Природа человеческих мотивов
Глава 4Эмоции как индикаторы естественных побуждений
Первые попытки идентифицировать биологическую основу мотивов
Человеческие мотивы представляют собой чрезвычайно сложное и разностороннее явление. Мы хотим закончить университет. Мы хотим, чтобы нас любили. Мы хотим жениться. Мы любим приключения. Или, быть может, мы просто хотим научиться эффективнее, чем раньше, воспринимать знания. Откуда берутся эти мотивы? Являются ли они производными инстинктов, как утверждали Макдугалл, Фрейд и Маслоу (см. главу 2)? Или они всего лишь продукт нашего научения, функция которого заключается в удовлетворении определенных биологических потребностей (таких, как голод), как утверждают бихевиористы (см. главу 3)? А может быть, мы приучаемся испытывать определенные желания потому, что эти желания соответствуют особенностям нашей культуры? Или существуют некие глубинные драйвы, которые направляют созидание человеческой общности?
Первоначально многие теоретики (например, Макдугалл) предпочитали делать простой вывод о том, что основные потребности человека имеют биологическую, или инстинктивную, природу. Однако бихевиористы не согласились с данной точкой зрения. Они считали, что она слишком размыта, чтобы стать научной теорией, и что ее невозможно проверить на эмпирическом уровне. Например, каким образом можно доказать, что драйв власти – производная инстинкта, а не результат социального научения? Поскольку бихевиористы ориентировались только на очевидное поведение (а не на внутренние «побуждения»), они небезосновательно спрашивали: каковы доказательства существования фиксированных паттернов поведения, демонстрируемых всеми человеческими младенцами (еще до «запуска» процессов научения) и свидетельствующих о присутствии врожденной потребности во власти? Бихевиористы признавали, что низшие животные демонстрируют такие фиксированные паттерны поведения, которые, соответственно, можно назвать инстинктами и использовать для объяснения действий птиц, строящих гнезда, и кошек, охотящихся за мышами. Однако человеческие существа практически не демонстрируют подобного рода паттернов поведения. Новорожденный младенец чихает, срыгивает, сосет и проявляет способность к ограниченному количеству других простых рефлекторных реакций. Где же здесь признаки драйва власти или любви? Более сложные мотивы, утверждали бихевиористы, должны быть продуктом научения или аналогичных процессов.
Теоретики научения считали (см. главу 3), что так называемые первичные драйвы – голода или жажды – биологический фундамент, на котором взрастают все более сложные мотивы, появляющиеся благодаря научению. Согласно самой простой из версий бихевиоризма, врожденными регуляторами человеческого поведения выступают только сильная стимуляция или напряжение и врожденная способность к получению удовольствия от редукции напряжения. Данная идея привлекала своей простотой: организм начинает жизнь с несколькими источниками напряжения (такими, как голодные боли, «обычная боль» и различные типы сильной стимуляции), а разрядка напряжения автоматически становится вознаграждением. Постепенно организм начинает действовать под влиянием все более сложных драйвов и вознаграждений, появляющихся «в связке» с первичными детерминантами поведения.
Однако, как мы уже знаем, такая точка зрения страдает излишней упрощенностью. Она подразумевает умозаключения о вторичных, более сложных, умозрительных мотивах, существование которых трудно подтвердить с помощью непосредственного наблюдения и экспериментов. И самое главное, строгая бихевиористская теория не может объяснить тот факт, что организмы часто ищут не только снятия напряжения, но и стимуляции как таковой. Различные исследователи предпринимали попытки защитить теорию разрядки напряжения. Например, Фиске и Мадди (Fiske & Maddi, 1961) утверждали, что организм постоянно стремится поддерживать оптимальный уровень своей активности. Когда активность организма становится слишком низкой, он начинает искать стимуляции, а когда слишком высокой, он пытается редуцировать внутреннее напряжение. Сама по себе эта идея вполне согласуется со здравым смыслом, однако представляется слишком общей и не позволяет достаточно точно предсказать, какую именно стимуляцию предпочтут дети или взрослые в конкретной ситуации.
Томкинз (Tomkins, 1962) попытался применить идею интенсивности стимуляции к исследованию феномена, который он называл «плотностью нервных импульсов». Делая акцент на биологических основах развития человека, он учитывал не только фактор интенсивности стимуляции, но и скорость усиления или ослабления стимуляции, а также количество различных ее источников. Томкинз утверждал, что при быстром усилении стимуляции индивидуум начинает испытывать внезапный страх. Несколько меньшая скорость усиления стимуляции вместе с невозможностью точно идентифицировать источник стимуляции приводит к ощущению тревоги, а еще более медленный темп усиления стимуляции вызывает реакцию интереса – удивления. Резкое уменьшение «плотности нервных импульсов» должно вызывать реакцию радости – счастья – наслаждения. Таким образом, изменения нескольких параметров стимуляции, отражающиеся в функционировании нервной системы, могут актуализировать диаметрально противоположные друг другу эмоции. Томкинз считал, что различные эмоции представляют собой основу различных мотивов.
Одно из затруднений, связанное со всеми этими теориями, заключается в том, что они исходят из «концептуализации нервной системы». Практически невозможно идентифицировать такие виды активности головного мозга и нервной системы, которые соответствуют вышеприведенной теории, поэтому концепции подобного рода чрезвычайно трудно подвергнуть объективной проверке.
Сигнальные раздражители как основа естественных мотивов: точка зрения этологии
Преодолеть чрезмерно общие теории помогли психологии новаторские исследования, проведенные такими учеными-этологами, как Лоренц (Lorenz, 1952) и Тинберген (Tinbergen, 1951). Эти авторы работали над идентификацией сигнальных раздражителей, которые «запускают» инстинктивное поведение у низших животных. Например, уже давно известно, что в весенний период самцы колюшки (вид рыбы) часто атакуют других самцов. Отсюда, на первый взгляд, следует, что у колюшек есть «инстинкт» агрессии. Однако Тинберген убедительно доказал, что эти агрессивные реакции вызываются именно определенным ключевым стимулом (сигнальным раздражителем), а именно красной окраской брюшка других самцов колюшки, появляющейся лишь в определенное время года. Сделав различные по размерам, форме и цвету макеты колюшки, Тинберген показал, что самцы колюшки нападают только в том случае, когда видят красное брюшко. Он и другие этологи привели множество аналогичных примеров, доказывающих, что такие специфические реакции, как следование за объектом, нападение, клевание и т. д., вызываются четко определенными сигнальными раздражителями.
Отметим, что в сравнении с ранними теориями инстинктов этологическая теория характеризуется важным смещением акцентов. Первоначально исследователи изучали прежде всего инстинктивное поведение. Этологи же сконцентрировали свое внимание на особенностях индивидуального восприятия и на сигнальных раздражителях, которые «запускают» механизмы поведения. Несмотря на то что этологи учитывали паттерны демонстрируемого поведения, основным предметом их исследования были процессы, подготавливающие итоговое действие. Например, заметив красное брюшко соперника, самец колюшки начинает агрессивные действия, варьирующие по скорости, направленности и форме в зависимости от агрессивных действий других самцов.
