Но обо всем по порядку. Времени у меня много, расскажу, как всё было. Никуда не тороплюсь. Заодно и вспомню в деталях то, что видел во снах или кратких видениях, оставляющих чувства полета и грусти, что прожитое в прошлом, никак не найти шаг к нему. Нашёл путь и иду.
Шаги в память проявляются, провожают за собой в начало памяти, когда я не знал ни о себе, ни о том, что будет в будущем. Как темная материя, что её, как ни изучай, не поймешь. Не понять, что будет за поворотом, который скоро настанет, не избежать его.
Теперь, смотришь на то, что ранее пугало, а теперь увеличилось в размере, как побежденный страх. Не сдастся на милость врагу…
Глава 2. Подготовка к другой жизни
Вижу часть жизни, где есть поворот, который обозначил будущее, зависящее от нас. Обстоятельства были якорем, держащим на месте, не давая шагнуть.
Вижу, как Мада долгое время хлопотала и собирала в путь, приговаривая:
– Корабль АР-2900 не подходит для перелётов.
– Я изучал космические полеты, – успокаиваю маму, – и знаю, что на нем можно долететь хоть до края вселенной.
– Корабль старый и обветшалый, – отвечает Мада, – никто его, как ты родился, не заводил. Примерно двадцать лет стоит в гараже всеми забытый и не тронутый. Никто даже не проверял его двигатели, не говоря о длительном полёте.
– Проводили ремонт, тратя карманные кредиты, которые удалось заработать, – не скрываю правду. – Не спали ночью, а жили скрытой жизнью, чтобы вас не беспокоить.
– Как защитите жизни, – спрашивает Аве, – если пиратов стало больше на просторах галактики?
– Знаю, потому настроил лазеры, – я отвечаю, – любой астероид не угрожает, не говоря уже о пиратах, которых мы не боимся.
– Надо исходить из суждений философа, Сунь-цзы, написавшего трактат «Искусство войны», – дополняет ответ Аве, – а не из своих неподкрепленных реальностью доводов.
– А как трактат связан с космосом? – не доверяю отцу. – Разве можно приравнять философию к звездному небу? Если не учитывать макрокосмос.
– Китайские учения привлекают, так как исходят из земли, принципа Дао и гармонии, которая приближает к корням, – говорит отец, – а из окружающих предметов, которые до конца не знаешь, но так до конца и не поймешь скрытые тайны.
Удивляюсь, как Аве мог такое сказать. Никогда так не выражался, теперь поражая тем, как выражает, подавая мысли, разрезая скальпелем на операционном столе.
– Следуй за Сунь-цзы, ибо искусство войны основано на обмане. Не давай противнику точного знания о том, о чем ты думаешь. Оставайся не понятным, как закрытая книга. Прячь эмоции, сын мой, а не исходи из открытия границ. Постигай мир, как вечный баланс сил. Что пребудет, то убудет, ибо таков закон весов во вселенной, – наставляет отец. – Следуй за ним и никогда не нарушай. Блюди за тем, что происходит снаружи, и видь мир, который отражен в уме как зрение на события, а не их пустое насыщение, в котором ничего нет, кроме твоего собственного представления.
Сейчас, как смотрю на событие, не верю ушам, а что было тогда со мной, представить сложно. Отец одобрительно обнял, зная, тяжело даются знания, которые отравляют источник, удаляя в спектр непознаваемого. Должен узнать путь, который исходит из закрытости переживаний. Меньше внутренних разговоров, смотреть прямо в жизнь, понимая, есть в ней, а что отбросить, как понятие, из которого вырос или нашел знание по росту и познанию истинного пути.
Переварил слова отца, смотрю дальше, отмеряя истину, которую увижу во времени, когда не нахожусь внутри взгляда, который не позволяет идти. Особенность поражает, не могу разобрать, что проносится перед глазами. А, может, я сочиняю? Или видится, как понятие мозга? Но отклоняю вопросы, вновь проматываю время и вижу…
… как Аве дает книжку, название стало не читаемым, из-за того, что корочка стерлась и превратилась в обложку, которая скрывает знание, но не ведает, что именно увидел. Вижу, как книжка убирается мной в карман рубашки.
Последние слова отца звучат:
– Почитай, как будешь в полете, пригодится, если поймешь вложенную суть.
Как слова произнесены, отец нежно похлопал по карману рубашки, который скрыл знание, до которого надо дорасти. Не сразу возьму в руки, чувствую, зная нрав и отношение к выбору книг.
