Мотивация человека — страница 5 из 17

Мотивация в свете бихевиористской традиции

Мотивация животных: исследование Торндайка

В то самое время, когда Фрейд в Вене изучал бессознательные мотивы, стоящие за сновидениями его пациентов, американские психологи применяли радикально противоположный подход к исследованию мотивов. Они считали, что сообщения о внутренних состояниях психики являются недостоверными и, стало быть, не могут стать основой для объективного психологического исследования, сопоставимого с исследованиями в сфере естественных наук. Данная идея красиво сформулирована в недавно вышедшей книге по физиологии (Vander, Sherman & Luciano, 1975): «Исследование содержания сознания сопряжено с огромными трудностями, так как зиждется только на вербальных самоотчетах, которым недостает объективности… пытаясь преодолеть эти затруднения, ученые сконцентрировались на исследовании поведенческих коррелятов психических процессов животных».

Американский психолог Эдвард Л. Торндайк рассуждал аналогичным образом и поэтому начал изучать мотивацию и научение, исследуя поведение кошек, собак и цыплят. В рамках своих экспериментов, проведенных в 1890-е гг., он помещал животных в клетки оранжевого цвета. В каждой была дверца, которую можно было открыть изнутри, потянув за веревочку или повернув специальный рычажок. Торндайк (Thorndike, 1899) так суммировал свои наблюдения:

Если мы поместим в клетку голодного котенка 3-6-месячного возраста, а рядом с клеткой положим кусок рыбы, то котенок начнет протискиваться между прутьями решетки, царапать прутья и вещи, находящиеся в клетке и за ее пределами, протягивать лапы между прутьями и кусать мешающее ему препятствие. В результате одного из «царапаний», попыток «просочиться» наружу и «нападений» на прутья котенок случайно поворачивает рычаг и получает свободу и пищу. После нескольких повторений данного опыта животное постепенно начинает «опускать» все бесполезные движения и подчиняется одному конкретному импульсу (например, импульсу сильно ударить по рычагу лапой или надавить на него носом), который ассоциируется с получением удовольствия. Поэтому теперь котенок нажимает на рычажок сразу же после того, как его помещают в клетку.

Мы можем видоизменить связь между действием и целью. Если мы будем открывать дверь в клетку тогда, и только тогда, когда котенок чешет себя, то после достаточного количества повторений котенок начнет чесаться сразу после попадания в клетку

Некоторые особенности экспериментов Торндайка привлекли внимание тех психологов, которые хотели создать науку о поведении. Во-первых, Торндайк фиксировал события, происходящие в объективной реальности: каждый мог наблюдать за тем, что делает животное (более того, через некоторое время появилась возможность механической записи его поведения). Во-вторых, методика Торндайка давала возможность производить количественные измерения, т. е. фиксировать количество часов, проведенных животным без пищи, а также число минут, потребовавшихся ему на освобождение из клетки. В-третьих, Торндайк проводил именно эксперименты: он мог варьировать количество часов, которые животное проводит без пищи; размер вознаграждения (куска пищи); характер реакции, позволяющей животному выбраться из клетки, и т. д. И самое главное, используя методику Торндайка, исследователи получали результаты, которые можно было интерпретировать, не прибегая к таким на первый взгляд неопределенным понятиям, как цель и мотив человеческого существования.

Итак, в конце XIX – начале XX в. американские психологи начали определять психологию как науку об объективном поведении, т. е. о конкретных, доступных наблюдению и фиксации действиях, и отказались от изучения внутренних желаний, мыслей и ожиданий, объективное исследование которых казалось им невозможным. Неудивительно, что они сконцентрировались на исследовании животных. Животные могли демонстрировать поведение, аналогичное человеческому, но при этом в более строго контролируемых условиях. Кроме того, американские психологи предположили, что те закономерности поведения, которые будут выявлены с помощью изучения низших животных, относятся также и к человеку.

Торндайк стремился понять, каким образом голод воздействует на поведение запертых в клетке животных. Для того чтобы описать такое влияние, он использовал понятие импульса, а не мотива или желания (эти понятия, с его точки зрения, связаны с субъективным или сознательным миром, а ведь Торндайк хотел провести абсолютно объективное исследование). Аналогичным образом поступали и поступают представители бихевиористской традиции, хотя со временем они заменили слово «импульс» на слово «драйв» (влечение).

Сначала Торндайк (Thorndike, 1899) зафиксировал следующий факт: голодное животное ведет себя более активно, нежели сытое. Как писал он сам, голодный котенок будет «непрерывно царапать и кусать прутья клетки и пытаться протиснуться наружу». Торндайк утверждал, что котенок действует прежде всего под влиянием «неудовольствия, вызванного заключением в клетку или отсутствием пищи», и что это неудовольствие снимается тогда, когда животное выбирается из клетки.

В то время как Торндайк правильно отметил, что «неудовольствие от заключения в замкнутое пространство» особенно сильно проявлялось у кошек (в сравнении с другими животными), другие ранние бихевиористы не проявили интереса к соответствующему драйву. Они сконцентрировались на «драйве голода», так как он одинаковым образом воздействовал на любых животных. Ранние бихевиористы хотели выявить в максимальной степени общие закономерности поведения и поэтому игнорировали различия между отдельными видами животных (особенно сильно они хотели уклониться от ответа на фундаментальный вопрос о том, существуют ли важные отличия человека от исследуемых ими видов животных).

Основываясь на том факте, что движение к источнику насыщения позволяло животному все более и более быстро открывать дверцу и выходить на волю, Торндайк (Thorndike, 1911) сформулировал закон закрепления реакции (закон эффекта):

Из нескольких реакций на определенную ситуацию наиболее устойчивой станет та реакция, которая позволит животному получить удовольствие (незамедлительно или в ближайшем будущем), и, таким образом, когда эта ситуация возникает вновь, животное, скорее всего (при прочих равных условиях), воспроизведет ассоциируемую с удовольствием реакцию; те же реакции, которые животное ассоциирует с неудовольствием, становятся неустойчивыми и, таким образом, при возвращении в соответствующую ситуацию, скорее всего (при прочих равных условиях), не будут воспроизведены. Чем сильнее удовольствие или неудовольствие, тем отчетливее проявляется данная закономерность.

Торндайк особенно тщательно избегает упоминания о таких субъективных состояниях, как «ощущение удовольствия». Кроме того, он четко дистанцируется от приписывания животному интеллектуальных способностей или от идеи о том, что животное оценивает ту или иную реакцию как способ получить удовольствие. Соответственно, он утверждает, что состояние удовлетворения – «это такое состояние, находясь в котором животное не предпринимает никаких попыток изменить существующее положение вещей и часто пытается его сохранить, а не находясь в нем, часто пытается вернуться к равновесию со средой. Неприятное или раздражающее состояние – это такое состояние, которого животное обычно избегает» (Thorndike, 1911). Умозаключения об удовольствии и о неудовольствии делались Торндайком на основе наблюдения за поведением животных. Более того, автоматичность усиления той или иной реакции прекрасно иллюстрирует результаты упоминавшегося выше эксперимента: котенок привыкает «открывать» дверь с помощью почесывания самого себя, т. е. с помощью реакции, бесполезной в реальном мире. Стало быть, научение животных происходит на уровне автоматизмов и совсем не обязательно сопряжено с осознанием связи между реакцией и вознаграждением.

Таким образом, Торндайк определил две функции драйва: драйв побуждает животное к действию и заставляет его выбрать между несколькими реакциями (критерием служит получение удовольствия). Стало быть, драйв выступает причиной научения. Другую функцию драйва тоже легко определить с помощью наблюдения. Помещенные в клетку животные обычно проводят больше времени на той стороне, которая ближе всего к пище. Их удары, укусы, броски не бывают абсолютно случайными: поведение животного ориентировано на цель (утоление голода). Итак, ранние бихевиористы выделили три важные функции драйва: энергетическую, ориентировочную и селективную.

Ни один исследователь по-настоящему не усомнился в том, что драйв характеризуется этими функциями (см. Melton, 1941). Однако в научном мире возникла оживленная дискуссия по поводу терминов, которые следует использовать для описания феноменов, идентифицированных Торндайком и другими ранними бихевиористами. Сходство между драйвами животных и человеческими мотивами произвело столь мощное впечатление на некоторых ученых, что они практически не разграничивают данные понятия (в настоящей книге мы будем придерживаться именно этой позиции). Другие исследователи прояснили сущность описанного Торндайком состояния удовлетворения. С объективной точки зрения это вознаграждение, или подкрепление, так как данное состояние подкрепляет реакцию, ведущую к его достижению. С субъективной же точки зрения это обычно выступает побудительным мотивом (побуждением), так как предвосхищение удовольствия приводит к формированию соответствующей реакции.

Результаты последующих исследований показали, что направляющая или ориентировочная функция драйва проявляется как в повышенной сенсорной или перцептивной чувствительности к определенным стимулам, так и в организации сложных действий. Однако некоторые ученые утверждают, что ориентировочную функцию драйва следует относить к его ключевым характеристикам или к явлениям, возникающим под его влиянием, а не к самому по себе драйву (см. Farber, 1954).

Наконец, Б. Ф. Скиннер (Skinner, 1938) и его последователи утверждали, что мы совсем не нуждаемся в том, чтобы говорить о драйвах организма, так как описанный Торндайком процесс научения, позволивший животному выбраться из клетки, можно объяснить, прибегая только к понятиям вознаграждения или подкрепления поведения животного при различных условиях эксперимента. Однако, изучая различные проблемы, рассматриваемые в данной главе, помните о непреходящей научной ценности следующих выводов Торндайка: драйвы, или мотивы, побуждают животное действовать, направляют его поведение и заставляют его делать выборы.

Драйвы как средства, обеспечивающие выживание

В функционалистской традиции бихевиоризма понятие драйва было тесно связано с понятием биологической потребности, поскольку драйв побуждает организм научиться такому поведению, которое необходимо для выживания. Очевидно, что организм не может существовать без пищи, воздуха, воды и т. д. Соответственно, драйвы позволяют организму приспосабливаться к среде: в случае недостатка жизненно важных веществ в организме возникает возбуждение, которое приводит к осуществлению действий, позволяющих снять это раздражение. В рамках бихевиоризма драйв рассматривался как своеобразный термостат, поднимающийся на поверхность при понижении температуры. Результаты ранних исследований показали, что именно таким образом функционирует, в частности, драйв голода. Например, Рихтер (Richter, 1927) продемонстрировал, что, испытывая голод, крысы проявляют гораздо большую активность, нежели в состоянии сытости. Кроме того, если им позволяли есть всякий раз, когда они того хотели, то поглощение пищи происходило прежде всего в моменты наиболее высокой активности. Итак, ощущение голода приводило животное в состояние активности, которое подразумевало поглощение пищи, которое, в свою очередь, приводило к понижению активности.

Стремясь измерить силу различных биологически детерминированных потребностей, Ворден (Warden, 1931) и группа исследователей из Колумбийского университета разработали методику «клетки фрустрации». Согласно этой методике, животное помещалось в бокс, выход из которого был закрыт металлической сеткой. По этой сетке пускали электрической ток. Сила драйва определялась следующим образом: экспериментаторы измеряли количество выходов за пределы бокса при определенной мощности шока, переживаемого животным вследствие соприкосновения с сеткой. Затем они сравнивали количество выходов с количеством дней, которые животное провело без пищи или воды. Исследователи выяснили, что драйв (напомним, критерием служило количество выходов за пределы бокса) приобретает максимальную силу после одного или двух дней депривации и затем ослабевает (по мере того, как слабеет животное). Данная закономерность отражена на рис. 3.1. Кроме того, как видно из этого рисунка, сила драйва голода или драйва жажды крыс несколько превышает силу драйва самца крысы, пытающегося добраться до возбуждающей его самки. Самым же сильным драйвом оказался драйв крысы-матери, рвущейся к своему потомству. Сексуальные и материнские драйвы очевидно выполняют важные функции, ведь без них было бы невозможно выживание вида.

Рис.3.1. Воздействие, оказываемое усилением драйва на готовность белых крыс к перенесению боли ради достижения различных целей (after Zimbardo, 1979, after Warden, 1931)

Еще раньше было проведено исследование, в ходе которого испытуемые проглатывали наполненные воздухом шарики, и его результаты со всей очевидностью показали, что сокращения желудка действительно усиливаются тогда, когда человек проводит без пищи некоторое количество времени (Cannon & Washburn, 1912). Это открытие имело большое историческое значение: теперь ученые знали, что биологические потребности могут вызывать сильные внутренние ощущения, в том числе и сильные негативные ощущения, для снятия которых и «предназначены» те или иные действия. В ходе последующих исследований было доказано, что сокращения желудка – это не основной детерминант поведения, направленного на поглощение пищи. Гораздо более важным фактором оказывается уровень содержания сахара в крови (см. Mayer, 1955; Thompson & Campbell, 1977). Если содержание сахара в крови падает ниже определенного уровня, то человек ощущает голод и начинает активно поглощать пищу; если же концентрация сахара становится более высокой, чем обычно, то человек испытывает ощущение сытости и отказывается от еды. Трудно себе представить, что какой-либо внешний орган чувств может подвергнуться мощной стимуляции, вызванной понижением концентрации сахара в крови. Однако соответствующее открытие еще не было сделано в то время, когда разрабатывалась бихевиористская теория драйва. Поэтому многие бихевиористы решили, что драйв можно рассматривать в качестве сильных ощущений, подобных ощущениям, возникающим при сокращениях желудка голодного человека.

