Исследование мотивов в русле психологии личности
Изучающих психологию личности особенно сильно интересуют именно индивидуальные мотивационные диспозиции. Они спрашивают: какие существуют мотивы? каково их число? каковы самые важные мотивы? как мы можем узнать о мотивах той или иной личности? Цель данной главы – рассмотреть основные ответы на эти вопросы, ответы, данные теоретиками мотивации, и, в частности, понять, каким образом мы можем оценивать мотивы человека. Давайте начнем с феномена, который побудил ученых начать исследование проблемы мотивационных диспозиций.
Мотивы как детерминанты человеческого времяпрепровождения
С известной долей уверенности можно утверждать, что каждой области человеческой деятельности соответствует своя теория мотивации. Мы видим, что люди часто совершают определенные действия, и заключаем, что они, должно быть, этого хотят. Люди едят. Стало быть, они хотят есть. Некоторые люди хорошо успевают в школе. Значит, они имеют потребность в успешной учебе. Дети играют. Отсюда следует, что они нуждаются в игре. Некоторые люди копят деньги. Следовательно, существует побуждение к накопительству. Бизнесмены зачастую напряженно работают, а так как бизнес организован для получения прибыли, теоретики экономических процессов со времен Карла Маркса считают, что деловых людей влечет за собой мотив выгоды. В качестве примера можно привести современного теоретика Джона Кеннета Гейлбрайта (Galbraith, 1967), который, не колеблясь, написал главу для книги по экономике, названную «Общая теория мотивации». Эта глава посвящена главным образом перечислению различных целей экономических предприятий.
Аналогичным образом исследователи политической жизни выясняют, что люди испытывают потребность доминировать друг над другом, ибо они часто ведут между собой политические сражения или настоящие войны, в которых люди убивают друг друга. И наоборот, те, кто изучает семейную жизнь, находят, что человек хочет заботиться о других и защищать своего ближнего.
Как же нам быть со всей этой неразберихой? Можем ли мы хотя бы чуть-чуть структурировать общую теорию мотивации и составить не очень большой список основных человеческих мотивов? Некоторые ученые всегда скептически относились к перспективам решения данной задачи. Например, Абрахам Маслоу (Maslow, 1954), американский представитель психологии личности, писал: «Нам следует раз и навсегда прекратить попытки составить список „атомарных“ побуждений или потребностей… Если бы мы захотели, то могли бы составить списки, включающие в себя от одного до миллиона (в зависимости от специфики анализа) побуждений».
Антропологи с особенной готовностью принимают данную точку зрения, так как они знают, что различные культуры характеризуются различными видами ценностей, и, стало быть, специфика потребностей человека зависит от его культурной принадлежности. Антропологи отрицают даже гипотетическую возможность идентификации ряда человеческих мотивов, важных для представителей всех культур. Некоторые клиницисты занимают аналогичную позицию. Каждый человек, говорят они, обладает уникальным набором потребностей, мотивирующих его поведение. Почему же не сконцентрироваться на выявлении этих потребностей и не тратить время на предположения о том, похожи ли они на потребности других индивидуумов? Как любил говорить еще один американский представитель психологии личности Гордон Оллпорт (Allport, 1937), не существует простых неразложимых потребностей личности, относимых ко всем людям. Каждая личность уникальна, как неповторима и каждая культура.
Однако прежде чем отказаться от попыток найти универсальные человеческие мотивы, давайте с большей, чем раньше, строгостью оценим только что описанные методы идентификации мотивов. Во-первых, утверждать, что люди хотят совершать определенное действие потому, что они его совершают, значит недалеко уйти от анимистического мышления. Следуя такого рода логике, можно сказать, что дерево растет потому, что хочет расти, а яблоко падает, потому что хочет упасть. Хекхаузен (Heckhausen, 1980) и другие авторы давно уже указывают на то, что, приравнивая действие к мотиву, мы бесцельно топчемся на месте. Нам нужно найти универсальный метод исследования того или иного мотива, ибо только обладая таким методом, мы можем расширить наше научное знание.
Во-вторых, нам следует помнить, что мотивы представляют собой лишь одну из категорий детерминантов поведения. Если мы рассматриваем специфический его результат, например поглощение пищи, то потребность утолить голод будет только одним из факторов, приведших к этому результату. Другими факторами выступают знание о том, как следует есть (фактор умения или привычки), знание о том, когда следует есть, и представление о желательности принятия пищи (фактор ценности). Действительно, вследствие вышеупомянутых причин человек может есть, абсолютно не испытывая голода. Таким образом, сам по себе факт совершения действия отнюдь не говорит о существовании мотива осуществить данное действие. И что самое главное – мы не можем заранее и точно сказать, какой именно общий мотив обусловливает конкретное поведение, ибо одно и то же действие может быть обусловлено несколькими различными потребностями. Например, представим себе, что некий студент хорошо учится в университете. Его успехи могут объясняться и тем, что он хочет порадовать родителей, и тем, что он стремится получить хорошую работу, и тем, что он мечтает о социальном признании. Сказать, что мы имеем дело с «учебным мотивом», – значит ничего не сказать. Следуя путем бездумного «называния», мы рискуем до бесконечности расширять список мотивов, каждый из которых будет сколь специфическим, столь и бесполезным для объяснения широкого разнообразия поведенческих феноменов.
Памятуя о том, что на поведение помимо мотивов оказывают влияние ценности, мы можем доказать факт существования универсальных мотивов. Дело в том, что различия в поведении обусловливаются именно культурными различиями в ценностных ориентациях. Специфика ценностей личности определяется прежде всего культурной принадлежностью индивидуума. Стало быть, универсальные человеческие мотивы, такие как достижения – совершенствования (см. главу 7), действительно существуют, по-разному проявляясь в различных культурах. Например, американцы, живущие на материковой части, в большей степени, чем коренные гавайцы, ориентированы на достижение индивидуального успеха, в то время как гавайцы более трепетно, чем остальные граждане США, относятся к межличностным отношениям (Gallimore, 1981). Таким образом, возможно, что для гавайцев (в отличие от большинства американцев) мотив достижения связан скорее с перспективами сотрудничества. Стало быть, одной из причин чрезмерного умножения концепций мотивации является смешение ценностей и мотивов. Как мы покажем далее, ценностные ориентации человека отнюдь не идентичны его мотивам.
В качестве другого примера на эту же тему приведем так называемый мотив выгоды. Сто лет назад в своем «Коммунистическом манифесте» Карл Маркс утверждал, что именно мотив выгоды побудил представителей капиталистического класса осуществить общемировую экспансию. Руководители современных американских компаний соглашаются с тем, что их поведением руководит именно мотив выгоды. Однако из всего этого мы можем сделать лишь один вывод: бизнесмены верят, что стремление к выгоде определяет их поведение. Другими словами, они ценят получение прибыли. Но отсюда не следует, что прибыль – это первичный мотив, направляющий их энергичную предпринимательскую деятельность. Вера в мотив прибыли, конечно же, вносит свой вклад в детерминацию поведения. Скажем, на ней может быть основана борьба деловой элиты за снижение налогов.
Однако достаточно легко доказать, что стремление к получению прибыли не может мотивировать устойчивую энергичную деятельность глав экономических предприятий. Во-первых, как в свое время, к немалому своему удивлению, выяснил Эндрю Карнеги, менеджеры высокого уровня зачастую продолжают работать так же много, как и раньше, несмотря на то что давно уже заработали гораздо больше денег, чем могут потратить за всю жизнь. Значит, ими движет что-то иное, нежели мотив выгоды. Во-вторых, хотя в рамках коммунистической системы советского типа руководитель предприятия не может рассчитывать на получение дополнительной личной выгоды, многие «красные директора» действуют не менее энергично, чем их западные коллеги. Таким образом, акцент на желании получить прибыль приводит нас к ошибочной конкретизации, которая, как мы только что убедились, уводит от идентификации основных мотивов деловой активности бизнесменов «по жизни». Многие из мотивов, приписываемых людям в обычной жизни, представляют собой не более чем игру слов, ошибочную конкретизацию или смешение ценностей и убеждений, с одной стороны, и глубинных мотивов – с другой.
Классификация мотивов по Макдугаллу
Одна из первых попыток преодолеть вышеописанные трудности и отделить мотивы от других психологических характеристик была сделана психологом Вильямом Макдугаллом (McDougall, 1908, 1932). Он утверждал, что определенные поведенческие склонности передаются по наследству, обладают инстинктивной природой и «присутствуют в каждом человеке любой расы и любого возраста». Макдугалл выделил три компонента инстинкта:
1) склонность к выборочному восприятию определенных стимулов (голодный индивидуум прежде всего замечает съедобные объекты);
2) эмоциональное возбуждение, возникающее при восприятии «нужного» объекта (первооснова инстинкта);
3) активация склонности добиваться достижения цели.
Он писал: «Каждый случай инстинктивного поведения подразумевает существование врожденного знания о некотором объекте; переживание эмоций, связанных с этим объектом, и стремление действовать (либо приблизиться к объекту, либо от него удалиться)» (McDougall, 1908). Проще говоря, Макдугалл считал, что существуют некие врожденные механизмы, связывающие определенные действия или объекты с эмоциональным возбуждением, которое ведет к целенаправленной активности. Готовность к такой активности можно назвать мотивом, хотя Макдугалл использовал слова инстинкт или склонность. Другие виды активности или объектов не вызывают эмоционального возбуждения и соответственно не могут считаться мотивами.
Макдугалл пошел дальше и постарался идентифицировать ключевые инстинктивные склонности, служащие основой нормального поведения. В табл. 2.1 приведены несколько типичных примеров, взятых из составленного Макдугаллом списка 18 инстинктивных склонностей (McDougall, 1932). Следует отметить, что автор проводил исследование инстинктивной первоосновы всех мотивов именно в тот период развития американской психологии, когда доминантной была бихевиористская точка зрения, согласно которой практически все человеческие характеристики приобретаются с научением и не зависят от каких-либо унаследованных или врожденных склонностей. Поэтому научные заслуги Макдугалла не были должным образом оценены при его жизни. Большинство современных ему психологов, признавая факт существования некоторого количества врожденных физиологических потребностей (таких, как потребность в пище), были уверены, что более сложные потребности (например, в подчинении или в приобретении) всегда формируются в результате социальных взаимоотношений и не бывают врожденными. И только спустя ряд лет, когда исследователи психологии животных разработали концепцию «сигнального раздражителя», или естественного мотива (см. главы 4 и 5), некоторые идеи Макдугалла наконец стали популярными. Вместе с тем он сумел создать первую таксономию человеческих мотивов, обусловливающих нормальное поведение. Это его достижение вдохновило пришедших вслед за ним исследователей человеческих мотивов (таких, как Генри А. Мюррей и Раймонд Кеттелл, идеи которых мы рассмотримвнастоящей главе). Данные Макдугаллом описания сущности мотивов до сих пор сохраняют свою научную ценность.
Таблица 2.1
Некоторые инстинктивные склонности (мотивы), идентифицированные Макдугаллом (McDougall, 1932)
1. Инстинкт поиска пищи: искать (и, возможно, хранить) пищу
2. Инстинкт отвращения: избегать некоторых вредных веществ
3. Сексуальный инстинкт: ухаживать и спариваться
4. Инстинкт страха: убегать или прятаться в ответ на воздействия, причиняющие боль или вызывающие физические повреждения либо сигнализирующие об опасности боли или физических повреждений
5. Инстинкт любопытства: исследовать незнакомые места и вещи
6. Инстинкт материнства или покровительства: кормить, защищать и укрывать маленьких
7. Инстинкт общения: оставаться в дружеской компании и, в случае необходимости, искать такую компанию
8. Инстинкт самоутверждения: доминировать, вести за собой, побеждать в конкурентной борьбе или проявить себя перед лицом товарищей
9. Инстинкт подчинения: уступать, подчиняться, следовать за кем-то, уходить в тень в присутствии более могущественных лиц.
…
13. Инстинкт приобретения: приобретать, владеть и бороться за все вещи, которые воспринимаются как полезные и привлекательные.
Мотивы как детерминанты ненормального поведения
Другой подход к идентификации основных мотивов заключается в том, чтобы понять, почему люди демонстрируют необычное или ненормальное поведение. Он основан на следующем допущении: поведение – это результат одновременного воздействия со стороны мотивов, умений или привычек и ценностей либо когнитивных схем. Предположим, некий студент неожиданно бросает учебу, совершая нехарактерный для себя поступок. Мы знаем, что два детерминанта осуществления учебной деятельности по-прежнему остаются в силе: студент знает, как учиться (у него есть соответствующий опыт), и ценит учебу. Отсюда следует, рассуждаем мы, что изменения должны были произойти в его мотивах. Значит, необходимо выяснить, какой именно мотив побудил его не делать то, что он делает нормально.
Самые стройные теории человеческой мотивации были созданы именно клиницистами, старающимися выяснить, почему люди ведут себя необычным образом. Часами, днями, а иногда и годами имея дело в курсе психотерапии с сознательным и бессознательным материалом конкретных пациентов, клиницисты обладают прекрасной возможностью выстраивать и проверять свои теории. Удивительно, но практики обычно согласны в том, что человеческое существо характеризуется несколькими основными мотивами, хотя вопрос о сущности таких мотивов временами вызывает теоретические споры. Клинический подход позволяет «под микроскопом» изучать реальные мысли и чувства человека, однако полученные с его помощью данные практически всегда относятся к психическим реальностям тех людей, чье душевное нездоровье побудило их обратиться к психотерапевту. Поэтому не удивительно, что обнаруженные клиницистами мотивы, как правило, негативные. Они рассматриваются как мощные побуждения, которые, если их не поставить под контроль или не смягчить, могут вызвать психические заболевания (или нарушения поведения), такие как депрессия, психоз и невроз.
