– Вы об этом еще пожалеете, – злобно бросил он.
– Быть может, да; быть может, нет, – уходя, пропела я через плечо.
Глава двенадцатая. Одна великая страсть
Еще один приватный разговор состоялся у нас с Эверардом Греем ближе к его отъезду: как-то утром мы оказались с ним на веранде с глазу на глаз.
– Вот ведь как, мисс Сибилла, – начал он, – по приезде я думал, что мы с вами станем большими друзьями, но мы не продвинулись ни на шаг. Чем вы это объясняете?
С этими словами он ласково положил свою изящную, красиво очерченную ладонь мне на голову. Очень эффектный и обаятельный, он вращался в литературных, музыкальных и артистических кругах – человек из моего мира, отделенный от меня целым миром.
О, какое же удовольствие я могла бы получить от беседы с ним! Закусив губу, я кое-как сдержала слезы. Почему общественными уложениями не допускается, чтобы мужчину и девушку связывали приятельские узы: ведь могут же приятельствовать и двое мужчин, и две девушки, даже в мыслях не заходя дальше сугубо платонических отношений? Но вот не допускают – и все тут. Я понимала чванство мужчин. С одной стороны, окажись я не в меру благосклонной, Эверард Грей, по моим опасениям, решил бы, что одержал очередную победу. Но с другой стороны, будь я угрюмой, он бы подумал то же самое, да еще заподозрил бы, что я пытаюсь спрятать свои чувства под маской грубости. Поэтому, выбрав промежуточный курс, я с полнейшим равнодушием заметила:
– Мне и в голову не приходило, что вы ожидаете такого сближения… В самом деле, я об этом даже не задумывалась.
Он отвернулся с уязвленным видом. Его, красавца из красавцев, несомненно, раздосадовало, что какую-то ничтожную деревенскую пигалицу не подкупило его покровительство; а может, он просто счел меня грубиянкой или склочницей.
На третье утро после этого дядя Джей-Джей должен был подбросить его до Гул-Гула по пути в Сидней. Эверард Грей простился со мной вполне доброжелательно, взял с меня слово писать ему и объявил, что намерен дождаться моего приезда в Сидней, обещанного бабушкой, и заручиться мнением видных специалистов о моем сценическом и вокальном даровании. Я стояла на заборе и махала платком, пока коляска не исчезла в полумиле от дома среди эвкалиптов.
– Ну что ж, теперь, когда этот человекообразный хлыщ – скатертью дорожка – убрался, вы, надеюсь, станете более благосклонны к моим знакам внимания, – произнес голос мистера Хоудена именно в тот момент, когда я слезала с забора.
– Что вы имеете в виду под знаками внимания? – взвилась я.
– Что я имею в виду?! Вот это уже почти деловой разговор. Сейчас объясню. Вам хорошо известны мои намерения. Когда мне исполнится двадцать четыре года, я войду в права наследства. В Англии меня ждет значительное состояние, и к этому сроку я намерен взять вас в жены и привезти домой. Бог свидетель, как мне хочется привезти вас домой. То-то удивится пара-другая моих знакомых англичанок.
Уж всяко найдется больше одной персоны, которая удивится, если я за тебя выйду, – подумала я и рассмеялась.
– Ах вы, лисица! Над чем смеетесь? У вас ума как у летучей мыши, раз вы гогочете, когда идет такой серьезный разговор!
– Серьезный… да это же фарс, умора! – Смех душил меня все сильнее.
– Где тут фарс? – рассвирепел он.
– Ваши планы позвать меня замуж.
– А что тут особенного? Я имею такое же право сделать предложение, как и любой другой мужчина, разве нет?
– Мужчина! – я опять рассмеялась. – Вот где начинается абсурд. Дитя мое, будь вы мужчиной, то, конечно, могли бы сделать мне предложение, но я не собираюсь смотреть в сторону мальчика, ребенка! Если я когда-нибудь решусь на такой шаг, как замужество, то соучастником моего падения станет зрелый мужчина, а не желторотый юнец, который влюбляется, по собственному выражению, в среднем примерно дважды в неделю. Любовь! Надо же!
Я двинулась в сторону дома. Он преградил мне дорогу.
– Ты так просто от меня не отделаешься, моя любезная. На этот раз я тебя заставлю меня выслушать, а не то сама потом кое-что услышишь. – И он злобно сжал мне запястье.
Я не выношу чужие прикосновения – есть у меня такая особенность. Свободной рукой я нанесла ему сильнейший удар в нос, высвободилась и отскочила в сторону.
– Как ты посмел до меня дотронуться?! Еще раз такое себе позволишь – пеняй на себя. Помяни мое слово: разбитым носом не отделаешься, так и знай.
– Это тебе даром не пройдет! Это тебе даром не пройдет. Ишь, недотрога бешеная, дикарка! – ревел он.
– Да, вот мое правило, адресованное мужчинам: «Не давай воли рукам, а если довел меня до белого каления – пеняй на себя». Если ребенок пытается вжиться в роль мужчины, используя взрослые инструменты, он обязательно порежется. Потерпи, миленький, пока у тебя усы не прорежутся, – ответила я, удаляясь длинными прыжками прямо по цветущим клумбам.
За вечерним чаем, с интересом изучив нос мистера Хоудена, дядя Джулиус сказал:
– Во имя всех тайн, какого дьявола ты терзал свой нос? Видок такой, будто ты в загуле был.
