– Весьма романтично, – с улыбкой сказала тетя Элен; а я уж не знала, кого благодарить за такую милость, коль скоро за все это время мистер Гудчем так и не сумел навести обо мне справки. Я вполне заслуживала быть представленной как мисс Мелвин, внучка миссис Боссье из Каддагата, связанная близкой дружбой со знатным семейством Бичемов из Полтинных Дюн. А «девушка из Гоулберна» была всего лишь дочерью старого Дика Мелвина, разорившегося наемного фермера, который преуспел разве что в пивных кутежах.
Мистер Гудчем признался, что чрезвычайно доволен первым посещением здешних краев. Ему не терпелось увидеть окружавшие Каддагат овраги, устланные, как он слышал, великолепным папоротниковым ковром. Тетя Элен не мешкая предложила выйти на прогулку в направлении одного из них и перед уходом поспешила раздать указания прислуге. За время короткого ожидания Гарольд обмолвился, что сегодня день моего рождения, и мистер Гудчем, выдав традиционный набор пожеланий, добавил:
– В ваши лета, конечно же, еще не зазорно поинтересоваться, какого возраста вы достигли на сегодняшний день?
– Семнадцати лет.
– О! О! «Сладкий возраст – семнадцать, а ты все ждешь поцелуя»[45]; впрочем, смею полагать, что в отношении вас, мисс Мелвин, это утверждение, скорее, ложно?
– Совсем наоборот.
– В таком случае это упущение следует немедленно исправить.
С этими словами он стал подступать ко мне, вытянув трубочкой губы. Я бросилась наутек – он за мной; в тот самый миг, когда я со всего размаху захлопнула садовую калитку перед носом моего преследователя, из столовой на веранду вышла бабушка.
– Что опять вытворяет эта бестия? – услышала я ее возмущение.
Однако мистер Гудчем не привел в исполнение свою угрозу; вместо этого мы благопристойно направились в сторону ближайших зарослей папоротника, а Гарольд и тетя Элен, прихватившая для меня шляпку от солнца, поспешали сзади. После недолгого подъема по склону оврагу тетя Элен крикнула, что они с Гарольдом сделают короткий привал, чтобы я смогла по всем правилам гостеприимства провести своего спутника сквозь папоротниковые кущи.
Пробираясь все глубже и глубже в заросли, вскоре мы окончательно скрылись из виду.
– Можно, я вырежу наши имена на стволе эвкалипта? – спросил банковский клерк. – Кора у него такая гладкая, податливая.
Я не стала перечить.
– Прибегнем к символизму.
И он принялся за работу. Ловко орудуя перочинным ножиком, мистер Гудчем в считаные минуты вырезал инициалы «С. П. М.» и «А. С. Г.», взяв их в кольцо из двух переплетенных сердец.
– Неплохо вышло, – заметил он и, обернувшись, добавил: – А вас, не ровен час, солнечный удар хватит; не откажите в любезности принять мою шляпу.
Мне эта идея не понравилась, но он не отступался, и в конечном счете я согласилась при условии, что он позволит мне повязать ему на голову шейный платок. Нахлобучив его шляпу, я как раз завязывала концы большого шелкового платка у него под подбородком, когда раздался треск сухой ветки, – это примчался Гарольд Бичем, сам не свой.
– Ваша тетушка велела отнести вам капор, – отрывисто произнес он.
– Наденьте его сами – обо мне уже позаботились, – небрежно бросила я, приподнимая в книксене свой головной убор.
В ответ на мою выходку он не рассмеялся, как делал по обыкновению, а только мрачно нахмурился.
– Мы вырезали свои имена… я вырезал, если быть точным, – сообщил Гудчем.
Швырнув на землю мою шляпку, Гарольд сухо буркнул:
– Уходим, Гудчем, нам пора.
– О, прошу, не уходите, мистер Бичем. Я думала, вы специально приехали ради праздничного чаепития. Тетушка испекла для меня совершенно изумительный пирог. Непременно оставайтесь. Мы и подумать не могли, что у вас на вечер другие планы.
– А вот представьте себе, – ответил он, шагая дальше с такой скоростью, что мы едва за ним поспевали.
Я вернула Гудчему его головной убор и надела свою шляпку.
– Незнамо какой муравей-гигант его укусил. Догоним и спросим, – шепнул он.
Дома гостей прибавилось: из Куммабеллы прибыли молодой мистер Гуджей, его сестра со своей гувернанткой и еще двое ковбоев-джекеру. Они расположились на веранде, а дядя Джей-Джей без сюртука вынес им из столовой полдюжины бутылок домашнего имбирного эля. Опустив их на пол, он достал из глубоких карманов своей рубахи пару увесистых фляжек и спросил:
– Кому пивка прямо из бочонка? Думаю, никто не откажется. Гарри, и тебе не помешает: что-то недобрый у тебя взгляд по такой жаре. Привет, Арчи! Эка тебя в такую глушь занесло. Давай-ка наливай. Хотите верьте, хотите нет, но сегодня я бы осушил все пивнушки, попадись они мне на дороге. Не припомню, чтоб хоть раз в жизни я так изнывал от жажды.
– Боже правый, Джулиус! – воскликнула бабуля, когда дядюшка протягивал гувернантке пивную кружку. – Не пристало мисс Крэддок пить из такой посуды.
– Не нравятся мои пинты – приходите со своими, – озорно воскликнул дядя Джей-Джей: под настроение он разыгрывал уморительные клоунады.
Меня отправили за бокалами, и, когда все бутылки опустели, дядя предложил, пока светло, сыграть в теннис, а уж потом перейти к чаю. Предложение было встречено одобрительными возгласами, и мы отправились на корт. Пришел и Гарольд – он, по всей вероятности, пересмотрел свое намерение поскорей убраться восвояси.