Облегчение адаптации, или научения, благодаря драйвам: модель Халла

Большинство из тех психологов, которые следовали основанной Торндайком традиции, прежде всего пытались понять, каким образом драйвы облегчают научение в контексте борьбы за выживание. Подобно Торндайку, они хотели описать данный процесс с помощью абсолютно объективного исследования и отказывались от изучения таких субъективных психических явлений, как чувства, надежды, страхи и цели. Эдвард Толмен (Tolman, 1932) использовал подобного рода термины, однако всячески стремился объективировать их значения. Например, он считал, что внутреннюю цель можно определить с помощью простого наблюдения за поведением животного, поведения, которое длится до тех пор, пока животное не достигнет конечного состояния.

Кларк Халл (Hull, 1943) попытался пойти еще дальше и полностью устранить из научного словаря такое понятие, как цель, поясняя, что та может быть редуцирована к механизму типа «стимул – реакция». Он полагал, что психологам следует рассматривать любой организм (не важно, человека или другого животного) в качестве машины. Себя же Халл считал инженером, старающимся создать «совершенную саморегулирующуюся машину» (Hull, 1943). Таким образом он мог избегать изучения неопределенных психических состояний и, соответственно, преодолевать затруднения, возникающие при исследовании поведения. Как говорил сам Халл, «мало кто захочет приписать роботу способность к энтелехии, одушевленность, одухотворенность или подвластность демонам». В своей фантазии Халл создал модель механического организма, – машины, катающейся на маленьких колесиках. В этой машине есть бензобак и специальный гибкий шланг, напоминающий хобот слона и способный свободно перемещаться в пространстве. Халл вооружил своего робота индикатором уровня бензина: в том случае, если уменьшение запасов топлива становится опасным, машина активируется (особенно активным становится «хобот-шланг») и начинает поиски горючего.

Представьте себе, говорил Халл, что робот движется по равнине, покрытой маленькими резервуарами бензина. Наконец по чистой случайности (а не вследствие преднамеренных действий) хобот натыкается на один из этих резервуаров. Затем включается встроенный в робота механизм, и машина начинает автоматически перекачивать топливо в бензобак. Когда уровень горючего в бензобаке достигает определенной отметки, происходит отключение механизма повышенной активности. Помимо всего прочего Халл наделил своего робота запоминающим устройством, позволяющим машине все более уверенно искать новые резервуары с бензином (на основании предыдущего опыта). Выдвинутая Халлом идея запоминающего устройства перекликается с идеей, которую Торндайк сформулировал в своем законе закрепления реакции (законе эффекта). Она заключается в том, что любая реакция робота, приведшая к нахождению источника бензина, с большой степенью вероятности повторится при следующем понижении внутренних запасов топлива.

Халл подчеркивал, что робот по определению не может сказать себе: «Ага, сдается мне, что у меня заканчивается топливо, поэтому лучше я поищу резервуары бензина и восстановлю свои запасы». Весь процесс деятельности рассматривался Халлом исключительно в объективистских, механистических понятиях. Халл хотел, чтобы психология стала естественной наукой, похожей на физику XIX в. Соответственно его задача заключалась в том, чтобы идентифицировать ключевые единицы измерения (такие, как масса, скорость и время в классической физике), которыми следует оперировать психологу, и опытным путем определить количественные взаимоотношения между этими единицами (т. е. сформулировать законы психологии, аналогичные законам классической физики).

В 1930–1940-е гг. подход Халла импонировал многим психологам. Халл стоял на позициях объективизма, предлагал проводить количественные измерения психологических феноменов и провозгласил своей целью развитие психологии как еще одной из естественных наук, столь успешно углубивших наше понимание физического мира. И, что самое важное, Халл предлагал объяснение очень сложных психических явлений, используя некоторое количество простых понятий и четко формулируя взаимосвязи между ними. Таким образом, Халл оставил в сфере психологии только то, что можно было экспериментально исследовать. С точки зрения Халла, функция психолога состоит в определении базовых закономерностей поведения и применении этих принципов для объяснения всех видов сложных феноменов, от психотерапии до человеческой агрессии и войны. Детальное описание идей Халла и их применения заняло бы слишком много места и не принесло бы пользы. Однако важно в целом понять, каким образом работала созданная им модель мотивации, ибо она до сих пор оказывает влияние на наши представления о данном феномене.

На рис.3.2 представлена упрощенная версия этой модели, созданной Халлом и его коллегами (в том числе Миллером и Доллардом (Miller & Dollard, 1941), Моурером (Mowrer, 1950) и Спенсом (Spence, 1956)) во время работы в Йельском университете. Следуя логике механицизма и объективизма, Халл и остальные описывают ситуационное поведение индивидуума в контексте развития мотивации последнего. Представим себе, например, что некая женщина идет по улице, ощущает голод, видит ресторан, заходит внутрь и ест. Идущая женщина подвергается внешнему воздействию со стороны определенных сигналов или стимулов, таких как зрительные образы других пешеходов или витрин магазинов либо зрительные и слуховые образы движущихся по улице автомобилей. На рисунке эти стимулы репрезентируются знаками S₁, S₂ и т.д. Теперь предположим, что ее «голодостат» (вспомним нашу аналогию с термостатом) поднимается на поверхность. В результате возникает новый источник стимуляции (возможно, чувство голода, голодные колики). Речь идет о внутреннем стимуле, или стимуле драйва, который на рисунке репрезентируется знаком S_D. Кроме того, он репрезентируется подъемом линии, находящейся внизу рис.3.2 (данный подъем указывает на повышение напряжения драйва). Помимо этого, следует учитывать и реакции женщины (репрезентируемые знаками R_1,R₂ и т. д.), возникающие по мере того, как она идет по улице: женщина совершает шаги, смотрит на витрины и т. д.

Предположим, она видит ресторан (S₂) в тот момент, когда усиливается ее драйв голода. Таким образом возникает новый комплекс стимулов (S₂ + S_D). В прошлом данный комплекс ассоциировался с такими реакциями, как проникновение внутрь ресторана и прием пищи (эти реакции подкреплялись вследствие того, что они приводили к редукции ощущения голода). Соответственно, комплекс S₂ + S_D побуждает женщину зайти в ресторан (R₃), что, в свою очередь, приводит к приему пищи (репрезентируемому как R_g и определяемому как целевая реакция). Целевая реакция – это такая реакция, результатом которой оказывается редукция драйва. Редукция драйва автоматически закрепляет связи между всеми вышеописанными стимулами и реакциями. Стало быть, при следующей активизации комплекса стимулов типа S₂ + S_D реакция вхождения в ресторан и приема пищи станет еще более быстрой и эффективной. Отметим, что сложное поведение человеческого существа было объяснено без использования каких-либо понятий, неприменимых к описанию поведения самоуправляющегося робота Халла.

Рис.3.2. Совместное влияние стимулов, реакций, драйва и редукции драйва (вознаграждения) на возникновение поведения, мотивированного голодом

Кроме того, модель Халла позволяет дать механистическое объяснение такого чисто психологического явления, как феномен внутренней цели. Заметьте, что стимул драйва – голод (S_D) ассоциируется с целевой реакцией (R_g), которая обычно сопровождается редукцией драйва. Таким образом усиливается связь между S_D и Rg; каждый новый S_D должен вызывать R_g. Однако в отсутствие пищи он не может вызвать полноценную целевую реакцию. В этом случае вместо полноценной целевой реакции (R_g) должна возникнуть фракционная антиципаторная реакция, а именно выделение желудочного сока и слюны (r_g). Данная закономерность была выявлена Иваном Павловым в ходе его экспериментов над собаками: Павлов обнаружил, что звон колокольчика, ассоциируемый со скорым приемом пищи, вызывал выделение желудочного сока еще до фактического предъявления пищи.

Помимо этого следует отметить, что, так как каждая реакция вызывает определенные ощущения, антиципаторная реакция выделения желудочного сока и слюны (r_g) становится самостоятельным источником стимуляции, s_g, т.е. r_g> s_g. Как видно из рис.3.2, этот третий вид стимуляции объединяется с S₂ (образ ресторана) и внутренней стимуляцией S_D (ощущение голода). В результате образуется полный комплекс стимулов, побуждающий человека войти в ресторан и поесть. Здесь важно подчеркнуть, что драйв голода (S_D) вызывает отдельную антиципаторную целевую реакцию и соответствующую стимуляцию (s_g), которая является своеобразным «маяком» и как бы предвосхищает конечное действие. С точки зрения здравого смысла можно сказать, что индивидуум думает о приеме пищи и об освобождении от голодных колик. Соответственно, он заходит в ресторан и ест; это – его цель. Однако бихевиористская модель не подразумевает использования таких «абстрактных» понятий, как понятие цели. Бихевиорист оперирует понятием отдельной антиципаторной целевой реакции, автоматически закрепляемой предыдущим опытом нахождения и приема пищи и в случае актуализации драйва голода автоматически «движущейся» вдоль континуума «стимул – реакция» от конца к началу.

Драйв как мощный стимул

Из всех сторонников бихевиоризма идею драйва как деривата колик от голода наиболее четко обобщили Миллер и Доллард (Miller & Dollard, 1941). Они утверждают:

Драйв – это мощный стимул, который влечет за собой действие. Драйвом может стать любой достаточно мощный стимул. Чем сильнее стимул, тем в большей степени он выполняет функцию драйва. Отзвуки далекой музыки практически не могут выполнять основную функцию драйва, чего нельзя сказать об адском реве, доносящемся из радиоприемника соседа. Хотя драйвом может стать любой достаточно сильный стимул, определенные классы стимулов, судя по всему, представляют собой основу мотивации. Эти стимулы можно назвать первичными или врожденными драйвами. Одним из таких драйвов является боль. Боль способна затмить жажду, муки голода и страдание от усталости (речь идет о других врожденных и, значит, мощных драйвах). Острое жало холода и непрекращающаяся лихорадка полового влечения представляют собой новые примеры первичных драйвов (Miller & Dollard, 1941).

Отметим, что Миллер и Доллард постоянно говорят о таком поведении индивидуума, которое направлено на устранение дискомфорта, вызываемого той или иной стимуляцией. Они целиком и полностью игнорируют идею о стремлении к наслаждению как к самоцели. С их точки зрения, даже если индивидуум на первый взгляд стремится к наслаждению, подлинным детерминантом его поведения становится редукция напряжения. Например, люди катаются на роликах не потому, что получают наслаждение от напряжения. На самом деле они вызывают напряжение ради удовольствия от снятия этого напряжения. И даже удовольствие от щекотки (и тому подобных процедур) возникает не благодаря соответствующим ощущениям, а вследствие затихания или «замирания» этих ощущений. Для многих из нас такие интерпретации могут показаться слишком радикальными, однако на них зиждилась теория, в соответствии с которой драйвы возникают только в результате мощной стимуляции.

Кроме того, бихевиористы считали, что драйвы можно приобрести. Согласно Миллеру и Долларду, наиболее важным из приобретенных драйвов является тревога. Боль представляет собой сильный стимул драйва, который побуждает к множеству действий, и в частности к попыткам избежать боли. С течением времени любые сигналы, «рядоположенные» с болью, связываются с болевыми ощущениями и реакциями и, таким образом, начинают вызывать эти ощущения и реакции еще до фактического возникновения боли. Вследствие того что боль оказывает мощное влияние на организм, появление ассоциирующихся с болью сигналов приводит к возникновению нового типа сильных стимулов. Речь идет о вторичном, или приобретенном, драйве, обычно называемом тревогой.

Результаты представленного Миллером эксперимента (Miller, 1948) иллюстрируют механизм возникновения тревоги. Миллер помещал крыс в белый бокс, пол которого представлял собой металлическую сетку. В течение некоторого времени каждые пять секунд через сетку проходил разряд электрического тока, и крысы ощущали боль. Затем дверца в бокс открывалась, и крысы получали возможность перейти в другой, черный, бокс. Большинство животных быстро научилось тому, что, попав в белый бокс, нужно сразу же бежать в черный. Заметьте, однако, что первоначально белый бокс не был каким-либо стимулом. Он стал таковым потому, что ассоциировался с болью от электрического шока. Об этом свидетельствует следующий факт: обладая опытом переживания шока, крысы убегали из белого бокса даже в тех случаях, когда электричество было отключено. Единственное объяснение данного феномена заключается в том, что они избегали воздействия нового и сильного стимула, возникшего в результате выученного предвосхищения острых болезненных ощущений.