Мотивационная триада по Фрейду: сексуальность, агрессия и тревога
На основании анализа сновидений и свободных ассоциаций Фрейд (см. главу 1) сделал вывод о том, что человек прежде всего нуждается: а) в получении сексуального удовлетворения (в самом что ни на есть широком смысле); б) в выражении своей агрессивности; в) в смягчении своей тревоги и своего страдания, возникающих вследствие конфликта между первыми двумя влечениями и конфликта между первыми двумя влечениями и требованиями социума и угрозами выживанию. Фрейд считал, что все три основных человеческих мотива потенциально приносят человеку страдания или болезни. В этом смысле он следовал традиции, сложившейся на Западе более 2000 лет назад со времен Платона. В 9-й части своего «Государства» Платон вкладывает в уста Сократа такие слова о бессмысленности тех вожделений и желаний, которые
…пробуждаются во время сна, когда дремлет главное, разумное и кроткое, начало души, зато начало дикое, звероподобное под влиянием сытости и хмеля вздымается на дыбы, отгоняет от себя сон и ищет, как бы удовлетворить свой норов. Если ему вздумается, оно не остановится даже перед попыткой сойтись с собственной матерью, да и с кем попало из людей, богов или зверей; оно осквернит себя каким угодно кровопролитием и не воздержится ни от какой пищи. Одним словом, ему все нипочем в его бесстыдстве и безрассудстве.
Как и Фрейд, Платон считал, что во сне человек управляется двумя основными мотивами: сексуальным влечением (включая инцест) и агрессивностью. Платон называл их противозаконными или деструктивными мотивами, ибо, с его точки зрения, они близки к «безграничному безумию или к невероятному бесстыдству». Кроме того, Платон утверждал, что эти беззаконные мотивы «с рождения присутствуют в каждом человеке» и что они могут быть «укрощены законом и добродетельными желаниями с помощью разума». Фрейд не верил в какие-либо «добродетельные желания», но соглашался с тем, что инстинктивные, беззаконные желания, которые он приписывал бессознательному Оно, должны контролироваться обществом (законом) и разумом. Он говорил о психоанализе, изобретенном им методе, как о средстве постепенного завоевания Оно с помощью разума (Freud, 1927a).
Плохие и хорошие желания
Разграничение между плохими или беззаконными желаниями, ведущими к болезни или греху, и хорошими желаниями присутствует в различных религиозных традициях, причем подчеркивается, что хорошие желания представляют собой средство подавления или обуздания плохих. В христианском писании часто упоминается о грехах, связанных с сексуальными или агрессивными желаниями, однако не менее часто христиане пишут о добродетели любви и доброты. Например, любовь возвеличивается в знаменитом высказывании о милосердии, принадлежащем апостолу Павлу (Второе послание к коринфянам). Другой апостол, Фома, пишет в своем Послании: «Бог есть любовь, и тот, кто пребывает в любви, пребывает в Боге, и Бог пребывает в нем». Структура «Божественной комедии» Данте отражает христианскую теологию. Грехи, происходящие от беззаконных желаний, живо описаны в части «Ад». Разум, в образе Вергилия – проводника Данте, помогает последнему осознать, каким образом плохие желания приводят к греху и наказанию. Для этого Вергилий ведет поэта через ад и чистилище, однако затем Данте понимает, что достичь Неба и преодолеть беззаконные желания можно только по благодати Божьей. Именно Бог дарует нам добродетели любви, доброты, покоя и гармонии со всем.
В буддизме мы находим схожие идеи, хотя способы их выражения отличаются от христианских. Для Будды наиболее очевидным фактом жизни оказывается страдание. Источником его он считал желания и, таким образом, заключал, что человеку следует как можно скорее от них отказаться. В качестве пути отказа Будда предложил технику направленной медитации. С точки зрения буддистов, годы медитативной практики дают человеку возможность жить без желаний либо, по крайней мере, не испытывать беззаконных или ординарных желаний. Данный способ преодоления очень похож на соображения Платона, Данте или Фрейда. Однако, как отметил Гомбрич (Gombrich, 1971), желание любить и творить добро стало добродетелью, помогающей искоренять некоторые из наиболее беззаконных и эгоистических желаний (именно об этой добродетели говорит христианство). Даже в буддийской теологии любящая доброта представляет собой важную стадию на пути к отрешению от всех желаний. Стало быть, согласно буддийской традиции, желание освободиться от всех желаний – это хорошее желание, постоянно мотивирующее «просветленных», которые шаг за шагом овладевают медитативными практиками. Говорят, что последними словами Будды были слова: «Желайте разумно». Очевидно, что, как и христианство, буддизм признает существование добродетельных желаний.
Фрейд же не верил в хорошие желания, такие как стремление творить добро. Возможно, это объясняется тем, что в его пациентах, психически нездоровых людях, доброе начало было глубоко подавлено. А может быть, он просто пессимистически относился ко всем проявлениями человеческой природы. Стремление любить и творить добро он считал производной эгоистических мотивов. Например, рассуждая о любви к людям, которую, как верят христиане, выразил Христос своей искупительной смертью на кресте, Фрейд (Freud, 1918/1938) утверждал, что распятие Христа является манифестацией глубоких бессознательных мотивов каждого из нас. Фрейд начал с предположения о том, что каждый маленький мальчик хочет спать со своей матерью, ревнует к отцу, хочет его убить, но испытывает чувство вины из-за этого желания, ибо продолжает его любить. Вина, вызванная инцестуозными и агрессивными желаниями, обычно приводит мальчика к желанию совершить ту или иную репарацию, и в конечном счете он стремится полностью отождествить себя с отцом. Следовательно, заявил Фрейд, психологический смысл распятия Христа заключается именно в символической смерти сына, ставшей искуплением скрывающихся в бессознательном инцестуозных и агрессивных желаний каждого конкретного мужчины. Смерть Иисуса помогает мужчинам избавиться от чувства вины. Фрейд считал, что хотя люди воспринимают распятие Христа в качестве свидетельства Его любви, на самом деле они, движимые чувством вины, проецируют на образ Распятия свою собственную психическую реальность. Мы видим, что Фрейд, как и во многих других случаях, сводит человеческие стремления до сексуального мотива, агрессивных желаний и побуждения избавиться от тревоги или вины.
Взгляд Юнга на мотивацию
Многие другие известные клиницисты, первоначально работавшие в русле классического психоанализа, со временем пришли к иным точкам зрения на сущность человеческих мотивов. Карл Юнг, швейцарский психиатр из семьи протестантов, стал одним из первых сторонников Фрейда. Как мы помним (см. главу 1), Юнг был радостно принят Фрейдом, потому что последний очень хотел распространить влияние психоанализа за пределы еврейского (за некоторыми исключениями) круга аналитиков, собравшихся вокруг него в Вене. Юнг тоже изучал сны своих пациентов. Однако он не стремился интерпретировать их в терминах сексуальных влечений, а рассматривал как репрезентации универсальных образов, или архетипов.
Скажем, в автобиографии Юнг (Jung, 1961) описывает сон, который приснился ему в раннем детстве и оказал на него мощное воздействие. Юнгу приснилось, что он спустился под землю и увидел там гигантский эрегированный фаллос, вертикально стоящий на троне. И когда он зачарованно смотрел на фаллос, в его ушах раздался голос матери: «Это – пожиратель людей». Слова матери напомнили Юнгу молитву, которую она учила его читать по вечерам перед сном: молящийся просит Христа оградить его, забрать к Себе или «поглотить», чтобы защитить от сатаны. Фрейдист мог бы интерпретировать сновидение Юнга как эдипальную фантазию, в рамках которой сновидец отождествляет себя с фаллосом (или восхищается им), желая проникнуть внутрь матери. Однако мать предостерегает мальчика от опасности, ибо фаллос символизирует отца, обожаемого и ненавидимого, отца, который (ассоциация с Христом) тоже может «съесть» или «забрать» сына. Юнг скорее расширяет, нежели редуцирует смысл сна и рассматривает его как отражение конфликта между любящим Господом Иисусом (символизируемого «верхним», наполненным солнечными лучами миром) и «теневой» частью Бога, ассоциирующейся со смертью и умиранием. Юнг, сын протестантского священника, хорошо помнил, что во время похорон или при посещении кладбищ о мертвых говорят как о душах, взятых и защищаемых Христом.
Таким образом, для Юнга сексуальный мотив теряет свое первостепенное значение и становится средством драматизации реального мотивационного конфликта между любовью к образу Христа и страхом перед Ним; в свою очередь, это можно истолковать как универсальный образ, или архетип, связанный с фигурой отца. Толкование сновидений использовалось Юнгом не столько для диагностики основных человеческих мотивов, сколько для помощи пациенту в более широком осознании терапевтических целей. Следовательно, у Юнга мало прямых замечаний о базовых мотивах человека. Он лишь утверждал, что в каждом индивидууме заложено инстинктивное стремление к индивидуации (самореализации), – тема, которая также активно обсуждается другими психотерапевтами.
Основные мотивы и последующие психоаналитические теории
Из-за ограниченного объема настоящей книги мы можем рассказать лишь о некоторых из плеяды психоаналитиков, пришедших после Фрейда и внесших заметный вклад в психологию мотивации. Альфред Адлер (Adler, 1917) был еще одним из тех первых сторонников Фрейда, которые в конце концов разошлись с ним. Причина разрыва Фрейда с Адлером заключалась в том, что последний рассматривал мотив власти как более важный, нежели сексуальное влечение, фактор. Адлер считал, что во всех детях развивается стремление к превосходству, потому что каждый ребенок, находясь в окружении больших и могущественных взрослых, испытывает чувство собственной незначительности. Таким образом, утверждал Адлер, все наши действия опосредуются базовым желанием – компенсировать свою слабость, стать сильнее и значительнее в глазах других. Стремление к этому эволюционирует в «социальный интерес», который, согласно Адлеру, является оправданным мотивом. В этом контексте адлеровская идея здорового стремления к превосходству по существу совпадает с развиваемой Юнгом и другими авторами идеей самореализации.
Фрейд всегда сопротивлялся попыткам Юнга, Адлера и других отказаться от акцента на сексуальном инстинкте и сконцентрироваться на исследовании других влечений. Сопротивление Фрейда было обусловлено несколькими причинами. Как мы уже отметили в главе 1, он создавал свой психоанализ под сильным влиянием хасидизма, адепты которого верят в то, что жизнь в конечном счете строится на сексуальности. Еще более важно, что теория сексуальности служила для Фрейда одним из основных «мостиков» к биологии и общепринятому естественнонаучному знанию XIX в. Отказаться от этой теории означало, как он сказал Юнгу, «соскользнуть в поднимающееся черное месиво оккультизма» (т. е. антинауки). Фрейд считал, что развитие сексуального инстинкта следует понимать в контексте филогенеза. Концепция рекапитуляции занимала важное место в эволюционной теории Дарвина, очень популярной на рубеже XIX и XX вв. (Salloway, 1979). Согласно ей, сексуальное развитие каждого индивидуума повторяет собой сексуальное развитие человеческого рода.
Несмотря на свою убежденность в первичности сексуального желания, Фрейд признавал огромное значение агрессивного инстинкта или стремления к власти. Анализ мотивов Фрейда, описанных им самим в истории психоаналитического движения (см. главу 1), неопровержимо доказывает, что зачастую Фрейд был движим прежде всего мотивом власти или желанием прославиться. Поэтому если кто-либо подвергал сомнению его взгляды на сущность человеческой мотивации, то он не останавливался перед жестокой борьбой с конкурентами.
Такие неофрейдисты, как Карен Хорни и Гарри Стэк Салливан, сделали акцент на значимости другого компонента фрейдовской мотивационной триады. Речь идет о тревоге. Хорни (Horney, 1945) считала, что базовая тревога возникает потому, что «ребенок ощущает себя одиноким и беззащитным существом, которое окружает враждебный мир. Существует множество вредоносных факторов среды, способных вызывать в ребенке чувство базовой тревоги: прямое и косвенное доминирование, равнодушие, непоследовательное воспитание, пренебрежение, чрезмерное восхищение или полное отсутствие восхищения». Стремясь смягчить базовое ощущение опасности, дети либо приближаются к людям (для того чтобы обрести защиту, душевное тепло и поддержку), либо удаляются от них (для того чтобы стать самодостаточными или неуязвимыми), либо выступают против людей (для того чтобы продемонстрировать свое могущество или отомстить за прошлые обиды). Но, по мнению Хорни, в основе каждого мотива в любом случае лежит тревога.
Согласно концепции Салливана (Sullivan, 1953), самым важным источником тревоги оказывается психическое напряжение, эмпатически передающееся младенцу от матери (хотя тревога возникает и вследствие неудовлетворения базовых физических потребностей, таких как потребность в пище или кислороде). Для того чтобы минимизировать тревогу, ребенок развивает «Я-систему», позволяющую «организовать переживания». Салливан считает, что тревога не единственный, но первейший мотив. В предподростковом возрасте возникает потребность в интимных межличностных взаимоотношениях, которые служат мощной защитой от тревоги. Это побуждает организм выйти за пределы «Я-системы», невзирая на риск испытать тревогу, ибо чувство одиночества страшнее ощущения нервного напряжения. Отметим, что новый мотив – это еще одно проявление базовой тревоги. Теории Хорни и Салливана во многом перекликаются с этологической традицией (см. главу 3), в соответствии с которой тревога и борьба с ней являются основными движущими силами человеческого бытия.
Мотивы как детерминанты креативности и развития
В отличие от психоаналитиков, фокусировавшихся на негативных мотивах, которые неизбежно противоречат друг другу или требованиям общества, американский психотерапевт Карл Роджерс (Rogers, 1942) обнаружил у своих пациентов основополагающий позитивный мотив: потребность в самоактуализации. Согласно Роджерсу (Rogers, 1951), «личность характеризуется одной базовой потребностью: актуализировать, поддерживать и обогащать себя как субъекта переживания бытия». Подобно Юнгу и Адлеру, Роджерс считал, что устремленность к самоактуализации инстинктивна и присутствует в каждом человеке. Кроме того, он утверждал, что в процессе своего развития личность начинает испытывать две важные потребности. Первая из них – это потребность в позитивном внимании со стороны других, т. е., попросту говоря, нужда в любви и принятии. Она развивается вследствие того, что значимые другие одобряют «хорошие» действия ребенка и не одобряют «плохие». Таким образом, ребенок начинает стремиться к получению удовольствия от похвалы. Кроме того, он последовательно старается защитить себя от порицания. Это означает, что в нем формируется другая потребность – потребность в позитивном самоуважении. Заметьте, что все три идентифицированные Роджерсом потребности (в личностном росте, в любви и в самоуважении) позитивны.
