Где-то через шесть месяцев после ее смерти Марк забрал меня на станции после еще одного долгого дня в офисе; мы поехали к дому и припарковались у нашего аккуратного садика, похожего на другие аккуратные садики на улице. Марк заглушил двигатель, и до того, как я вышла из машины, он повернулся ко мне и сказал:
– Надо поговорить. Я хочу переехать во Францию. Я хочу, чтобы мы больше времени проводили вместе.
Мы уже обсуждали переезд во Францию, но думали, что сделаем это, когда станем сильно старше, может, лет через двадцать, но точно не сейчас. Я работала в торговом банке уже 18 лет и к этому моменту стала вице-президентом по производству. Звучит это куда лучше, чем есть на самом деле, так как этих вице-президентов были сотни. Но я начинала с секретаря и много работала, чтобы достичь такого уровня. Для меня это много значило. Работа была ответственной, и ее было много. Я часто работала по выходным и периодически летала на встречи в Швейцарию, но мне нравилась и работа, и люди, с которыми я там взаимодействую. К тому же мои начальники намекнули, что меня собираются продвинуть и послать на программу подготовки директоров. Я была в восторге. Хоть я и амбициозна, но никогда не думала, что достигну уровня директора. Я прекратила волноваться о том, что мне приходится много работать, и о том, что мне приходится уезжать из дома, и Марк поддерживал меня от всего сердца. Вскоре после того как мы встретились, он обучился на финансового консультанта, и его расписание тоже было забито. Иногда мы виделись всего несколько часов в неделю.
К концу 2007 года финансовые аналитики предсказывали экономический спад. Казалось, что они были правы, так как после этого объявления Марка уволили с работы. Он снова стал строителем, потому что это был один из его многочисленных навыков, и, хотя в целом он был не против, он сказал, что хотел бы работать над нашим домом, а не над чьим-то еще. Он хотел, чтобы мы больше времени проводили вместе, а не встречались на несколько часов в день.
– Жизнь слишком коротка, чтобы все время работать, – сказал он. Что-то во мне знало, что он прав, но одна лишь мысль о том, чтобы стать директором в банке, приводила меня в восторг. Мы говорили до поздней ночи, и я никак не могла согласиться с мечтой Марка и развернуть жизнь на 180 градусов.
Я сопротивлялась:
– Ехать во Францию сейчас слишком рискованно. Мы молоды, и у нас нет денег – это полное безумие.
Когда Марк сказал, что он поедет без меня, я почувствовала себя так, словно меня ударили в солнечное сплетение. Той ночью мы спали отдельно, утром я пошла на работу до того, как Марк проснулся, работала допоздна, а вечером пошла в бар с друзьями и осталась там до закрытия. Когда я вернулась домой, мы очень сильно поругались.
– Ты эгоистка, – сказал Марк, обвинив меня в том, что я даже не хотела рассматривать его вариант.
– Ты свихнулся, – ответила я. Как мы можем даже думать о том, чтобы бросить работу?
Нам оставалось еще 20 лет до пенсии. Хоть у меня и был дом, который я купила до встречи с Марком, нам надо было платить ипотеку, а еще у нас не было никаких сбережений. Целую неделю мы либо избегали друг друга, либо ссорились.
Я не могла спать и соображать. Я не хотела терять Марка и знала, что он может быть очень упрямым. Еще я знала, что он меня сильно поддерживал, не жаловался, когда я работала допоздна или уезжала по работе, следил за домом. Я понимала, что потеря сестры сильно на него повлияла, сделала его уязвимым и заставила заново осознавать жизнь.
В итоге выбор встал между моей работой с большими деньгами и мужчиной, которого я любила. Правда заключалась в том, что я любила их обоих и выбирать было непросто. Но где-то в глубине себя я вспоминала свою маму. Она могла уйти на пенсию в пятьдесят лет после того, как вылечилась от рака груди, но заставляла себя работать. «Еще полгодика, и я куплю диван в гостиную», или «Еще несколько месяцев, и можно будет купить ковер». И мама, и папа следовали принципу «в долг не бери и взаймы не давай». Если у тебя нет денег, чтобы что-то купить, не покупай. Кредитками они тоже не пользовались. Для мамы это означало, что до своих 60 лет она все время находила причину продолжать работать. Она хотела, чтобы дом был идеальным. Марк построил ей террасу и выкопал пруд, и последнее, на что она хотела накопить, был парник. Меньше чем через год после ухода на пенсию она умерла от рака. Парник она так и не купила.
Мама очень переживала из-за того, что у нее не было времени получать удовольствие от вещей, ради которых она работала, и проводить время с семьей. В свои последние дни мы в молчании сидели в хосписе, из которого она так и не вернулась домой. Она взяла меня за руку и сказала:
– Ты очень похожа на меня. Будь осторожна. Не закончи как я.
Я знала, о чем она говорит, – я тоже так же шла к цели. Мне надо было доказать себе, что я все могу, и я делала это через работу. Никогда это не было более очевидным, чем когда умерла мама. После этого я с головой окунулась в работу. Она позволяла мне отвлечься от огромной потери. Я работала с прекрасными людьми, они были больше, чем просто коллеги, – они были и моими друзьями, и мы были очень близки. Довольно долгое время после смерти мамы мне было проще находиться в офисе, чем где-либо еще. Тут у меня не было времени на раздумья.
