако обратите внимание на то, что эта позиция имеет негативные последствия. Мужчины с выраженной боязнью успеха в «белой» среде чаще обращаются за медицинской помощью в связи с психосоматическими заболеваниями. Чернокожие же молодые люди с выраженной потребностью в достижении не достигают особых успехов в «белых» колледжах Юга; им труднее учиться, они чувствуют усталость и растерянность (Fleming, 1983).
Поведение опасающихся успеха чернокожих студентов в «черных» колледжах никак принципиально не отличается от поведения остальных учащихся. Они несколько более ориентированы на мужское доминирование, возможно, чтобы компенсировать свой страх отвержения со стороны женщин, если они превзойдут их в учебе. То есть в колледже с преимущественно чернокожими студентами они соревнуются с чернокожими девушками, а не с белыми, как в среде белых студентов. Таким образом, их опасения относительно негативных последствий успеха связаны скорее с полоролевыми отношениями, а не с отношениями с «белым» миром, где преобладает конкуренция между мужчинами.
Таблица 10.8
Поведение чернокожих мужчин с выраженной боязнью неудачи в колледжах с преимущественно белыми и чернокожими студентами (по Fleming, 1983)
Исследования Флеминг привлекают внимание к тому обстоятельству, что боязнь успеха связана с негативными последствиями попыток человека каким-то образом выделиться из толпы или проявить ассертивность в отношениях с другой группой, которая воспринимается или является более сильной, способной отвергнуть либо наказать человека за ассертивное поведение. То, чего боятся люди, и то, как это отразится на успешности их деятельности, в значительной степени зависит от их пола и цвета кожи. Однако в исследованиях с использованием новейшей методики оценки боязни успеха было показано, что этот показатель связан с меньшими шансами на успех в соревновании с людьми, обладающими большей властью.
Боязнь власти
Измерение боязни власти на материале воображения
В связи с вышесказанным представляется правомерным предположить, что боязнь успеха связана с боязнью власти других людей. Это еще один мотив избегания, для оценки которого Винтер (Winter, 1973) разработал особую систему. Он попытался получить отдельные показатели аспекта приближения и аспекта избегания мотивации власти. Рассказ испытуемого расценивался им как отражающий боязнь власти, если он содержал какие-либо сомнения относительно прямого выражения ассертивности. Эти сомнения могли проявляться тремя способами: «1) прямое утверждение, что власть – в интересах какого-то другого человека или дела; 2) чувство вины, тревога, сомнения в собственных силах, неуверенность со стороны человека, думающего о власти; 3) ирония, скепсис в отношении власти, проявляющиеся, например, в стиле повествования автора» (Winter, 1973). Использовалась обычная система оценки потребности во власти, и если в любом рассказе обнаруживались сомнения подобного рода, то все категории, оценивавшиеся в нем, заносились в графу «боязнь власти». Если в рассказе не обнаруживались такого рода сомнения, все характеристики потребности во власти заносились в графу «Надежда на власть». В целом показатели надежды на власть и боязни власти не коррелируют друг с другом на достаточно высоком статистическом уровне, а показатель надежды на власть так тесно связан с общим показателем потребности во власти, что его можно рассматривать в качестве эквивалента последнего. Показатель боязни власти лишь умеренно (в пределах 0,30–0,50) коррелирует с общим показателем потребности во власти. Поэтому он заслуживает исследования сам по себе. Мы можем также задаться вопросом, тождественна ли боязнь власти мотиву социализированной власти, который рассматривался в главе 8, поскольку оба они включают образы оказания помощи другим людям. Между ними существует умеренная связь: показатель социализированной власти и показатель боязни власти коррелируют на уровне 0,49, а показатель персонализированной власти и показатель надежды на власть – на уровне 0,46 (McClelland & Watson, 1973), однако эти коэффициенты корреляции недостаточно велики, чтобы указывать на тождественность показателей, поэтому данные показатели следует считать самостоятельными.
Связь боязни власти с атипичным ролевым поведением мужчин
Винтер (Winter, 1973) связал выраженную боязнь власти с паранойей у мужчин. Он проанализировал клинические данные, свидетельствующие о том, что мужчины, страдающие паранойей, чувствуют себя беспомощными в конфликте с властными родителями, а затем связал эти переживания слабости и подчинения с гомосексуальными желаниями и страхами. Такие мужчины жаждут власти и надеются получить ее в гомосексуальной привязанности к сильному мужчине, однако боятся последствий своего желания власти (поскольку оно может привести к гомосексуальности), а также боятся власти других людей над собой. Винтер продемонстрировал, что мужчины, страдающие параноидной шизофренией, имеют значительно более высокие показатели боязни власти по его методике, чем непараноидные шизофреники или контрольная группа при отсутствии различий этих групп в средних значениях надежды на власть. Винтер также обнаружил, что высокие показатели боязни власти не связаны с обычными ассертивными проявлениями мотивации власти, такими как большее количество престижных атрибутов, работа на руководящей должности или игра в карты как соревнование.
