«А интересно было бы завести любовницу в таком месте, — закуривая и выпуская дым в голубое небо, лениво подумал я. — Насколько же романтичнее заниматься любовью в скиту… Фу, черт, какие дурацкие мысли, а все потому, что похмелье замучило… Где там этот чертов Погорелов, пора, наконец, за пивом». Я уже было повернулся, как вдруг мое внимание привлек звонкий детский крик. Непонятно откуда появившись, в мою сторону, не спеша, двигались девочка лет пяти и стройная молодая женщина не старше двадцати пяти. Причем обе были одеты в белые платья.
— Что за прелестное видение, — сквозь зубы пробормотал я.
Девочка радостно прыгала и теребила мать, которая улыбалась и что-то ей говорила. Чем ближе они подходили, тем более внимательным становился мой взгляд — женщина была очень привлекательна. Ее кожа, покрытая ровным, светло-шоколадным загаром, чудесно гармонировала с распущенными каштановыми волосами. Ослепительно белое платье застегнуто на пуговицы и стянуто в талии поясом, а удивительно пикантные ноги, блестящие от загара, обуты в белые туфли на высоких каблуках, более предназначенные для танцев, чем для хождения по траве.
Когда женщина подошла совсем близко, я прямо-таки ощутил исходящий от нее аромат бодрости и здоровья, особенно когда увидел, как подол этого отглаженного и накрахмаленного платья, расстегнутого внизу на две пуговицы, легко скользит по упругим, лаковым ногам, обнажая стройные колени. От легкого аромата ее духов кружилась голова и неудержимо тянуло прикоснуться к этой спелой и свежей упругости. Поднимаясь по деревянным ступеням и проходя мимо меня, уже изрядно взволнованного, она внимательно и насмешливо взглянула в мою сторону умело накрашенными глазами и, наклонившись к дочери, сказала:
— Подожди меня на улице, Даша, а я пойду поговорю с Марьей Петровной.
— Хорошо, — кивнула дочь, а мать, сопровождаемая моим восторженным взором, простучала каблуками по веранде и скрылась в доме. Почти сразу же после ее ухода девочка приблизилась ко мне и доверительным тоном, как старому другу (так могут обращаться только дети), сказала: — Вы там ходите поосторожнее, а то у нас бык на всех бросается.
— Какой бык? — не понял я.
— Бык из колхозного стада. Он сейчас, на речке пасется. Знаете, какой страшный!
— Да уж, представляю себе… Зато какая у тебя мама красивая! Вы откуда взялись-то?
— А мы здесь живем. А моя мама работает экскурсоводом в музее.
— Постой, постой, а кто же тогда Марья Петровна?
— А она смотрительница. А вы что здесь делаете?
У девчонки была очень симпатичная загорелая мордашка и такая забавная манера растягивать гласные, начиная каждое предложение с буквы А, что я невольно стал ее передразнивать.
— А я пришел осмотреть музей. А где вы с мамой живете?
— А здесь, в скиту — вон в том доме. — И она помахала загорелой ручкой куда-то влево. — Там еще старец Амвросий жил, вот!
— Здорово. Это твой папа, да?
— Нет, что вы, — засмеялась девочка, — это святой.
— А где же твой папа?
— А у нас нет папы, мы с мамой одни.
Я почувствовал облегчение и, почти развеселившись, спросил:
— А где же он?
— Не знаю. Мама с ним в разводе.
— Понятно. Значит, тебя Даша зовут, а маму?
— Света.
В этот момент мать вновь появилась на крыльце, и девочка бросилась к ней, забавно карабкаясь по ступенькам.
— Мама, мама, а этот дядя сказал, что ты красивая.
Светлана насмешливо оглянулась на «дядю», отчего «тот» несколько смутился.
— Вот как! — произнесла она. — А больше он тебе ничего не говорил?
— Нет, только спросил, где наш папа.
— Ух, какой любопытный дядя… А ты бы ему сказала: много будете знать…
— Скоро состаритесь, — быстро закончила девочка и хлопнула в ладоши.
Я чувствовал, что меня начинает разбирать смех, тем более что Светлана задавала свои вопросы непередаваемо ироничным тоном. Я понимал, что уже пора вступать в разговор самому, но молодая женщина меня опередила:
— Кстати, а вы из Москвы?
— Да, — кивнул я, — а что, очень заметно?
— Я же экскурсовод, если вам Даша еще не рассказала, и уже научилась распознавать москвичей. На экскурсию пришли?
— В общем, да.
— Хотите дом осмотреть?
— Да я там уже был.
— Не понравилось?
— Черт его знает… — Я состроил неопределенную гримасу.
— Ну вот, чертыхаетесь в святом месте.
— Извините.
— Да ладно. Даша, пошли домой обедать.
Я тут же спустился с веранды и оказался рядом с ними.
— Позвольте, я вас провожу.
Светлана внимательно, но и лукаво взглянула на меня.
— Да нам, собственно, и идти никуда не надо, мы живем вон в том доме, где была келья Амвросия.
— Я знаю.
— Ох, Дашка, все уже разболтала. — Она шутливо дернула дочь за руку, и мы не спеша пошли по лужайке в обход часовни.
Я напрочь забыл об оставленном в музее Погорелове, пока Светлана сама не напомнила об этом.
— А это не ваш там приятель Марью Петровну умными разговорами развлекает?