Подумав над вариантами, я поняла, что бы посоветовала мама. Иногда надо делать то, что хочет твое сердце, потому что потом будет слишком поздно.
– Давай сделаем это. Давай поедем во Францию, – сказала я, и Марк крепко меня обнял.
Мы обсудили, что надо сделать с домом, чтобы он превратился в дом мечты. Обсудили, как я буду выращивать помидоры и огурцы. Решили, что будем каждую неделю ездить на рынок и делать то, на что у меня никогда не было времени. Энтузиазм Марка по поводу переделки дома был довольно заразным. Он собирался увеличить узкую кухню, превратить хлев в спортзал, а из необитаемых комнат на втором этаже сделать спальню, гардероб и ванную.
Хотя я и поверила в этого мужчину, и я любила его, часть меня считала, что это все-таки его мечта, а не моя. Я долго ползла вверх к повышению до директора – это заняло 18 лет тяжелой работы. Надо было подумать о семье и о друзьях. Тогда наши дети уже были независимыми, но все же уезжать от них было тяжело. Стоило подумать и об отце, ведь с момента, как мама умерла, мы виделись минимум раз в неделю.
Наши семьи нас поддержали – все, кроме отца. Когда я рассказала ему о нашем решении, он сказал, что я идиотка, и попытался меня отговорить. И у него почти получилось. Он всегда серьезно подходил к своим обязанностям, и для него они в основном заключались в том, чтобы зарабатывать деньги, оплачивать счета и ипотеку и никогда не занимать. Он никогда не думал о похвале, он мог постучать по столу пальцами и сказать, что благодарность на стол не положишь. Часть меня все еще хотела зарабатывать много денег и быть директором, но в голове я слышала мамин голос. Я чувствовала, что она бы посоветовала мне попробовать жить иначе и не упустить шанс. Деньги важны, и их нужно много – но нужно ли их больше, чем нужно? Вот что она спросила бы у меня, будь она тут.
Еще я не хотела уезжать от отца, так что я позвала его поехать с нами и даже предложила продать дом во Франции и купить новый с отдельным местом для него лично. Он ответил, что согласится, только если рядом будет букмекер, но это была шутка. К этому моменту он уже довольно много времени проводил с друзьями, занимался волонтерством и играл в бридж четыре раза в неделю. Хоть он и скучал по маме, он жил своей собственной жизнью. Если бы что-то случилось, дорога до него из Франции занимала три часа, так что решение было принято. Я решила рискнуть и пойти на поводу у своего сердца.
Когда я увольнялась, мой начальник попробовал меня переубедить. Меня уже приняли на программу обучения директоров, которая заняла бы 15 месяцев. Мне бы подняли зарплату и добавили премию – ради этого я и работала. Еще на мне висел проект, за который я отвечала уже год, и, кажется, без меня его было бы сложно закончить. Я вспомнила, как моя мама старалась заработать все больше и больше. Я думала о Лорен и о том, что больше ее ничего не ждет. Я думала о Марке, который был в огромном восторге от того, что мы будем больше времени проводить вместе, от того, что у нас будет новая жизнь, и думала о том, что он бы поехал во Францию и без меня.
Я держалась за принятое мной решение, но мой начальник отказался принять заявление об увольнении и сказал, что поговорит со мной позже. Когда наступило это «позже», я чуть не упала со стула – он предложил удвоить мою зарплату, если я останусь. Я сказала, что подумаю об этом.
Этим вечером мы с Марком снова поговорили. К этому моменту мы уже оба понимали, что хотим переехать во Францию, поэтому были довольно рациональны. Мы решили, что это было слишком хорошим предложением, чтобы от него отказываться, и что нам надо больше времени провести, планируя переезд. Я так и не сказала Марку, что я испытывала огромное облегчение от того, что мы остаемся, и благородно приняла предложение начальника.
Мы выставили мой дом на продажу. Сердце мое было разбито. Я так много работала, чтобы его купить, и так держалась за него, когда жизнь становилась сложнее, но мы не могли позволить себе отремонтировать французский дом, не продав лондонский. Дом в Лондоне я купила почти двадцать лет назад, и его стоимость существенно увеличилась. Мы продали его практически мгновенно, и я выплакала все глаза, но это означало, что теперь у нас достаточно денег, чтобы отремонтировать французский дом и еще пожить какое-то время и сообразить, как заработать на жизнь. Мы переехали в дом мамы Марка. Она недавно уехала, потому что заново вышла замуж, и плата за него была довольно низкой. Живя там, мы могли экономить, так что и думать особо было не о чем.
Казалось, что время неслось быстрее пули. У нас почти не было возможности ездить во Францию, так как я очень много работала, чтобы закончить проект, и часто приходилось работать в выходные. Мы копили каждый пенни. Я ходила на работу пешком, не пользовалась транспортом, брала с собой обеды, не ела в нашей столовой. Мы записывали каждый сэкономленный пенни. Мы копили и ужимались, как безумные.