Высокие показатели боязни власти оказались связанными со стремлением к автономности, что отражалось в ответах на вопросы следующего типа: сколько свободы следует предоставлять студентам в выборе предметов для изучения? Кроме того, студенты, которые сдали свои работы в самом конце курса или подали заявление с просьбой о неполном прохождении курса, имели значительно более высокие показатели боязни власти, что, по мнению Винтера, означает их сопротивление принуждению соответствовать учебным требованиям.
Когда Винтер попросил студентов назвать ругательные слова или фразы, которые они обычно используют, те, кто использовали в ругательствах намеки на гомосексуальность, имели значительно более высокие показатели боязни власти, чем те, кто не использовал подобных выражений. Те, кто использовал эти ругательства, также имели несколько более низкие показатели надежды на власть. Винтер сделал вывод, что мужчины, «испытывающие сильный страх власти, имеют гомосексуальные желания или страхи» и что, согласно Фрейду, «боязнь власти является результатом возвращения на эдипальную стадию. На этой стадии мальчик идентифицирует себя с матерью и, следовательно, становится сексуальным объектом для отца» (Winter, 1973). Выводы Винтера основаны на данных небольшой выборки, которые делают неоправданными столь смелые умозаключения, однако они представляются вероятными и заслуживающими проверки.
Поведение, связанное с высоким уровнем надежды на власть и боязни власти, было изучено на большей выборке взрослых мужчин разного социально-экономического статуса (McClelland, 1975). Результаты этого исследования обобщены в табл. 10.9. В отношении предполагаемой недостаточности соревновательности мужчин с выраженной боязнью власти эмпирические данные противоречивы. С одной стороны, этих мужчин меньше, чем мужчин с высоким уровнем стремления к власти, интересуют поездки в новые места или «сексуальный туризм». С другой стороны, они не реже увлекаются такими соревновательными играми, как шашки или шахматы, и чаще участвуют в спорах, что не так характерно для мужчин с выраженным стремлением к власти. Подобные связи ничего не говорят нам об эффективности в спорах мужчин с выраженной боязнью власти, поэтому их нельзя рассматривать как прямое опровержение данных Винтера об отсутствии у этих людей склонности к играм в карты как соревнованию.
Таблица 10.9
Коэффициенты корреляции показателей со стремлением к власти и боязни власти с различными поведенческими характеристиками взрослых мужчин,N= 85 (по McClelland, 1975)
Таблица 10.9 (окончание)
Свидетельства большей ориентированности на автономность мужчин с выраженной боязнью власти несколько более убедительны. Они чаще отмечают, что им нелегко вставать утром и встречать трудности очередного дня, а также совершают больше «ритуалов» перед сном. Вспомним, что и в главе 2, и в главе 8 говорилось о том, что такого рода ритуальное поведение связано со второй стадией психосексуального развития, на которой становится актуальным избавление от зависимости от родителей и обретение автономности.
Еще одно подтверждение ориентации на автономность – корреляции общего показателя потребности во власти с показателями стремления к власти и боязни власти у мужчин, ориентированных на каждую из четырех стадий психосоциальной зрелости. При использовании этого метода анализа мужчины были отнесены к той или иной группе в зависимости от стадии, по характеристикам которой они получили наивысший стандартный показатель в системе кодировки Стюарт (см. табл. 8.5). Так, 12 мужчин были отнесены к группе стадии II (автономности); показатели потребности во власти этих мужчин оказались значительно ближе к показателям боязни власти (r = 0,66; p < 0,05), чем к показателям стремления к власти (r = 0,37; статистически недостоверно). Для мужчин со стадии III (ассертивности) была характерна противоположная ситуация. У них показатели потребности во власти были значительно ближе к показателям стремления к власти (r = 0,82; p < 0,01), чем к показателям боязни власти (r = 0,04; статистически недостоверно). Это свидетельствует о том, что боязнь власти тесно связана со стадией автономности в психосоциальном развитии, а стремление к власти – со стадией ассертивности.