Ранние теории инстинктов были отвергнуты как неприменимые к объяснению человеческого поведения. Дело в том, что в отличие от низших животных люди не демонстрируют фиксированные, инвариантные паттерны поведения. Однако теперь перед учеными возник вопрос: не подвержены ли люди, как и низшие животные, влиянию со стороны едва уловимых видов сигнальных раздражителей. То есть не «включается» ли наше поведение «изнутри» под воздействием определенных сигнальных раздражителей, которые мы воспринимаем таким же образом, как и самец колюшки, «включающийся» при виде красного брюшка другого самца колюшки? Как бы то ни было, паттерны поведения, «запускаемого» в людях, могут быть менее жесткими и, соответственно, более гибкими, нежели «включаемое» поведение других животных. Вероятно, именно аффективное, или эмоциональное, возбуждение «запускает» процессы человеческого научения и, таким образом, приводит к принятию конкретных паттернов поведения, функция которых заключается в поддержании позитивного эмоционального состояния или в освобождении от негативных эмоций. Кроме того, сами по себе сигнальные раздражители, определяющие поведение человека, могут быть гораздо менее специфическими, нежели сигнальные раздражители, детерминирующие поведение низших животных. «Человеческие» сигнальные раздражители ассоциируются скорее с паттернами, или последовательностями стимулов, чем с вторичными стимулами (т.е. стимулами, источником которых является та или иная реакция). Действительно, гораздо легче представить себе человека, активно ищущего сигнальные раздражители с помощью гибкой смены паттернов поведения, нежели предположить, что мы действуем исключительно под влиянием фиксированных инвариантных паттернов реакций, вызываемых общими типами сигнальных раздражителей. В целях удобства позвольте мне в дальнейшем применительно к человеку называть эти гипотетические сигнальные раздражители естественными мотивами. Давайте рассмотрим некоторые из доказательств их существования.
Доказательства существования естественных мотивов человека
Сенсорные стимулы
Уже давно известно, что определенные ощущения приносят удовольствие, в то время как другие – страдание. К первым стремятся, а вторых стараются избежать. Согласно результатам исследования Эйнждела (см. Woodworth, 1938), практически при любой степени концентрации сладкие растворы ассоциируются с удовольствием, тогда как кислые, соленые и горькие воспринимаются как приятные только в тех случаях, если они характеризуются слабой концентрацией (рис. 4.1).
Рис.4.1. Превалирование приятных или неприятных ощущений как функция уровня концентрации того или иного вещества в растворах, принимаемых испытуемыми внутрь. На оси ординат в процентах отображена степень приятности (выше нуля) и неприятности (ниже нуля) ощущений. На оси абсцисс отображен уровень концентрации различных веществ в растворах. Полной длине отрезка соответствуют 40-процентный раствор тростникового сахара, 10-процентный раствор соли и 0,004-процентный раствор хинина сульфата (Engel, cited in Woodworth, 1938)
Широкое распространение парфюмерной продукции свидетельствует о том, что определенные запахи приятны, а другие – неприятны. Действительно, некоторые запахи и вкусы вызывают столь сильное отвращение, что на лице ощущающего их индивидуума невольно выражается соответствующая эмоция (данная реакция, вероятно, представляет собой элемент общей реакции тошноты, подготавливающей организм к освобождению от чуждой ему субстанции).
Определенные виды цветов, звуков и физических контактов, судя по всему с самого рождения вызывают ощущение удовольствия, в то время как другие – неудовольствия. Например, мягкость и гладкость предмета чаще, чем твердость, шероховатость и грубость, приносят нам наслаждение (Berlyne, 1967). Кроме этих качественных различий, психологи – начиная с Вундта (Wundt, 1874) – отмечают, что усиление стимуляции любой модальности от низкого до умеренного уровня доставляет человеку удовольствие, однако дальнейшее усиление стимуляции вызывает уже неудовольствие. Отсюда следует, что мы ищем, как правило, звуковой и зрительной стимуляции умеренной интенсивности и стараемся избегать очень сильной или очень слабой стимуляции. Типичные доказательства данного утверждения представлены на рис. 4.2.
Рис.4.2. Изменения в ощущениях испытуемых как функция изменений в яркости пятна света при слабом (АL1) и ярком (AL2) общем освещении (Ganzfeld). Использовался красный свет. Десять испытуемых делали четыре сообщения при каждом изменении интенсивности света (Alpert, 1953, cited in McClelland, Atkinson, Clark & Lowell, 1953)
В ходе одного из экспериментов испытуемых просили оценивать степень приятности пятна света, который менял свою интенсивность. Оно находилось в центре прозрачной сферы, прикрепленной к одному из глаз каждого испытуемого. Освещение общей площади сферы (Ganzfeld) было либо довольно слабым, либо довольно ярким, так чтобы глаз мог адаптироваться либо к слабому, либо к яркому свету. Когда глаз приспосабливался к тусклому свету, повышение яркости «центрального» пятна сначала вызывало приятные, а затем неприятные ощущения (как и предсказывал Вундт). Однако если глаз сначала адаптировался к яркому свету, то любое понижение яркости «центрального» света рассматривалось испытуемыми как приятное событие. Отсюда следует, что реакция организма на повышение интенсивности стимуляции зависит как от актуального уровня адаптации соответствующего органа чувств, так и от верхнего и нижнего порогов чувствительности этого органа.
Интенсивная стимуляция может вызвать болезненные ощущения, особенно если она затрагивает сенсорные окончания на коже или поверхностях внутренних органов. Поэтому сильная жара и слишком сильный холод приводят к болевым ощущениям. То жесамое относится и к мощной электрической стимуляции кожи, мышечным судорогам и растяжению мочевого пузыря. Боль может рассматриваться как естественный негативный мотив, ведь она обычно выступает детерминантом очень активного поведения, направленного на освобождение от болевых ощущений. Основанное на ней научение оказывается чрезвычайно быстрым. Ребенок быстро научается тому, что прикосновение к горящей электрической лампе чревато сильным страданием, и начинает ее избегать, чтобы редуцировать страх, связанный с мыслями о прикосновении к раскаленному стеклу (речь идет об антиципаторной целевой реакции – см. главу 3).
Анализируя вышеописанные феномены, некоторые новаторы изучения мотивации, такие как Миллер, Доллард (Miller & Dollard, 1941) и Маурер (Mowrer, 1950), пришли к выводу о том, что все без исключения мотивы основаны на потребности избежать боли или редуцировать напряжение. Никто не сомневается, что некоторые мотивы действительно развиваются на базисе негативных стимулов, однако существуют убедительные доказательства того, что есть и другие мотивы. Например, Макмюррей (McMurray, 1950) обнаружил следующий феномен: некая девочка, характеризующаяся вполне нормальным развитием, росла совершенно не ощущая боли. Каким же образом она могла вырасти в нормального взрослого, если редукция боли представляет собой фундамент всех мотивационных процессов?
Недавно ученые сделали открытие, имеющее особое значение для теории мотивации. Оказывается, в человеческом организме существует естественный механизм облегчения чрезмерно сильной боли. Головной мозг может выделить некоторое количество опиатов или морфинов эндогенного происхождения, которые выполняют функцию обезболивания и вызывают ощущения тепла и наслаждения. О существовании феномена «внутреннего обезболивания» свидетельствуют результаты исследования, в ходе которого испытуемые принимали налоксон, наркотик, блокирующий действие эндогенных опиатов. Принявшие налоксон испытуемые жаловались на гораздо более острую, чем обычно, боль от сильных стимулов (обезболивающие вещества больше не смягчали болевой шок). Таким образом, выясняется, что боль не только действует как негативный стимул, но и приводит к выработке веществ, которые выступают позитивными стимулами: эндогенных опиатов (Olson, Olson, Kastin & Coy, 1980).
Теория двустороннего подавления
Результаты исследования, проведенного Ричардом Соломоном (Solomon, 1980), свидетельствуют не только о том, что боль часто сопровождается удовольствием, но и о том, что удовольствие часто сопровождается болью. На основе этих данных он сделал следующий вывод: «По тем или иным причинам головной мозг любого млекопитающего организован так, чтобы подавлять многие типы эмоционального возбуждения или гедонистических процессов, независимо от того, что (боль или удовольствие) они влекут за собой и каким (позитивным или негативным) подкреплением обусловлены» (Solomon, 1980). То есть как позитивные, так и негативные эмоциональные процессы автоматически «включают» антагонистичные им процессы. Другими словами, Соломон идентифицировал еще один источник естественных мотивов, укорененный в специфическом механизме автоматического взаимоподавления эмоциональных состояний.