Затем Миллер установил барьер между белым и черным боксами. Убрать этот барьер крыса могла, только повернув специальное колесо. Исследователь хотел выяснить, является ли страх перед белым боксом (т. е. вторичный, или приобретенный, драйв) достаточно сильным для того, чтобы мотивировать крысу научиться новой привычке: поворачивать колесо? Результаты данного эксперимента представлены на рис. 3.3. Заметьте, что по мере того как крысы раз за разом успешно выбирались из белого бокса, возрастала и скорость, с которой они находили и поворачивали колесо. При этом их больше не подвергали ударам тока. Бихевиористская модель подразумевает единственную интерпретацию данного факта: научение крыс основывалось на приобретенном драйве – тревоге (или страхе).

Рис.3.3. Особенности научения крыс новой привычке (поворачивать колесо) без опоры на первичный драйв. Мы видим, что среднестатистическая скорость, с которой крысы поворачивали колесо (новая привычка) до нужного положения (чтобы открыть дверцу и перейти в безопасный бокс), неуклонно увеличивалась на протяжении 16 испытаний, хотя во время этих попыток крысы уже не подвергались ударам тока в первом боксе (Miller, 1948)

Отсюда недалеко до вывода о том, что тревога вполне может быть основным мотивом человеческого поведения (Mowrer, 1950). В самом деле, человеческие существа подвергаются громадному количеству неприятных воздействий, которых они хотели бы заблаговременно избежать. Таким образом, согласно рассматриваемой нами модели, именно тревога заставляет людей копить деньги и, соответственно, избегать страдания, связанного с недостатком финансов. Именно тревога побуждает людей объединяться друг с другом и искать поддержки у других и, соответственно, избегать страдания, связанного с возможным наказанием и потенциальным неодобрением. Мы помним, что фрейдисты тоже подчеркивали значимость тревоги как ключевого мотива. С некоторым запозданием к аналогичному выводу начали приходить и большинство (если не абсолютное большинство) американских психологов. Но бихевиористы концентрировали свое внимание на идентификации объективных методов прояснения того, в какой мере и почему тревога играет столь важную роль в жизни человека.

Может ли животное научаться в отсутствие драйва?

В 1920-е гг. команда психологов, работавшая под руководством Э. Ч. Толмена в Университете Беркли (Калифорния), провела эксперимент. В результате был открыт феномен, существование которого поставило под сомнение корректность как сформулированного Торндайком закона закрепления реакции (закона эффекта), так и теории научения, созданной Халлом и его коллегами. В ходе этого эксперимента крысы сначала помещались в лабиринт, в котором не было пищи (вознаграждения). После того как животные исследовали лабиринт в течение нескольких дней, пища помещалась на выходе из лабиринта. Практически сразу же после этого крысы демонстрировали громадное улучшение в скорости и уверенности прохождения через лабиринт.

Обратимся к рис.3.4: «Первая группа крыс получала пищевое вознаграждение при каждой попытке прохождения через лабиринт. Вторая группа получала вознаграждение только на седьмой день исследования лабиринта (точка Z). Третья же группа получала вознаграждение на третий день (точка X). Сразу же после предъявления пищи и вторая и третья группы демонстрировали существенное уменьшение количества ошибок» (Weiner, 1980a).

Рис.3.4. Феномен латентного научения. Ошибки, делаемые крысами, двигающимися через лабиринт. Группа I получала пищу с самого начала эксперимента, группа II – на седьмой день (точка X), а группа III – на третий день (точка Z) (Weiner, 1980a, after Blodgett, 1929)

Очевидно, что крысы научались чему-то даже тогда, когда они не получали вознаграждения. Налицо были признаки так называемого латентного научения. Как же данный факт согласуется с той моделью научения, согласно которой ассоциации формируются только с помощью вознаграждения или благодаря редукции драйва? Толмен сделал следующий вывод: закон закрепления реакции (закон эффекта) относится скорее не к научению, а к свершению действия. Другими словами, находящиеся в лабиринте животные научались тому, что идет за чем («что находится за тем поворотом»), т. е. научались ради научения. Для актуализации этого типа научения не требовалось ни вознаграждения, ни редукции драйва. Вознаграждения же определяли, каким образом крысы использовали приобретенную информацию об оптимальном пути к цели.

Однако сторонники теории Халла не сдавались и интерпретировали результаты вышеописанного эксперимента с помощью механизма приобретенного драйва. С этой точки зрения поведение крыс объяснялось очень просто: они не любили сюрпризов; странные или незнакомые стимулы вызывали у них тревогу, и животные изучали строение лабиринта для того, чтобы редуцировать возникающее напряжение. Таким образом, было введено понятие драйва исследования: доказательством его существования служит склонность крыс досконально изучать новое помещение (Walker, 1959). Согласно данной точке зрения, новые стимулы рассматриваются как драйвы умеренной силы, которые животное предпочитает редуцировать, исследуя незнакомую местность. Отсюда следует, что латентное научение представляет собой функцию драйва исследования (а не драйва голода) и что при предъявлении пищи голодным животным оно просто «переносится» в «плоскость» другого драйва (см. Montgomery & Segall, 1955). Конечно, вышеприведенные аргументы не поставили точку в научной дискуссии. Однако они представляются вполне разумными и оберегают модель Халла от однозначных возражений.

Характеристики стимулов

Согласно бихевиористской модели (рис.3.2), специфика внешних стимулов определяет, где и когда происходит реакция. Например, голодная женщина заходит в ресторан тогда, когда он попадается ей на глаза. Аналогичным образом фабричный гудок побуждает завершить работу, а звон обеденного колокольчика зовет обедать. Кроме того, внешние сигналы предопределяют выбор реакции, ибо каждый конкретный сигнал ассоциируется с той или иной реакцией, которая позволяет редуцировать определенный драйв. Вернемся к голодной женщине. Она заходит в ресторан, а не кидает камень в окно. Дело в том, что в отличие от хулиганской выходки посещение ресторана ассоциируется для нее с редукцией драйва голода. Однако если внешние сигналы направляют, или канализируют, поведение, то на основании чего мы можем утверждать, что поведение направляется драйвами?

Некоторые ученые утверждают, что драйвы вообще-то не направляют поведение (см. Farber, 1954) в отличие от ассоциируемых с ними сигналов. Различные драйвы характеризуются различной сигнальной ценностью. Ощущения, вызываемые драйвом жажды, в корне отличаются от ощущений, вызываемых драйвом голода. Эти уникальные ощущения, вызываемые различными драйвами, могут уникальным образом ассоциироваться с различными средствами редукции каждого драйва (питье воды редуцирует драйв жажды, поглощение пищи – драйв голода).

Стимульные характеристики драйвов особенно четко описаны Эстесом (Estes, 1958), который проанализировал данные, свидетельствующие о том, что интенсивность реакции – переменная, величина которой представляет собой функцию взаимосвязи между силой драйва во время тренинга и силой драйва во время основного испытания. Предположим, что крыс, проведших без пищи 10 часов, учили сбегать вниз по дорожке для того, чтобы получить пищу. Теперь предположим, что мы изменили условия эксперимента: крысы находятся без пищи 20 часов и затем помещаются на ту же дорожку, но на этот раз в ее конце нет пищи. Как долго будет сохраняться приобретенная крысами реакция? Через какое время она полностью затухнет? Достаточно странно, но хотя время, проведенное крысами без пищи до заключительного тестирования, превышает «тренировочный срок» и соответственно животные испытывают более сильное, чем на предыдущем этапе эксперимента, ощущение голода, «реакция бега» сохраняется у них менее продолжительное время, нежели при прежнем сроке голодания. Эстес (Estes, 1958) дает этому факту следующее объяснение: «изменение уровня депривации привело к исчезновению некоторых из связываемых с драйвом внешних сигналов, появление которых вызывало (в результате обусловливания) реакцию бега». Иначе говоря, в ситуации тестирования реакция бега вызывалась с меньшей, чем в ситуации тренинга, эффективностью, потому что реакции, ассоциируемые с определенным типом сигналов, не характеризуются столь же тесной связью с другими, хотя и аналогичными, сигналами.

Халл назвал это явление градиентом генерализации стимула. Исследователи феномена обусловливания хорошо знают о том, что если определенная реакция, например выделение желудочного сока, обусловливается определенным стимулом, например звуком (т. е. при каждом воспроизведении конкретного звука желудок собаки начинает выделять сок), то при изменении стимула (скажем, звук становится более низким или более громким) реакция станет слабее, чем прежде. Реакция «генерализуется» на стимулы, аналогичные тому, которым она обусловлена, однако способность стимула вызывать реакцию является тем менее высокой, чем более выражено отличие этого стимула от «оригинала». Другими словами, существует некий перенос результатов научения на иные ситуации с иными стимулами, причем данная закономерность действует и в отношении драйвов. Как мы помним (см. предыдущий раздел), такой перенос был предложен в качестве объяснительной модели латентного научения, продемонстрированного крысами в лабиринте. В этом случае научение связывалось со стимулом исследовательского драйва, предположительно переносимым на стимул драйва голода.

Кроме того, большинство исследователей считали, что чем сильнее драйв, тем шире область генерализации соответствующего стимула (см. Miller, 1948), т. е. тем выше вероятность того, что реакция, обусловленная этим стимулом, будет вызвана похожими на него стимулами. Розенбаум (Rosenbaum, 1953) доказал, что тревога, вызываемая и усиливаемая в экспериментальных условиях, как правило, увеличивает генерализацию вызывающего ее стимула. Другим примером проявления рассматриваемой нами закономерности служит школьная фобия. По мере того как страдающий этой фобией ребенок приближается к школе, его все больше и больше охватывает страх, и когда до школы остается всего один квартал, страх становится таким сильным, что ребенок не может сделать ни шагу. Однако если другой ребенок страдает от еще более сильной фобии, он может остановиться за три квартала до школы (отреагировав на соответствующий стимул). В крайних случаях он не может даже выйти из дому. Иначе говоря, усиление драйва тревоги делает детей все более чувствительными к стимулам, ассоциирующимся с первоначальным источником тревоги (т. е. со школой). В результате ребенок начинает пугаться даже далеких от школы улиц. Повышение перцептивной чувствительности не стало предметом активного интереса со стороны бихевиористов, потому что они концентрировались прежде всего на поведении, а не на восприятии.

Характеристики реакции

Согласно модели, представленной на рис. 3.2, реакция должна произойти до того, как она может быть «запечатлена» или выучена. Напуганные дети в принципе не могут получать вознаграждение за посещение школы, потому что их страх настолько велик, что они просто не в состоянии прореагировать соответствующим образом (но они все же пытаются добраться до школы). Откуда же берутся такие реакции? Некоторые из них являются врожденными (в качестве примера приведем прыжок крысы, получившей удар током по лапкам). Другие формируются случайно, будучи элементом репертуара поведения животного (вспомним об обусловливании реакции котенка, впервые посаженного в бокс в эксперименте Торндайка).

Рассмотрим чрезвычайно важный феномен, который Халл назвал иерархией семейства привычек. Дело в том, что животное или человек обычно оказываются в конкретной ситуации, «держа наготове» определенный набор реакций, которые в прошлом использовались в аналогичных случаях. Взаимоотношения между этими реакциями характеризуются иерархичностью. Сначала осуществляется та реакция, которая ранее оказывалась наиболее эффективной, потом следует вторая по адаптивной ценности реакция, и т. д. Вознаграждение изменяет иерархию семейства привычек. Посаженный в клетку котенок может сначала просовывать лапку сквозь решетку, кусать прутья и т. д. Но эти реакции не приводят к вознаграждению. В конечном счете животное поворачивает рычажок, следует вознаграждение, и соответствующая реакция занимает первое место в иерархии семейства привычек, относящегося к нахождению в клетке. Однако важно помнить, что вознаграждение повышает вероятность повторения любой ассоциируемой с ним реакции, независимо от степени реальной эффективности данной реакции. Таким образом, котенок может привыкнуть чесать себя для того, чтобы выйти из клетки, хотя само по себе чесание не приводило к открытию двери.

Бихевиористы понимали, что многие из важных реакций человека являются скрытыми и, таким образом, недоступными наблюдению. Очевидно, что люди не только действуют, но и мыслят, что у них есть идеи и ожидания, что они используют речь для того, чтобы «протестировать» реакцию, прежде чем она окажется проявленной. Бихевиористы лишают себя возможности непосредственного исследования внутренних реакций. Прежде всего это обусловлено тем, что они работают главным образом с животными, а животные не умеют говорить. Бихевиористы приводили два оправдания своего самоограничения:

а) как утверждал Халл, оно защищает психологическую науку от плохо определенных концепций психической реальности;

б) предполагалось, что закономерности поведения легче всего прояснить с помощью изучения открытых действий и что сформулированные таким образом принципы можно будет применить к любым видам поведения, включая скрытые, или символические, действия (например, мысли).