Еще одним сторонником позитивной, гуманистической психологии был Абрахам Маслоу (Maslow, 1954, 1967, 1968), который указал на то, что в психоаналитическое исследование базовых человеческих мотивов закралась изначальная методологическая ошибка: практически все испытуемые психоаналитиков – больные или несчастные люди. Неудивительно, что мотивы таких людей почти всегда кажутся негативными. Маслоу утверждал, что научная объективность требует не менее скрупулезного, нежели анализ ущербных индивидуумов, изучения по-настоящему здоровых людей. Кроме того, он полагал, что в каждом человеческом существе заложен базовый «импульс к развитию», пусть иногда он бывает слабым и сравнительно легко подавляется средой. Исследуя необычайно активных и здоровых людей, таких как Элеонора Рузвельт, Авраам Линкольн и Альберт Эйнштейн, Маслоу нашел убедительные доказательства существования «стремления к личностному росту». Маслоу не отрицал, что человек испытывает и негативные потребности, но, подобно Платону, разграничивал таковые, или потребности «дефицита» – в любви и самоуважении, и те, которые на определенном этапе своего научного пути он начал называть «метапотребностями» и которые Платон назвал бы «добродетельными желаниями»: стремление к справедливости, стремление к совершенству, стремление к красоте и стремление к порядку.
Самым известным вкладом Маслоу (Maslow, 1954) в теорию мотивации стала иерархическая классификация человеческих потребностей, начинающаяся с базовых физиологических потребностей и заканчивающаяся потребностями в самоактуализации (табл. 2.2). Данная классификация представляет собой попытку решения проблемы, столь четко обрисованной Оллпортом. Оллпорт утверждал: хотя описание мотивов ребенка (прежде всего с точки зрения физиологических потребностей, таких как желание утолить голод, снять напряжение и освободиться от тревоги) может отражать реальное положение вещей, мотивация взрослого, конечно же, не сводится к подобного рода желаниям, в каких бы символических или искаженных формах они ни выражались. Оллпорт (Allport, 1937) отстаивал идею «функциональной автономии» мотивов. Согласно ей, высшие мотивы, например потребность в самоуважении, формируются по мере развития личности независимо от низших, физиологических мотивов.
Таблица 2.2
Иерархия потребностей по Маслоу
Маслоу разрешил данную проблему, включив оба вида потребностей в свою иерархию и настаивая, что высшие потребности могут возникнуть только в том случае, когда удовлетворены низшие. В качестве иллюстрации к этой теории он выбрал жизнь первобытных людей. Для того чтобы выжить, они прежде всего должны были удовлетворить свои физиологические потребности в пище, воде и сексе (сексуальные отношения обеспечивали выживание рода). Удовлетворив «потребности выживания», они начинали бороться за устранение опасностей (саблезубые тигры или жара, холод и наводнения). Они обживали пещеры или строили укрытия. После того как потребности в безопасности были удовлетворены, у человека появилась возможность устанавливать с другим человеком отношения любви и расположенности. Уверенность в любви, в свою очередь, помогала им удовлетворять потребности в достижении и самоуважении. Однако движущей силой всего этого процесса (пусть речь и идет о первобытных людях) было стремление к личностному росту, индивидуализации или самоактуализации. Человек не успокаивается, удовлетворив свои низшие потребности, он всегда стремится к чему-то более высокому. Даже если человек не испытывает каких-либо физиологических потребностей и ему ничто не угрожает,
…мы все равно нередко (если не всегда) ожидаем, что в человеке, если он не делает то, для чего был рожден как личность, вскоре возникнут новая неудовлетворенность и новое беспокойство. Музыкант должен писать музыку, художник – создавать картины, поэт – писать стихи. Только выполняя свое предназначение, личность может жить в мире с собой. Человек должен быть тем, кем он может быть. Эту потребность мы назовем самоактуализацией… Она состоит в стремлении человека к самовыражению, а именно – в склонности к реализации своего потенциала (Maslow, 1954).
Низшие потребности характеризуются «дефицитом». Они вызываются недостатком в чем-либо: пище, воде и т. д. Нарушение гомеостаза заставляет организм проявлять активность и искать способы восстановления равновесия. Высшие же потребности не имеют такой крайней необходимости и скорее направляют человека, чем подталкивают его к позитивным целям. Они появляются позже, чем низшие, нотоже имеют инстинктивную природу – будучи врожденными. Однако неудовлетворенные низшие потребности подавляют высшие. Тем не менее низшие влияют на поведение лишь при нарушении гомеостаза. Если равновесие восстановлено, то личность может беспрепятственно реализовывать свой потенциал. Удовлетворение низших потребностей снимает напряжение и успокаивает. Удовлетворение высших потребностей напрямую связано с переживанием радости и чувством личностной самореализации.
Исследовав биографии выдающихся творческих личностей, которые, вероятно, действовали на высшем мотивационном уровне, Маслоу сделал следующий вывод: способность удовлетворять низшие потребности и идти по пути самоактуализации повышает биологическую эффективность организма (человек лучше спит и ест, дольше живет и реже болеет) и развивает в личности многие привлекательные черты, такие как спонтанность, реалистичность, автономность, духовность и приверженность демократическим ценностям. В середине XX в. концепция Маслоу приобрела большую популярность, так как она во многом соответствовала либеральному представлению о том, что бедные и угнетенные люди не могут удовлетворять свои высшие потребности, потому что нужда и притеснения заставляют их тратить все свое время и энергию на удовлетворение потребностей физиологических (поиск пищи) и в безопасности (крыша над головой). Маслоу внес огромный вклад в развитие американской гуманистической психологии, в рамках которой высшие потребности признаются более важными, нежели потребности низшего порядка, и считается, что их неудовлетворение может привести к психическим болезням и отчаянию.
Критика теории Маслоу основана на том факте, что он исследовал биографии только тех творческих личностей, которые, по его мнению, демонстрировали «вписывающиеся» в его концепцию характеристики. Например, он не стал изучать жизнь Рихарда Вагнера, великого композитора, лишенного практически всех личностных черт, ценимых Маслоу. Кроме того, в значительной степени пренебрегал и анализом факторов среды, которые должны влиять на удовлетворение низших и высших потребностей. Не провел он и эмпирического исследования, необходимого для того, чтобы экспериментально доказать: человеческие потребности действительно образуют описанную им иерархию. Такое исследование провели другие ученые (см. главу 10). Но все же главная заслуга Маслоу заключается в том, что он показал психологам пример позитивного подхода к феномену человеческой мотивации, подхода, ставшего альтернативой негативистской позиции сторонников психоанализа, который был основан прежде всего на изучении нуждающихся в терапии индивидуумов.
Измерение человеческих мотивов
Те ученые, точки зрения которых мы рассматривали до сих пор, обеспечили психологию концептуальной структурой, позволяющей нам ориентироваться в мире базовых мотивов человека. Можно сказать, что они придумали язык человеческой мотивации. Однако никто из этих ученых не сделал систематической попытки исследовать интересующие их мотивы. Таким образом, они отчасти «впали в грех» бессмысленного наименования (о котором мы упоминали выше). На основании своих наблюдений они делали выводы о способах мышления и поведения человека, а затем уже на основании этих выводов приходили к заключению, что люди хотят мыслить и действовать в соответствии с этим. Единственный путь избежать данной ошибки – провести измерение мотивов.
Одна изпервых попыток такого измерения была предпринята В.Х.Шелдоном (Sheldon, 1942), который интересовался главным образом различиями в человеческом телосложении (он называл его соматотипом). Шелдон считал, что телесную конституцию человека следует оценивать с помощью трех критериев:
а) по степени доминирования жировой прослойки (эндоморфизма);
б) по степени доминирования мышечной массы (мезоморфизма);
в) по степени доминирования нервной ткани (эктоморфизма).
Он утверждал, что некоторые черты темперамента (имеющие определенное мотивационное значение) зависят от каждой из вышеописанных телесных характеристик. Шелдон разработал шкалы оценивания темперамента, в которые включил мотивационные переменные. Таким образом, в шкалу висцеротонии, с помощью которой оценивается выраженность эндоморфных характеристик, вошли такие пункты, как «любовь к физическому комфорту» и «социофилия» (любовь к общению с другими людьми). В шкалу соматотонии (по ней оценивается выраженность мезоморфных характеристик) вошли следующие пункты: «любовь к физическим приключениям», «любовь к доминированию» и «страсть к власти». В шкалу церебротонии (с помощью которой оцениваются эктоморфные характеристики) вошли такие пункты, как «любовь к секретности» и «социофобия», или нежелание общаться с другими людьми.
Техники измерения мотивов еще очень несовершенны, однако они представляют собой попытки эмпирически исследовать некоторые из идентифицированных клиницистами мотивов. Шелдон идентифицировал два типа мотивов, постоянно упоминающихся в психологической литературе. Речь идет о контрасте между любовью к риску и физическим авантюрам (люди, характеризующиеся соответствующим мотивом, называются соматотониками) и любовью к закрытости, секретности (люди, характеризующиеся соответствующим мотивом, называются церебротониками). Впервые об этом контрасте заговорил Юнг, описавший различия между экстравертами (соматотониками) и интровертами (церебротониками). Оценивание личности по шкале экстраверсии – интроверсии стало основной темой исследования британского психолога Г. Айзенка (Eysenck, 1947). Данное противопоставление вновь появилось в работе Цукермана (Zuckerman, 1974), который измерил степень, в которой люди ищут возбуждения и новых ощущений (экстраверты), и степень, в которой люди стремятся избежать стимуляции (интроверты). В последующих главах мы вернемся к исследованию феномена экстраверсии – интроверсии, хотя его место в психологии мотивации четко не определено, потому что первоначально экстраверсия и интроверсия рассматривались как модусы поведения, а не как различия в мотивационных ориентациях.
Итак, мы совершили краткий экскурс в историю попыток структурировать хаотическое множество потенциальных мотивов человека, привязывая их к более или менее ограниченному набору биологических характеристик. Данная стратегия особенно рьяно использовалась теми исследователями, которые сконцентрировались на изучении мотивации животных (см. следующую главу).
Исследование мотивов по Мюррею
Систематический подход к измерению человеческих мотивов был предложен Генри Мюрреем (Murray, 1938). Мюррей, ученый из Гарвардского университета, искал способы оценивания тех мотивов, которые были идентифицированы клиницистами и признаны важными. С помощью самых разнообразных методов он стремился изучить все мотивы, названные ведущими теоретиками. С точки зрения расширения знаний о сущности человеческих мотивов такой подход имел определенные преимущества.
Во-первых, Мюррея прежде всего интересовало толкование и измерение мотивов человека, противоположных другим аспектам личности, таким как характерные черты, привычки или умения. Мюррей понимал, что если личностные черты (например, настойчивость) подразумевают определенный тип поведения независимо от индивидуальных различий, то один и тот же мотив нередко приводит к различным вариантам поведения разных людей. Скажем, стремление к власти может проявляться в просмотре наполненных сексом и насилием фильмов, в спорах с другими или в присоединении к какой-либо организации (ради получения более высокого социального статуса). Однако заядлые спорщики совсем не обязательно склонны смотреть подобные фильмы или вступать в такие организации. Поэтому «потребность во власти» невозможно изучить посредством механического суммирования поведенческих склонностей. Этот очевидный факт хорошо известен клиницистам, которые часто рассматривают симптомы как альтернативные проявления базовых потребностей, но недостаточно полно осознан теоретиками, которые продолжают искать последовательность в поведенческих обнаружениях мотивов. Как отметил Мюррей, изучение мотивов необходимо для объяснения личностных различий, а исследование личностных черт – для объяснения сходств.
Во-вторых, Мюррей подчеркивал, что мотивы проявляются самым разным образом, и эти проявления следует изучать всеми возможными способами, будь то анализ автобиографий, исследование поведенческих реакций в лабораторных условиях, толкование фантазий, сопровождающих восприятие музыки, интерпретация сновидений или использование опросников, позволяющих измерять чувства и установки испытуемых. Однако любимой методикой Мюррея был изобретенный им самим тест тематической апперцепции (ТАТ). Из всех методик, разработанных автором и его сотрудниками, только ТАТ завоевал широкую популярность (особенно в клинической психологии). Он представляет собой способ методического накопления типов свободных ассоциаций, использованных Фрейдом и его последователями в клинической работе для заключительных выводов о мотивах. В чем же суть данной методики? Испытуемым предлагается просмотреть 20 различных картинок, каждая из которых наводит на размышления об одном из ключевых эмоциональных комплексов человека (взаимоотношения типа «отец – сын» или «мать – дочь»), и затем придумать 20 историй (по истории на картинку). Сюжеты первых 10 картинок представляют типичные драмы обычной жизни (например, взаимоотношения «отец – дочь» или «мать – сын»). Вторые же 10 сюжетов изображают нереальные сцены, цель которых – вызвать более глубокие подавленные бессознательные ассоциации. Затем фантазии испытуемых подвергаются изучению с позиций психоаналитической методологии (об этом будет сказано позже).