В табл. 4.1 представлены данные, позволяющие понять, каким образом развиваются противоположные процессы. Перед посещением сауны человек обычно не испытывает никаких особых ощущений. Однако, впервые попав туда, он, как правило, начинает ощущать сильный дискомфорт, связанный с жарой. Выйдя же из парилки, он испытывает облегчение. Однако после определенного количества повторений неприятного опыта (возможно, к этому его побуждает забота о собственном здоровье) ситуация изменяется. Теперь наш воображаемый любитель париться с наслаждением посещает сауну и продолжает переживать эйфорию (или, по крайней мере, испытывать приятные ощущения) после того, как выходит на холод. Все это наводит на мысль о том, что регулярное повторение неприятного опыта приводит к увеличению внутренней выработки опиатов, которые вызывают в индивидууме сильное ощущение кайфа (похожее ощущение возникает при приеме морфинов). Многие люди отмечают, что такое довольно неприятное занятие, как бег трусцой, в конечном счете тоже становится источником эйфории (возможно, и здесь не обходится без выработки эндогенных опиатов).
Таблица 4.1
Эмоциональные изменения до, во время и после каждой стимуляции: при нескольких первых опытах и после множества попыток
Разработанная Соломоном теория двустороннего подавления «работает» и в другом направлении. Обратимся к нижней части табл. 4.1. Как мы видим, вскоре после своего рождения утята быстро «запечатлевают» образ движущегося объекта и начинают воспринимать его в качестве «матери». Во время первых контактов утенка с «суррогатной матерью» птенец не выражает особых эмоций до контакта, демонстрирует определенное эмоциональное возбуждение во время контакта и впадает в некоторое «уныние» после возвращения в нормальное состояние. Однако после нескольких контактов у него появляется некоторый дистресс в отсутствие «матери» (т. е. до контакта), он следует за «матерью», когда та (стимульный раздражитель) находится рядом, и демонстрирует признаки дистресса, когда стимульный раздражитель исчезает. Другими словами, позитивные эмоции, связанные со взаимодействием с матерью и следованием за ней, являются детерминантом актуализации противоположного процесса, а именно переживания сильных негативных эмоций, которые возникают при прекращении приятной стимуляции. Следует отметить, что эти негативные эмоции не существовали до возникновения позитивной привязанности. Как подчеркивает Соломон, «новая мотивационная проблема никогда бы не возникла, если бы утята никогда не увидели свою суррогатную мать» (Solomon, 1980).
Теория взаимного подавления может быть использована для объяснения многих необычных мотивационных феноменов, таких, например, как зависимость от наркотиков. Почему люди впадают в зависимость от наркотиков типа героина, который после нескольких «уколов» позволяет человеку испытать мощнейший кайф? Согласно теории Соломона, регулярное повторение мощных позитивных переживаний актуализирует обратный негативный процесс, причем такой сильный, что страдание, вызванное отсутствием наркотика в крови, заставляет наркомана, подобно утенку, ищущему «мать», искать избавление от мучений в новых порциях наркотика. Однако каждая новая «доза» усиливает негативные ощущения, возникающие по окончании действия наркотика. Так возникает порочный круг. Кроме того, теория Соломона в определенной степени объясняет, почему любящие друг друга люди испытывают столь сильные страдания при разлуке. Множество позитивных эмоций, пережитых во время общения друг с другом, служат причиной возникновения мощного «потенциала негативных эмоций», которые возникают сразу же после расставания с любимым человеком.
Почему люди занимаются парашютным спортом, несмотря на то что во время первых нескольких прыжков им приходится испытать сильную тревогу? Согласно теории Соломона, тревога автоматически «запускает» противоположный процесс приятных эмоций, и в результате во время и после полета парашютист испытает все более приятное возбуждение. Теория Соломона позволяет нам легко объяснить некоторые ранее загадочные феномены. Например, с ее помощью мы можем понять сущность того удовольствия, которое дети и даже взрослые испытывают при посещении парков развлечений. Люди намеренно вовлекаются в пугающие их занятия, которых, казалось бы, они должны избегать. Тем не менее они идут на переживание неприятных ощущений ради последующего вознаграждения в виде пьянящего восторга. Этот восторг возникает не только и не столько из-за редукции напряжения (как подразумевает теория инстинктов). Он представляет собой позитивное удовольствие, которое, судя по всему, автоматически противодействует неприятным эмоциям.
Теория Соломона появилась совсем недавно и еще не прошла тщательной проверки. Нам только предстоит выяснить, все ли без исключения позитивные и негативные переживания автоматически «вызывают к жизни» своих антагонистов. Другое затруднение заключается в том, что хотя Соломон на теоретическом уровне показал, каким образом происходит конкурентное взаимодействие борющихся друг с другом процессов, ученые еще не идентифицировали те физиологические процессы и структуры (в том числе процессы и структуры головного мозга), которые лежат в основе рассматриваемых нами закономерностей. После того как этот пробел будет устранен, мы сможем определить, насколько они универсальны. Мы уже упоминали об одном из физиологических механизмов, который может иметь отношение к взаимному подавлению процессов. Напомним, что негативные эмоции или болевые ощущения через некоторое время интенсифицируют выработку эндогенных опиатов, дающих наслаждение.
Но ведь выработка опиатов происходит независимо от того, удается или нет редуцировать болевые ощущения, хотя теория двустороннего подавления подразумевает, что наибольшее наслаждение напрямую связано с устранением негативных эмоций. Однако до сих пор никто не выявил механизмов автоматической выработки той или иной физиологической субстанции (возможно, других нейро-гормонов), вызывающей негативные ощущения в ответ на переживание позитивных эмоций.
Какими бы ни были окончательные результаты проверки теории Соломона, она заставляет нас сконцентрировать внимание на том факте, что поведение человека и других млекопитающих во многом детерминируется сильными естественными мотивами как позитивного, так и негативного плана.
Деятельность, доставляющая внутреннее удовлетворение
Существует еще одно, очень простое доказательство существования естественных мотивов. Психологи давно уже подметили, что животные и люди часто действуют, руководствуясь «внутренними» мотивами. Обезьяны любят проводить время, наблюдая в окошко за обезьяной, сидящей в соседней клетке, за игрушечным поездом или даже за событиями в другой части лаборатории (Butler, 1954). Дети проводят большое количество времени просто «играя». Деци (Deci, 1975) собрал большое количество данных, свидетельствующих о том, что стремление к внутренне значимой деятельности часто ослабевает в тех случаях, когда за нее предлагаются внешние вознаграждения, такие как пища или деньги. Деци провел эксперимент, в ходе которого испытуемые пытались решить различные задачи, играя с головоломкой типа кубика Рубика. Испытуемые получали удовольствие от этой деятельности и посвящали ей даже свое свободное время. Однако когда Деци начинал платить им доллар за каждую правильно решенную задачу, то испытуемые не возвращались к головоломке по собственной инициативе, если им не платили за сделанное.