В данных, представленных в табл. 10.9, есть новое – это связь показателей боязни власти с различными проявлениями мистического «единения». Мужчины с выраженной боязнью власти имеют, по их словам, более богатый трансперсональный опыт, например религиозного причастия к Богу, чувство «единения с природой», или экстрасенсорный опыт в форме общения с отсутствующим либо умершим человеком, или чувство собственного исцеления кем-либо. Они также более склонны полагать, что наилучшей метафорой для смерти является «безбрежный океан». И наконец, мужчины с выраженной боязнью власти имеют более высокие показатели по шкале психологической искушенности, которая включает утверждения типа: «Иногда я размышляю об объектах природы так, будто они обладают человеческими качествами», «Высшая ценность в человеке – это его богатый внутренний мир, его тонкие чувства, мечты, мысли о себе». В главе 8 утверждалось, что подобные чувства – чувство мистического единения, психической реальности, возвышенности – связаны с принципом фемининности, материнства, дарующего жизнь женского начала. Таким образом, эти результаты подтверждают гипотезу Винтера о том, что мужчины с выраженной боязнью власти в большей мере идентифицируют себя со своей матерью. Полученные данные также позволяют предположить причины меньшей активности этих мужчин по сравнению с традиционными мужскими ролевыми стереотипами. Они опасаются, что их ассертивное поведение разрушит субъективное единство с окружающим миром (природой, «божественной землей», матерью).
Последняя корреляция, отраженная в табл. 10.9, свидетельствует о том, что атипичное телосложение мужчин в определенной мере связано с формированием боязни власти. Это показатель абсолютного отклонения роста мужчины от среднего (примерно 178 см). Коэффициент корреляции предполагает, что мужчины, чей рост значительно отличается от среднего – очень высокие или очень низкие мужчины, – чаще имеют более высокие показатели боязни власти. Эта связь не очень тесна, но тем не менее свидетельствует о некоторой неадекватности, лежащей в основе боязни власти у мужчин.
Боязнь власти у женщин
В сходной группе взрослых женщин смешанного социально-экономического состава показатели боязни власти не были статистически значимо связаны ни с одной из поведенческих характеристик. Боязнь власти все-таки коррелировала с психологической искушеностью (r = 0,29; p< 0,01), как и в мужской выборке. Это обстоятельство приобретает особое значение преимущественно в связи с тем, что в независимой выборке женщин Стюарт (Stewart, 1975) обнаружила, что испытуемые с высокими показателями боязни власти значительно чаще характеризуют свои жизненные проблемы как проблемы психологического характера. Однако почему боязнь власти заставляет женщин, да и мужчин тоже, обращать свой взор внутрь? Возможно, они боятся последствий ассертивности в реальном мире, в котором она слишком часто получает отпор. Поэтому, стремясь избежать жесткой конкурентной борьбы, они уходят в мир психической реальности, где им предоставляются более широкие возможности для контроля.
Здесь можно провести параллель с данными из раздела «Боязнь успеха», которые касаются отказа белых женщин от ассертивности в соревновании с белыми мужчинами. В одной группе испытуемых с одинаковым числом мужчин и женщин показатель боязни власти оказался статистически значимо связан с показателем боязни успеха (r = 0,33; p< 0,05) (McClelland & Watson, 1973). Стюарт (Stewart, 1975) обнаружила в двух выборках женщин-аспиранток, что показатели боязни успеха связаны с показателями стремления к власти, но не с показателями боязни власти. Подобный результат отнюдь не противоречит общей концепции, хотя для понимания соотношений между этими двумя мотивами, безусловно, необходимы дополнительные исследования, поскольку только наиболее ассертивные женщины (имеющие высокие показатели стремления к власти) могут серьезно опасаться влияния их ассертивности на межличностные отношения (высокий уровень боязни успеха). У мужчин же складывается совершенно иная ситуация, так как у них нет основания опасаться собственной ассертивности. Поэтому среди них те, кто имеет амбивалентное отношение к проявлению мотива власти (высокий показатель боязни власти) – возможно, по психодинамическим причинам, упомянутым Уинтером, – будут проявлять амбивалентность и в отношении успешной деятельности (высокий показатель боязни успеха). И для мужчин, и для женщин с высокими показателями боязни власти и боязни успеха характерен конфликт в связи с чувством слабости, беспомощности, которые они компенсируют посредством ассертивности, однако вместе с тем боятся отпора или отвержения из-за своей ассертивности.