Мне было велено набрать земляники и сколько найдется поздних вишен. Взяв корзинку, я послушно отправилась в сад. За мной увязался было мистер Гудчем, но Гарольд его проворно оттеснил, выразив желание меня сопровождать, причем в такой решительной и трагической манере, что Гудчем, дерзко подмигнув, не сдержался:
– Смотрите-ка, герой спускается в самое жерло!
Глава двадцать третья. За час пылающей любви отдать хоть век сухого у важенья!
Мы шли в гробовом молчании; Гарольд даже не предлагал понести мою корзинку. Мне было боязно поднять на него глаза: почему-то казалось, что именно теперь на лицо этого крупного мужчины будет не особенно приятно смотреть. Я без конца крутила на пальце подаренное им кольцо. Надевала его лишь изредка и непременно камешками вниз, чтобы окружающие считали, будто это одно из пары-тройки колец, которые одолжила мне тетя Элен, сказав, что я могу носить их сколько душе угодно, пока живу в Каддагате.
Плодовый сад Каддагата представлял собой узкий огороженный участок площадью в шесть акров; вишни росли в самом дальнем конце – не сразу дойдешь. Я шагала впереди, показывая дорогу к укромному уголку, где виноградные лозы карабкались вверх по фиговым деревьям, а кусты крыжовника верхушками соприкасались с нижними вишневыми ветками. Синие и желтые люпины вымахали по колено; среди них вольготно разрослась земляника. Мы хранили молчание, и я ни разу не посмотрела на своего спутника. Стоило мне остановиться, как он мгновенно оказался рядом и схватил меня за запястье, да так, что корзинка вылетела у меня из руки. Я подняла глаза и заглянула ему в лицо, которое пылало сильнее, чем распорядились Природа и солнце – от красиво очерченной крупной шеи, окруженной мягким отложным воротом, до широкого лба, полузакрытого жесткими, мокрыми от пота волосами.
– Руки, сэр! – коротко бросила я, пытаясь высвободиться, но могла бы с таким же успехом вырываться из львиных лап. – Руки! – повторила я.
В ответ он лишь усилил хватку, одной рукой удерживая мой локоть, а другой сжимая плечо с такой мощью, что через легкую ткань платья его железные пальцы оставляли на моей коже чудовищные синяки: если бы не мое бедственное положение, я бы корчилась и кричала от боли.
– Как вы смеете ко мне прикасаться!
Он прижал меня к себе до того крепко, что сквозь тонкую сорочку – единственный предмет его одежды выше пояса – я ощущала жар мужского тела и бешеный стук большого сердца.
Наконец-то! Наконец-то! Я пробудила к жизни этого невозмутимого, молчаливого великана. После множества безуспешных попыток я хотя бы чуть-чуть приблизилась к настоящей любви, а может, страсти – хоть страстью назови ее, хоть нет[46], – к чему-то первозданному и теплому, восхитительно живому, к самому пленительному, будоражащему и утонченному из всех известных чувств.
Этот миг доставлял мне неописуемое удовольствие, но я не подавала виду. Прошла минута, другая, а он так и не заговорил.
– Мистер Бичем, извольте объясниться. Как вы смеете распускать руки?
– «Объясниться»! – скорее выдохнул, нежели проговорил он с переполнявшей его яростью. – Объясняться придется тебе, а я буду обращаться с тобой так, как пожелаю. Буду прикасаться к тебе столько, сколько сочту нужным. Переброшу тебя через забор, если твои объяснения меня не удовлетворят.
– Что, собственно, я могу объяснить?
– Объясни свое поведение с другими мужчинами. Как ты смеешь принимать от них знаки внимания и сходиться с ними накоротке!
– А как вы смеете так со мной разговаривать! Я оставляю за собой право вести себя, как мне заблагорассудится, не спрашивая вашего позволения.
– Я не потерплю, чтобы девушка с моим обручальным кольцом на пальце вела себя так, как ты. Думается, у меня есть на то причины, поскольку его могли бы носить многие великолепные во всех отношениях женщины, но при этом вести себя достойно, – вскипел он.
Я с вызовом тряхнула головой и сказала:
– Ослабьте свою хватку, и я тут же дам разъяснения по всем вопросам к своему собственному и вашему удовлетворению, Гарольд Бичем.
От отпустил меня, и я, сделав пару шагов назад, стянула с пальца дорогое кольцо и с презрительным безразличием швырнула ему под ноги, где землю окрашивал сок раздавленной земляники, а затем, подняв к нему лицо, с издевкой произнесла:
– Вот и беседуйте тогда с девушкой, которая будет носить ваше обручальное кольцо, а я до него больше не снизойду. Если я, по-вашему, считаю вас такой уж ценной добычей, какой вы себя возомнили по той лишь причине, что располагаете некоторыми средствами, то вы слегка заблуждаетесь, мистер Бичем, вот и все. Ха-ха-ха! Стало быть, вы подумали, что имеете право меня отчитывать, как свою будущую рабыню! Подумать только! У меня не было ни малейшего намерения выходить за вас замуж. Вы распространяли вокруг себя такую отвратительную самонадеянность, что мне захотелось немного стереть с вас этот налет. Выйти за вас замуж! Ха-ха! Коль скоро по законам общества замужество считается единственной стезей для женщин, те стремятся заполучить в мужья такого человека, который сможет обеспечить им чуть больше комфорта, так что не льстите себе надеждой, будто они охотятся именно за вами, ведь вы – не более чем докучливый придаток, с которым им надо будет мириться ради вашей собственности. И не стоит думать, будто все женщины одинаковы и жаждут связать с вами жизнь ради крыши над головой. Надеюсь, я дала разъяснения, которые вас удовлетворили, мистер Бичем. Ха-ха-ха!