Важно подчеркнуть, что такое поведение испытуемых основывалось отнюдь не на сознательном желании прекратить выполняемое дело. Результаты исследования, проведенного ранее Харлоу, Харлоу и Мейером (Harlow, Harlow & Meyer, 1950), свидетельствуют, что обезьяны демонстрируют точно такое же поведение. Подобно людям, они любят манипулировать предметами. Однако если им дают вознаграждение (пищу) за правильное решение механической головоломки, то они прекращают заниматься ею просто как таковой. Итак, внешние вознаграждения, судя по всему, препятствуют осуществлению деятельности, которая доставляет внутреннее удовлетворение. Поэтому трудно утверждать, что удовольствие от манипулирования предметами основывается на редукции первичных драйвов, таких как драйв голода. Однако вышеописанные исследования не позволяют нам далеко продвинуться на пути идентификации внутренне ценных переживаний. Они просто привлекают внимание к самому факту их существования.
Научение речи представляет собой еще один яркий пример внутренне ценной деятельности, направляемой некоторыми естественными мотивами. Р. Браун (Brown, 1973) отметил, что хотя все дети учатся говорить, главным образом прислушиваясь к речи старших, никто на самом деле не знает, почему они совершенствуют свою речь. Сначала предполагалось, что развитие детской речи детерминируется внешними вознаграждениями и наказаниями, которые исходят от родителей или других людей. Если ребенок говорит неправильно, то его не понимают и, стало быть, ему приходится корректировать свою речь, чтобы быть понятым. Кроме того, если дети говорят неправильно, родители стремятся их поправить. Сейчас мы рассуждаем в русле классической бихевиористской модели мотивации. Однако результаты современных исследований (основанных на методе наблюдения) показывают, что родители на самом деле не очень часто исправляют грамматические ошибки своих детей и прекрасно понимают малышей, даже если последние пропускают некоторые слова. Практически никто не станет исправлять двухлетнего ребенка, сказавшего «Я хо кушать» вместо «Я хочу кушать». Однако все дети со временем научаются полноценным предложениям (если их используют взрослые). Отсюда следует неопровержимый вывод: речь ребенка совершенствуется не в результате внешнего давления, а под влиянием пока еще не выявленных «естественных мотивов», «запускающих» внутренне ценную деятельность подражания речи других.
Чикжентмихали (Csikszentmihalyi, 1975) достаточно глубоко исследовал феномен, названный им аутотелической деятельностью, т. е. деятельностью, которая сама по себе приносит нам удовольствие. Как отметил автор, «удивительно, но в мире, который на первый взгляд управляется борьбой за деньги, власть, престиж и удовольствия, существуют люди, по неизвестным причинам жертвующие всеми этими целями: люди, рискующие жизнью ради восхождения к вершинам гор, посвящающие себя искусству или самозабвенно занимающиеся шахматами» (Csikszentmihalyi, 1975). Используя методы беседы и наблюдения, Чикжентмихали тщательно изучил таких индивидуумов и выяснил, что мотивы их деятельности невозможно свести к первичным драйвам или базовым потребностям человека. Напротив, испытуемые Чикжентмихали описывали свою деятельность как нечто самоценное.
Еще более убедительны результаты предпринятого Чикжентмихали исследования «незначительной» деятельности, которой люди развлекают себя, когда им нечем заняться. Чикжентмихали выяснил, что люди проводят большое количество времени, напевая что-то себе под нос, посвистывая или «болтая сами с собой»; жуя; бесцельно прогуливаясь; потирая руки, поглаживая различные предметы или играя с ними; играя на музыкальных инструментах; делая какие-то наброски; просто рассматривая что-либо, прохаживаясь по магазинам или подшучивая над другими. И хотя некоторые из этих занятий иногда без всяких сомнений «обслуживают» основные мотивы, они, как правило, представляются «самоценными драйвами», т. е. приводят к внутреннему удовлетворению. Чикжентмихали не смог прояснить вопрос о природе этих естественных мотивов, однако результаты его работы служат важным доказательством их существования.
Эмоции как признаки естественных мотивов
Филогенетическое основание эмоций
В ходе эволюции человеческий мозг медленно развивался от простых форм к сложным. В частности, появление низших приматов и переход от них к человеку разумному стали причиной существенного увеличения неокортекса. Данный отдел головного мозга связан с процессами мышления и воображения. Однако древние, более примитивные части мозга все еще существуют, будучи, так сказать, инкапсулированными в кортекс. Пол Маклин говорит о мозге как о «триедином», так как у человека есть, по существу, три мозга: древнейший, или рептильный; древний, или палеомаммальный; большой, последний по времени развития неомаммальный мозг, включающий неокортекс (рис. 4.3). Лимбическая система, появившаяся в начальный период развития млекопитающих, служит «проводником» аффективных состояний или эмоциональных переживаний желания, гнева, страха, горя, радости или любви (MacLean, 1975).
Таким образом, есть смысл рассматривать наши эмоциональные переживания в качестве репрезентирующих примитивный (по сравнению с уровнем кортекса) уровень функций головного мозга. При этом следует помнить, что эти функции очень часто регулируются и трансформируются когнитивными процессами, происходящими на уровне коры головного мозга. У низших животных с менее, нежели у людей, развитым кортексом сравнительно небольшое количество специфических стимульных раздражителей «запускает» те ли иные конкретные действия с помощью древних пластов мозга. Люди же реагируют на разнообразные стимулы, и их восприятие модифицируется кортексом. Однако именно «аффективное ядро» (данное выражение давным-давно использовал Макдугалл (McDougall, 1908) – ключ к пониманию того, что человеку приятно или неприятно. Короче говоря, эмоции, как и основанные на них мотивы, судя по всему «транслируются» посредством различных древних пластов мозга, нежели когнициями или ассоциациями.
Рис.4.3. Эволюция головного мозга человека в контексте иерархических взаимоотношений трех основных пластов мозга: рептильного, палеомаммального и неомаммального (MacLean, 1975)
К сожалению, в настоящее время мы не можем идентифицировать конкретные психофизиологические механизмы функционирования эмоциональной сферы Возможно, что определенные естественные мотивы (или сигнальные раздражители) вызывают в человеке эмоциональные состояния, зарождающиеся в древних структурах мозга. Эти эмоциональные состояния, в свою очередь, связаны с конкретными действиями, однако не приводят к ним сразу же после своего возникновения, как утверждают сторонники теории инстинктов. Вместе с тем не исключено, что сами по себе естественные мотивы следует определять в более общих и гибких понятиях, нежели используемые для описания низших животных. Ниже мы еще вернемся к данной теме.
Эмоции как первичные и универсальные состояния
Эмоции характеризуются большей примитивностью, нежели когнитивные процессы, так как соответствуют древним пластам головного мозга. Они универсальны (каждый из нас испытывает эмоции), временами очень интенсивны. Они представляют собой своеобразные «усилители» различных внутренних процессов (см. Tomkins, 1962). Определенные потребности организма, например в кислороде, обычно удовлетворяются без «включения» эмоциональных состояний: аккумуляция углекислого газа (диоксида углерода) в легких автоматически заставляет индивидуума ускорить и углубить дыхание, чтобы получить больше кислорода и установить гомеостатический баланс (как и подразумевает созданная Халлом модель механического робота). Однако воздействие голода отличается от описанного: ощутив голод, человек не выдает автоматическую реакцию поглощения пищи, чтобы утолить его. Кроме того, если младенец не поест, это, как правило, приводит к эмоциональным расстройствам и дистрессу, что усиливает влияние голода. Достаточно взять плачущего младенца на руки и покачать его, чтобы убедиться в верности утверждаемого: ребенок перестанет плакать, несмотря на отсутствие пищи.