Характеристики вознаграждения

В рамках бихевиоризма под вознаграждением в целом понималась редукция драйва, однако бихевиористы признавали, что функцию вознаграждения можно приписать многим объектам или ситуациям, которые облегчают научение, но про которые не всегда удается с уверенностью сказать, какой именно драйв они редуцируют. Например, если ребенок собирает марки или камешки, то трудно навскидку определить, какие именно сильные стимулы редуцируют эти объекты. Возможно, ребенка дразнили за то, что у него не было красивых марок, и он собирает их для того, чтобы избавиться от драйва тревоги, вызванной нападками сверстников. Тем не менее, поняв, что марки представляют собой ценность для исследуемого нами ребенка, мы можем использовать их в качестве вознаграждения при научении данного индивидуума. Такого рода аргументация побудила Скиннера (Skinner, 1953) и его коллег полностью отвергнуть концепцию драйва и утверждать, что психологу достаточно знать, какие вознаграждения или подкрепления соответствуют тому или иному типу выученного поведения.

Согласно теории Халла, объекты приобретают ценность вознаграждения в тех случаях, когда они ассоциируются с редукцией первичного драйва. Такие объекты называются вторичными, или обусловленными, вознаграждениями (в отличие от первичных вознаграждений, которые (в качестве примера можно привести пищу) напрямую удовлетворяют инстинктивные потребности). Результаты раннего и очень важного эксперимента, проведенного Вольфе (Wolfe, 1936), свидетельствуют о том, что объекты действительно могут приобретать качество вторичного вознаграждения (причем даже для животных). Вольфе научил шимпанзе использовать жетоны для того, чтобы получать пищу. Вставив жетон в специальный автомат, животное могло получить кусочек банана или виноград. Шимпанзе научились даже дифференцировать жетоны различного цвета по критерию ценности: голубой жетон давал возможность получить пять порций, а белый – только одну. Вольфе показал, что ради получения жетонов шимпанзе работают почти так же усердно, как и ради мгновенного получения пищи (автомат выдавал вознаграждение с некоторой задержкой). Степень усердия конкретной обезьяны зависела от ценности предлагаемого жетона и от того, как много жетонов животное успело заработать. Больше того, шимпанзе копили жетоны, а если несколько жетонов бросали в клетку с двумя шимпанзе, то обезьяны вступали в борьбу за обладание «валютой». Другими словами, жетоны стали для шимпанзе вознаграждением, и произошло это потому, что животные ассоциировали их с редукцией первичного драйва голода.

Невозможно удержаться от аналогии с человеческой привычкой работать за деньги и копить их. Миллер и Доллард (Miller & Dollard, 1941) отмечают:

На протяжении своей социализации индивидуум научается тому, что обладание деньгами представляет собой средство удовлетворения многих и разнообразных потребностей и что недостаток денег – это сигнал о том, что он, вероятно, вынужден будет страдать от неудовлетворения множества желаний. Некоторые драйвы, на существовании которых зиждется страсть кденьгам, являются первичными драйвами (например, голода и холода). Другие могут быть вторичными, как драйв тревоги. Итак, потребность в деньгах основывается на множестве различных драйвов, и поэтому практически каждый индивидуум характеризуется тем или иным первичным мотивом получения и накопления денег.

Более того, вторичные вознаграждения, ставшие результатом научения в одной ситуации, генерализуются, будучи «перенесенными» и на другие ситуации. Эстес (Estes, 1949) показал, что звук, ассоциируемый с питьем, подкрепляет реакцию даже в тех случаях, когда крыса испытывает голод, а не жажду. Именно таким образом у людей появляются «талисманы» (т. е. предметы, приобретшие ценность вознаграждения). Представим себе, что некий индивидуум в последний момент увернулся от мчащегося на него автомобиля. Возможно, что после этого случая он начнет связывать спасение от боли с одеждой, которую он носил в момент встречи с машиной. В результате у него появляется привычка носить «счастливую» одежду в любой опасной ситуации («талисман» помогает редуцировать драйв тревоги).

Размер вознаграждения

В первом ряду сформулированных Халлом принципов (Hull, 1943) стоит следующая закономерность: потенциал возбуждения, или склонность действовать, является функцией силы драйва и силы привычки, или времени пребывания без еды (депривации) и числа попыток пробежать по лабиринту. Однако с самого начала было ясно, что даже если сила драйва остается постоянной, размер вознаграждения также оказывает влияние на вероятность повторения реакции. Результаты одного из исследований подтверждают верность данного утверждения. В ходе этого исследования в качестве критерия склонности действовать использовалась скорость, с которой крысы преодолевали путь до пищи. Как мы видим из рис. 3.5, вознаграждение из 16 шариков побуждало крыс бежать гораздо быстрее, нежели 1 шарик пищи, а 256 шариков являлись более сильным, чем 16, подкреплением, несмотря на то что время депривации оставалось неизменным. Кроме того, в случае изменения размера вознаграждения изменялась и скорость бега крыс: те из них, кому вместо 256 шариков начинали давать 16, резко «сбавляли темп», а те, кто вместо одного шарика стали получать 16, наоборот, резко увеличивали скорость бега.

Учитывая влияние, которое размер вознаграждения оказывает на силу реакции, Халл добавил в свое уравнение новую переменную, обычно обозначаемую как К (поощрительное вознаграждение). Соответственно, измененное уравнение выглядит следующим образом:

Потенциал возбуждения = Сила драйва х Сила привычки х Размер  вознаграждения, (актуализация поведения)

или _SE_R= D х _SH_R х К.

То есть на основании новых данных Халл предположил, что размер вознаграждения (К), сила привычки (_SH_R) и сила драйва вместе определяют потенциал возбуждения, точно так же как сила драйва и сила привычки вместе детерминируют силу реакции. Если значение хотя бы одной из переменных, входящих в новое уравнение Халла, оказывается равным нулю, то исследуемое поведение характеризуется нулевым потенциалом актуализации (_SE_R). При отсутствии драйва животное не будет действовать, какой бы устоявшейся ни была его привычка и каким бы громадным ни было вознаграждение. При отсутствии всякой практики оно просто не сможет решить новую задачу каким бы сильным ни был драйв и каким бы заманчивым ни было вознаграждение. Аналогично, при полном отсутствии вознаграждения животное останется пассивным, каким бы мощным ни был драйв и какой бы сильной ни была привычка.

Рис.3.5. Скорость бега на длинную дистанцию как функция силы подкрепления. Во время первых 19 попыток различным группам крыс предъявлялись 1, 16 или 256 шариков еды (данные по эффективности научения группы, которой предъявляли 1 шарик, представлены с того момента, когда этой группе начали предъявлять 16 шариков). После 20-й попытки всем трем группам начали предъявлять по 16 шариков (Weiner, 1980a, after Crespi, 1942)[6]

Кеннет Спенс (Spence, 1956, 1958a, 1958b) видоизменил уравнение Халла. Спенс был твердым сторонником идеи о том, что размер вознаграждения нужно рассматривать в качестве фактора, определяющего потенциал возбуждения, однако он считал, что уравнение должно выглядеть следующим образом:

_SE_R= (D + К) х _SH_R.

С точки зрения Спенса, переменные D и К необходимо объединить, потому что влияние К осуществляется прежде всего с помощью механизма описанной нами выше отдельной антиципаторной целевой реакции (r_g>s_g). Большое вознаграждение (большой кусок пищи) вызовет такие процессы типа r_g> s_g которые будут существенно отличаться от аналогичных процессов, вызванных маленьким вознаграждением. Стимуляция, источником которой служит антиципаторная целевая реакция, будет направлять поведение животного и неизбежно объединяться со стимуляцией, источником которой выступает драйв. И уже затем суммарное воздействие двух видов стимулов умножается на силу привычки, вследствие чего происходит «запуск» соответствующего поведения. Данные исследований до сих пор не позволили нам однозначно ответить на вопрос о том, кто – Халл или Спенс – предложил наиболее корректное уравнение поведения.

Потенциал возбуждения в теории поведения и определение понятия мотивации

Халл и Спенс утверждали, что совместное влияние привычки, драйва и вознаграждения дает «потенциал возбуждения». Примерно то же самое имел в виду Торндайк, рассуждая об «импульсе к действию». Некоторые современные ученые (см. Atkinson & Birch, 1978; Klein, 1982; Weiner, 1980a) отказались от применения данных терминов и начали использовать понятие мотивации. С их точки зрения все, что повышает склонность к действию, может быть названо мотивационным фактором, или детерминантом усиления мотивации. Таким образом, мотивационными факторами являются привычки, ожидания и мотивы, или драйвы. Предположим, например, что мы пытаемся выяснить, что «заставляет» некоего индивидуума ходить в определенный ресторан в шесть часов пополудни. Мы должны учитывать по крайней мере три детерминанта его поведения: а) факт, что этот индивидуум регулярно ест в одно время и в одном месте (привычка); б) факт, что он рассматривает ресторан как потенциальный источник пищи (ожидание) и в) факт, что он испытывает голод.

Аткинсон и Вейнер рассматривают привычки и ожидания как факторы, повышающие «мотивацию» поведения, «заставляющие» индивидуума действовать определенным образом. Мы же будем использовать термин мотивация лишь в значении актуализированного мотива (в вышеприведенном примере им становится голод). Дело не только в том, что толкование привычки как фактора мотивации не соответствует традиционному пониманию сущности мотивации; такое толкование противоречит здравому смыслу и ведет к смешению понятий (особенно в сфере исследования человеческих мотивов). Здесь мы должны разграничить понятие мотива как индивидуальной диспозиции или склонности (примером служит общая склонность испытывать голод) и понятие мотивации как мотивационной диспозиции, актуализируемой в конкретный момент времени (насколько индивидуум голоден здесь и сейчас?). Необходимо отказаться от использования слова «мотивация» для описания всех существующих факторов, заставляющих человека действовать. Учитывая все вышесказанное, под словом мотивация мы будем понимать актуализировавшийся мотив, а такие термины, как потенциал реакции, или импульс, или склонность действовать, послужат описанию общего эффекта всех детерминантов действия, в чем мы следуем примеру Халла. (См. табл. 6.1 и 12.2 в главах 6 и 12.)

Оперантное обусловливание как важнейший фактор мотивации

Халл создавал свою теорию мотивированного поведения, опираясь на эксперименты по классическому обусловливанию. В ходе этих экспериментов стимулы ассоциировались с реакцией, за которой следовало вознаграждение. Это значит, что, определяя силу реакции, он учитывал такие переменные, как латентный период реакции (промежуток времени между предъявлением стимула и осуществлением реакции), амплитуду реакции, регулярность воспроизведения реакции в ответ на предъявление стимула и прочность реакции (количество воспроизведений реакции в ответ на стимул, не сопровождаемый вознаграждением).

Однако Скиннер (Skinner, 1938) указал на существование множества естественных реакций, воспроизведение которых нельзя четко связать с предъявлением стимула и силу которых невозможно определить классическими методами. Эти необычные реакции Скиннер назвал оперантами. Они происходят спонтанно, и мерилом их силы служит просто частота воспроизведения, а не длина латентного периода или другие характеристики связи «стимул – реакция». Скиннер сконцентрировал внимание на наблюдении за скоростью, с которой крыса нажимает на рычажок для того, чтобы достать пищу из маленькой коробочки (в такой ситуации нелегко идентифицировать «стимул», с помощью которого крыса «подводится» к реакции). Автор обнаружил, что частота воспроизведения изучаемой им реакции напрямую зависит от качества и периодичности подкрепления. Скиннер (Skinner, 1966) категорически утверждал, что «стержнем оперантного поведения является целенаправленность». Разграничение между классическим обусловливанием, основанном на предъявлении стимула, и оперантным обусловливанием, не зависящим от внешних стимулов, обладает большой научной ценностью (к данной теме мы вернемся в главе 13). Вероятность воспроизведения операнта представляет собой более достоверный критерий силы мотива, нежели характеристики реакции (такие, как латентный период, амплитуда и прочность), «закрепленной» с помощью классического обусловливания.

Бихевиористская модель мотивации, адаптированная к человеческому поведению Спенсом и другими

Следуя примеру Торндайка, бихевиористы исследовали животных для того, чтобы получить простейшую, максимально объективную картину того, как мотивация влияет на научение. Таким образом, они разработали теорию мотивации и затем попытались применить эту теорию к человеческому поведению. Некоторые бихевиористы пошли по простому пути: они утверждали, что сложные человеческие мотивы следует объяснять на основе закономерностей поведения других животных (Korman, 1974). Хорошим примером такого сопоставления является бихевиористское толкование человеческого желания обладать деньгами. В соответствии с этим толкованием деньги представляют собой вторичное вознаграждение, ценность которого зиждется на связи со многими видами редукции драйва. К сожалению, данное утверждение не поддавалось адекватной научной проверке. Кроме того, никто не предпринял какой-либо попытки исследовать «драйв денег» в контексте человеческого поведения. Проще казалось подстраивать сложные феномены в уже существующую модель мотивации (см. Brown, 1961).