Третье преимущество подхода Мюррея заключалось в том, что он изучал малые группы испытуемых – студентов университета, которые тщательно исследовались на протяжении всех четырех лет учебы. Таким образом, Мюррей собрал не меньше материала, чем хороший психотерапевт. Но в отличие от клиницистов он работал со сравнительно нормальными людьми и, стало быть, избежал «крена» в сторону патологической мотивации. Больше того, он собрал достаточно материала, чтобы изучить проблему сходства человеческих мотивов и различий между ними, а также определить, каким образом они меняются, формируются и ослабевают под влиянием тех или иных событий (напомним, исследование каждого испытуемого длилось четыре года). Однако Мюррей все же допустил некоторые погрешности. Дело в том, что все его испытуемые были мужчинами, обладали высокоразвитым интеллектом и легко облекали свои мысли в слова. В этом смысле выборка Мюррея не могла репрезентировать всю генеральную совокупность.
В-четвертых, чтобы измерять мотивы должным образом, Мюррей сначала точно определил каждый из них. Он собрал целый диагностический консилиум экспертов, представлявших различные традиции изучения мотивации, и поставил перед ним два вопроса: каковы основные мотивы человека и каким образом следует определять и измерять эти мотивы? Возможно, что самым значительным научным достижением Мюррея (за исключением ТАТ) стал список человеческих мотивов, до сих пор служащий настольной книгой каждого исследователя мотивации. В табл. 2.3 перечислены некоторые из наиболее важных мотивов, интересовавших Мюррея, а также даны их определения.
Очевидно, что Мюррей не сводит все человеческие потребности к одной базовой мотивационной диспозиции (такой, как потребность в самореализации у Юнга, Роджерса или Маслоу) или к двум-трем основным мотивам (секс, агрессия и тревога у Фрейда). Не поддался Мюррей и соблазну бесконечного и бесполезного перечисления потребностей. Он четко следовал принципу: наука должна быть экономичной. Ее цель заключается в том, чтобы с помощью минимального количества основных конструктов и формулировок максимально четко определить закономерности взаимодействия ошеломляющего множества явлений. В этом смысле наука о мотивации человека не исключение. Исследователи мотивации стремятся найти основные мотивы человека, которые в принципе опосредуют все его поведение. Конечно же, ни один такой набор не может полностью отражать все богатство мыслей и действий конкретной личности. Только три мотива из списка Мюррея стали впоследствии предметом масштабных исследований. Речь идет о мотивах достижения, аффилиации и власти (доминирования). Их мы рассмотрим в следующих главах.
Таблица 2.3Иллюстративный список мотивов по Мюррею (Hall & Lindzey, 1957, after Murray, 1938)
И наконец, Мюррею удалось отчасти решить проблему измерения силы индивидуальных мотивов во всех их проявлениях. Каждый из приглашенных им экспертов оценивал ту или иную потребность конкретного испытуемого, основываясь на всей доступной информации. Затем между экспертами происходила дискуссия, после чего «консилиум» приходил к общему решению. Данная процедура давала экспертному совету более или менее твердую уверенность в том, что он правильно оценивает мотивы испытуемого, однако как метод измерения мотивов она характеризуется существенными недостатками. Первый недостаток относится к групповому процессу, в рамках которого эксперты принимают совместное решение. Если один эксперт обладает большим, чем остальные, авторитетом, то он может косвенно «давить» на других членов совета. Но обладание высоким авторитетом отнюдь не гарантирует правильности оценки (возможна и обратная ситуация, когда мнение группы оказывается менее правильным, нежели особое мнение одного из экспертов). Другая же проблема заключается в том, что Мюррей не мог точно воспроизвести мысли или действия экспертов в момент оценивания. Он не мог даже проверить, учитывало ли большинство экспертов (или хотя бы некоторые из них) определения мотивов. Методы решения этих проблем с помощью более четкого определения мотивов были разработаны другими исследователями (см. главу 6).
Методика Кеттелла: идентификация мотивов с помощью факторного анализа
Как и Мюррей, Реймонд Кеттелл (Cattell, 1957, 1965) стремился идентифицировать и измерить основные человеческие мотивы. Он тоже осознавал, что мотивы представляют собой только один из детерминантов поведения (в качестве других факторов рассматривались способности и признаки темперамента) и что существует множество различных проявлений разных мотивов. Однако вместо определения силы мотива конкретной личности с помощью рейтингового исчисления (метод, использованный Мюрреем) Кеттелл применял факторный анализ. Факторный анализ – это статистический метод выделения факторов, обусловливающих ковариацию различных показателей.
Для того чтобы облегчить понимание сущности методики Кеттелла, приведем конкретный пример. Подобно Макдугаллу и Мюррею, Кеттелл начал с предположения о том, что существует мотивационная склонность к аффилиации. Ее Кеттелл назвал общительностью. Если мы хотим выяснить, насколько общителен конкретный человек, то можем попросить его интроспективно оценить свои желания в области коммуникации, отвечая на закрытые вопросы такого типа: «Хочу ли я принадлежать к определенному дружескому клубу или команде людей с общими интересами?» Однако Кеттелл понимал, что на такие самоотчеты влияют многие реакции – чувства или другие факторы, не имеющие прямого отношения к исследуемому мотиву. Поэтому он использовал другие критерии общительности. В частности, Кеттелл старался определить, насколько хорошо испытуемый осведомлен о доступных ему клубах, какие клубы он будет посещать или посещал ранее, каковы его эмоциональные реакции (эмоциональное состояние испытуемого отслеживалось с помощью автоматической фиксации незаметных глазу изменений в электрическом потенциале его кожного покрова) на стимульные фразы типа: «Сегодня в клубы вступает слишком много людей».
Факторный анализ позволяет ответить также на следующий вопрос: зависят ли друг от друга все эти различные признаки? Другими словами, выдают ли люди, заявляющие, что они хотят вступить в определенные дружеские клубы, значимые эмоциональные реакции на утверждение о том, что сегодня в клубы вступает слишком много людей? Кеттелл утверждает, что мотив общительности возникает только тогда, когда серии индикаторов, относящихся к общей цели, взаимосвязаны, причем измерение ковариации лучше всего проводить с помощью объективного метода – факторного анализа, который основан на определении величины статистической интеркорреляции признаков. Он определяет мотив (или Erg[3], по его терминологии) отчасти как начало «различных направлений действия (эквивалентов), которые завершаются более полно при какой-то одной определенной, общей, связанной с конечной целью деятельности, чем при иной другой. Общецелевое свойство можно продемонстрировать, помимо прочих методов, с помощью факторно-аналитической нерушимости функционального единства „установка – действие“, которое психолог может обнаружить (или показать) как направление к общей цели» (Cattell, 1957).
Стараясь определить основные мотивационные диспозиции и разработать методики их объективного измерения, Кеттелл провел множество факторных анализов ряда индикаторов, обратившись к опыту тысяч людей. В конечном счете он, подобно и Мюррею, и Макдугаллу, составил список основных мотивационных диспозиций, к которым отнес такие мотивы, как любопытство, сексуальное влечение, общение, защита, самоутверждение, безопасность, голод, гнев и отвращение. Созданная Кеттеллом методика особенно многообещающая, потому что она позволяет получать объективные, статистические доказательства существования мотивов и оценивать различные показатели с помощью последовательного факторного анализа. В этом ее преимущество перед интуитивным подходом Мюррея, стремившегося достичь той же цели.
Однако и методика Кеттелла характеризуется определенными недостатками. Во-первых, результаты факторного анализа целиком и полностью зависят от суждения исследователя о том, что актуально или важно учесть при измерении. Стало быть, снова дело упирается в интуитивное понимание рассматриваемой сферы. Таким образом, результаты факторного анализа могут показать, насколько верной была интуиция исследователя, но они не гарантируют, что он учел все важные переменные. Во-вторых, результаты факторного анализа одних и тех же показателей, относящиеся к различным выборкам испытуемых, могут быть согласованы между собой только за счет интуиции, спекуляций или маскировки противоречий (ибо для каждой выборки в уравнение мотива входят различные показатели). В-третьих (и это самое важное), в ходе факторного анализа учитывается множество различных показателей, сопоставлять которые можно лишь с большой натяжкой. Статистическая точность чревата концептуальным смешением: откуда мы знаем, что высокий поведенческий показатель общительности действительно отражает желание общаться? И почему факторная нагрузка другого показателя общительности при этом является низкой?
Кеттелл пытался ответить на эти вопросы на абстрактном уровне, однако не смог убедить многих психологов в том, что факторный анализ представляет собой идеальный метод измерения мотивов. Как мы увидим, в психологии набирает силу тенденция ко все более точному определению и все более тщательному измерению нескольких мотивов, которые таким образом подвергаются скрупулезному исследованию. И наоборот, все меньшей популярностью пользуется методология создания длинных списков мотивов и других личностных характеристик, так или иначе использованная Мюрреем и Кеттеллом.
Стадии мотивационного развития
До сих пор мы рассматривали мотивы, идентифицированные представителями психологии личности, а также некоторые из первых попыток их измерения. Однако мы еще не задавали следующий вопрос: каким образом ученые обнаруживали присутствие мотивов в каждом конкретном случае? Обычно плодотворная идентификация мотивов происходит в рамках анализа воображаемых образов и сновидений, т. е. анализа процессов мышления. Давайте подробно рассмотрим, как данный подход работает на практике. В нашем исследовании мы сделаем акцент на разработанной Фрейдом концепции стадий мотивационного развития, ибо она оказывала и оказывает мощное влияние на теории мотивации и особенно на теорию Эрика Эриксона (Erikson, 1963).
Фрейд не только выделял несколько базовых человеческих мотивов, но и считал, что один из них – сексуальное влечение – характеризуется стадиальным развитием. Наблюдая за проявлениями сексуального инстинкта, он сопоставлял стадии развития психосексуальности с биологическим развитием индивидуума. Прежде всего он отметил наиболее удивительный аспект сексуальной активности, заключающийся в том, что «сексуальное влечение ребенка направлено не на других людей, но на самоудовлетворение» (Freud, 1905/1938). Он обнаружил, что «первая и самая важная деятельность в жизни младенца – сосание груди матери (или замещающего ее объекта)» (Freud, 1905/1938) приучает младенца к удовольствию от раздражения области рта, которую Фрейд назвал оральной эрогенной зоной. Сосание и получение пищи обычно связаны между собой, однако со временем сосание становится самоценной деятельностью. Согласно теории Фрейда, сексуальное влечение удовлетворяется сначала посредством стимуляции именно оральной эрогенной зоны. На психологическом же уровне оральная стадия представляет собой период зависимости от внешнего источника удовольствия.
Затем, утверждал Фрейд, дети начинают получать удовольствие от раздражения анальной зоны, удерживая фекалии и выталкивая их наружу. Это доставляет им элементарное физическое наслаждение. С психологической же точки зрения анальная стадия выступает периодом, когда дети учатся самоконтролю. Находящийся на данной стадии ребенок стремится к обретению психологической независимости, т. е. права решать, что ему «удерживать» в себе, а что – «отдавать».
На третьей стадии дети «открывают» удовольствие от «манипуляций» с гениталиями. В более общих чертах, ребенок учится получать удовольствие от уверенности в себе, от реальных активных действий и их результатов. В психоаналитической теории третий возрастной период носит название фаллической стадии, в отличие от более поздней, истинно генитальной стадии, когда удовольствие проистекает из сексуальных отношений между мужчиной и женщиной по их обоюдному согласию.
Стадии мотивационного развития, репрезентированные в сновидении Фрейда
Опираясь на это простое введение во фрейдовскую концепцию психосексуальных стадий, давайте рассмотрим метод, который используют клиницисты для анализа двух рядов сновидений, чтобы показать, как последние помогают им сделать выводы относительно стадий мотивации, особенно в более полном их виде, описанном Эриксоном (Erikson, 1963). Цель этого рассмотрения – не только дать более четкое представление о стадиях развития мотивации, но и проиллюстрировать на конкретном материале способы выявления мотивов человека с помощью анализа его фантазий.
Первый ряд сновидений состоит из двух снов Фрейда, описанных им самим и позже подробно проанализированных Эриксоном (Erikson, 1964), который опирался также на ассоциации Фрейда, связанные с этими снами. Приведем содержание первого сновидения в описании Эриксона (цит. по: Erikson, 1964):
Я вошел в кухню, желая выяснить, не дадут ли (um mir geben zu lassen) мне немного пудинга. Там стояли три женщины, одна из которых была хозяйкой (Wirtin) гостиницы. Она терла (drehen) что-то в своей руке, как будто готовила еду (Knodel). Она сказала мне, чтобы я подождал, пока она освободится. (Слова не произносились вслух.) Я не хотел ждать и вышел, чувствуя, что меня оскорбили (beleidigt).
Очевидно, что данное сновидение относится к оральной стадии развития, к кормлению. В английском переводе – и Эриксон указывает на это – допущена неточность: Фрейд заходит на кухню не потому, что он активно «ищет» пищу, а именно для того, чтобы кто-нибудь дал ему немного еды. В этом смысле он зависит от других. Тот факт, что сюжет сновидения относится к получению пищи, не представляет собой интереса: просто Фрейд лег спать, не поужинав. Однако способ описания орального кризиса имеет ключевое значение.
Перед тем как продолжить интерпретацию, ознакомимся с ассоциациями Фрейда. Сначала он вспомнил новеллу, прочитанную им в тринадцатилетнем возрасте (интересно, что именно в этом возрасте еврейские мальчики проходят инициацию и получают статус мужчины). Главный герой этой новеллы сошел с ума, выкрикивая имена трех женщин, ставших причиной его величайших радостей и величайших горестей. Затем Фрейд вспомнил о трех Мойрах – древнегреческих богинях, прядущих нить жизни каждого человека. Фрейд осознал, что хозяйка гостиницы – это его мать: «любовь и голод, размышляет он, встречаются в женской груди» (Erikson, 1964). Как мы видим, до сих пор ассоциации Фрейда относятся к женщинам, контролирующим человеческую судьбу.
Следующие воспоминания Фрейда связаны со случаем, который еще раз говорит о том, что мужичины не могут контролировать свои взаимоотношения с женщинами: в свое время один мужчина, беседуя с Фрейдом, вспоминал о прелестях своей бывшей няни и досадовал, что, будучи маленьким, не мог воспользоваться предоставлявшимися ему возможностями.