С точки зрения Томкинза, существует несколько аспектов влияния эмоций на мотивацию. Прежде всего они усиливают биологические сигналы, но даже в отсутствие таковых 1) увеличивают разнообразие итоговых реакций, функция которых – либо редуцировать, либо усиливать мотивацию, и 2) побуждают организм научаться различным способам редукции или усиления мотивации. Другими словами, дыхание представляет собой автоматическую, невыученную итоговую реакцию на недостаток кислорода в организме. Она не требует научения и представляется единственным способом получения кислорода. Однако при возникновении любого состояния (как дистресса, так и счастья) организм начинает искать (активизируются процессы научения) и использовать разнообразные способы (выбор зависит от времени и места вызвавшего эмоцию события) редукции или интенсификации данного состояния.
В течение некоторого времени психологи, сконцентрировавшись на таких когнитивных феноменах, как память, ожидания и установки, не учитывали глубинного и мощного влияния эмоциональных состояний. Однако Зайонц (Zajonc, 1980) недавно суммировал доказательства того, что эмоциональные суждения типа «приятно – неприятно» или «плохо – хорошо» являются «более первичными», нежели когнитивные суждения типа «знакомое – незнакомое». Эмоциональные суждения в большей, чем когнитивные, степени, спонтанны, радикальны, безапелляционны, бесконтрольны. Они также трудно поддаются вербализации. Однако эмоции легко выражать и понимать. Возможно, древние слои головного мозга обрабатывают информацию и реагируют быстрее, чем недавно появившиеся «когнитивные». Например, при определенных условиях люди утверждают, что им нравятся скорее «старые» стимулы, чем «новые». (См. дискуссию о разнообразии стимулов в главе 5.) Зайонц (Zajonc, 1980) сообщает, что, согласно результатам ряда исследований, люди предпочитают знакомые стимулы неиспытанным даже в тех случаях, когда идентификация первых стимулов происходит на неосознаваемом уровне. Когнитивные структуры в меньшей степени, чем эмоциональные, чувствительны к событиям прошлого. Таким образом, эмоциональные реакции типа «нравится – не нравится» предшествуют процессам когнитивной идентификации типа «видел – не видел».
Универсальность и «непреодолимая сила» эмоций наводят нас на мысль о том, что эмоции могут быть врожденными реакциями на конкретные естественные мотивы или сигнальные раздражители. К сожалению, до сих пор мы не намного продвинулись в идентификации триггеров различных эмоций. Некоторые ученые (Eibl-Eibesfeldt, 1970) отстаивают идею существования невыученных реакций на стимульные раздражители, подобные раздражителям, воздействующим на низших животных. Другие же исследователи утверждают, что в отличие от низших животных человек гибко реагирует на стимульные раздражители и что основные триггеры различных эмоций возникают в результате социального научения (Ekman, 1972; Tomkins, 1962). Приведем типичное высказывание сторонников второй точки зрения: «Эмоции „первичны“ в том смысле, что они представляют собой невыученные реакции на базовые типы ситуаций. Например, гнев может быть невыученной реакцией на препятствия, стоящие на пути к достижению цели. Однако люди попадают в громадное количество новых ситуаций, аналогичных базовым ситуациям, которым соответствуют программы первичных эмоциональных реакций. В результате эти программы переносятся в новые ситуации» (Klinger, 1977). В данном высказывании упоминаются и потенциальный стимульный раздражитель или естественный мотив («препятствия, стоящие на пути к достижению цели»), и возможные изменения этого раздражителя. Именно на данном рубеже и остановились ученые, пытающиеся точно определить, какие именно естественные мотивы или стимульные раздражители вызывают те или иные виды эмоций.
Однако результаты обширных исследований мимического выражения эмоций говорят о существовании ограниченного количества основных, или первичных, эмоций (по крайней мере, именно они отражаются на лице) и о том, что каждая из эмоций связана с определенным набором провоцирующих ситуаций (или стимульных раздражителей). В качестве примера можно привести результаты исследования выражений лица младенцев из США и других стран (Ekman, 1972; Izard, 1979). В ходе этого исследования эксперты оценивали различные фотографии младенческих лиц. И хотя мнения экспертов несколько разделились, анализ их суждений позволил выявить по меньшей мере шесть эмоций, демонстрируемых всеми младенцами из всех культур и, стало быть, врожденных. Речь идет о радости-счастье-удовольствии, о страдании-печали, о гневе-возбуждении, об отвращении, о страхе и об интересе-удивлении (рис. 4.4). Кроме того, эти эмоции легко распознавались при анализе выражений лица представителя одной культуры членом абсолютно иной. Представители американской культуры способны идентифицировать радость японца или жителя Новой Гвинеи столь же легко, как и радость своего соотечественника. Иными словами, язык эмоций универсален и легко понимается практически всеми людьми. Данный факт – еще одно свидетельство в пользу того, что различные эмоции репрезентируют врожденные реакции всех человеческих существ на определенные сигнальные раздражители, которые «запускают» различные виды поведения. Ниже мы постараемся идентифицировать эти сигнальные раздражители.
Эмоции и гормоны
Различные эмоции не только сопровождаются четко различимыми выражениями лица, существует все большее количество доказательств того, что они связаны с выделением различных гормонов. Первоначально внимание исследователей концентрировалось на общем физиологическом возбуждении, «аккомпанирующем» всем эмоциям. Утверждается, что функция эмоций заключается в том, чтобы подготовить организм к «борьбе или бегству» (Cannon, 1915). Увеличение скорости биения сердца, повышение кровяного давления и усиление мышечного напряжения – все эти процессы следуют за такими видами эмоционального возбуждения, как страх или гнев. Селье (Selye, 1956) популяризировал гипотезу о синдроме общей адаптации, включающем ряд физиологических реакций, которые возникают при эмоционально заряженных ситуациях, или стрессах.
Функционирование головного мозга зиждется на трех типах эффекторных систем: скелетно-мышечной, вегетативной нервной и эндокринной. Некоторые из наиболее очевидных признаков всех эмоций возникают в результате функционирования первых двух систем. Таким образом, любой из побуждающих эмоции стимулов (будь то электрический шок или потенциальный сексуальный партнер) прежде всего приводит к резкому нарушению внутреннего равновесия организма. Изменения в скелетно-мышечной системе приводят, например, к ускорению биения сердца, а изменения в вегетативной нервной системе – скажем, к тому, что ладони становятся потными.
Однако, изучая только такие реакции, невозможно четко идентифицировать переживаемую эмоцию и, соответственно, выявить вызвавший ее естественный мотив (Lacey, 1967). Однако результаты скрупулезного исследования, проведенного Мэйсоном (Mason, 1975) и его коллегами, показывают, что мы, вероятно, можем распознавать различные эмоциональные состояния, ориентируясь на соответствующие реакции эндокринной системы (точно так же, как мы ориентируемся на различия в выражении лица). Большая часть исследования Мэйсона была посвящена страху и гневу, так как эти эмоции довольно легко вызывать и изучать в лабораторных условиях. Известно, что они связаны с выделением кортизола корой надпочечников и адреналина (или эпинефрина) медуллой надпочечников. Мэйсон же нашел некоторые доказательства того, что активный гнев сопряжен с интенсификацией выделения полового гормона, а страх – с обратным процессом. Как утверждает сам Мэйсон, существуют «предварительные и ограниченные данные, свидетельствующие, что различные, сравнительно специфические, эмоциональные состояния могут коррелировать с различными специфическими паттернами множества гормональных реакций» (Mason, 1975). Если это правда и гормональные реакции тесно связаны с миром аффектов, то существует физиологическая основа для качественных различений в чувствах и выражениях лица, ассоциирующихся с разными типами эмоционального возбуждения. Итак, пытаясь понять, каким образом естественные мотивы могут влиять на физиологические процессы, мы не должны ограничиваться концепциями общего возбуждения, ибо перед нами появляется возможность исследовать естественные мотивы в качестве триггеров качественно различающихся эмоциональных состояний, сопряженных с различными паттернами гормональных реакций.