Другие страхи
Корреляты показателя потребности во власти как показателя боязни слабости (по Вероффу)
Как упоминалось в главе 8, Верофф рассматривает разработанную им методику оценки потребности во власти как метод оценки тревоги по поводу способности реализовать власть, т. е. метод оценки боязни слабости. Его вывод правомерен по двум причинам. Во-первых, при создании своей системы кодировки Верофф анализировал содержание рассказов, написанных во время ожидания результатов выборов кандидатов, которые претендовали на роль студенческих лидеров своих колледжей, т. е. когда они беспокоились о том, приобретут ли они властные полномочия. Исходя из этого, мы можем ожидать, что показатели, полученные с помощью методики Вероффа, отражают такого рода тревогу. Методы же актуализации мотивации власти, использованные Винтером (Winter, 1973) и Ульманом (Uleman, 1972), были направлены на то, чтобы укрепить в испытуемых сознание собственной силы. Во-вторых, характеристики людей, имеющих высокие показатели по методике Вероффа, указывают на то, что их волнует проблема собственной слабости.
В табл. 10.10 обобщаются некоторые ключевые результаты, полученные в широкомасштабном национальном исследовании 1976 г. (Veroff, Depner, Kulka & Douvan, 1980). Что касается мужчин, интерпретация данных вполне очевидна. Мужчины с высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа чаще оказываются сыновьями «синих воротничков», которые неплохо зарабатывают на жизнь собственным, однако непрестижным трудом, который они не считают интересным. Тем не менее они достаточно высоко оценивают свою компетентность в работе, часто проявляют нежные чувства в отношении жены (что, как отмечает Верофф (Veroff, 1982), «по сути близко к вопросу об их сексуальной активности»), а также полагают, что отцовство – это очень важно. Иными словами, в семейной жизни они как будто компенсируют чувство недостаточной престижности и значимости в профессиональной сфере. То, что они подчеркивают свою сексуальную активность, а также компетентность в работе, несмотря на ее небольшую значимость, указывает на протестную маскулинность. В сущности, они говорят: «Хотя ни в моих глазах, ни в глазах окружающих моя работа не имеет большого значения, я хороший работник, неплохо зарабатываю, я хороший (сексуальный) муж и отец». То, что эти мужчины более склонны к употреблению алкоголя и наркотиков, также свидетельствует о том, что они испытывают некоторую тревогу по поводу власти, поскольку, как отмечалось в главе 8, употребление алкоголя – это один из способов, который используют мужчины для усиления чувства собственной власти.
Таблица 10.10
Характеристики мужчин и женщин с выраженной боязнью слабости – высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа (по данным самоотчетов)
Данные о женщинах менее однозначны, хотя их можно проинтерпретировать аналогичным образом. Женщины с высокими показателями потребности во власти по методике Вероффа особенно часто упоминают удовлетворение от работы вне дома (по сравнению с работой по дому), что, по-видимому, способствует их высокой самооценке. Они не выражают удовлетворения различными аспектами семейной жизни так, как это делают другие женщины. И, не полагаясь на поддержку окружающих в кризисных ситуациях, они оказываются более независимыми, чем другие женщины, которые находят большее удовольствие в межличностных отношениях. Иными словами, эти женщины значительно более ориентированы на работу, что можно рассматривать как компенсацию чувства слабости или недостаточной значимости в роли жены или матери, либо в роли работника по сравнению с мужчинами. То есть, поскольку в нашем обществе престиж сопутствует успеху главным образом в профессиональной деятельности, эти женщины, вероятно, испытывают собственную неполноценность в данном отношении по сравнению с мужчинами и компенсируют такое чувство профессиональными достижениями. Однако с такой сосредоточенностью на работе не связаны никакие признаки тревоги, поэтому у нас меньше оснований рассматривать ее результатом боязни слабости, как у мужчин. Максимум, что можно заключить, это то, что у женщин высокие показатели потребности во власти по методике Вероффа указывают на боязнь слабости в роли женщины, а это приводит к компенсаторному стремлению к профессиональным успехам, не характерному для женщин в целом.
Боязнь интимности
Гиллиган и Поллак (Gilligan & Pollak, 1982), проанализировав материалы воображения, обнаружили, что мужские рассказы чаще, чем рассказы женщин, содержат образы насилия в сочетании с аффилиативными отношениями. Авторы полагают, что это можно рассматривать как свидетельство того, что мужчины опасаются последствий интимности, точно так же как женщины, по данным Хорнер, опасаются последствий успеха. Выявленная закономерность заслуживает более глубокого исследования, поскольку согласуется с представлением о том, что все социальные мотивы имеют аспект избегания.