Я с содроганием ожидала больших неприятностей, но мистер Хоуден лишь выразительно пробормотал: «Боже милостивый!» – и угрожающе посмотрел на меня через стол.
После чая он попросил бабушку уделить ему время для разговора, что вызвало у меня жгучее любопытство. Узнать содержание этой беседы мне довелось на следующее утро. После завтрака бабушка позвала меня к себе в комнату.
Начала она без предисловий:
– Мистер Хоуден жалуется на твое поведение. Меня огорчает, что какой-то молодой человек считает необходимым обсуждать со мной поведение моей родной внучки. Он говорит, ты с ним заигрываешь. Никак не ожидала от тебя, Сибилла, такой нескромности, какая не приличествует женщине.
От этих слов у меня в голове завертелись отнюдь не лестные мысли о Фрэнке Хоудене. Он изводил меня своими преследованиями, но я ведь не донесла на него ни дяде, ни бабушке, ни тете, хотя вполне могла – и нашла бы немедленное понимание. А он кругом виноват – и сам же побежал фискалить моей бабушке.
– Это все, что ты хотела мне сказать, бабушка?
– Нет, не все. Он хочет на тебе жениться и просит моего согласия. Я ответила, что решение за тобой и за твоими родителями. Ну, что ты скажешь?
– Бабушка! – воскликнула я. – Ты ведь шутишь, правда?
– Нет, дитя мое, такими вещами не шутят.
– Выйти замуж за этого подлеца! За мальчишку! – в ужасе выдавила я.
– Он не мальчишка. Несколько месяцев назад он достиг совершеннолетия. В этом возрасте твой дедушка взял меня в жены. Через три года тебе будет почти двадцать, а он к тому времени вступит в права владения очень приличной собственностью… То есть, попросту говоря, разбогатеет. Если он тебе небезразличен, я ничего не имею простив. Здоровье крепкое, репутация хорошая, происхождение благородное. А что немного вспыльчив, это не важно. Очень часто, перебесившись, такой вот лиходей остепеняется, женится на приличной девушке и оказывается прекрасным мужем.
– Это отвратительно, и тебе должно быть совестно, бабушка! Мужчина может вести скотскую жизнь, а потом считаться подходящим мужем для юной и чистой девушки! Позор! Фрэнк Хоуден не вспыльчив, у него для этого даже задатков нет. Я его ненавижу. Нет, он недостоин ненависти. Я его осуждаю и презираю. Да будь он хоть королем Англии, я бы нипочем за такого не вышла. Брак – даже с лучшим в мире человеком – вообще видится мне унизительным, – разбушевалась я, – но с ним это будет сплошная грязь, самое низкое падение, какое только может меня постичь! Я никогда не унижусь до брака с этаким… – Тут меня захлестнули слезы.
Я чувствовала, что в мире нет ни капли добра – особенно в мужчинах, ненавистных созданиях! – и никогда не будет, пока того не потребуют от них непреклонные, чистые душой истинные христианки вроде моей бабушки. Бабушка, милая старая бабуля, сочла, что мне следует выйти за любого, кто окажется подходящим женихом с финансовой точки зрения. Вот в чем загвоздка. Нет, замуж я не пойду. Найду себе занятие, которое позволит мне проторить тропу в жизни без унижений замужества.
– Боже мой, дитя, – озабоченно проговорила бабушка, – не стоит так бередить себе душу. Помню, ты всегда была пугающе впечатлительной. Когда тебя, совсем крошку, оставляли со мной, ты могла целый день терзаться из-за какой-нибудь мелочи, которую обычный ребенок забывает через час. Я скажу Хоудену, пусть занимается своими делами. Не хочу, чтобы ты задумывалась о браке с человеком, который тебе претит. Но признайся честно: ты действительно с ним заигрывала? Поверю тебе на слово, благо ты никогда еще меня не обманывала!
– Бабушка, – вырвалось у меня, – я изо всех сил старалась его отвадить. Заигрывать с мужчиной, каким бы то ни было, ниже моего достоинства.
– Так-так, это все, что я хотела от тебя услышать. Вытри слезы; мы прикажем запрячь лошадей, захватим какие-нибудь гостинцы и поедем проведать миссис Хикки с младенцем.
Фрэнк Хоуден не попадался мне на глаза до вечера, но потом при виде меня торжествующе ухмыльнулся. Я съежилась и отпрянула, как от злобного зверя. От такого обращения он приуныл и, в конце концов, убедил меня обсудить с ним наше дело, чтобы покончить с ним раз и навсегда.
Он собирался поить собак, и я дошла с ним до конюшни, находившейся рядом с псарней, чтобы оказаться подальше от лишних ушей.
Я открыла огонь без промедления.
– Попрошу вас, мистер Хоуден, если у вас есть хоть капля мужского достоинства, с этого момента прекратить меня донимать своими идиотскими признаниями в любви. Эта тема внушает мне два чувства к вам, и в свете каждого вы мне отвратительны. Порой я вообще перестаю верить в существование любви… то есть любви между мужчиной и женщиной. При таком настрое я не соглашусь внимать объяснениям в любви даже от ангела. В другие моменты я верю в любовь и считаю ее священной, серьезной материей. И в эти моменты мне видится святотатством выслушивать вашу галиматью по этому поводу, так как вы всего лишь недоросль и не знаете, что такое чувство. Я бы не стала разговаривать с вами в столь резком тоне, но вы сами напросились своим немужским поведением. Я прямо высказала вам все, что наболело, а теперь с превеликим удовольствием пожелаю вам всего наилучшего.