Эмоции и системы вознаграждения, существующие в головном мозге
Результаты совершенно иной линии исследования также указывают на возможность существования связи различных типов эмоционального возбуждения, или эмоций, со структурами головного мозга. В начале своих экспериментов Олдс и Миллер (Olds & Miller, 1954) показали, что крысы стремятся к электрической стимуляции лишь определенных зон головного мозга (чтобы добиться такой стимуляции, животные нажимали на соответствующие рычажки). С тех пор исследователи все более и более точно определяли, стимуляция каких именно зон мозга приносит индивидууму приятные ощущения (Olds, 1977). Сначала внимание ученых сконцентрировалось на изучении тех нейронов, синаптическую связь между которыми поддерживают катехоламины (выполняющие функцию нейротрансмиттеров). Известно, что нервный импульс движется по нервной системе благодаря выделению самых малых «доз» того или иного биохимического вещества. Оно выделяется одним нейроном и раздражает рецепторы следующего нейрона. Кроме того, мы знаем, что в различных нейронных системах освобождаются различные биохимические вещества. Сначала ученые думали, что крысы будут стимулировать именно те нейроны, которые «обслуживаются» норадреналином (одним из катехоламинов и предшественником адреналина) (см. Stein, 1973).
Однако в дальнейшем были найдены убедительные доказательства того, что: а) взаимосвязь между позитивными ощущениями и стимуляцией данного вида нейронов в лучшем случае косвенная и б) со самостимуляцией гораздо более тесно ассоциируется стимуляция другого вида нейронов. Речь идет о тех нейронах, нейротрансмиттером для которых служит допамин (это вещество также относится к катехоламинам) (Wise, 1980). Некоторые исследователи считают, что циклы выделения допамина – основа системы вознаграждения, находящейся в головном мозге, однако у нас есть все основания говорить о существовании независимых источников самостимуляции. Самым важным свидетельством в пользу данного утверждения служит тот факт, что самостимуляция повышает выделение опиатов типа морфинов (Adams, Lorens & Mitchell, 1972). Головной мозг также продуцирует свои собственные опиаты (энкефалины и эндорфины), которые могут выполнять функцию вознаграждения при определенных типах эмоционального возбуждения. Помимо этого существуют некоторые доказательства того, что источником приятных ощущений оказывается самостимуляция тех систем нейронов, для которых нейротрансмиттером выступает серотонин (Phillips, Carter & Fibiger, 1976), а также префронтальная область, нейронные субстраты которой до сих пор не определены (Corbett, La Ferriere & Miliver, 1982).
Отсюда следует, что искусственная электрическая стимуляция различных частей мозга повторяет естественную электрическую стимуляцию, происходящую при различных типах психологического возбуждения (и, в частности, при различных эмоциональных состояниях). Было бы полезно прояснить, не служат ли различные естественные мотивы детерминантами выделения различных биохимических трансмиттеров, которые, согласно результам научных исследований, вызывают приятные ощущения. Однако в настоящее время мы знаем лишь то, что существование различных типов систем вознаграждения, находящихся в головном мозге, представляет собой биологическое основание для разнообразной стимуляции, приводящей к выделению тех нейрогормонов, которые выполняют функцию вознаграждения.
Позитивные естественные мотивы у младенцев
Существуют убедительные доказательства того, что естественные мотивы направляют человеческое поведение, что они подразумевают эмоциональное возбуждение и что специфическими естественными мотивами, или сигнальными раздражителями, может быть вызвано ограниченное количество различных типов аффективного возбуждения (или эмоций). Эмоциональное возбуждение бывает позитивным (будучи внутренним фасилитатором деятельности) или негативным (подавляя активность). Таким образом, сегодня мы нуждаемся в получении дополнительной информации о естественных мотивах, особенно о позитивных (так как негативные были более или менее полно изучены в рамках бихевиористской традиции). К сожалению, это сопряжено со значительными трудностями. Основная проблема заключается в сложности разграничения естественного и приобретенного в результате научения, ведь человек начинает учиться еще в утробе матери.
Давайте понаблюдаем за годовалым мальчиком по имени Петер. Сейчас вечер, и он ползает по полу между взрослыми, которые сидят на полу и поют. Петер находится в очень радостном и активном состоянии. Он ползает буквально везде, изучает новые территории, опрокидывает одни предметы и хватает другие, дует на свечу и пытается играть на разложенных музыкальных инструментах. Естественно, время от времени взрослые приходят в волнение из-за того, что он может разбить что-нибудь, уронить горящую свечу (угроза пожара) или поранить себя. Петер же, по большому счету, стремится к одному: оказать воздействие на окружающую среду.
Вдруг Петер натыкается на порожек, возвышающейся над полом на высоте двух или трех дюймов (малыш добрался до открытой двери в другую комнату). Мальчик упорно пытается перелезть через эту преграду и в конце концов достигает своей цели. Сделав это, он сразу поворачивает назад, и его лицо освещает победная улыбка. Затем он ползет обратно, вновь преодолевает барьер и опять улыбается. Данный процесс повторяется шесть-семь раз. Судя по всему, Петера привлекает возможность справиться с возникающими на его пути трудностями. Почему это так? На самом простом уровне можно сказать, что ему интересно заняться чем-то новым (до сих пор он беспрепятственно ползал по ровной поверхности в любых направлениях). Данный фактор мы назовем мотивом новизны (хотя следует отметить, что большая часть исследований этого мотива была посвящена потребности в разнообразии и новых ощущениях, а не стремлению к новым действиям, которое на наших глазах демонстрирует Петер). Кроме того, время от времени мальчик подползает к своей матери и садится рядом с ней, прижимаясь к ее подушке. Судя по всему, он действует под влиянием мотива контакта.
Сикчетти и Срауф (Cicchetti & Sroufe, 1974) провели исследование, позволяющее нам перейти на более высокий уровень анализа мотивации маленького ребенка. Ученые подвергали малышей 30 видам стимуляции и фиксировали, с какой степенью вероятности тот или иной вид стимуляции вызывает в ребенке улыбку. Она интерпретировалась как признак позитивного эмоционального состояния (дифференциация этого состояния на различные виды положительных эмоций, индикаторами которых выступают различные выражения лица, не производилась). Выяснилось, что младенцы в возрасте от 7 до 12 месяцев чаще всего улыбались в следующих ситуациях.
Во всех этих четырех ситуациях есть нечто общее: младенец сталкивается с той или иной неожиданностью. В ситуации со звуком младенец ожидает дальнейшего повышения звука, в то время как звук неожиданно обрывается. Точно так же ребенок не ожидает увидеть ползающего (а не ходящего) взрослого или маску вместо лица. Итак, вышеописанные изменения в привычном развитии событий вызывают у ребенка улыбку. Очевидно, что данная реакция вызывается мотивом новизны.
Наконец, рассмотрим еще несколько ситуаций.
Данные ситуации представляют собой очевидные примеры актуализации мотива контакта (с помощью тактильных и кинестетических стимулов). Фраза-стимул «Сейчас я тебя съем» актуализирует и мотив новизны (младенец испытывает некоторое удивление). И наоборот, в определенных ситуациях (Cicchetti & Sroufe, 1976) младенцы улыбаются достаточно редко. В частности, этого почти не бывает, когда взрослые нежно дуют им на волосы (в течение 3 с), шепчут им на ухо «Привет, дитя, как ты там?» или позволяют им смотреть на себя в зеркало. В этих случаях не происходит актуализации ни одного из вышеперечисленных мотивов. Сикчетти и Срауф прежде всего оценивали готовность младенцев улыбаться в ответ на предъявление различных стимулов (таким образом они определяли уровень когнитивного развития своих испытуемых) и поэтому не попытались вывести типы стимуляции, чаще всего вызывающей реакцию улыбки. В главе 5 мыпродолжим обсуждение данной темы. Однако уже сейчас можно сказать, что в целом наблюдения Сикчетти и Срауфа подтверждают гипотезу существования по крайней мере трех типов стимуляции, соответствующей позитивным мотивам человеческих младенцев.