Очевидно, что данный подход заводил бихевиористов в тупик полного исключения специфически человеческих мотивов из сферы научного исследования. К счастью, Кеннет Спенс и его коллеги (среди которых следует выделить Джанет Тэйлор Спенс) предприняли целую серию экспериментов, участие в которых принимали испытуемые-люди. Команда Спенса стремилась напрямую выяснить, соответствует ли традиционная бихевиористская модель мотивации закономерностям функционирования человеческих мотивов. В ходе одного из экспериментов Спенс (Spence, 1958b) обусловливал реакцию мигания звуковым стимулом: спустя мгновение после предъявления этого стимула в глаза испытуемым направлялся сильный поток воздуха. После нескольких повторений реакция моргания начинала вызываться самим по себе звуковым стимулом. Другими словами, экспериментаторы осуществили классическое обусловливание моргания.

Кеннет Спенс и его коллеги интересовались двумя мотивационными факторами, влияющими на процесс обусловливания реакции. Во-первых, они измеряли интенсивность прямого воздействия на глаза испытуемых и таким образом вычисляли силу драйва моргания. Исследователи считали, что при усилении внешнего воздействия (интенсивности воздушного потока) должны усиливаться соответствующий драйв и связанная с ним тревога, которые, в свою очередь, должны убыстрять процесс обусловливания реакции. Именно это и произошло. Обратимся к рис. 3.6. На нем мы видим, что две кривые научения, соответствующие сильному воздействию на глаз, на каждом этапе эксперимента находятся выше кривых научения, соответствующих слабому воздействию. То есть на всем протяжении эксперимента сильный поток воздуха вызывал большее, нежели слабый поток, количество обусловленных реакций.

Рис.3.6 Эффективность обусловливания реакции моргания как функция уровня тревожности (Т) испытуемого и интенсивности необусловленной стимуляции (механического воздействия на глаз) (after Spence, 1958b)

Кроме того, следует отметить, что угол подъема кривых «мощного воздействия» является значительно менее острым, чем угол подъема кривых «слабого воздействия». Халл и Спенс были правы: сила драйва и сила привычки умножаются друг на друга. Это можно доказать с помощью простых арифметических расчетов. Предположим, что сила драйва (D), возникающего в результате слабого воздействия, равна 1, а сила драйва, возникающего в результате слабого воздействия,– 2. Сила же привычки (H) будет равна числу воздействий, обусловливающих поведение испытуемых. Если мы умножим D на H после второй попытки обусловливания, то разница в интенсивности обусловленных реакций будет равна 2(1x2 = 2; 2 х 2 = 4; 4 – 2 = 2). Однако после десятой попытки разница будет равна уже 10 (1 х 10 = 10; 2 х 10 = 20; 20 – 10 = 10), т.е. увеличится в целых пять раз. Именно это мы и видим на рис.3.6. Если бы мы просто суммировали фактор D и фактор H, то кривые постоянно находились бы на одинаковой дистанции друг от друга.

Спенс и его коллеги провели новаторское исследование индивидуальных различий в силе мотива. Вновь они работали над исследованием мотива тревоги. Тейлор разработала шкалу проявлений тревоги (Taylor Manifest Anxiety Scale (MAS)), позволяющую идентифицировать симптомы тревоги. Другими словами, команда Спенса осознавала, что помимо тревоги, вызванной в экспериментальных условиях, следует учитывать и различия в силе драйвов генерализованной тревоги, характеризующих отдельных испытуемых и являющихся результатами их уникальных жизненных историй. Сущность шкалы Тейлор состоит в том, что испытуемые должны определить степень своего согласия или несогласия с утверждениями типа «Я довольно сильно волнуюсь из-за возможных неприятностей». Те участники исследования Спенса, которые, как правило, соглашались с такого рода утверждениями, составили первую экспериментальную группу. Во вторую же группу вошли те участники эксперимента, которые практически всегда не соглашались с предложенными им утверждениями. На рис. 3.6 отражены различия в степени эффективности научения:

а) испытуемых с очень высоким уровнем тревоги (ВТ);

б) испытуемых с очень низким уровнем тревоги (НТ).

Очевидно, что на протяжении всего курса научения драйв общей тревоги оказывает на силу привычки такое же (в качественном плане) влияние, как и драйв тревоги, вызванной в ходе эксперимента с помощью воздействия на глаза испытуемых. Независимо от уровня индуцированной тревоги обусловливание поведения высокотревожных испытуемых происходило быстрее, нежели научение низкотревожных испытуемых. Сила воздействия на глаз может рассматриваться как показатель интенсивности аверсивного вознаграждения, так как предполагается, что реакция моргания возникает вследствие необходимости защитить глаз от неприятных ощущений, и чем сильнее негативная стимуляция, тем сильнее редукция драйва моргания и побуждение моргать. Если это так, то исследование кривых научения должно дать нам некоторую информацию о том, в каких отношениях между собой находятся переменные D (сила драйва) и K (размер вознаграждения). Напомним, что Халл считал необходимым умножить их друг на друга и на переменную H (сила привычки, критерием которой служит количество попыток научения), а Спенс предлагал сложить D и K и умножить на H получившуюся сумму. Если прав Халл, то, например, кривые научения высокотревожных испытуемых резко расходятся друг с другом по мере увеличения числа попыток обусловливания реакции. Если же прав Спенс, то резкого разрыва между кривыми не существует. К сожалению, анализ расположения кривых не позволяет нам прийти к однозначным выводам. С одной стороны, кривые расположены гораздо ближе друг к другу, нежели предполагает концепция Халла. С этой точки зрения предпочтительной оказывается модель Спенса. Однако мы не можем наверняка утверждать, каким именно должно быть расстояние между кривыми.

Каким образом сильный драйв может повлиять на эффективность выполнения сложных заданий

В ходе вышеописанного эксперимента исследователи изучали только одну очевидно доминантную реакцию – моргания. Однако в более сложных ситуациях научения следует учитывать множество потенциально важных реакций. В некоторых случаях реакция, занимающая самое высокое место в иерархии семейства привычек и, таким образом, имеющая наиболее предпочтительные шансы на воспроизведение, может быть дезадаптивной. Но согласно бихевиористской модели, драйв облегчает повторение сильнейшей реакции, даже если она должна привести к неудаче. Отсюда следует, что усиление драйва может понизить эффективность научения сложным действиям. Чем сильнее драйв, тем выше вероятность воспроизведения ошибочной или неадекватной реакции в начале научения.

Ханер и Браун (Haner & Brown, 1955) провели очень простой эксперимент, результаты которого показали, каким образом усиление драйва может привести к повышению вероятности воспроизведения неадекватной реакции. Исследователи предлагали испытуемым поиграть в игру, цель которой состояла в том, чтобы за ограниченный промежуток времени поместить 36 шариков в маленькие круглые дырочки, высверленные в доске. Экспериментатор сигнализировал об окончании времени игры, нажимая на рычажок и таким образом отправляя под доску все шарики. Ханер и Браун манипулировали силой драйва, изменяя время, отведенное на выполнение задания. Они предполагали, что фрустрация испытуемых будет сильнее в тех случаях, когда игра прерывается в самом конце (на 31-м или 32-м шарике), нежели в тех случаях, когда испытуемые успевают вложить в дырочки только половину шариков. Согласно концепции драйва, фрустрация представляет собой важный источник напряжения (детерминант силы драйва). После завершения очередной игры каждый испытуемый должен был нажать на свой рычажок для того, чтобы подготовиться к следующей попытке. По мере усиления фрустрации или драйва (игра останавливалась на все более и более поздних этапах) испытуемые все более и более энергично нажимали на рычажки. Однако повышение энергичности нажатия на рычажок никоим образом не способствовало повышению эффективности решения задачи. При определенных условиях реакции такого рода могут даже помешать выполнению сложных заданий.

Для того чтобы проверить правильность данного утверждения, исследователи провели эксперимент (см. Spence, Farber & McFann, 1956). Испытуемым предлагалось запомнить два слова и произносить одно из них всякий раз, когда они услышат второе. На определенном этапе эксперимента слова-реакции легко ассоциировались со словами-стимулами. Например, слово «бесплодный» следовало произносить, услышав слово «неплодородный». В этом случае правильная реакция скорее всего занимала одно из самых высоких позиций в иерархии семейства привычек и, таким образом, вполне могла возникнуть сама по себе. На другом же этапе эксперимента слова-реакции совершенно не ассоциировались со словами-стимулами. Например, услышав слово «неплодородный», нужно было произнести слово «каштановый». В этом случае наиболее доминантные реакции, такие как «неплодородный», «бесплодный» или «засушливый», становились неправильными. Однако, согласно теории, усиление драйва должно приводить к усилению доминантной реакции (и любой реакции, которая «стремится» возникнуть  в конкретной ситуации). В результате происходит замедление процесса научения. Таким образом, исследователи предположили, что усиление драйва будет облегчать научение в тех случаях, когда слово-реакция совпадает со словом, «висящим на языке» у испытуемого, и, наоборот, будет мешать научению в случае несовпадения «искусственной» реакции и доминантной реакции.

Измерение силы драйва определялось с помощью шкалы Тейлор. Исследователи отбирали тех испытуемых, которые демонстрировали либо очень высокий, либо очень низкий уровень тревожности. Некоторые из первых результатов (рис. 3.7) описываемого нами эксперимента подтверждают гипотезу исследователей. Если слово-реакция совпадало с доминантной реакцией, то научение высокотревожных испытуемых (испытуемые с сильным драйвом) происходило гораздо быстрее, нежели научение испытуемых с низким уровнем тревожности. Но в случае необходимости подавлять доминантную реакцию лучшие результаты показывали нетревожные испытуемые.

Рис.3.7. Научение парной ассоциации как функция уровня тревожности или силы драйва и степени схожести ассоциируемых между собой слов (after Atkinson & Birch, 1978; after Spence, Farber & McFann, 1956)

Сарасон, Мэндлер и Грейхил (Sarason, Mendler & Graighill, 1952) получили аналогичные результаты в иной экспериментальной ситуации и несколько по-иному их интерпретировали. В ходе соответствующего эксперимента они просили испытуемых помещать определенные цифры под определенными знаками. Испытуемым давались две различные инструкции. В первом случае им говорили, что от них не ждут решения задачи за конкретное время. Во втором же случае испытуемым сообщали, что среднестатистический студент университета с легкостью выполняет аналогичные задания за такой же срок. Как видно из табл. 3.1, попав под прессинг внешних ожиданий, высокотревожные испытуемые работали менее успешно и делали больше ошибок, чем когда таких ожиданий не было. И наоборот: испытуемые с низким уровнем общей тревожности показали лучшие результаты именно в том случае, когда от них ожидали успешного решения задачи.

Интерпретируя эти различия, исследователи сослались на уже известную нам закономерность: усиление драйва усиливает и все релевантные реакции. Для высокотревожных испытуемых усиление драйва, происшедшее в результате «прессинга ожиданий», означало усиление неадаптивных реакций (например, мыслей о возможной неудаче), которые часто воспроизводились в прошлом. Соответственно уменьшалась и эффективность их деятельности. И наоборот: для низкотревожных испытуемых усиление драйва означало воспроизведение адаптивных реакций, в прошлом приводивших к успеху. Соответственно увеличивалась и эффективность их деятельности.

Таблица 3.1

Влияние индуцированного давления на эффективность деятельности испытуемых с высоким и низким уровнем общей тревожности

В данном случае усиленные драйвом реакции изучались скорее в контексте поведения испытуемых, чем как таковые. Результаты другого исследования показали, что эффективность деятельности высокотревожных испытуемых обычно ухудшается, когда они сталкиваются со сложными задачами. Например, Теннисон и Вули (Tennyson & Woolley, 1971), используя тест ситуативной тревожности Спилбергера (Spielberger, Gorsuch & Lushene, 1970), выяснили, что во время выполнения сложного задания высокотревожные испытуемые совершают гораздо больше ошибок, нежели испытуемые с низким уровнем тревоги. Теннисон и Вули предлагали испытуемым решить, написано ли то или иное стихотворение хореем или же нет. Задания были специально разделены на очень легкие и очень трудные. Легкие задания лучше выполнялись высокотревожными (в сравнении с нетревожными) испытуемыми, потому что уровень их драйвов был выше. Однако при усилении драйва (наступало время трудных заданий) у высокотревожных испытуемых актуализировались неадаптивные реакции (например, тревожные мысли о том, насколько хорошо будет выполнено задание), которые уменьшали эффективность их деятельности.

Отсюда следует, что умеренный уровень тревоги может повысить эффективность деятельности, однако дальнейшее усиление драйва тревоги негативно сказывается на результатах работы (данный феномен известен как закон Йеркса-Додсона, который мы рассмотрим в главе 6.

Эффект «аккумуляции неудач»

Вейнер (Weiner, 1966) указал на очевидный факт, относящийся к экспериментам Спенса, факт, который, кроме всего прочего, объяснял результаты исследования Теннисона и Вули. В общем и целом высокотревожные испытуемые хуже, чем испытуемые с низким уровнем тревоги, выполняли трудные задания и лучше – легкие (см. рис. 3.7). Чем сложнее задача, тем больше ошибок совершается при ее решении, и возможно, что эффективность деятельности высокотревожных испытуемых понижается под воздействием «груза неудач», а не усиления драйва при неадаптивных реакциях.