Наконец Фрейд припомнил эпизод из своего детства. Когда ему было 6 лет, его мать пыталась наглядно объяснить ему значение библейского изречения: «Из праха ты создан, в прах и обратишься». Она энергично терла ладонь о ладонь до тех пор, пока кожа не сдиралась до такой степени, что на ней появлялись маленькие черные катышки, подтверждающие это изречение. Как отмечает Эриксон (Erikson, 1964), «здесь важно увидеть следующее: разговор между матерью и сыном идет о самом происхождении человека, по сути дела – о происхождении живой материи; мать, источник живительной пищи и дающей надежду любви, сама иллюстрирует тот факт, что ее тело создано из мертвой материи, из земли и грязи» (р. 182). Разочарование Фрейда в женщинах кажется абсолютным.
Теперь у нас есть больше возможностей для интерпретации фрейдовского сна с помощью характеристик оральной стадии по Эриксону (табл. 2.4). Желая, чтобы его накормили, сновидец идет на кухню, где ему могут дать желаемое, и встречает женщин, которые обычно обеспечивают его пищей. Затем ему говорят, что он должен подождать. Все, что может сделать ребенок, находящийся на оральной стадии развития, – ждать от матери, когда та даст ему питание, что в известной степени магично. Предоставляет ли мать пищу ребенку и любовь, что вполне обычно, или нет, становится причиной развития чувства доверия либо недоверия, которое характеризует психосоциальный эквивалент оральной психосексуальной стадии согласно Эриксону. Как говорит сам Эриксон, «очевидно, что в оптимальной ситуации развития младенец и мать регулируют поведение друг друга: мать позволяет младенцу развивать и координировать его способы получать, а сама она развивает и соотносит с ним свои – чтобы отдавать» (Erikson, 1963). Способность растущего ребенка обретать доверие и надежду зиждется на такой взаимной координации.
Таблица 2.4
Характеристики стадий психосексуального развития (по Erikson, 1964)
Если же координация не возникает, то, пытаясь получить базовое оральное удовлетворение, ребенок искажает реальность. Тогда он либо погружается в иллюзорный мир, как это происходит при некоторых видах шизофрении, либо попадает в зависимость, когда наркотики служат заменой оральному удовлетворению, либо впадает в депрессию — подозрительность достигает такой степени, что человек даже не пытается адаптироваться. Таким образом, с психоаналитической точки зрения самыми серьезными из всех психических травм оказываются те, которые получены на оральной стадии развития. Дело в том, что они приводят к наиболее серьезному разрыву с реальностью и, соответственно, к таким тяжелым заболеваниям, как шизофрения или депрессия.
Что можно сказать о реакции Фрейда на сон и связанных с ним ассоциациях? Он не хочет ждать и уходит с чувством обиды. Его ассоциации весьма прозрачны: мужчины не могут зависеть от женщин – «таких ненадежных, столь бренных и слишком опасных» (Erikson, 1964).
Поэтому в следующей части сновидения Фрейд отворачивается от женщин и обращается к мужчинам, стремясь обрести свою собственную идентичность. Вот что происходит во второй части сна.
Во второй части сновидения появляется одинокий мужчина, женщин нет. После некоторых препирательств незнакомец и сновидец становятся «совсем друзьями» – таков «конец сна» (Erikson, 1964).
В связи с данным сном Фрейд думает сначала о множестве мужских имен, вызывающих воспоминания о пище. Эти воспоминания касаются и его собственного имени, которое становилось предметом грубых шуток. Как отмечает Эриксон, в немецком языке существуют два родственных слова: Freudenhaus (дом радости, или публичный дом) и Freudenmadchen (девушка для радости, или проститутка). К тому же из-за своего имени Фрейд кажется тем, кто чернит женщин. Эрискон (Erikson, 1964) подводит итог: «Если ваша собственная мать сделана из земли или грязи, либо, хуже того, ваше собственное имя похоже на ругательство, то вы не можете доверять матери, происхождению или судьбе: вы должны создать свое собственное величие. И действительно, все ассоциации сновидца, относящиеся к мужчинам, сходятся на знаменитом Венском институте психологии, в котором, как говорит сновидец, он провел самые счастливые часы его студенческих дней» (р. 183). Фрейд вспоминает стихотворение Гёте о вечной острой тоске по «источникам мудрости», или знанию, которое, с тех пор как оно было связано с реальным миром, дает людям силу контролировать то, что происходит с ними. Это отличается от оральной стадии, на которой они могут только ждать.
Затем Фрейд вспоминает о кокаине, который он предложил использовать в качестве обезболивающего средства еще до того, как стало известно о силе этого наркотика. Это наводит его на мысль об опасностях неосторожного употребления кокаина. Таким образом, роль недоверия заключается в следующем: предостеречь растущего ребенка от неосторожного принятия чего-либо внутрь, но явная опасность чрезмерного недоверия состоит в том, что оно может привести к полному запрету принимать вообще все. Стало быть, рассуждает Фрейд, сон напоминает мне, что я должен использовать предоставляющиеся мне возможности, несмотря на то что мне, вероятно, придется преодолевать препятствия, как в случае с кокаином. Эриксон (Erikson, 1964) резюмирует:
…вторая часть сновидения, таким образом, акцентирует переход от зависимости к самоконтролю, от женщины к мужчинам, от подверженного тлению к вечному и завершается заключением дружеского союза с мужчиной, носящим заостренную бороду, – родительской фигурой учителя… Если в первой части сна, вызванной чувством голода, сновидец возвращается к реальности первой стадии жизни, вторая знаменует собой (как, по-моему, и все успешные сновидения) движение вперед; ясная перспектива для оскорбленного сновидца к обретению независимости от женской власти и к участию в интеллектуальной жизни.
Итак, Фрейд считал, что психологический смысл его сна заключается в переходе от первой стадии развития (вновь обратимся к табл. 2.4), связанной с проблемами ожидания и получения, ко второй стадии, связанной уже с проблемами автономии и самоконтроля. Психические травмы, переживаемые на данном этапе становления личности, могут привести к компульсивным или импульсивным расстройствам. При первых индивидуум страдает чрезмерной напористостью и испытывает навязчивое желание контролировать всех и вся. При импульсивных расстройствах индивидуум отказывается от внутренней борьбы и начинает всегда следовать своим импульсам. Иногда же происходит «метание» между этими двумя крайностями. Кроме того, Эриксон отмечает, что «оральный материал сновидения Фрейда – отнюдь не повод для того, чтобы говорить о какой-либо „регрессии“». Дело в том, что ощущение голода «напомнило» Фрейду об одной из основных проблем человеческой жизни и о том, как он успешно разрешил ее, перейдя от зависимости к автономии, или от первой стадии ко второй.
Стадии развития, отображенные в сновидении убийцы
Существуют другие примеры сновидений, символически репрезентирующих стадиальное развитие личности. В своей книге «Хладнокровное убийство» Трумен Капоте (Capote, 1965)[4] приводит детальное описание биографий двух молодых людей с преступным прошлым, Перри Смита и Дика Хикока, которые зверски убили фермера и его семью. Внимание прессы и Капоте привлек тот факт, что данные убийства, особенно первое из них (его жертвой стал мистер Клаттер, глава семейства), произошли без всякого видимого мотива. Перри и Дик проникли на ферму ночью, надеясь украсть какие-нибудь деньги, но не нашли ни цента. Они не собирались причинять вред людям. Разбудив обитателей фермы и связав каждого из них, они несколько часов колебались, не зная, что им предпринять. Пытаясь объяснить случившееся после того, как его поймали, Перри сказал: «Я на самом деле не хотел причинять ему никакого зла. По-моему, он был очень славным джентльменом. Спокойным, вежливым. Так я думал вплоть до той секунды, когда перерезал ему горло». Даже обследовавшие Перри психиатры из клиники Меннингера не смогли идентифицировать мотив, побудивший его совершить убийство. Они отметили, что Перри ранее уже совершал акты импульсивного насилия, и предположили, что какая-то особенность ситуации на ферме спровоцировала его на аналогичные действия.
К счастью, Капоте обеспечил нас скрупулезной записью снов Перри и его ассоциаций. Ниже мы приводим содержание сновидения, рассказанного Перри Дику:
Всю жизнь чего-то ждешь, и даже если знаешь, что будет плохо, что тут можно поделать? Не можешь же ты перестать жить. Как в моем сне. Мне с самого детства часто снился один и тот же сон. Как будто я в Африке. В джунглях. Я пробираюсь между деревьями к какому-то одному дереву. Черт, оно так омерзительно пахнет, это дерево; меня тошнит от его вони. Только на вид оно ужасно красивое: у него голубые листья и с веток свисают алмазы. Прямо как апельсины. И ради этого я к нему иду – чтобы набрать мешок алмазов. Но я знаю, что в ту минуту, когда я подойду, в ту минуту, когда я протяну руку, на меня бросится змея. Змея, которая сторожит дерево. Жирная сволочь, которая живет на его ветвях. Я знаю это заранее, понимаешь? Бог мой, я понятия не имею, как с ней справиться. Но я прикидываю, ну, в общем, я готов попытать счастья. Вся соль в том, что алмазов я хочу сильнее, чем боюсь змеи. Поэтому я хватаю один алмаз и стараюсь сорвать, и в это время на меня падает змея. Мы начинаем бороться, но эта гадина такая скользкая, что я не могу ее удержать, она сдавливает меня, и я слышу, как хрустят мои кости. А потом… Как вспомню, сразу пот прошибает. Понимаешь, она начинает меня заглатывать. Сначала ноги. Словно зыбучие пески.
Из фрейдовского анализа сновидений и данных экспериментальных исследований сексуальной символики, обзор которых дан в главе 1, мы знаем, что сексуальные мысли и желания часто маскируются в сновидениях. Механизм «маскировки» мотивов подразумевает замену сексуальных объектов или желаний другими (ассоциативно близкими) объектами и желаниями. Отсюда следует, что, расшифровывая первую часть сновидения Перри, мы должны спросить себя: что именно обладает всеми описанными сновидцем странными признаками? Другими словами, что:
1) является необычайно ценным («ужасно красивое», «с веток свисают алмазы») для Перри и отчаянно им желаемым (сильнее, чем он боится змеи);
2) находится в таинственном месте (Африка, джунгли);
3) отвратительно пахнет («меня тошнит от его вони»);
4) является круглым, привлекательным и висит «как апельсины»;
5) охраняется змеей, которая нападает на сновидца и начинает его поглощать, когда он берет «это».
Не трудно истолковать данный сон в понятиях стандартного эдипова треугольника. Перри стремится к грудям своей матери, имеющим для него громадную ценность, круглым и висящим подобно сокровищу, которое необходимо взять и вобрать в себя (уже одно только это обстоятельство говорит нам о том, что он отчаянно нуждается в материнской любви). Все действие сна Перри разворачивается в джунглях (лесу), а в сновидениях и фантазиях лес обычно символизирует бессознательное. Сокровище же охраняется змеей, которая падает на сновидца, стоит ему прикоснуться к запретному плоду, что можно рассматривать как указание на фигуру отца, который наказывает Перри за желание инцеста.
Однако значение некоторых деталей сновидения Перри станет ясным только тогда, когда мы исследуем некоторые подробности биографии сновидца. Почему дерево должно плохо пахнуть и вызывать в нем ощущение тошноты? Мать Перри из американских индейцев, а отец – ирландец. Первое время родители Перри (Текс и Фло) были первоклассными мастерами родео. Рассказывая о самых счастливых моментах своего детства, он видел свою мать «стройной индейской девушкой», которая «скакала на дикой лошади, „норовистом мустанге“». К сожалению, из-за болезни родителям Перри пришлось прекратить выступления, и его мать «взялась за виски», оставила мужа, забросила детей и начала вести столь распутный образ жизни, что любой мужчина, напоивший ее и потанцевавший с ней, мог с ней и переспать. У Перри сохранились «одиозные» воспоминания о том, как его мать спала со всеми мужчинами подряд. Напившись, она нередко ощущала тошноту и в конце концов «задохнулась» от своей собственной рвоты. Тошнотворный запах, присутствующий в сновидении Перри, укрепляет нашу уверенность в том, что за манифестным содержанием этого сна стоит фигура (образ) матери сновидца.
Перри любил отца и в детстве часто пытался убежать к нему от своей потерявшей человеческий облик матери. Однако случалось, что Перри и отец дрались друг с другом. Описывая одну такую драку, Перри говорил: «Папаша, однако же, у меня сильный и драться умеет. Он вырвался и побежал за ружьем. … „Смотри на меня, Перри. Я последняя живая тварь, которую ты видишь“». Как мы помним, аналогичным образом Перри описывал змею (удава). Следовательно, в сновидении Перри это действительно символизирует отца. Заметим, однако, что змея поглощает сновидца – его ноги. За несколько лет до убийства Перри на самом деле сломал ноги, попав в аварию. Данное событие существенно поколебало его образ «Я» как «настоящего мужчины», всегда ловкого и умелого.
Если мы вернемся к табл. 2.4, то нам станет очевидно, что эта часть сна относится к проявлению инициативы, т. е. действию в мире согласно третьей стадии развития по Эриксону. Однако Перри во сне заранее знает, что его инициатива не будет реализована, и на самом деле он терпит неудачу. Его сокрушают за попытку взять на себя инициативу (т. е. Перри живет в страхе, по меньшей мере символически, перед покушением на его сексуальные органы). Еще большей значимостью обладает образ засасывания в песок. Он символизирует дальнейшее растворение в бессознательном или, другими словами, регрессию к предыдущим стадиям развития.
Капоте продолжает описание сновидения Перри.
– И что? – спросил Дик. – Змея тебя проглотили? Или как?
– Ладно, не бери в голову. Это не важно.