Классификация естественных мотивов в понятиях первичных эмоций
В данной главе мы рассмотрели некоторые характеристики нескольких естественных мотивов. Результаты исследования говорят о существовании ограниченного количества мотивов, каждый из которых первоначально ассоциировался прежде всего с одной из шести различных эмоций, явственно выражающихся на человеческом лице. Наблюдая за детьми, либо овладевающими речью, либо реагирующими на стимуляцию, мы можем прояснить сущность некоторых естественных мотивов. В табл. 4.2 представлена предварительная классификация уже известных нам явлений. Шесть первичных эмоций (соответствующих определенным выражениям лица) перечислены в левой колонке таблицы и разделены на позитивные и негативные. В центральной колонке указаны субъективные состояния, соответствующие переживанию каждой из эмоций. В правой же колонке перечислены характеристики естественных стимулов (мотивов), предположительно вызывающих то или иное эмоциональное состояние. В некоторых случаях сопоставление явно отражает реальное положение вещей. Например, трудно опровергнуть тот факт, что умеренное разнообразие в стимуляции соотносится с позитивной эмоцией интереса-удивления (см. главу 5), мимическое выражение которой достаточно легко зафиксировать.
Сущность мотива или стимульного раздражителя, связанного с гневом-возбуждением, определена менее четко. Однако в главе 5 мы рассмотрим доказательства важности мотива влияния (мы получаем удовольствие от воздействия на мир, сначала физического, а затем психологического). Эмоция гнева, связанная с мотивом влияния, возникает не в результате прерывания любой целенаправленной деятельности (точка зрения Клингера (Klinger, 1977)), а в результате прекращения воздействия или манипуляции. В этом случае возникновение помехи автоматически приводит к интенсификации усилий, признаком которой служит эмоция гнева-возбуждения. Через некоторое время она может «вылиться» в агрессию, однако сама по себе агрессия – это не первичная эмоция, а действие, во многом детерминируемое процессом научения и всеми видами когнитивных переменных (например, мыслями о нанесении вреда или намерением причинить вред). Гнев-возбуждение ассоциируется с приближением и, стало быть, рассматривается как позитивная эмоция, однако его социальные последствия часто бывают негативными.
В табл. 4.2 эмоция радости-счастья-удовольствия напрямую связывается с опосредованным сексуальностью контактом, хотя некоторые виды приятных ощущений, очевидно, могут основываться на любой позитивной стимуляции (как мы помним, об этом говорят результаты исследования, посвященного идентификации стимулов, побуждающих младенцев улыбаться). Эмоция радости-счастья-удовольствия связывается нами прежде всего с мотивом контакта не только в результате желания создать изящную классификацию. О возможном существовании соответствующей корреляции говорят и данные исследования, проведенного Андервудом, Муром и Розенханом (Underwood, Moore & Rosenhan, 1972). В ходе этого исследования испытуемые-дети были разделены на две группы. Членов первой просили подумать о приятных для них вещах, а членов второй – о неприятных. После этого дети подвергались тестированию в индивидуальном порядке. Каждому ребенку сообщали, что у него есть возможность взять некоторое количество денег из стоящего рядом контейнера, но при желании он может оставить часть денег тем детям, которые не участвуют в эксперименте. Выяснилось, что члены первой группы, думавшие о приятных вещах, оставляли больше денег, нежели члены второй группы (думавшие о неприятных), или дети, размышлявшие на нейтральные темы. Другими словами, эмоция радости-счастья-удовольствия была напрямую связана с проявлением заботы о других, которая, по нашему мнению, детерминируется мотивом контакта. Для дальнейшей проверки данной гипотезы следовало бы выяснить, демонстрируют ли дети, испытавшие позитивные эмоции под влиянием новых впечатлений умеренной силы, большую, чем обычно, альтруистичность и усиливается ли стремление ребенка к активному воздействию на внешний мир (мотив влияния) после того, как он пережил положительные эмоции?
Между негативными эмоциями и естественными мотивами существует менее тесная связь, хотя связь между страхом и болезненными ощущениями прослеживается достаточно четко. Ощущения, вызывающие эмоцию отвращения, столь специфические, что они вряд ли могут играть важную роль в развитии сложных паттернов мотивации. Естественно, приятные и неприятные ощущения представляют собой основу предпочтений в мире вкусов и запахов, однако в настоящий момент никто не утверждает, что такие предпочтения детерминируют формирование важных социальных мотивов.
Таблица 4.2
Классификация первичных эмоций и естественных мотивов, которые их запускают (after Ekman, 1971)
Наименее тесная связь существуют между эмоцией печали-страдания и мотивом постоянства (см. главу 5). Это в какой-то мере обусловлено тем, что данная эмоция возникает именно в результате нарушения ожидаемой последовательности событий. Мотив новизны подразумевает, что умеренное разнообразие стимулов вызывает в нас позитивные эмоции. Однако существует не менее очевидная потребность в восприятии знакомых стимулов. Мотив постоянства детерминирует овладение речью: ребенок повторяет «бабушка» вместо «ба», потому что взрослые постоянно повторяют именно слово «бабушка». Другими словами, когда ребенок говорит «ба», в нем возникает неприятное ощущение «неправильности» происходящего. Поэтому он исправляет свою ошибку и произносит «бабушка».
Мотив последовательности лежит в основе стремления редуцировать неуверенность и хаотичность. Речь идет о потребности в упорядочении постоянно меняющегося мира. Сторонники теории редукции драйва были правы, доказывая существование мотива редукции напряжения, конфликта и неуверенности. Однако они ошибались в том, что данный мотив – единственный важный для поведения. Согласно логике нашего рассуждения следует предположить, что в результате несоответствия между ожиданиями индивидуума и реальным положением вещей возникает эмоция печали-страдания (о ее появлении свидетельствует специфическое выражение лица). Согласно теории Соломона, основной причиной нарушения равновесия оказывается негативный процесс, который подавляет позитивные переживания после того, как индивидуум начинает к ним привыкать. Данный тип нарушения привычного хода событий особенно часто приводит к возникновению дистресса.
Классификацию, представленную в табл. 4.2, следует рассматривать в качестве сугубо предварительной попытки как-то структурировать до сих пор разрозненные исследования. Данная классификация характеризуется множеством «слабых мест». Во-первых, в научном мире нет полного согласия в вопросе о том, какие именно эмоции следует считать первичными. Плутчик (1980) отстаивает идею существования восьми первичных эмоций, отделяя интерес от удивления, и добавляет к списку базовых эмоцию принятия, которая, с его точки зрения, связана с мотивом аффилиации, в то время как эмоция радости-счастья-удовольствия относится к мотиву сотрудничества и к сексуальному влечению. Быть может, Плутчик и прав. Однако мы считаем нужным придерживаться более простой классификации, поскольку принятие не сопровождается особым выражением лица, а интерес и удивление отличаются друг от друга в количественном, а не в качественном плане. Кроме того, мы уделяем более пристальное, нежели Плутчик, внимание анализу выражения эмоций младенцами. Дело в том, что предмет нашего исследования составляют естественные, т. е. универсальные и врожденные, мотивы. Таким образом, тот факт, что определенные выражения лица встречаются практически у всех младенцев и легко идентифицируются наблюдателями, позволяет утверждать, что эти выражения вызываются конкретными стимульными раздражителями (мотивами), которые также легко идентифицировать. Мы не включили в нашу классификацию дополнительные эмоции, упомянутые Плутчиком (Plutchik, 1980) и Изардом (Izard, 1979), потому что сомневаемся, что переживание этих эмоций можно легко распознать в каждом младенце. Однако помимо базовых существует множество других эмоций, представляющих собой результат сочетаний естественных мотивов или продукт научения.
