– Руки подними и не дергайся, – скомандовал Давиденко.
Я, фыркнув, выполнила указание. Мне бы не составило большого труда выбить пистолет из рук пьяницы, но я боялась, что при малейшей ошибке могли пострадать невинные люди. Но бездействовать тоже не вариант. На мое счастье прямо передо мной находился холодильник. Внутренняя стенка его была зеркальной, так что я могла отчетливо видеть стоящего за моей спиной мужчину.
– Я говорил, что моя Жанночка не могла сама… Говорил! Ее кто-то убил, – заплетавшимся языком начал ворчать Давиденко.
– Да, да, вы были правы, – согласилась я.
Только, только хотела обернуться и выбить оружие (мужчина как раз подошел ко мне), как действие пошло не по плану. Такая долгожданная группа Пашки прибыла и тут же стала действовать с нахрапа. На улице завыли сирены и послышались крики мужчин. Давиденко резко обернулся, его лицо исказила ярость. Как в замедленной сьемке я видела, как он направляет пистолет в сторону Полины с дочерью. Сорвавшись с места, бросилась к ним.
Грохот выстрела. Резкая боль в спине. Что-то горячее льется по спине. Последнее, что осталось в памяти испуганные глаза Полины и отчаянный крик Пашки.
***
Сознание вернулось резко. Глаза ослепило от окружающей меня белизны. Совсем рядом кто-то фальшиво распевал песни Оли Поляковой. Да так, что мартовские коты нервно икают в сторонке. Осторожно повернула голову влево, затем вправо. Лежала я на полу в какой-то незнакомой комнате. Потолок, пол, стены – все было неимоверно белым. Я в больнице? Но почему на полу? Вот никогда я не сомневалась, что в наших больницах творится полнейший беспорядок. Это надо же, бросить больного на полу! Где эти санитары? Где-то на заднем плане промелькнула мысль, что в нормальной комнате должны быть окна и двери, здесь это отсутствовало. Более того, казалось, что этой комнате не было края, стены были где-то далеко и то скорее просто угадывались.
Я резко села и обернулась, чтобы увидеть кто же там так старательно рвет глотки. Если это и есть потерянные санитары им не поздоровится.
Картина, представшая передо мной, потрясла до глубины души. В метрах пяти от меня стоял стол полностью заставлен всевозможными яствами. Вокруг него сидели… эээ… кто? Я насчитала семерых субъектов в черных балахонах с натянутыми на голову капюшонами. Хэллоуин вроде бы осенью, а сейчас как бы июль. К чему маскарад? Еще больше внимание привлеки косы. Не в смысле волосы, а в смысле та самая коса, которой в деревнях траву косят. Темное бревко, стальное и острое на вид лезвие. Вся эта веселая компания смеялась, пела «Королеву ночи» и сотрясала стопками в… Мамочки! Костлявые, как у самых настоящих скелетов, руки. Вот это грим!
– Опа! Девочки, лови пополнение, – воскликнул кто-то из них, и вся компания посмотрела в мою сторону.
Не будь я ребенком двадцать первого века, наверняка шлепнулась бы в обморок, когда семь черепушек с пустыми глазницами уставились на меня. А так всего лишь вздрогнула и нервно икнула. Надеюсь, это просто глюки.
– Чего сидишь там, милая? Подходи, не боись! – Затараторила одна из них старческим дребезжащим голосом.
– Давай, давай, тебе теперь уж точно боятся нечего, – хихикнула вторая вполне молодым голоском.
Дамочки, а что все они были женщинами я не сомневалась, захихикали, чокнулись и выпили, выдав дружное «ух».
– Имя? – Откашлявшись, обратилась ко мне, кажется, та самая, что первой заговорила со мной.
– Мое? – Брякнула я.
– Ну, мое мне известно, – снова засмеялась моя собеседница.
– Красневская Елена Александровна.
– О, это моя, – обрадовалась та, что сидела на третьем месте от меня. – Умерла от огнестрела?
– Умерла!?
От такого заявления я даже на ноги вскочила. Как так умерла? Что еще за шуточки такие? Я рассмеялась. Дамочки все разом замолчали и, кажется даже, с укоризной смотрели на меня.
– Это розыгрыш такой, да? Пашка решил меня проучить? Где камеры? Куда помахать? – Закрутилась я на месте в поисках тех самых камер.
– Как же тяжело с этой молодежью, – вздохнула дамочка, что общалась со мной.
– И не говори, – согласились с ней остальные.
Что произошло дальше, так и не поняла. Одна из этих дамочек махнула рукой, и я мгновеньем оказалась прямо перед ней. Что самое интересное, сие действие нехило так напугало, но бьющегося сердца я не услышала.
– Деточка, ты умерла. – Спокойно сказала черепушка и в этот момент я точно поверила им.
– Леночка, по-твоему кто мы? – Ласково так отозвалась еще одна.
– По-моему, вы просто мои глюки, – честно созналась я.
Дамочки снова рассмеялись. Меня их смех уже начинал нервировать. Если, я действительно умерла, то не вижу здесь ничего смешного.
– Милочка, мы – Смерть, – решила признаться одна из них.
– Все сразу? – Поинтересовалась я.
– А ты что думала? Вас много, одной со всеми не справишься.
Ясно. Процент смертности значит высокий. Но если так, почему я здесь одна? Ну да ладно, все это потом, сейчас… Я умерла. Принять такую новость было нелегко. Хотя если прислушаться, то можно заметить, что я не дышу и сердце в груди не бьется. Да и вообще ничего не чувствуется, лишь чувство паники.