Но это было важно! Развязка имела большое значение, она была источником его маленького торжества. Однажды он рассказал свой сон Вилли-Сороке; он описал ему могучую птицу, желтую, «вроде попугая». Конечно, Вилли-Сорока – не Дик, он тонкий, «святой». Он понял. Дик мог и посмеяться. А Перри не мог позволить, чтобы кто-то смеялся над попугаем, который впервые прилетел в его сны, когда он был еще семилетним мальчиком, ненавистным и ненавидящим полукровкой в калифорнийском приюте у монахинь – закутанных по самые глаза надсмотрщиц, которые лупили его за то, что он мочился в постель. Как раз после одного такого избиения, которого он никак не мог забыть («Она меня разбудила. У нее был фонарь, и она ударила меня фонарем. Потом еще раз, и еще. А когда фонарь сломался, она продолжала бить меня в темноте»), появился этот попугай, прилетел во сне, «большой, как Иисус, и желтый, как подсолнух», воинствующий ангел, который ослепил монахинь своим клювом, выклевал им глаза и убил, не слушая их мольбы о пощаде, а потом нежно поднял Перри, укрыл его своим крылом и унес далеко-далеко, в рай.
С годами мучения, от которых его спасала птица, менялись; другие люди – старшие дети, отец, неверная девушка, сержант в армии – сменили монахинь, но попугай остался, парящий мститель. И змея, этот страж плодоносящего алмазами дерева, никогда не успевала пожрать Перри, она сама всегда бывала пожрана. А потом благословенный полет! Вознесение в рай, который в одном варианте был просто «ощущением», ощущением могущества, непобедимого превосходства, а в других вариантах сна это ощущение было связано с конкретными событиями. «Как в кино. Возможно, когда-то я его именно там и увидел – запомнил по фильму. Потому что где еще я мог видеть такой сад? С белыми мраморными ступенями, с фонтанами? А далеко внизу, если дойти до края сада, виднеется океан. Обалденный! Как возле Кармела в Калифорнии. Но самое прекрасное – это такой длинный-предлинный стол. На нем столько жратвы, что представить невозможно. Устрицы. Индейки. Хот-доги. Фрукты, из которых можно приготовить миллион фруктовых салатов. И все это бесплатно, слышишь? То есть я могу есть сколько захочу, и это не будет стоить ни цента. Так я и понимаю, куда я попал».
Вышеприведенная часть сна Перри подтверждает правильность нашей интерпретации. Это относится ко второй, ретентивно-элиминативной стадии психосоциального развития. На протяжении многих лет Перри страдал ночным недержанием мочи и из-за этого подвергался жестоким наказаниям в приюте. В результате задачи приспособления, «увязанные» с данной стадией, не были решены адекватным образом. По сути дела, Перри был как импульсивным, так и компульсивным человеком. С одной стороны, он был одержим идеей абсолютной опрятности и безусловной аккуратности, а потливость (sloppy) его подельника (соучастника убийства семьи фермера) вызывала в нем сильнейшее раздражение. С другой же стороны, как отметил обследовавший его психиатр, Перри иногда позволял внезапно «выпускать наружу» нечто, находящееся внутри (примером этого служили его непроизвольные мочеиспускания).
Что же происходит затем? Еще одна проблема решается за счет регрессии к еще более ранней стадии развития. Появляется прекрасная птица попугай, которая мстит преследовавшим Перри монахиням и уносит его в оральный рай. В своем сне Перри упивается обладанием всеми возможными видами привлекательной пищи. И ему совсем не нужно ждать (в отличие от Фрейда-сновидца). «То есть я могу есть сколько захочу, и это не будет стоить ни цента». Перри регрессировал от третьей стадии развития ко второй, а потом от второй к первой. И, возвратившись к оральному миру, он погружался в безмятежное счастье любви и заботы, символизируемых едой, любви и заботы, которых он никогда не получал в реальной жизни. Вместо движения вперед (вновь вспомним сновидение Фрейда) Перри стремился убежать от реальности в воображаемый рай своего сна.
Взаимоотношения между Перри и Диком не были безоблачными. Перри решил объединиться с Диком потому, что сомневался в своей способности быть сильным и жестким, а Дик казался ему именно таким человеком. Однако выяснилось, что Дик – слабак: «В тот момент меня чуть не тошнило, когда я думал, что когда-то восхищался им, упивался его хвастовством… Я хотел вызвать его на блеф, заставить его меня отговаривать, заставить его признать, что он притворщик и трус». Перри дал нож Дику, убеждая его убить мистера Клаттера, для того чтобы не оставлять свидетелей. Но Дик то ли не хотел, то ли не мог совершить убийство. Тогда Перри сам взял нож. Впоследствии он сказал: «Но я не понимал, что я делаю, до тех пор, пока не услышал звук. Как будто кто-то тонет. Крик из-под воды».
Последовательность событий, происшедших перед убийством, во многом напоминает последовательность событий, происходящих в сновидении Перри. Перри сталкивается с необходимостью взять на себя инициативу и, как и во сне, сомневается в своей способности к решительным действиям. Он старается заставить Дика проявить инициативу и терпит неудачу. Каким же образом можно разрешить этот кризис? К несчастью для мистера Клаттера, сложившаяся к моменту убийства ситуация подразумевала прежде всего актуализацию привычного для Перри «алгоритма бегства»: регрессии к модусу деятельности второй стадии развития, которая и ассоциируется с возвратом к оральному раю. Перри видит, что мистер Клаттер крепко связан, практически запеленат, и его рот заклеен лентой. Это напоминает Перри о психологическом кризисе второй стадии развития (удержание в противовес отпусканию), который Перри привык разрешать, внезапно выпуская наружу то, что удерживалось внутри. И на этот раз он поддается свои импульсам, одним махом перерезая горло мистеру Клаттеру и выпуская наружу большое количество жидкости. Для бессознательного Перри (ведь на уровне сознания он не хотел причинять вред мистеру Клаттеру) такое действие кажется единственным и при этом привычным способом разрешения психического конфликта, позволяющим Перри убежать в оральный рай или обрести «затопленное» сокровище, мечты о котором и стали основной причиной ограбления. Итак, сюжет повторяющегося сновидения Пери – «ключик» к анализу событий реальной жизни сновидца, событий, шокировавших как самого Перри, так и всех связанных с убийством людей.
Значение анализа сновидений
На основании нашего толкования сновидений Фрейда и Перри мы можем сделать следующие выводы.
1. Эти сновидения позволяют ярко проиллюстрировать сущность нескольких универсальных (по крайней мере, относительно паттернов мышления) источников удовольствия или тревоги. Можно сказать, что позитивные и негативные переживания человека в целом относятся к достижению (или недостижению) следующих целей: а) получить или принять пищу, любовь и поддержку; б) быть автономным и регулировать собственное поведение; в) брать на себя инициативу или проявлять разумную настойчивость. Следующая – генитальная – стадия не отражена в рассмотренных нами сновидениях и не представлена в табл. 2.4. Однако необходимо отметить, что Эриксон (Erikson, 1963) подробно исследовал ее специфику в жизненном цикле человека. Ее задача – установление взаимоотношений или утверждение порождающей силы.
2. Такие общие цели расположены в определенном порядке, касающемся развития. Фрейд определял их, «привязывая» к различным эрогенным зонам, доставляющим удовлетворение и находящимся на поверхности тела, причем внимание было сфокусировано на периодах, прогрессивных затем в жизни ребенка. Опираясь на теорию Эриксона и на вышеприведенные результаты анализа сновидений, можно утверждать, что взрослые индивидуумы могут прогрессировать или регрессировать от стадии к стадии «в отрыве» от эрогенных зон, на смене которых это, вероятно, основывается. В истории с Фрейдом подразумевалось продвижение от оральной стадии к стадии автономии, Перри же продемонстрировал регрессию от стадии инициативы к стадии автономии и к стадии оральной зависимости.
3. Психологическое здоровье и психопатология зависят от того, насколько успешно индивидуум преодолевает одну за другой соответствующие стадии развития. Перри не смог благополучно разрешить оральный кризис, т. е., как говорил Эриксон, установить «совместный контроль над материнским источником пищи, любви и заботы» (Erikson, 1963). Его тоска по материнской груди, так ярко отраженной в проанализированном нами сновидении, вероятно, коренилась прежде всего не в области сексуальных желаний, а в неутоленной жажде любви и поддержки. Однако искажение психической реальности Перри не было столь сильным, чтобы привести к психозу. Перри смог частично перейти на уровень автономии, но здесь он вновь столкнулся с неразрешимыми проблемами. То же самое произошло и тогда, когда он делал робкие попытки проявить инициативу (третья стадия). Можно сказать, что на каждой стадии развития Перри был «покалечен» и поэтому стремился разрешить свои проблемы с помощью регрессии к целям предыдущих этапов жизни. Фрейд же успешно разрешил оральный кризис и перешел к стадии автономии.
4. Вышеописанные цели, связанные с этапами развития, и степень успешности их преодоления оказывают самое разностороннее влияние на становление личности, причем не только относительно психопатологии, но и общего представления личности о мире. Поэтому Эриксон соотносит стадии психосоциального развития с такими свойствами, как надежда, воля и целеустремленность, а также с такими элементами социального плана, как жизненная философия личности, значимость закона и порядка, ориентация на идеальный прототип (см. табл. 2.4). Кроме того, и в случае Фрейда, и в случае Перри (но особенно во втором) мы смогли показать, что последовательность размышлений, касающихся данных проблем, связана с тем, что человек актуализирует, действуя в реальном мире.
Другие взгляды на стадии развития
Цели развития, соответствующие различным этапам развития ребенка, описывались не только психоаналитиками. Даже разработанную Жаном Пиаже теорию стадий когнитивного развития можно интерпретировать в системе координат психологии мотивации. Обсуждая, каким образом дети играют в шарики, Пиаже (Piaget, 1932) выделяет в качестве первой стадию конформности, на которой дети научаются играть. Их цель на данном этапе – следовать в игре определенным правилам, т. е. проявлять конформность. Очень маленькие дети не могут даже понять, что существуют разные варианты одной и той же игры. Во фрейдистской системе этому соответствует стадия инкорпорации (первый этап развития), подразумевающая полную зависимость ребенка от внешней заботы (Фрейд) или информации (Пиаже). Однако очевидно, что оба ученых «увязывают» данную стадию с различными возрастами: Фрейд соотносит стадию эмоциональной инкорпорации с первым годом жизни, в то время как Пиаже говорит о возрасте 5–6 лет, когда дети начинают играть, и о периоде, сенситивном к развитию умения принимать информацию. Таким образом, задачи, решаемые на одной и той же стадии развития, характеризуются функциональной эквивалентностью и «актуализируются» приблизительно в одинаковом порядке, но в различных возрастных периодах.
Согласно Пиаже, по мере когнитивного созревания дети начинают понимать, что правила игры могут быть изменены. Теперь ребенок уже не послушный исполнитель внешних предписаний; он сам создает новые правила или меняет их. С позиций фрейдовского психоанализа он находится на второй и третьей стадиях развития, т. е. обретает автономию и утверждается в своих собственных правах.
Наконец, по Пиаже, дети приобретают интеллектуальную способность к эмпатии, т. е. к пониманию позиции другого игрока скорее, чем даже собственной. Способность вставать на место другого подразумевает существование соответствующего желания. Теперь дети самостоятельно придумывают себе игры, сюжеты которых отражают интересы всех игроков. Согласно эриксоновскому психоанализу, речь идет о четвертой стадии развития, характеризующейся формированием взаимоотношений.
Психоаналитики фрейдистского направления считали, что специфика задач той или иной стадии развития зависит от доминантной эрогенной зоны и специфики взаимоотношений с родителями, в то время как Пиаже дал определения стадий развития, основанные на характеристиках интеллектуального созревания. Позднее другие ученые, такие как Левингер (Loevinger, 1976) и Колберг (Kohlberg, 1969), также идентифицировали, определили и исследовали стадии конформности, автономии и взаимности, во многом повторив порядок этапов по Фрейду— Эриксону, но и внеся в них существенные коррективы. Таким образом, теория стадиального развития Фрейда – Эриксона очевидно имеет значительную ценность как модель иерархии целей развития, преследуемых в рамках процесса созревания.
На самом деле аналогичные идеи существуют также в главных мировых религиях. В каждой из них есть предание, в соответствии с которым первой стадией благопребывания людей был период подчинения стандартам, установленным для них, поскольку ничего лучше они не знали. Но это не отражает идеал зрелости, ибо люди должны свободно выбрать благое существование для себя. Они должны поставить под вопрос правила и стать в той или иной степени автономными и инициативными существами. Только в этом случае они достигают той степени зрелости, при которой возможен свободный и обоснованный выбор в пользу добра. Данный период самоопределения человека в конечном счете приводит к достижению высшей степени зрелости, что подразумевает добровольный отказ человека «от своего я», чувство которого приобреталось с таким трудом, ради других. Следовательно, на пути своего развития личность переходит от конформности к самореализации и от самореализации к альтруизму. И вновь мы видим значительное совпадение в целях, которые связаны с определенными стадиями развития, хотя основания их выдвижения совершенно различаются.
Проверка валидности теории стадиальной мотивации
Откуда мы знаем, что метод анализа, использованный Эриксоном при толковании сновидения Фрейда и нами при интерпретации сновидения Перри, обеспечивает нас валидными результатами? На основании чего мы можем быть уверены в том, что сновидение Перри действительно относится к его матери и отцу? Может быть, он просто любит бриллиантыиапельсины ине любит змей? Академические психологи всегда с крайней степенью подозрительности относились к подобному методу измерения и идентификации мотивов, ведь на первый взгляд кажется, что научного критерия правильности интерпретации не существует в природе. А если мы не можем проверить правильность субъективного толкования, то, на взгляд академических психологов, это не настоящая научная гипотеза. Разве сновидение Перри нельзя правдоподобно интерпретировать другим, отличным от нашего, образом? Как же выбрать верную интерпретацию?