Для того чтобы проверить свое предположение, Вейнер провел эксперимент. Он предлагал испытуемым задания, идентичные парным ассоциациям, которые использовал Спенс. Однако Вейнер усложнил связь между переживанием успеха или неудачи и степенью сложности задания:

Тем испытуемым, которые заучивали пары близких по смыслу слов, сообщали, что они работают хуже, чем другие испытуемые. Таким образом, выполнение легкого задания связывалось с переживанием неудачи. Тем же испытуемым, которые выполняли трудные задания, говорили, что они работают лучше, чем остальные. Таким образом, выполнение сложного задания ассоциировалось с переживанием успеха. Если реакции на успех и неудачу представляют собой важные детерминанты поведения в вышеописанной ситуации, то при выполнении легких заданий высокотревожные индивидуумы, переживающие неудачу, должны работать хуже, нежели испытуемые с низким уровнем тревожности, также переживающие неудачу, а при выполнении сложных заданий высокотревожные испытуемые, переживающие успех, должны работать лучше, чем испытуемые с низким уровнем тревоги, тоже переживающие успех. План эксперимента позволяет последовательно проверить правильность альтернативной интерпретации результатов исследования, проведенного Спенсом и его коллегами (Weiner, 1966).

Полученные Вейнером данные подтверждают выдвинутую им гипотезу (табл. 3.2). В ситуации успеха высокотревожные испытуемые действовали более эффективно при решении сложных задач, нежели испытуемыеснизким уровнем тревожности. А в ситуации неудачи, когда они не получали информации о качестве своей деятельности и, сталкиваясь с неудачами, считали, что им мало что удается, они работали хуже, чем нетревожные испытуемые (рис. 3.7).

Открытие Вейнера имеет очень большое научное значение. Однако оно не может поставить точки над «i». Спенс (Spence, 1958a) сообщает, что, вопреки предположениям Вейнера, с определенными видами сложных заданий высокотревожные испытуемые справляются лучше, чем испытуемые с низким уровнем тревоги, хотя не все эксперименты приводили к аналогичным результатам. Как же нам объяснить этот факт, не используя интерпретацию, данную Халлом и Спенсом причинам успехов высокотревожных испытуемых при решении легких задач (т. е. в ситуации, когда доминантная реакция является правильной)? Мы предполагаем, что неудачи усиливают, а успехи ослабляют неуместные при выполнении задания реакции высокотревожных индивидуумов. Эта гипотеза помогает понять, почему высокотревожные индивидуумы лучше справляются с решением легких задач (ситуация успеха), нежели с выполнением сложных заданий (которое сопряжено с неудачами). Однако она не может объяснить, почему высокотревожные испытуемые лучше, чем испытуемые с низким уровнем тревожности, справляются с простыми заданиями (ведь индивидуумы с низким уровнем тревожности не подвергаются давлению со стороны реакций, которые не соответствуют заданию и могли бы помешать его выполнению).

Соответственно, утверждают Аткинсон и Берч (Atcinson & Birch, 1978), поведение высокотревожных испытуемых должно направляться какими-то иными мотивами. Возможно, что испытуемые с высоким уровнем тревожности испытывают более сильную потребность в социальном признании, нежели испытуемые с низким уровнем тревожности. Отсутствие же давления со стороны дезадаптивных реакций позволяет им без помех осуществлять значимую для них деятельность.

Таблица 3.2

Среднее количество попыток успешного научения при использовании парных ассоциаций (after Weiner, 1966)

Результаты последующих исследований подчеркивают важность других мотивов, актуализирующихся в ситуациях решения задач. Например, анализируя материал, представленный в табл. 3.1 и 3.2, мы можем спросить себя: почему испытуемые с низким уровнем тревожности лучше, чем высокотревожные испытуемые, работают в условиях прессинга? Аткинсон считает, что ответить на этот вопрос можно, если исследовать характеризующую испытуемых мотивацию достижения (см. главу 7). Дело в том, что ситуация вызова повышает эффективность деятельности тех индивидуумов, у которых развит мотив достижения (особенно если эти индивидуумы характеризуются низким уровнем тревожности). Аткинсон по-новому интерпретирует результаты вышеописанных экспериментов, концентрируясь на изучении совместного воздействия страха неудачи (измеряемого с помощью тестов) и мотива достижения (подробно данная тема рассматривается в главе 7). Испытуемые с низким уровнем тревоги часто характеризуются высокой мотивацией достижения. Таким образом, если им бросить вызов или поставить перед ними четко определенные цели, то они могут улучшить свои результаты вне зависимости от уровня тревоги, обусловленной силой драйва. Конечно, мы должны принимать во внимание и другие мотивы, проявляющиеся в конкретной ситуации, однако никто не может поставить под сомнение важность попытки Спенса и его коллег применить бихевиористскую модель мотивации к исследованию индивидуальных различий в силе человеческого мотива.

Каким образом присутствие других может усилить драйв и помешать выполнению сложного задания

Практически одновременно с началом инициированных Спенсом исследований другой ученый, Зайонц (Zajonc, 1965), тоже приступил к изучению связи бихевиористской теории мотивации и поведения человека. Однако область исследования Зайонца качественно отличалась от области исследования Спенса: он собрал большое количество научных доказательств того, что присутствие представителя своего вида усиливает индивидуальную реакцию. Например, если цыпленку позволяют есть из общего корыта до полного насыщения, после чего к еде приступает другой цыпленок, то первый вновь подступает к пище. Отсюда следует, что поведение второго цыпленка усиливает драйв голода первого цыпленка. Данный феномен обычно называют социальной фасилитацией. Результаты исследования Зайонца говорят о том, что она повышает эффективность выполнения простых заданий, однако может понизить эффективность решения сложных задач. Зайонц интерпретировал эти результаты с позицией теории Халла: присутствие другого (в том случае, если оно усиливает драйв) должно повышать эффективность выполнения деятельности тогда, когда поведение основывается на единственной доминантной реакции, и препятствовать достижению успеха тогда, когда усиление драйва актуализирует борьбу между несколькими конкурирующими драйвами.

Стремясь проверить данную гипотезу, Зайонц и Сэйлз (Zajonc & Sales, 1966) разработали специальный эксперимент, в ходе которого перед испытуемыми на мгновение высвечивались бессмысленные слоги. Испытуемым говорилось, что они видят турецкие слова, которые необходимо научиться произносить тогда, когда эти слова проявляются на экране. Конкретное слово предъявлялось либо один, либо два, либо четыре, либо восемь, либо шестнадцать раз. Таким образом, некоторые из них предъявлялись и произносились гораздо чаще, нежели другие. Между презентациями турецких слов испытуемым предъявлялись различные кляксы. При этом экспериментатор говорил испытуемым, что им показывают трудноразличимые турецкие слова, которые тем не менее нужно попытаться распознать. Данное задание исследователи обозначили как задачу на ошибочную идентификацию объекта. Среднее количество турецких слов, увиденных испытуемыми вместо клякс, указано на рис. 3.8. Напомним, что различные турецкие слова предъявлялись различное число раз. Как мы видим, оба графика, изображенные на рис. 3.8, в целом движутся вверх и вправо. Отсюда следует, что испытуемые «видели» прежде всего наиболее знакомые им слова.

Зайонц и Сэйлз разделили своих испытуемых на две группы. Члены первой группы выполняли задание, находясь в полном одиночестве, в то время как за каждым членом второй группы наблюдали два других испытуемых. Таким образом, на представителей второй группы оказывал влияние фактор присутствия других. Если мы предположим, что присутствие двух наблюдателей усиливает драйв субъекта деятельности, то оба вышеупомянутых графика будут служить подтверждением теории Халла: те испытуемые, которые находятся под воздействием сильного драйва (эффект присутствия другого), демонстрируют большее, чем испытуемые с низким уровнем драйва (присутствие других не воздействует на поведение), количество доминантных реакций (т. е. чаще воспроизводят наиболее часто предъявлявшиеся слова). Однако при воспроизведении редко предъявлявшихся слов (т. е. при отсутствии безусловной доминантной реакции) прослеживается обратная закономерность. Скорее всего, сильный драйв побуждает испытуемых воспроизводить прежде всего те реакции, которые занимают высокие позиции в иерархии соответствующего семейства реакций. Поэтому испытуемые, находящиеся в присутствии других, в меньшей, чем работающие в одиночестве испытуемые, степени склонны воспроизводить редко предъявлявшиеся слова.

Рис.3.8. Среднее количество воспроизведений слов, предъявлявшихся различное число раз (задача на «ложную идентификацию» объекта) (after Zajonc & Sales, 1966)

Однако другие исследователи по-своему подошли к интерпретации модели Халла. Коттрелл, Вэк, Секерак и Риттл (Cottrell, Wack, Sekerak & Rittle, 1968) доказали, что влияние на эффективность действия оказывает не столько присутствие других, сколько процесс, названный Коттреллом предвосхищением оценивания. Речь идет об ожидании того, что окружающие оценят выполнение деятельности. Коттрелл повторил эксперимент Зайонца и Сэйлза по воспроизведению «турецких» слов, изменив в нем только одну деталь: испытуемым-«наблюдателям» завязывали глаза, а «основным» испытуемым говорили, что другие находятся рядом просто потому, что им надо где-то посидеть и привыкнуть к темноте. Коттрелл выяснил, что при вышеописанных условиях эксперимента члены обеих групп с абсолютно одинаковой эффективностью воспроизводят любые «турецкие» слова.

Кроме того, Коттрелл и его коллеги (Kottrell et al., 1968) использовали разработанную Спенсом и другими методику «спаренных слов», исследуя поведение, направляемое драйвом тревоги, и получили схожие результаты. Присутствие других повышало эффективность ассоциирования легко связываемых между собой слов (доминантная реакция существует) и понижало эффективность ассоциирования трудно связываемых между собой слов (доминантной реакции не существует). Коттрелл (Kottrell, 1972) утверждает, что, «приобретая опыт, индивидуум научается предвосхищать позитивные или негативные выводы других, которые просто наблюдают и не совершают каких-либо открытых действий, имеющих для этого индивидуума мотивационное значение. Именно такие ожидания, вызванные присутствием других, и усиливают драйвы индивидуума». Иными словами, соглашаясь с тем, что присутствие другого усиливает драйв и оказывает воздействия, подразумеваемые теорией Халла, Коттрелл определяет механизмы усиления драйва отличным от Зайонца образом.

Джин и Гэйдж (Geen & Gange, 1977) осмыслили вышеописанные эксперименты и доказали, что все виды влияния, могущие быть результатом присутствия другого, зависят от характера ситуации. Возможно, другие просто предоставляют дополнительнуюипри этом полезную информацию. Плавающаяв стайке золотая рыбка научается быстрее, нежели золотая рыбка, плавающая сама по себе. Другие могут усилить драйв конкурентной борьбы или страх потери желаемого. Присутствие других может усилить страх перед неодобрением, страх, побуждающий подчиняться конвенциональным нормам и, кроме того, воспроизводить привычные, или доминантные, реакции. Наконец, другие могут просто-напросто отвлекать внимание, мешая сконцентрироваться на решении задачи. Очевидно, что само по себе присутствие другого не оказывает универсального воздействия на силу индивидуальных драйвов.

Реинтерпретация бихевиористских исследований человеческой мотивации с помощью концепции психической реальности

Серьезное ограничение исследований, проводящихся в рамках бихевиористской традиции, заключается в том, что с их помощью невозможно выяснить, что происходит в психической реальности испытуемых во время эксперимента. Поэтому бихевиористы работали прежде всего с животными. Однако, так как изменение условий эксперимента изменяет и наблюдаемое поведение, бихевиористы были вынуждены делать умозаключения о том, что происходит в психике их испытуемых (не важно, людей или животных). Если сытый цыпленок начинает есть тогда, когда к еде подходит другой цыпленок, то экспериментатор может умозаключить, что у первого цыпленка актуализируется драйв голода и этот цыпленок видит во втором конкурента. Однако он не может с уверенностью сказать, что именно происходит в психическом мире животного, хотя ученые могут провести дальнейшие эксперименты и выяснить, какой из драйвов (голода или конкурентной борьбы) направляет такое поведение.

В рамках бихевиористской традиции исследования воздействия, оказываемого на человека присутствием других, проводятся с помощью методик, подразумевающих изучение животных. Таким образом, бихевиористы делают умозаключения о содержании психического мира испытуемых, исследуя их поведение в различных ситуациях. Однако в сравнении с изучением животных исследование человека имеет важное преимущество: речь идет о превосходной возможности фиксировать события психической реальности испытуемых. К счастью, Кавамура-Рейнольдс (Kawamura-Reynolds, 1977) провела соответствующий эксперимент. На первом этапе своего эксперимента она получила традиционные результаты: в присутствии других испытуемые демонстрировали известное по другим исследованиям поведение, предположительно обусловленное усилением драйва. Испытуемые, выполнявшие задания на плохо ассоциирующиеся друг с другом слова (отсутствие адаптивных доминантных реакций) в присутствии других людей (более сильный драйв), научались этому медленнее, нежели когда делали самостоятельно (сравнительно слабый драйв). Согласно бихевиористской модели, таким результатам следует дать следующую интерпретацию: усиление драйва, вызванное присутствием другого, усиливает мешающие испытуемым ассоциации (в тех случаях, когда доминантной ассоциации не существует), и поэтому находящиеся под наблюдением испытуемые затрачивают сравнительно долгое время на решение своих задач.