— Это мой бывший научный руководитель. Кстати, позвольте представиться — Олег Суворов, только что дипломированный философ и преподаватель философии.
— Светлана.
— И это я знаю.
— Какой вы, однако, быстрый. Даша, прекрати меня теребить. А в Козельск вы что приехали — достопримечательности осматривать?
— Нет, в гости к этому приятелю.
— Ну и как вам Оптина пустынь?
— Великолепно. Никогда не думал, что встречу здесь столь очаровательную женщину. — Мы обменялись взглядами, причем в ее глазах было что-то неуловимое, но позволяющее мне продолжить: — Вы действительно настолько хороши, что на вас, как на солнце, тяжело смотреть слишком долго. — Я шутливо помахал ладонью перед глазами. — Ослепляете.
— Это вы намекаете на то, что со мной лучше встречаться вечером?
Это не я, это она намекала, и я внутренне напрягся, чувствуя, что наступил решающий момент, тем более что мы уже подошли к палисаднику, и Даша открыла калитку.
— Кстати, о вечере…
— Даша, иди домой, я сейчас приду.
Девочка взбежала на крыльцо, уже в дверях обернулась и лукаво помахала мне, на что я улыбнулся и кивнул.
— Мы могли бы встретиться вечером?
— Но я не смогу никуда пойти — мне не с кем оставить Дашу.
— А вы уложите ее спать, я приду сюда и мы где-нибудь погуляем.
Она внимательно посмотрела на меня, отчего я слегка смутился, хотя и чувствовал, что она уже соглашается, не может не согласиться.
— А вы будете себя хорошо вести?
Меньше всего я ожидал этого вопроса, но тут же понял его смысл и, усмехнувшись, ответил:
— Я буду себя вести, как Нил Сорский, Паисий Величковский и Тихон Задонский, вместе взятые. (Это были знаменитые оптинские старцы, имена которых я неоднократно слышал от Погорелова.)
Она засмеялась и тряхнула головой.
— Браво! Я укладываю ее спать в девять, так что приходите к половине десятого, но не сюда, а к главному входу в пустынь. Вы меня поняли?
— Да, разумеется, — я радостно кивнул, и Светлана невольно улыбнулась при виде моей радости. — Ну, тогда до вечера.
— До встречи.
Она взошла на крыльцо и скрылась в доме, а я возбужденно повернул назад, но искать Погорелова не пришлось, поскольку тот стоял несколько поодаль и наблюдал за мной.
— Я вижу, вы времени даром не теряете.
— Ух, какая прелестная женщина!
— И что она вам сказала, раз вы весь сияете?
— Свидание назначила.
— Поздравляю.
— Спасибо. А теперь пойдемте отсюда и побыстрее, а то я боюсь вспугнуть свое неожиданное счастье.
— А как же музей Толстого?
— Ну его к черту, надоело смотреть на всякое старье. Теперь мне уже хочется земного, живого и загорелого. Пойдемте и будем по дороге остерегаться большого колхозного быка.
— Кого? — изумился Погорелов.
— Быка. А впрочем, неважно.
2
— Извините, Светлана, но в этом проклятом Козельске совершенно невозможно купить цветов, — заговорил я, идя ей навстречу.
Было достаточно светло, а свое белое платье она так и не переодела, поэтому я еще издали заметил ее приближение.
— А в этом «проклятом Козельске», как вы его называете, никто и не дарит цветов, потому что они у каждого растут в палисаднике.
— Тогда понятно. Может быть, перейдем на «ты»?
— Пожалуй, — кивнула она.
— А может, еще и в щечку поцеловать разрешается?
— А вот это преждевременно.
И мы как-то понимающе улыбнулись друг другу. Рабочая жизнь в монастыре давно стихла, вечерню отслужили, и перед воротами пустыни, никого, кроме нас, не было. В теплом и влажном вечере постепенно набирали силу сумерки, хотя где-то вдалеке, за рекой, еще догорал темно-алый закат.
— В такой чудесный вечер хочется философствовать и любить, — невозмутимо заметил я, — а на меня, кроме того, как только тебя увидел, еще и благодать снизошла. Куда мы пойдем?
Она кокетливо качнула головой:
— Я не могу уходить далеко от дома — вдруг проснется Даша и испугается одна, — так что давайте погуляем по нашему лесу.
Я согласно кивнул, и мы не спеша пошли по дорожке, направляясь немного в сторону от скита. Я уже волновался, как волнуется всякий мужчина в сладкой надежде быстро соблазнить женщину, а потому даже самые невинные вопросы звучали в моих устах каким-то звенящим напряжением.
— Расскажи мне, как ты здесь оказалась.
— Очень просто. Я родилась в Ленинграде, в восемнадцать вышла замуж за военного, и мы с ним принялись скитаться по всему Союзу. Сначала жили в Сибири, потом в Киргизии, затем его перевели сюда и…
— И что?
— И здесь мы развелись.
— Почему? Он что — пил?
— Да нет, не особенно, во всяком случае, не больше других. Главное было в том, что он страшно и без всякого повода ревновал и тем самым очень нервировал Дашу. Кроме того, мне надоели все эти армейские разговоры о том, кто кого обошел в звании, почему повесился или сбежал из части тот или иной солдат — ну, и все тому подобное. Вы меня понимаете?