– Так, спокойно! – Тут же подняла руку Смерть. – Давай, Лена, садись к нам. Расскажешь, что за жизнь у тебя была.
Ну я и пошла. Действительно, чего терять раз все равно уже умерла? Мне уже ничего не страшно. Эх, жалко Пашку. Он же винить себя будет, за то, что отпустил и недоглядел. А квартира, квартира моя как? Сколько лет копила… Знала бы, хоть завещание какое состряпала. На того же Пашку. У них с Настей через четыре месяца малыш должен родиться, лишние деньги были бы к месту. Вздохнет теперь спокойно весь убойный, не будет больше Красневская их воспитывать. А Владислав Геннадиевич как обрадуется, начальник мой… или все же огорчиться? Все ж у нас с Пашкой больше всего число раскрытых дел. Нет, все же умирать не охота. Мне же только тридцать три стукнуло. И все…
– Садись, – по взмаху костлявой руки одной Смерти около нее появился еще один пустой стул.
Усаживаясь на предложенное место, я краем глаза рассматривала «рабочий инструмент» моих собуты… собеседников. На первый взгляд все косы выглядели одинаково, лишь внимательно присмотревшись, можно было заметить, что на каждом лезвии выгравирован какой-то рисунок. У кого-то это была виноградная лоза, у кого-то – птица или цветок. У той, что сидела по левую руку от меня был котенок, а по правую… Микки Маус. М-да, с юмором у них все отлично. Чуть позже я, кстати, узнала для чего им нужны эти инструменты. Косы – это нечто их жетона, доказывающего, что перед вами самая, что нинаесть настоящая Смерть. К тому же, благодаря им, они могли перемещаться по всем точкам мира.
– А по какому поводу праздник? – Рассматривая косу, поинтересовалась я.
– Сто семнадцатая уходит на пенсию! – Гордо ответили мне.
Сидящая во главе стола Смертушка приветливо сделала мне ручкой. А я снова немного подвисла. Во-первых, судя по номеру-имени их здесь много. Так что утверждение, что смерть у всех одна – неверное. Во-вторых, Смерть уходит на пенсию. Смерть. На пенсию. Я точно умерла или этот гад Давиденко какой-то галлюциноген мне впорол?
– Умерла, умерла, – закивала Смерть по левую руку, оказывается вопрос я задала в слух. – К нам живые не попадают.
Смертушки снова рассмеялись и наполнили рюмочки. При чем передо мной тоже появилась и не какая-нибудь, а настоящая стограммовая граненная рюмка, какие были еще при СССР.
А водочка у Смертушек очень даже ничего…
Спустя каких-то три часа мы сидели в обнимку и оплакивали мою несчастную жизнь. Смертушки оказались приятными собеседниками, прочувствовали мое горе, как собственное.
– Ох, Ленка, как же тебе тяжко пришлось, – икнула Девяносто седьмая.
– Бедняга, – поддакнула Пятьдесят четвертая.
– Бывает и хуже, – не согласилась Пятнадцатая.
В принципе, я была с ней согласна. Не такая уж и плохая жизнь у меня была. Действительно бывают намного хуже. У некоторых людей каждый прожитый день хуже любой смерти.
– За счастливую жизнь! – Выдала тост Двадцать первая.
Кстати, именно Двадцать первая Смерть отвечала за умершие души людей на Земле. По их словам, мой мир был не единственным, их существовало превеликое множество и за каждым был прикреплен свой штат Смертушек и жнецов. Например, за Землю отвечали, как я уже говорила, Двадцать первая, Пятьсот сорок девятая, Шестьдесят четвертая, что занимались душами людей, и Триста восьмая, Девятнадцатая, Двадцать восьмая, Сто двадцатая, которые занимались душами животных, но их на этой пирушке не было. Они и жнецы забирали души и переносили их на место назначение. Что это за место мне не сказали, намекнули лишь, что скоро сама все узнаю. А вообще у них была даже самая настоящая Школа Смертей. Да, да именно так и есть с большой буквы. Там их обучали всем тонкостям работы с душами. После всех успешно сданных экзаменов им вручали косы вместо дипломов и, если имелось вакантное местечко, отправляли на службу.
Вот так весело и познавательно мы проводили время за душевными разговорами.
– А знаете, как иногда хотелось чуда… Чтоб как у Золушки, прилетела крестная фея и р-р-раз все у нее стало хорошо, – заплетавшимся языком пролепетала я.
Шестая тут же подсунула мне еще одну рюмашку и огурчик на закусь. Пятьдесят четвертая успокаивающе погладила по волосам.
– Девоньки, а может поможем? Хорошая же девочка, – вдруг заявила Сто седьмая, виновница торжества.
Эта Смертушка проработала на своем посту не много не мало три тысячи лет. Затем решила, что хорошего понемножку, пора бы и честь знать. Махнула рукой и накатала заявление о уходе.
– А почему бы и нет? – Поддержала Пятнадцатая.
– Так ведь не положено, – засомневалась Девяносто седьмая.
На нее недобро зыркнули все остальные.
– Ты еще малая, так что сиди и помалкивай, – шикнула на нее Пятьдесят четвертая.
Девяносто седьмая виновато опустила голову. Мне ее даже жаль стало, так что я по-дружески похлопала ее по костлявому плечу.