Однако Кавамура-Рейнольдс пошла иным путем. После завершения первой части эксперимента она просила испытуемых выдумать и записать истории к определенным картинкам (исследователь использовала методику, детальное описание которой дано в главе 6). Кавамура-Рейнольдс стремилась выяснить, о чем они думали, когда работали а) в одиночку и б) в присутствии других. Она использовала шесть картинок-стимулов: три из них должны были вызывать стандартные или доминантные реакции в каждом индивидууме. Речь идет:

а) о жажде и ее утолении;

б) о голоде и насыщении;

в) об искусстве и эстетической деятельности.

Остальные три картинки характеризовались противоречивой символикой, имеющей отношение к мотивам достижения и аффилиации. Первая гипотеза Кавамуры-Рейнольдс заключалась в том, что если бихевиористская теория правильная и присутствие других усиливает неспецифической драйв, то оно должно повышать вероятность воспроизведения простых, доминантных реакций. Именно это и произошло (табл. 3.3). Испытуемые в присутствии других чаще, чем работавшие самостоятельно, выбирали для своих историй конвенциональные (доминантные) темы (например, к картинке, которая напрямую ассоциировалась с ощущением жажды, придумывалась история, относящаяся прежде всего к процессу питья).

Кавамура-Рейнольдс, следуя идеям Коттрелла, предположила, что присутствие другого должно вызвать предвосхищение внешних оценок, и что данный процесс должен проявиться в виде акцента на мотиве аффилиации (в противовес акценту на мотиве достижения), сделанного испытуемыми в придуманных ими историях. Выраженность акцента на том или ином мотиве измерялась с помощью стандартных методик, описанных в главе 6. Предполагается, что испытуемые с особенно сильной потребностью в аффилиации обычно испытывают более сильное желание нравиться и получать одобрение. Таким образом, если, как утверждает Коттрелл, присутствие другого действительно усиливает потребность в одобрении или повышает интенсивность предвосхищения оценок других, то оно должно усиливать и потребность в аффилиации. Результаты исследования Кавамуры-Рейнольдс свидетельствуют в пользу верности гипотезы Коттрелла (см. правую часть табл. 3.3). Те испытуемые, которые находились в присутствии других, чаще, чем работавшие в одиночку испытуемые, проявляли большую потребность в аффилиации, нежели в достижении. Кроме того, исследователь выяснила, что именно те испытуемые, которые характеризовались сравнительно сильной потребностью в аффилиации, воспроизводили главным образом доминантные или конвенциональные реакции на картинки с противоречивым содержанием. Другими словами, в присутствии другого актуализируется скорее специфический мотив, нежели неспецифический драйв, и в простых ситуациях этот мотив вызывает прежде всего конвенциональные или доминантные реакции, а в сложных становится источником тревоги, уменьшающей эффективность деятельности.

Таблица 3.3

Количество испытуемых, выбирающих доминантные темы к трем картинкам с недвусмысленными сюжетами и выразивших сильную (по сравнению с потребностью в достижениях) потребность в аффилиации в историях к картинкам с противоречивыми сюжетами (after Atkinson & Birch, 1978, after Kawamura-Reyndols, 1977)

Значение исследования, проведенного Кавамурой-Рейнольдс, заключается в том, что применена такая методология, которая дает экспериментаторам возможность совмещать изучение поведения с непосредственной проверкой своих выводов по поводу явлений, происходящих в психической реальности испытуемых. Всего один эксперимент, осуществленный с опорой на вышеописанную методологию, стоит множества бихевиористских исследований, в рамках которых мы вынуждены делать умозаключения о том, что думают или чего хотят испытуемые.

Сравнение психоаналитического и бихевиористского подходов к исследованию мотивации

Сходства

Полезно сравнить Фрейда и Халла как представителей соответственно психоаналитического и бихевиористского направлений развития психологии, ибо личности этих ученых оказали мощное влияние на особенности психоанализа и бихевиоризма и в конечном счете стали символами «своих» ветвей психологической науки. На первый взгляд Фрейд и Халл резко отличаются друг от друга. Личность Фрейда – культурный продукт европейской цивилизации. Фрейд принимал богатых пациентов в своей венской клинике. Халл же был сыном неграмотного американца. Он изучал поведение белых крыс, пробегавших по лабиринту, проводя исследования в городе Нью-Хэвен, штат Коннектикут. Однако по основным вопросам психологии Фрейд и Халл высказывали похожие мысли. И тот и другой крайне отрицательно относились к религии и считали, что психология никогда не станет естественной наукой, если не освободится от таких, с их точки зрения, абсурдных категорий, как представления о Боге, душе, грехе и любящей доброте. И тот и другой были ортодоксальными детерминистами и полагали, что научное исследование человека может строиться по моделям, сходным с физикой XIX века, и что они могут интерпретировать идею «свободной воли» с помощью чисто механистических понятий. И тот и другой были уверены в бессмысленности изучения сознательного опыта, хотя их уверенность и зиждилась на разных основаниях: Халл считал, что такое исследование неизбежно приведет к психологизированным или религиозным концепциям, а Фрейд был очарован мощью бессознательных процессов.

И Фрейд и Халл верили, что психология может стать наукой, основанной на количественных расчетах, и что объектом психологических исследований будут физиологические процессы (при этом ни Фрейд ни Халл напрямую не использовали физиологические данные в своей работе). И тот и другой опирались прежде всего на стройную аргументацию и презирали беспорядочное мышление: сделанные Фрейдом анализы клинических случаев читаются как детективные истории в традициях Шерлока Холмса, а модель мышления Халла напоминала геометрию, основанную на аксиомах, гипотезах и тщательных вычислениях. И тот и другой очень не любили «кабинетных умствований», потому что таковые характеризуются размытостью, морализаторством и не подкрепляются доступными наблюдению фактами поведения.

Дарвиновская теория эволюции оказала мощное влияние на созданные Фрейдом и Халлом теории мотивации. Оба мыслителя считали, что живые организмы характеризуются врожденными мотивами, функция которых – обеспечивать выживание. Мотив голода «отвечает» за выживание индивидуума, а сексуальный инстинкт – завыживание вида. Фрейди Халл пришликудивительно схожим выводам по поводу механизмов влияния драйва на организм: с точки зрения обоих ученых, драйв представляет собой энергетический источник действия. В качестве «активатора» организма Халл рассматривал голод, а Фрейд говорил о либидо, или сексуальном инстинкте. Оба автора считали, что драйвы вызывают напряжение или раздражение и что вознаграждение или удовольствие представляют собой главным образом облегчение от снятия напряжения. Кроме того, у драйвов есть цели, которые так или иначе направляют поведение. Наконец, существование драйвов приводит к фиксации симптомов (Фрейд) или к научению (Халл). Вследствие того что Фрейд особо не интересовался механизмами решения проблем, он не уделял пристального внимания феномену научения и рассматривал симптомы как фиксированные (Халл бы сказал: выученные) реакции, вызванные сильным драйвом.

В свете вышесказанного не удивительно, что фрейдовское видение психологии всегда было более приемлемым для бихевиористов, нежели, например, концепция Юнга, который не принимал многие из указанных выводов. Юнг был открыто религиозным человеком, не отказывался от спекулятивных рассуждений, особенно в сфере мистики (мистическую парадигму он противопоставлял парадигме механистической), и не до конца соглашался с приматом принципа детерминизма.

Различия

Как Фрейд, так и Халл характеризовались ориентацией на опытное исследование фактов поведения. Однако они по-разному осуществляли свои исследования. Халл делал акцент на эксперименте. Он старался изучать мотивацию, систематически варьируя условия эксперимента. Фрейд же концентрировался на исследовании отдельных случаев. Он изучал такие паттерны мотивации, результаты анализа которых могли бы объяснить те или иные симптоматические действия индивидуума. Данный подход гораздо лучше, нежели проведение экспериментов, позволяет нам фиксировать индивидуальные различия. Однако полноценное исследование мотивации подразумевает изучение того, каким образом индивиды (объект исследования Фрейда) и ситуации (объект исследования Халла) взаимодействуют, что приводит к реализации определенного поведения.

Другое различие между Фрейдом и Халлом связано с различиями между индуктивным и дедуктивным мышлением. Фрейд отдавал явное предпочтение конкретным наблюдениям. Он любил делать умозаключения о значении конкретных сновидений или симптоматических действий. Затем он производил интуитивное обобщение всех своих наблюдений и интерпретаций. Однако так как Фрейд беспрестанно обогащал свою копилку критических наблюдений, его обобщения подвергались непрерывному изменению: таким образом, трудно идентифицировать одну-единственную «фрейдистскую» систему. Фрейд все время продолжал изменять свою точку зрения, ибо клиническое исследование позволяло ему приходить ко все новым и более ценным инсайтам. В результате его работа была удивительно креативной и оригинальной. Написанные Фрейдом книги до сих пор остаются источником новых идей и направляют развитие психологической науки.

Халл же, наоборот, разрабатывал четкую, логически связанную, простую систему принципов, которая могла бы быть использована для объяснения самых сложных аспектов поведения (ведь сравнительно небольшое количество законов физики позволяет объяснить множество сложных явлений природы). После создания этой системы, считал Халл, единственная задача психолога будет состоять в ее использовании. Те «факты», которые противоречат системе, не имеют ничего общего с реальностью и редко приводят к новым инсайтам или идеям. Такие «факты» нужно «свести» к базовым принципам с помощью строгой дедукции. Мы видим, что, выигрывая в систематичности мышления, Халл проигрывал Фрейду в оригинальности, а Фрейд, выигрывая в оригинальности, проигрывал в систематичности. Настоящая наука требует сочетания креативности и строгости мысли, уравновешенности индукции и дедукции, приверженности «закрытой» системе и открытости новым идеям.

Халл интересовался измеряемыми и доступными наблюдению элементами поведения, в то время как Фрейд сконцентрировал свое внимание на изучении симптомов, мыслей и сновидений. Бихевиористы исследовали прежде всего те действия, которые приводят к научению или к решению проблем, а психоаналитики изучали главным образом дезадаптивные действия, симптомы или инстинкты. Как мы только что отметили, попытки бихевиористов проводить исследования мотивации без знания о содержании сновидений или мыслей испытуемого подобны попытке наклеить обои, пользуясь только одной рукой. У нас нет причин исключать из экспериментальных исследований мотивации интересовавшие Фрейда феномены. Такого рода исключение происходило из-за незнания способов объективного изучения мышления и из-за страха перед тем, что изучение психической реальности приведет к воскрешению менталистских, субъективных и религиозных концепций. К счастью, недавние исследования когнитивных детерминантов человеческой психологии постепенно рассеивают туман бихевиористской предубежденности.

Однако свойственный Фрейду акцент на интерпретации сновидений и симптомов привел к пренебрежению исследованием адаптивных способностей человека. Последователи Фрейда попытались устранить данный недостаток психоаналитической теории, создав эго-психологию. Однако большая часть эго-психологов не использовала накопленное американскими психологами знание о процессе научения.

Ограниченность бихевиористской модели

Взгляды Халла на природу драйва с самого начала подвергались острой критике тех, кто доказывал, что мотивация не всегда подразумевает редукцию напряжения. Шеффилд и Роби (Sheffield & Roby, 1950) продемонстрировали, что вкус сахарина, не имеющий питательной ценности, обладает для крыс ценностью вознаграждения. Речь идет о том, что данное вознаграждение позволяло исследователям научать крыс, хотя оно и не могло редуцировать напряжение или драйв голода. Шеффилд, Вольф и Бакер (Sheffield, Wolff & Backer, 1951) сообщили, что самцы крыс преодолевали создаваемое электрическим током препятствие, чтобы совершить половой акт с самкой крысы, несмотря на то что их всегда прерывали до получения оргазма и, таким образом, не позволяли редуцировать напряжение. Харлоу, Харлоу и Мейер (Harlow, Harlow & Meyer, 1950) выяснили, что макакирезус активно «работают» над механической головоломкой, несмотря на отсутствие первичного удовлетворения. Трудно себе представить, какой вид вторичного вознаграждения мог бы стать основой для их настойчивых попыток справиться с головоломкой. Более того, предъявление пищевого вознаграждения за правильное решение ухудшало эффективность деятельности обезьян. Примерно в то же самое время Олдс (Olds, 1955) начал очень важную серию исследований, результаты которых свидетельствуют о том, что в головном мозге находятся «центры наслаждения»: крысы научаются нажимать на металлический брусок для того, чтобы получать слабую электрическую стимуляцию именно определенных участков мозга. Результаты этого и многих других экспериментов говорят о существовании множества источников мотивации, несводимых к прерыванию внешнего раздражения или к редукции драйва. Соответствующие данные будут рассмотрены в следующих двух главах.