Первоначально академические психологи пытались разрешить эту дилемму одним из двух способов: они либо целиком и полностью исключали описанный метод анализа из сферы научной психологии, либо пытались разработать лабораторные эксперименты, результаты которых могли бы подтвердить те или иные гипотезы клиницистов. В настоящем разделе мы рассмотрим некоторые из недавно проведенных экспериментов такого рода, но сначала обратимся к третьему методу проверки правильности интерпретации. Сторонники этого метода считают, что проведение контрольных экспериментов является бесполезным занятием.
Герменевтический подход
В последние годы некоторые ученые утверждают, что мы должны четко разграничивать понимание значения текста, мечтаний или жизни и доказательство правильности этого толкования с помощью независимого исследования. Согласно данной точке зрения, понимание наступает в результате правильного применения приемов герменевтики, т. е. науки толкования. Герменевтика подразумевает соединение разрозненных элементов информации в единое целое, подобно тому как собирают пазлы, чтобы получить цельную картину (Radnitzky, 1973; Steele, 1979). Как пишет Стил, «анализ завершается в том случае, когда замыкается круг понимания, когда мы полностью собираем пазлы. Смысл коренится во взаимосвязанности частей друг с другом и в целом… Собрать все пазлы вместе жизненно необходимо, ибо любая незавершенность создает неясность. …Подлинный текст сновидения – его объяснение, его скрытый смысл – существует исключительно как продукт интерпретации; так же и жизненная история анализанда[5] с ее заполненными пробелами и исправленными искажениями является продуктом взаимоотношений между аналитиком и пациентом».
Понимание – продукт личности аналитика, а специфика мировоззрения той или иной личности обусловливается специфическим историческим периодом, в который она живет. Кроме того, понимание – результат обмена между аналитиком и текстом, ибо аналитик пробует различные интерпретации и корректирует их. Особенно четко данная закономерность проявляется во время психоаналитической терапии, ибо терапевтическое понимание – это результат диалога между аналитиком и анализандом: «Реальность представляет собой все время расширяющееся целое значений, связанных со взаимоотношениями между пациентом и аналитиком» (Steele, 1979). Фрейд (cited by Steele, 1973), таким образом, интерпретируя сновидения и жизненные истории, использовал герменевтический подход, хотя и испытывал сильную озабоченность по поводу его субъективности: «„Интерпретировать!“ Отвратительное слово! Я ненавижу само его звучание. Оно лишает меня всякой уверенности. Если все зависит от моей интерпретации, то кто может гарантировать, что я интерпретирую правильно?»
С точки зрения Стила, Фрейд ошибался, стараясь подтвердить свои интерпретации с помощью «объективных» фактов биологии и истории (исключение составляют факты, выявленные посредством герменевтического метода). Те объективные факты, которые лежат вне смыслового круга понимания, не заслуживают интереса. Стало быть, не важно, что пациент «вспоминает» событие детства, которого никогда не было. Для понимания важно, что он «помнит» его. Разумность или правильность толкования сновидения, текста или жизни определяются с помощью тех же критериев, которые используются для оценивания правильности интерпретации результатов научных экспериментов.
В обоих случаях существует некоторое количество событий, которые призвана объяснить определенная теория. В обоих случаях правильность этой теории зависит от того, насколько она соответствует требованиям логики или здравого смысла. Поэтому, оценивая интерпретацию, мы должны спросить себя: обладает ли она внутренней непротиворечивостью? Способствует ли она пониманию частей в контексте целого? Согласуется ли она со всеми важными для нас фактами (например, с образами сновидения)? Существует ли альтернативная интерпретация, столь же хорошо согласующаяся со всеми фактами? Если на один из данных вопросов дается неправильный ответ, то изменяет ли интерпретатор свою точку зрения и аргументирует ли свое решение?
Анализ сновидения Перри представляет собой «схематичный» пример герменевтического подхода. В ходе этого анализа мы пытаемся понять значение некоторых образов, появляющихся в первой части сновидения. Речь идет о таких символах, как бриллианты, лес (джунгли), апельсины, змея, начинающая поглощать ноги сновидца, и т.д. Однако мы упускаем несколько деталей. Почему Перри приснились именно апельсины, а не, скажем, яблоки, которые с тем же успехом символизировали бы груди? Может быть, дело в бронзовой, желтоватой коже его матери, чистокровной индианки? Еще более важный вопрос: почему дерево растет отдельно от всех других? Наконец, почему упомянут попугай и окрашенный именно в желтый цвет? Очевидно, что возможно дать гораздо более скрупулезное толкование текста, – это мог бы сделать тот, кто заинтересован в самом последовательном применении герменевтики. Подобные детальные образцы могли бы убедительно продемонстрировать, в чем состоит интерпретация и какова она, учитывающая все образы сновидения последовательно.
Как было замечено, защитники герменевтического подхода утверждали, что апелляция к доказательствам, внешним по отношению к тексту, для обоснования интерпретации необязательна. Итак, не следует выходить за рамки текста, доказывая, что мать Перри часто рвало, чтобы оценить одну из картин сновидения. Еще более важно, что нам не следует предсказывать реальное поведение, интерпретируя эпизоды, как мы пытались сделать, протянув цепочку от сновидения Перри к совершенному им убийству мистера Клаттера. Согласно теоретикам герменевтики, в таком случае было бы просто смешение двух разных «текстов» (последовательность эпизодов сновидения и последовательность действий при совершении убийства), каждый из которых требует своей интерпретации. Однако, думается, какого-либо веского основания, чтобы исключить определенный источник информации ради достижения корректных научных выводов, здесь нет. Итак, вполне возможно интерпретировать фрагменты сновидения Перри в связи с фактами из жизни его матери, отца и деталями убийства, которое он совершает, вероятно, без мотива.
Экспериментальные исследования психоаналитической теории стадий развития мотивации
Экспериментально ориентированные психологи, конечно же, не могут быть удовлетворены герменевтической демонстрацией психосексуальных или психологических стадий развития мотивации, как показано в табл. 2.4. Они считают, что и талантливые интерпретаторы не всегда понимают какой-либо фрагмент сновидения и стремятся найти, если они достаточно креативны, такие смыслы, которые и ожидали обнаружить. Поэтому предпринимаются усилия, чтобы проверить теорию другими, более признанными методами.
Однако обширный обзор этих исследований, авторы которого Сирз (Sears, 1943) и Клейн (Kline, 1981), показывает, что этими методами не удается подтвердить наличие и развитие мотивов, как доказывают сторонники теории Фрейда. Силверман (Silverman, 1976) заметил, что большая часть исследований направлена на выявление того, есть ли более универсальные типы бессознательных желаний у тех, кто имеет расстройства личности, вызванные, согласно психоаналитической теории, конфликтом с такими бессознательными желаниями. Например, психоаналитики утверждали, что у мужчин-гомосексуалистов сильно желание инцеста – они хотят спать со своими матерями, причем оно сопровождается страхом кастрации (наподобие страха Перри перед видом своих искалеченных ног). Такие люди этого не сознают, но в результате теряют всяческий сексуальный интерес к противоположному полу. Однако достаточно сложно показать, что желания инцеста и страх кастрации в большей мере имеют отношения к мужчинам-гомосексуалистам, чем гетеросексуалам. Действительно, психоаналитическая теория не дает четких разъяснений, в чем здесь различия. Более того, утверждает, что хотя желания инцеста и страх кастрации универсальны, они сильнее сказываются на мотиве влияния у мужчин-гомосексуалистов.
Возвращаясь к анализу психологических стадий, предложенному Эриксоном, нужно сказать, что каждый проходит оральную фазу развития, но вопрос в том, в какой мере человек преодолевает данный период, насколько сильно мотивы личности продиктованы продолжением этого перииода в дальнейшей жизни индивидуума. ИФрейд, иПерри видели сны, вкоторых «проступили» оральные желания, но мы можем сделать следующий вывод: оральные желания оказывали на Перри более сильное влияние, чем на Фрейда, сновидения которого отражали скорее стремление успешно разрешить оральный конфликт, нежели непреодолимую потребность возвратиться к материнской груди.
Наиболее успешная попытка экспериментально исследовать фрейдистскую теорию мотивации была сделана Силверманом (Silverman, 1976). Он разработал методику, теоретически позволяющую прояснить специфику связи между конфликтами, характеризующими различные стадии мотивационного развития, и расстройствами личности взрослого человека, которые, согласно психоаналитическому подходу, относятся к этим конфликтам. В соответствии с методикой Силвермана испытуемым очень быстро предъявляются визуальные стимулы, чтобы их невозможно было осознать. Результаты данного эксперимента показали, что те стимулы, которые актуализируют определенные конфликты развития, предположительно вызывающие конкретные психологические расстройства, «затрагивают» только индивидуумов с соответствующими проблемами. В сравнении с другими техниками методика Силвермана дает возможность столь точного оценивания интересующих нас феноменов, что ее стоит рассмотреть в деталях. Некоторые примеры покажут, как она работает на практике.
Психоаналитики утверждают, что те нарушения мотивационного развития, которые происходят на оральной стадии, могут привести к серьезнейшим искажениям восприятия реальности, и в частности к шизофрении (см. табл. 2.4). Точнее говоря, предпосылки шизофрении, как правило, закладываются на протяжении второй фазы оральной стадии. В течение этой фазы младенец учится получать «удовольствие от кусания твердых предметов, а также прокусывания и откусывания вещей» (Erikson, 1963). Таким образом, ребенок начинает различать «хорошее» (мамочка находится рядом) и «плохое» (мамочка уходит, потому что укус доставил ей боль, и она рассердилась). Об этом очень красноречиво пишет Эриксон (Erikson, 1963):
Результаты нашей клинической работы показывают, что этот момент в ранней истории человека может стать началом пагубного отделения, при котором гнев, направленный на свои растущие и беспокоящие зубы, гнев, направленный на уходящую мать, и гнев, связанный со своей собственной бессильной яростью, может привести к сильному смешению садистского и мазохистского влечений. Ребенок начинает ощущать, что потерял единство с материнской основой. Эта самая ранняя из катастроф в сфере отношения человека к самому себе и к миру, вероятно, представляет собой онтогенетическое пояснение библейской истории о рае и о том, как населявшие его первые люди навсегда утратили предоставленное им право на существование без забот: они отведали запретный плод, и это вызвало гнев Божий.
Отсюда следует, рассуждал Силверман, что оральные агрессивные желания должны вызывать беспокойство прежде всего у шизофреников. Он пробуждал у испытуемых бессознательно желания, представляя с помощью тахистоскопа вызывающие оральные агрессивные желания стимулы. Причем те предъявлялись так быстро (на 4 мс), что испытуемые не могли осознать, что они видели. Силверман знал из прежних исследований, что стимулы, предъявляемые на столь малый промежуток времени, в действительности будут зарегистрированы и окажут влияние, даже если они останутся неосознанными индивидуумом.
Силверман (Silverman, 1976) оценивал воздействие своих возбуждающих бессознательно стимулов, соотнося мысли испытуемых (выраженные после предъявления стимульного материала) с признаками психопатологии («иррационального, рассеянного и нереалистичного мышления», названного первичным процессом мышления). Одним из таких стимулов, провоцировавших актуализацию оральных агрессивных желаний и связанных с первой стадией (см. табл. 2.4), была фраза «Людоед ест человека». Силверман обнаружил, что патологическое мышление (первичный процесс мышления) проявлялось чаще у испытуемых-шизофреников после того, как им предъявлялись именно эти стимулы, нежели после того, как были представлены контрольные (фраза «Люди гуляют» или рисунок человека, читающего газету). Более того, данное различие не фиксировалось в тех случаях, когда фраза «Людоед ест человека» предъявлялась достаточно медленно для того, чтобы испытуемые могли ее распознать. На основании этого факта психоаналитики сделали бы следующий вывод: мыслительный процесс расстраивают именно желания, возбуждаемые на уровне бессознательного.
Возможно, что шизофреников возбуждают не столько оральные агрессивные желания, сколько любые агрессивные желания. Для того чтобы прояснить данный вопрос, Силверман исследовал другую группу шизофреников, используя стимульную фразу «Убийца нападает на жертву». Этот стимул соответствует третьей, интрузивной стадии. Выяснилось, что его предъявление не приводит к усилению патологического мышления у шизофреников.
Как мы уже отмечали выше, оральное агрессивное желание вызывает тревогу именно потому, что оно ассоциируется с уходом матери. Учитывая это, Силверман предъявил своим испытуемым фразу-стимул: «Я теряю маму». Оказалось, что после ее восприятия страдающие шизофренией люди начинали демонстрировать особенно выраженную патологию мышления. Следовательно, в психической реальности шизофреника оральные агрессивные желания ассоциируются с уходом матери. Фраза «Убей маму», сопровождаемая рисунком, на котором изображено нападение на пожилую женщину, имела тот же эффект. Более того, предъявление противоположной по смыслу фразы «Мама и я – одно целое» уменьшало степень патологичности мышления у больных шизофренией. Предположительно, это происходило вследствие ослабления тревоги, связанной с базовым оральным агрессивным желанием. Тревога ослабевала, так как у шизофреника возникала иллюзия обладания неиссякаемым источником физической и душевной пищи (тем самым, о котором мечтал Перри).
Специфичность мотивационных проблем была проиллюстрирована Силверманом следующим образом: испытуемым-шизофреникам предъявлялась фраза «Папа и я – одно целое». Оказалось, что предъявление этого стимула не помогало ослабить первичный процесс мышления у шизофреников. Преимущество данной методики исследования мотивационных комплексов заключается в том, что она дает возможность оценивать правильность всех видов противоречащих друг другу определений мотивационных конфликтов развития.
Обратимся к табл. 2.5. В ней: а) суммированы результаты исследования психопатологии мышления больных шизофренией (жертв психических конфликтов оральной стадии) и б) представлены результаты экспериментов, в ходе которых исследовалась реакция на вышеописанные и другие стимулы, которые демонстрировали индивидуумы, частично перешедшие на вторую (заикающиеся) или третью (гомосексуалисты) стадии развития. Изучая эту таблицу, мы понимаем, что Силверману удалось, варьируя предъявляемые стимулы и оценивая их воздействие на индивидуумов с различными типами проблем, тщательно проверить правильность тех или иных гипотез, относящихся к мотивационным конфликтам.