Очевидно, существует огромное множество специфических страхов – например, страх темноты, высоты, замкнутого пространства или страх школы, – которые изучаются и могут рассматриваться в главе, посвященной мотивам избегания. Они не обсуждаются здесь потому, что научение, связанное с ними, не может квалифицироваться как общая мотивационная диспозиция, влияющая на поведение.
Заключение
Наши представления о мотивах избегания неполны. В исследованиях анализируются несколько разных мотивов избегания, причем поведение людей с высокими показателями по используемым методикам оценки мотивов избегания имеет некоторые объяснимые особенности. Вместе с тем нам неизвестно, какие мотивы избегания имеют наибольшее значение, как их лучше измерять и как они соотносятся друг с другом. Мы даже не вполне уверены, есть ли теоретические различия между мотивами избегания и мотивами приближения. В этой области необходимо провести значительно большую систематичную работу, сопоставимую с работой по изучению мотивов приближения, таких как потребность во власти и потребность в достижении, для которых были разработаны адекватные методики оценки.
Примечания и вопросы
1. Составьте список ситуаций, которые вызывают у вас тревогу. К чему вы стремитесь в этих ситуациях? Одинаковы ли ваши цели?
2. Что бы произошло на острове Сент-Китс, согласно Ароноффу, если бы там улучшились условия жизни и оказания медицинской помощи? Высказав собственные предположения, ознакомьтесь с мнением Ароноффа (Aronoff, 1971).
3. Разработайте модель, аналогичную модели Аткинсона, которая бы объясняла непосредственно тот факт, что испытуемые с высоким уровнем тестовой тревожности выполняют задания лучше, когда думают, что успешно с ними справляются, и выполняют те же задания хуже, когда думают, что не справляются с ними.
4. Если люди с выраженной боязнью неудачи хуже сдают экзамены и хуже справляются с лабораторными работами, почему в целом они имеют более высокие оценки в школе?
5. Напишите, какие оценки вы хотели бы иметь по каждому из предметов, которые вы сейчас проходите. Затем напишите, какие оценки вы получали по сходным предметам в прошлом, и определите, не носит ли ваша нынешняя стратегия установления цели защитный характер, как это описывалось в данной главе, т. е. не обнаруживается ли у вас высокий уровень боязни неудачи.
6. Почему люди с выраженной боязнью неудачи более восприимчивы к чужому мнению?
7. Если тренер побуждает команду повысить результаты во славу родного города, как повлияет это побуждение на игрока с высоким уровнем потребности в достижении, высоким уровнем потребности во власти, высоким уровнем потребности в аффилиации и высоким уровнем боязни отвержения?
8. Попытайтесь спланировать исследование, которое бы определенно показало, являются ли боязнь отвержения, боязнь неудачи и потребность в одобрении разными аспектами одного и того же мотива избегания.
9. Предположим, начальник-мужчина пригласил сотрудницу поиграть с ним в гольф. Объясните мотивационные факторы, которые могут повлиять на успешность ее игры.
10. Опишите по крайней мере две ситуации, когда мужчина с высоким уровнем боязни успеха скорее всего справится с заданием хуже, чем обычно.
11. В главе 2 гомосексуальность связывалась с оральной агрессивностью (поздняя стадия I); в главе 9 – с ранней сексуальной зрелостью в социально однородных группах; а в этой главе – со стадией II (стремлением к автономности). Как это все согласуется друг с другом? Не кажется ли вам, что правильнее всего разделять то, что приводит к гомосексуальным привязанностям, и то, какие мотивы возникают уже после их формирования?
12. Если у мужчин психологическая искушенность связана с идентификацией с фемининным принципом и высокими показателями боязни власти, почему психологическая изощренность связана с боязнью власти и у женщин?
13. Если высокие показатели потребности во власти по методике Вероффа отражают, по крайней мере у мужчин, боязнь слабости, не должны ли они быть связанными и с показателями боязни власти по Винтеру, которые также сочетаются с чувством неполноценности?
14. Как вы полагаете, с чем должен быть более тесно связан показатель враждебного давления – с показателем боязни власти или с показателем боязни успеха?
15. Возможно, все рассмотренные в этой главе мотивы избегания являются аспектами одного и того же тревожного мотива – мотива «снижения напряжения», который имеет большое теоретическое значение для бихевиористов (см. главу 3). Одним из свидетельств этого было бы то, что они одинаково влияли бы на поведение. Проанализируйте поведенческие корреляты разных мотивов избегания и определите, одинаково ли поведение, к которому они приводят. Есть ли какая-нибудь поведенческая характеристика одного мотива избегания, которая не типична для других мотивов избегания, что свидетельствовало бы в пользу разграничения мотивов избегания?