Еще один аргумент критиков теории Халла заключается в том, что Халл уделял чрезмерно пристальное внимание стремлению выжить и, стало быть, таким потребностям, как потребность в утолении голода, в утолении жажды и в избежании боли. Таким образом, на первое место Халл ставил материальные потребности, а все так называемые высшие рассматривались им в качестве вторичных, производных и, предположительно, менее важных, чем первичные потребности. Даже некоторые гуманистически ориентированные психологи, например Маслоу и Оллпорт (см. главу 2), считали, что материальные биологические потребности являются наиболее важными факторами мотивации (хотя затем они заявили, что высшие потребности характеризуются независимостью от своих биологических корней).

Данная идея не нова. Французский писатель XVI в. Франсуа Рабле в «Четвертой книге героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля…»[7] написал яркий портрет мессера Гастера (т. е. господина Желудка) – правителя острова, или

…первого в мире магистра наук и искусств. …В каком бы обществе он ни находился, никаких споров из-за мест при нем не полагается – он неукоснительно проходит вперед, кто бы тут ни был: короли, императоры или даже сам папа. …Все только и думают, как бы Гастеру угодить, все на него трудятся. Но и он в долгу не остается: он облагодетельствовал нас тем, что изобрел все науки и искусства, все ремесла, все орудия, все хитроумные приспособления.

Является ли желудок господином всех искусств? Действительно ли материальные потребности превалируют над всеми остальными, которые в конечном счете могут быть сведены к «первоисточнику»? С точки зрения бихевиоризма на эти вопросы следует дать утвердительные ответы.

Даже при поверхностном рассмотрении идея примата материального не представляется столь убедительной, как это можно было бы подумать, учитывая ее широкую популярность. Очевидно, что на протяжении мировой истории индивидуумы и группы часто совершали такие поступки, которые целиком и полностью противоречили идее удовлетворения материальных потребностей. Мученики шли на смерть ради своих принципов. Христиане были готовы скорее согласиться стать пищей львов, нежели отречься от Христа. Целые народы принимали духовные ценности, отказываясь от материальных удовольствий. Ошибки внешней политики США по отношению к Кубе частично основывались на предположении о том, что материальные побуждения победят сравнительно идеалистические социальные ценности. Было известно, что находящиеся под властью правительства Кастро кубинцы страдают от серьезнейшего дефицита пищи и других материальных благ. Поэтому американские политики, многие из которых прошли психологические курсы и выучили, что инстинкт голода первичен, решили, что кубинцы будут готовы восстать против режима, не обеспечивающего удовлетворение их материальных потребностей, и что вторжение извне приведет к народной революции. История доказала, что эти предположения оказались ошибочными. Да, кубинцы страдали от физических лишений. Однако народ Кубы ориентируется прежде всего на игнорируемые американскими аналитиками побуждения и мотивы и не желает выступать против своего правительства. Отсюда следует, что мы должны признать: первичность материальных потребностей, по меньшей мере, еще отнюдь не доказана.

Вполне возможно, что представление о том, что они базисные, ошибочно. Мотивы могут развиваться «вокруг» биологических потребностей точно так же, как они развиваются «вокруг» ряда врожденных склонностей искать или избегать определенных переживаний. Об этом мы подробно поговорим в следующих двух главах. Мы покажем, что все мотивы, включая мотив голода, развиваются на основе переживаний, связанных с теми или иными универсальными стимулами. Некоторые мотивы по самым разным причинам могут быть сильнее других, однако у нас нет убедительных доказательств того, что мотивы, основанные на потребности в биологическом выживании, превалируют во взрослом человеке над всеми другими мотивами.

Мы уже несколько раз упоминали о последнем из основных ограничений бихевиористской модели драйва: бихевиористы рассматривали специфически человеческую мотивацию скорее в схоластическом, нежели в эмпирическом ключе (исключением являются исследования, инициированные Спенсом и Зайонцом, о которых было сказано выше). Дело в том, что они интерпретировали человеческие желания и потребности (например, потребность в деньгах), опираясь лишь на базовые принципы и никогда не исследовав собственно их (Brown, 1961). Продемонстрировав, что существование потребности в деньгах может быть объяснено тем, что обладание деньгами, скорее всего, связано с редукцией множества первичных и вторичных драйвов, бихевиорист завершал свое исследование соответствующего феномена. Однако бихевиористские утверждения такого рода абсолютно невозможно подвергнуть надежной проверке. Поэтому в сфере человеческой мотивации бихевиористы не выдвигали подлинно научных гипотез, а производили схоластическую дедукцию из сформулированных ими же первичных принципов.

В том, что представители движения, которое было основано для того, чтобы искоренить психологизированые концепции человека, в конечном счете начали приписывать людям такие психические состояния, существование которых невозможно доказать опытным путем, видна ирония истории. Халл, Спенс, Скиннер и другие часто используют абстрактные концепции или ссылаются на внутренние состояния психики для того, чтобы пояснить свои слова. Они извиняются за это и защищают себя, утверждая, что вынуждены использовать такие термины вместо более объективных понятий вследствие необходимости быть понятыми. Однако они не могут признать, что ученые уже разработали методы кодирования и измерения человеческих мыслей и что эти методы столь же объективны, сколь и методы наблюдения за открытым поведением. Такие методы (пионером в области их использования стала Кавамура-Рейнольдс) рассматриваются в главе 6 и во всей этой книге в целом. Очевидно, что их необходимо использовать как дополнение к бихевиористскому подходу.

Теория бихевиоризма характеризуется множеством ограничений, однако они не отменяют того вклада, который бихевиоризм внес в развитие психологии. Бихевиористы продемонстрировали громадную важность экспериментального изучения мотивации, позволяющего разрешать споры между сторонниками различных гипотез. Бихевиористский подход отучал психологов от использования размытых, плохо определенных концепций и, наоборот, приучал к нахождению явных взаимоотношений между четко определенными переменными, взаимоотношений, существование которых может быть проверено с помощью наблюдения и эксперимента.

Примечания и вопросы

1. В рамках бихевиористской модели цель объективируется с помощью концепции отдельной антиципаторной целевой реакции. Предполагается, что, привыкнув получать пищу после помещения в лабиринт, крыса начинает «готовиться» к поглощению пищи (желудок и слюнные железы животного выделяют специальные ферменты) сразу после возвращения в лабиринт. Отсюда следует, что крыса по мере возможности предвосхищает получение еще не предоставленной пищи. Повышенная секреторная активность желудка крысы может быть проинтерпретирована как признак «размышлений об еде». Эквивалентно ли это «желанию есть»? На самом деле никто не провел исследования, результаты которого могли бы доказать, что, используя полученный ранее опыт, крысы активно предвосхищают получение пищи именно на физиологическом уровне. Какие выводы мы могли бы сделать, получив позитивные (или негативные) результаты такого эксперимента?

2. Каким образом вы могли бы измерить силу человеческого «мотива денег»? Каким образом вы могли бы определить, на чем (на освобождении от напряжения, дискомфорта или тревоги или на чем-либо еще) основан данный мотив? Каким образом он может быть идентифицирован в людях, еще не научившихся использовать деньги?

3. Согласно бихевиористской теории, латентное научение находящихся в лабиринте крыс (см. рис. 3.4) представляет собой результат научения при наличии драйва исследования. Таким образом, попытка доказать, что научение может происходить в полном «отрыве» от мотивации, оказалась безуспешной. Аналогичные примеры случайного научения были интерпретированы как результат воздействия мотивов, которые испытуемые-люди «перенесли» в лабораторные эксперименты (см. главу 1). Можете ли вы разработать эксперимент, позволяющий нам понять, происходит ли научение при полном отсутствии мотивации? Если научение невозможно объяснить без использования мотивационных понятий, то значит ли это, что научение без мотивации невозможно? Если нельзя найти объективный ответ на последний вопрос, то имеет ли он научную ценность? В чем заключается различие между следующим утверждениями: а) «мотивация фасилитирует научение» и б) «мотивация является обязательным условием научения»?

4. Действительно ли драйвы основаны на сильных стимулах и на вознаграждениях, связанных с редукцией стимула или напряжения? Что еще может быть детерминантом возникновения драйва?

5. В данной главе мы показали, что приобретенные, или вторичные, вознаграждения могут быть гораздо важнее для человека, нежели первичные, на которых они основаны. Такое поведение крайне редко встречается у животных (если вообще встречается). Например, вне зависимости от того, насколько часто шимпанзе Вольфе пользовалась символическими вознаграждениями, реальная пища (виноград или бананы) становилась для нее большей ценностью, нежели жетоны. Почему же тогда христиане предпочитали быть разорванными львами, т. е. отказывались от всех первичных вознаграждений, связанных с продолжением жизни, в пользу вторичных, приобретенных вознаграждений, связанных с их приверженностью верованиям? Можете ли вы смоделировать обстоятельства, при которых приобретенные вознаграждения превалируют над первичными вознаграждениями (см. McClelland, 1942)?

6. Почему поведение, не связанное с поддающимися идентификации стимулами (речь идет об оперантном поведении), более четко, нежели поведение, представляющее собой реакцию на определенные стимулы, отражает мотивационные процессы и процессы целеполагания?

7. Вспомните, в каком смысле термин «мотивировать» употребляется в данной книге. Правильно ли он употребляется в следующем предложении: «Один из способов мотивировать людей на общение состоит в повышении интенсивности коммуникации между ними»? Если нет, то как бы вы перефразировали это утверждение, чтобы его можно было включить в настоящий учебник?

8. Иногда люди, несмотря на все старания, не могут припомнить имя хорошо знакомого им человека. Позднее, когда они уже оставляют соответствующие попытки, имя внезапно всплывает в памяти. Каким образом этот феномен можно интерпретировать в рамках бихевиористской модели влияния драйва на силу реакции? Если вам не нравится бихевиористская интерпретация, то какую можете предложить вы сами?

9. Считаете ли вы, что испытуемые с сильным драйвом тревоги в большей степени, чем испытуемые с низким уровнем тревоги, склонны забывать знакомые имена (см. предыдущий вопрос)? Почему «да» или почему «нет»?

10. Каковы причины того, что испытуемые со слабым драйвом тревоги хуже справляются с выполнением легких задач, нежели высокотревожные испытуемые? Каким образом ваш ответ согласуется с различными теоретическими позициями?

11. Повышается или понижается эффективность вашей деятельности, когда за вами наблюдают со стороны? Имеет ли в этом контексте значение, какую именно деятельность вы осуществляете? Каким образом ваши реакции согласуются с различными теоретическими объяснениями эффекта присутствия других (см. настоящую главу)?

12. Почему, с вашей точки зрения, во время эксперимента Кавамуры-Рейнольдс те испытуемые, которые характеризуются сильной потребностью в аффилиации или в социальном одобрении, чаще, чем испытуемые со слабой потребностью в аффилиации, воспроизводили доминантные или конвенциональные реакции после просмотра картинок с противоречивым содержанием (см. табл. 3.3)? Что, если бы испытуемые с сильной потребностью в достижении выдали больше таких реакций, нежели испытуемые со слабой потребностью в достижении? Каким образом этот гипотетический результат повлиял бы на научный спор между Аткинсоном и Спенсом по поводу интерпретации результатов подобного эксперимента?

13. Почему, по вашему мнению, в начале XX в. между психологией и религией возникла сильная враждебность? В чем религиозные взгляды на мотивацию отличаются от психологического подхода к данному феномену?

14. В главе 1 утверждается, что культурное происхождение Фрейда оказало влияние на его теорию человеческой мотивации. Попробуйте ответить на вопрос о том, каким образом происхождение Халла могло повлиять на развитие бихевиористской концепции мотивации.

15.Одна из основных претензий к бихевиористской модели мотивации заключается в том, что в рамках этой модели существует слишком упрощенное понимание сути удовлетворения. (Бихевиористы считали, что человеческое поведение целиком и полностью детерминируется принципом удовольствия или системой вознаграждений и наказаний.) Гордон Оллпорт (Allport, 1946), например, так формулирует данную претензию: «Нормальное человеческое научение (за исключением научения в младенческом возрасте) подразумевает, что переживание удовлетворения служит в качестве индикатора, который, обладая определенной индивидуальной ценностью, не оказывает решающего влияния на динамику поведения. Если я пытаюсь стать писателем и меня не принимают критики, то я могу в ответ забросить свою работу… однако я могу испытывать уверенность в себе (благодаря адаптивности эго-структуры) и выдержать давление плохих новостей». Оллпорт утверждает, что вознаграждения и наказания, обусловливающие поведение котят Торндайка и крыс Халла, не оказывают столь же мощного детерминирующего воздействия на деятельность взрослого человека. Почему же это так? Что Оллпорт подразумевает под эго-структурой? Могут ли мотивационные диспозиции (см. главу 2) быть частью эго-структуры и как таковые служить источником индивидуальных различий в реакциях на плохие и хорошие новости и ослаблять контроль над человеческим поведением со стороны таких внешних событий?

Часть II