Следует упомянуть об очень влиятельной психологической теории, основанной на данных эксперимента, который провели Шехтер и Зингер (Schachter & Singer, 1962). Согласно их теории, нет никаких первичных эмоций, не являющихся выученными. Существует же лишь врожденное состояние аффективного физиологического возбуждения, которое превращается в различные эмоции под влиянием осуществляемого субъектом когнитивного оценивания ситуации. В главе 12 мы подробно рассмотрим такие представления и докажем, что на их основании нельзя утверждать, будто нет фундаментально различающихся аффективных состояний.
В главе 5 мы попытаемся описать и более тщательно определить некоторые из естественных мотивов, перечисленных в табл. 4.2. Однако уже сейчас необходимо прояснить один общий вопрос. Мы постоянно используем термин стимульный раздражитель, заимствованный из этологии и относящийся к внешним событиям, актуализирующим врожденые эмоции (аффективные реакции). В случае с мотивом новизны мы можем сформулировать очевидную закономерность: умеренные и неожиданные изменения во внешней среде вызывают эмоцию интереса-удивления. Однако, описывая поведение Петера, мы замечаем, что некоторые из таких перемен были обусловлены реакциями: удивление и радость Петера детерминировались именно успешной попыткой перелезть через порог, т. е. восприятием новизны своего действия. Мальчик активно изменял внешние стимулы, а не пассивно реагировал на них.
Если же речь идет о мотиве влияния, то трудно себе представить соответствующий ему сигнальный раздражитель, не детериминированный реакциями субъекта деятельности. Петер получал удовольствие, роняя, хватая и толкая все, что попадалось ему под руку. Возможно, что, как мы уже отмечали, препятствия, встающие у нас на пути, выполняют функцию дополнительных стимульных раздражителей и побуждают прилагать больше усилий, но первичным источником удовольствия для нас все равно остаются ощущения, возникающие, когда мы оказываем воздействие.
Связь эмоций и мотивации
Некоторые теоретики (Izard, 1979; Tomkins, 1962) рассматривают эмоции в качестве факторов мотивации на том основании, что эмоции влияют на поведение. Как мы отметили в главе 3, понятие мотивация многими людьми используется как эквивалент детерминации. Эмоции, подобно привычкам, ожиданиям и т.д., могут считаться факторами, детерминирующими поведение (или влияющими на него). Однако в узком смысле термина мотивация, используемом в настоящей книге, эмоции не мотивируют поведение: данную функцию выполняют только мотивы. Эмоции не являются мотивами, но тем не менее представляют собой важную часть мотивационных систем: они указывают на то, что в нас были актуализированы естественные мотивы. Кроме того, на последних предположительно основаны все мотивы (в следующей главе мы постараемся доказать данное утверждение). Эмоции «сопровождают» актуализацию мотивов и усиливают их влияние на поведение. Например, они интенсифицируют реакции на успех или неудачу при реализации мотива. Эмоции обеспечивают то самое «аффективное изменение», которое позволяет мотивационным системам столь мощно и долговременно воздействовать на поведение. Эмоциональная жизнь соответствует нижним «уровням» функционирования головного мозга, продолжающим влиять на то, что мы говорим, и на то, что мы делаем, причем зачастую в обход нашего сознания, т. е. без адекватной когнитивной репрезентации, соответствующей более поздним по времени развития кортикальным ассоциативным отделам мозга.
Примечания и вопросы
1. Стимульные раздражители, детерминирующие поведение животных, обычно характеризуются специфичностью. Кроме того, каждому виду животных, как правило, соответствуют особые стимульные раздражители. Например, самец колюшки начинает агрессивные действия только при виде красного брюшка другого самца, в то время как самцы мышей атакуют незнакомых самцов, ориентируясь на запах их мочи (MacKintosh & Grant, 1966). Некоторые виды животных нападают на тех, кто вторгается на их территорию (Lorenz, 1966). Многие ученые считают, что люди, подобно другим животным, обладают «инстинктом агрессивности». Однако всегда остаются вопросы: каким именно животным это подобно? На кого мы похожи в наибольшей степени? На львов, мышей или оленей? Каковы стимульные раздражители, «включающие» агрессивные реакции человека? Какие виды ощущений или событий чаще всего вызывают в вас эмоцию гнева? Как вы относитесь к идее о том, что такого рода «триггеры» актуализируют естественные (т. е. врожденные) мотивы, а не реакции, возникающие в результате научения?
2. Согласно созданной Соломоном теории взаимного подавления, люди целенаправленно переносят неприятные ощущения (например, учатся париться) для того, чтобы получить удовольствие, автоматически следующее за неудовольствием. Можете ли вы припомнить какую-либо ситуацию из вашей жизни, в которой вы испытали негативные эмоции, не сопровождаемые позитивными переживаниями? Если «да», то как данный факт соотносится с теорией Соломона?
3. Существует множество наблюдений, свидетельствующих о том, что чем моложе человек, тем легче ему дается изучение языков. Можете ли вы объяснить данный факт, используя понятие естественного мотива? Почему люди в детском возрасте, вероятно, получают большее удовольствие от повторения звуков, нежели взрослые?
4. Как бы вы определили естественный мотив, связанный с пережевыванием жевательной резинки? Почему вы считаете, что этот мотив естественный, а не приобретенный? Если вы считаете, что мотив пережевывания резинки относится к субтипу общего естественного мотива, можете ли вы назвать другие реакции, свойственные поступающим так?
5. Почему обнаружение «центров наслаждения» в головном мозге говорит о существовании естественных мотивов? Считаете ли вы, что в головном мозге человека находятся такие же центры наслаждения, какие обнаружены в головном мозге крысы? Почему «да» или почему «нет»?
6.Если результаты экспериментов, проведенных Сикчетти и Срауфом, позволяют идентифицировать сигнальные раздражители, под воздействием которых человеческие младенцы переживают позитивные эмоции, как вы объясните тот факт, что ни один стимул не вызывает улыбку у всех младенцев?
7. Можете ли вы идентифицировать какой-либо стимул, актуализирующий естественный мотив и не упомянутый в табл. 4.2? Что вы думаете по поводу ощущений удовольствия, вызываемых, например, зрительными образами, звуками или вкусами? Подумайте о том, как соответствующие естественные мотивы могли бы привести к формированию мотивов, определяющих жизнь музыкантов, художников или гурманов?
8. Изард (Izard, 1979) указал: чем выше организация живого существа, тем более разнообразные эмоции оно способно испытывать. Отсюда следует, что люди испытывают большее количество эмоций, нежели саламандры или даже собаки и кошки. Человеческие эмоции, как правило, отражаются на лице испытывающего их индивидуума. Изард утверждает, что дифференциация эмоциональных состояний выполняет функцию адаптации. Эмоции помогают организму приспосабливаться к среде и выживать, и чем в большей степени они дифференцированы, тем более гибким оказывается поведение организма. Если приобретенные мотивы надстраиваются на естественные мотивы, вызывающие различные эмоции (см. настоящую главу), означает ли это, что люди действуют под влиянием большего количества мотивов, чем другие животные? Мы знаем, что поведение низших животных чаще человеческого направляется специфическими стимульными раздражителями. Значит ли это, что человек гибче встраивает естественные мотивы в средства успешной адаптации?