Таблица 2.5
Последствия возбуждения мотивационных конфликтов, относящихся к конкретной стадии развития индивидуумов с нарушениями, приписываемыми именно к этой стадии (по Silverman, 1976; Silverman, Bronstein & Mendelsohn, 1976; Silverman, Klinger, Lustbader, Farrell & Martin, 1972; Silverman, Kwawer, Wolitsky & Coran, 1973)
Силверману удалось создать такую методику которая, в большей степени, чем какая-либо другая техника, позволяет (как в теории, так и на практике) сделать выбор между альтернативными интерпретациями фактов. Например, рассмотрим результаты исследования заикающихся, которые, согласно психоаналитической теории, страдают от психических конфликтов, обусловленных фиксацией на второй, или анальной, стадии психосексуального развития. Таким образом, ключевой конфликт заикающихся коренится в «желаниях и подавлениях, связанных с выделением и удерживанием фекалий» (Silverman, Klinger, Lustbader, Farrell & Martin, 1972; Silberman, Bronstein & Mendelsohn, 1976). Заикающиеся страдают именно потому, что все время пребывают в конфликте между тем, «отпустить» ли содержимое (т. е. говорить ли) или же удержать (т. е. отказаться говорить). Держа в уме данные гипотезы, Силверман актуализировал в испытуемых мотивационные конфликты, соответствующие
а) первой стадии развития (испытуемым предъявлялись такие стимулы, как рисунок рычащего льва);
б) второй стадии развития (испытуемым предъявлялись рисунок выделяющей фекалии собаки, фраза «Ты – дерьмо» с соответствующим рисунком);
в) третьей стадии развития (испытуемым предъявлялась фраза «Трахни маму», сопровождаемая «проективным» изображением полового акта).
Стимульный материал (включая нейтральные стимулы) вновь предъявлялся со слишком большой для сознательного восприятия скоростью, после чего экспериментатор исследовал поведение испытуемых. Как видно из табл. 2.5, стимулы, относящиеся к анальной стадии, усиливали заикание прежде всего у заикающихся.
Для того чтобы добраться до глубинных мотивов мужчин-гомосексуалистов, предположительно застрявших на третьей, или фаллической, стадии мотивационного развития, Силверман, Квавер, Волицки и Коран (Silverman, Kwawer, Wolitzky & Coran, 1973) предъявляли этим испытуемым фразу-стимул «Трахни маму». Иногда она сопровождалась дополнительным рисунком проективного плана (функция этого рисунка заключалась в усилении тревоги, предположительно испытываемой испытуемыми и связанной с их необычно мощными и сопряженными с сильным чувством вины инцестуозными желаниями). Исследователи обнаружили, что данные стимулы усиливают гомосексуальные и ослабляют гетеросексуальные желания мужчин-гомосексуалистов (усиление и ослабление сексуальных желаний измерялось с помощью самоотчетов), но практически не влияют на гетеросексуалов. На основании этих результатов Силверман (Silverman, 1976) сделал вывод о том, что гомосексуальная ориентация «предполагает (в частности) бегство от инцеста». Другими словами, среди мужчин-гомосексуалистов тревога, связанная с инцестом, генерализуется на всех женщин, и сексуальное влечение обращается на мужчин. Однако та же самая фраза не оказала никакого влияния на патологическое мышление шизофреников или на речь заикающихся. Отсюда следует, что связанный с инцестом конфликт обладает особой значимостью именно для мужчин-гомосексуалистов.
До настоящего времени экспериментальный подход Силвермана применялся только в целях прояснения связей между теми бессознательными конфликтами мотивов, которые, согласно психоаналитической теории, предположительно связаны с определенными типами психопатологии. Данная методика существенно помогла нам сделать явными некоторые из этих связей. Однако определенная часть ученых все еще скептически относится к результатам экспериментов Силвермана и утверждает, что данные результаты невозможно повторить (Allen & Condon, 1982; Heilbrun, 1982).
Исследование психопатологии – это только один из аспектов теории стадий развития мотивации. Методика Силвермана и другие методики такого рода могли бы быть использованы для того, чтобы ответить на вопрос о том, существует ли в действительности иерархия стадий мотивационного развития. Другими словами, нам нужно выяснить: действительно ли в случае блокирования или фрустрации потребностей, соответствующих более высокой стадии развития, индивидуумы, в поведении которых очевидны отклонения от нормы, наподобие Перри, склонны к регрессии на предыдущую стадию, а нормальные личности – нет? Также важно понять: если мотивационный конфликт, представленный, например, на второй стадии, возникает у нормального человека, задумается ли он о третьей стадии, подобно Фрейду, продемонстрировавшему свою большую зрелость? Кроме того, нам нужно гораздо активнее, чем сейчас, изучать личности тех нормальных людей, которые не входят в зону интереса психопатологов, но могли бы стать объектами исследования, когда речь заходит об умеренно выраженных и неразрешенных мотивационных конфликтах той или иной стадии развития. Однако прежде всего мы должны разработать методики измерения степени, в которой люди мотивационно сориентированы, что характеризует различные этапы развития мотивации. Стюарту (Stewart, 1973) удалось изобрести именно такую технику (см. главу 8).
Вклад психологии личности в психологию мотивации
Большинство людей стремятся объяснять поведение других, учитывая только их моментальные мотивы. Психологи, изучающие человеческую личность, сумели погрузиться в глубины нашей психики и идентифицировать некоторое количество мотивов человека, а также в целом разграничить их и другие характеристики личности, такие как черты и способности. Главным достижением психологии личности в сфере изучения мотивации является создание списка мотивов взрослых индивидуумов. Клиницисты, которые по роду своей деятельности не могли не осмысливать причины искажения развития, внесли основной вклад в описание мотивов и мотивационных конфликтов, детерминирующих действия и бездействие человека. Среди практиков нет полного согласия относительно классификации ключевых мотивов, однако большинство сходятся в том, что таковые зачастую скрываются в бессознательном личности и что любой окончательный список базовых мотивов обязательно будет включать в себя мотив агрессии или власти, мотив любви (или сексуальности в широком смысле), мотив освобождения от тревоги и ощущения небезопасности, а также мотив достижения или самоактуализации.
Основное ограничение личностного подхода заключается в том, что он не предусматривает экспериментального измерения описываемых мотивов. В результате становится очень трудно (если вообще возможно) оценивать степень верности тех или иных теорий и прояснять связи между мотивами и предположительно связаннымис ними видами поведения и симптомами. Как Мюррей, так и Кеттелл «запустили» масштабные программы исследования, целью которых было устранение данного пробела. Оба ученых изобрели множество методик сбора информации о самых разных мотивах. При обработке полученного материала Мюррей использовал метод экспертной оценки, в то время как Кеттелл опирался на факторный анализ. Ни тому ни другому не удалось дать такие определения мотивов, которые стали бы безусловной «точкой отсчета» при любых экспериментах. Однако усилия Мюррея и Кеттелла привели к существенному углублению понимания проблем, связанных с измерением мотивов, и сделали возможным дальнейший прогресс в данной сфере исследования.
Наиболее эффективным методом оценивания мотивов в рамках терапевтического процесса оказался анализ сновидений, фантазий и свободных ассоциаций. По мнению многих психологов, эффективность данного метода объясняется следующими фактами:
а) определенные мотивы, например сексуальное или агрессивное побуждения, отвергаются как «плохие»;
б) поэтому они вытесняются в бессознательное;
в) манифестируют себя только в сновидениях и фантазиях (в отличие от сознательных мыслей, не подвластных цензуре).
Как будет показано в главе 6, мотивы удается лучше прояснить, обратившись к сновидениям, потому что иные детерминанты поведения оказывают меньшее влияние на образование фантазий. Это точнее проясняет мотивационные – и только мотивационные – причины того, что делает человек. Как бы то ни было, анализ фантазий обеспечил нас убедительными доказательствами существования базовых человеческих мотивов и стал основой для лучшей на сегодняшний день теории развития мотивов: стадиальной теории мотивации Фрейда – Эриксона.
Попытки экспериментально установить валидность сведений о мотивах, полученных при анализе фантазий, до поры до времени имели лишь ограниченный успех. Прорывом стало недавно проведенное исследование Силвермана. Но независимо от результатов такого рода исследований, опыт, накопленный психологией личности, позволяет заявить: лучший метод изучения человеческих мотивов непременно связан с тем или иным использованием материала фантазий.
Примечания и вопросы
1. Пытаясь составить короткий перечень наиболее важных мотивов человека, большинство теоретиков (Макдугалл, Фрейд, Шелдон и Маслоу) связывают определенные поведенческие склонности с унаследованными или врожденными биологическими признаками. Существуют ли другие способы идентификации наиболее важных и стабильных мотивационных диспозиций человека?
2. Большинство психологов определяют мотивы с помощью поведенческих характеристик. Макдугалл говорит о мотивах доминирования, избегания и поиске компании товарищей; Мюррей – о мотивах влияния на других, пассивного подчинения другим и присоединения к другим, а Кеттелл – о мотиве общения. Однако в главе 1 мы постоянно указывали на опасности, сопряженные с попытками выводить мотивы из поведенческих тенденций, так как действия обусловливаются и другими факторами. Существует ли альтернативный способ определения мотивов? Быть может, следует исходить из результатов деятельности (конечных состояний), а не из способов их достижения? Попробуйте составить список основных результатов человеческой деятельности.
3. Определения мотивов по Мюррею содержат в себе множество элементов. На каком основании мы можем быть уверены в том, что все характеристики, данные Мюрреем тому или иному мотиву, относятся именно к этому мотиву? Например, такие элементы, как «желание превзойти других» и «желание соперничать и побеждать в борьбе» включены в определение мотива достижения. Однако где критерии, позволяющие нам утверждать, что вышеупомянутые желания находятся ближе к «желанию добиться чего-либо сложного» (еще одна характеристика мотива достижения), нежели к «желанию обратить на себя внимание других» (элемент определения мотива демонстрирования своего «Я»)?
4.Ниже перечислены установки, характеризующиеся высокой нагрузкой на один из мотивационных факторов (ergs) и идентифицированные Кеттеллом (Cattell, 1957) с помощью статистической интеркорреляции большого количества таких установок. Постарайтесь максимально убедительно объяснить, почему каждая из нижеприведенных установок отражает какую-то потребность или какое-либо желание. Постарайтесь сформулировать определение мотива, к которому относятся все эти установки.
Каковы некоторые из затруднений, сопряженных с выведением мотивов из установок?
5. Академические психологи с большим скептицизмом относятся к некоторым психоаналитическим интерпретациям сновидений, анализ которых представлен в этой и предыдущей главах. Например, Айзенк (Eysenck, 1965) утверждает: «Неоднократно отмечалось, что сложности психоаналитических рассуждений эффективно защищают психоанализ от любых видов научной проверки». Согласны ли вы с данным утверждением? Какие аргументы вы можете привести «за» и «против» позиции Айзенка?
6. Результаты исследований говорят о том, что между позицией испытуемых по отношению к обладающим властью людям и тем способом, которым они описывают данных людей (соответствующие данные получены на основе анализа историй, придуманных в ходе выполнения ТАТ), существуют значимые противоречия (Burwen & Campbell, 1957). Некоторые психологи сделали вывод о том (см. Mischel, 1968), что этот феномен имеет только два возможных объяснения: либо собранный материал (придуманные испытуемыми истории) не содержит в себе информации о психической реальности испытуемых, либо испытуемые отличаются непоследовательностью в сфере контактов с близкими. Быть может, вы сделаете новые интерпретации рассматриваемого нами факта? Подумайте, например, о том, как Перри относился к отцу в реальной жизни и как – в сновидениях.
7. Считаете ли вы, что результаты исследования Силвермана подтверждают: психопатология взрослых обусловливается ранними нарушениями психосексуального развития? Какие иные объяснения вы могли бы дать тому, что при очень быстром предъявлении фразы типа «Ты – дерьмо», когда она не может быть осознана, усиливается заикание у тех людей, которые заикаются (другие эмоционально заряженные фразы не оказывают значимого влияния на этот симптом)? Каким образом вы могли бы доказать, что заикание взрослого обусловлено травматичным опытом детства? Перри жестоко били для того, чтобы он не писал в постель. Почему же он не заикался?
8. Сравнение сновидений Фрейда и Перри позволяет нам выявить следующую закономерность: относительно зрелая личность характеризуется бессознательным стремлением к позитивному разрешению психических конфликтов, в то время как нездоровье личности свидетельствует о склонности к регрессии на предыдущие стадии развития. Можете ли вы, учитывая вышесказанное, придумать методику измерения зрелости личности? В качестве подсказки вы могли бы использовать разработанную Стюартом методику измерения уровня психосексуального и психосоциального развития (см. главу 8).
9. Комментируя интерпретации сновидений, такие как анализ сновидения Перри, Айзенк (Eysenck, 1957b) отмечает, что «хотя временами эти интерпретации могут быть интересными, с ихпомощью нельзя выявитьни одной закономерности, существование который подтверждалось бы научными методами. Психоаналитические интерпретации основаны исключительно на предположениях и догадках; интерпретационные суждения зиждутся на законах умозаключений и здравого смысла. Это не научный метод… в соответствии с научным методом вы формулируете конкретную гипотезу; отталкиваясь от этой гипотезы, делаете определенные выводы и затем проводите эксперименты, результаты которых подтверждают или не подтверждают вашу гипотезу. Однако любые интерпретации сновидений и т. д. не соответствуют критерию научности». В чем заключается различие между научным и герменевтическим методами? Существует ли различие между проверкой гипотезы: а) с помощью интерпретации психического факта (например, образа сновидения) и б) с помощью анализа результатов эксперимента?