Вижу, как Мада передает припасы: различную еду, чтобы не были голодными, каждый день проводили в маленьком достатке. Мама заботливо укладывает в рюкзаки, которые имеют устойчивость к нагрузкам. Им по шесть лет, но брезент не истерся, а, кажется, стал крепче со временем, ибо сшит нежными, твердыми пальцами мамы, которая внесла материнскую любовь, греющую даже на далеком расстоянии.
Сейчас, смотря на прошедшие события, вижу то, как трясутся руки у матери или подбородок у папы. Каких усилий стоило, отпустить детей в погоню за амбициями, не приложу ума. Смотришь с позиции, которая, даже, если ты видишь другими глазами, исходишь из своего мнения всегда в большой степени, чем с чужого угла. Заложено природой, трудно поменять вектор Я, который движется, исходя из собственного движения, а не окружающего.
Продолжил смотреть, как долго длилась сцена прощания, которая печатает шаги в голове. От этого больнее, ибо заново воспроизводишь, дабы стало понятней, что пережили родители, когда покидали родной кров, оставив их.
Идти навстречу к мечте, не понимая, какие жертвы будут, если решишься на движение вперед, ибо забота семейного гнезда не будет с нами на протяжении жизни. Она рано или поздно заканчивается. Повтор уместен, когда очередь подходит к тебе, отпускаешь детей на волю как птиц, желающих свободы, свежего воздуха. Без него душно и не понятно, как жить. Это мнение, может, понимание того, что наступает момент, в котором не надо жалеть, а начать жизнь, начинающую вступать в истинные права…
Понимать, отпускать легче, чем держать в сердце, запоминая взгляд, даримым детям, которых помнишь малышами. Вряд ли сумеешь забыть, вытравить образ из памяти, начав жизнь без угрызения совести и обвинений.
По крайней мере, вижу, что мы клянемся родителям:
– Вернемся и обязательно навестим, не надо отчаиваться и строить чаяния, которые станут тюрьмой для рассудка, тогда помешательство и не желание отпускать птиц, выросших из птенцов. Не могли стоять на месте, как человек, знающий, что это предел развития и большего он не сможет понять.
Слышу свои слова из прошлого:
– Вы держитесь деревьями, но не надо жалеть, что листья облетели, чтобы найти свой дом, также трактовку познания и свободы, как некий бунт против обстоятельств. Должны понять, достижимы ли звезды. Они зовут к себе, что становится тоскливо от того, что ничего нового не приходит в нашу жизнь. Только копии, которые стоят на месте, не смея сдвинуться с него, точно привязаны.
Родители, слыша, разрывают время и стремятся обнять, уследить в словах истинный звук души, потому полагают, услышанное совпадает с тем, что таят потемки сознания.
Астра искренне говорит, открывая душу:
– Не зря проходит в жизни, ведь дети вырастают из рамок, которые хотят сжать и никуда не отпускать. Они не могут так жить.
Мада в ответ шепчет:
– Понимаю, сердце мамы сковано из легкоплавкого металла, который нуждается в поддержке со стороны.
Обнимаем в ответ родителей, чувствую, вливается огонь, который заставляет идти, сражаться, зная, должен вернуться живым и показать миру, что живешь вопреки смерти, и так не сдашься. Понимаю, что тогда имел волевое сердце, если не остался на месте, а последовал за своей мечтой.
Стоим на месте, не можем уйти, также объятья не кончаются. Нажимаю на событие, но это не пауза, долгое прощание, которое в силах забрать решение обратно в дом, там оставаясь жить, не сделав части того, что желали тогда познать. Знания манили больше, чем расставание. Оно есть, когда хочешь стать выше быта, откуда вырос, хочешь выбрать событие по росту, не по привычке, которая въелась в кровь, как проросшее зерно сомнения.
Задавать вопрос, смогу преодолеть себя на пути или сожаление, что потеряю бесповоротно, заставляет долго прощаться? Или не желание уйти, что долгое время были рядом родители. Больно и тяжело лишиться, чем был наделен, но что же? Никуда не идти, если привязанность больше, чем мотив для жизни. Не будет изменений, то стану стоящим в развитии. Время срубит дерево, которое не хочет меняться, значит, становиться лучше, изменяя среду, держащую в состоянии, когда ничего не поможет, если нет желания, либо решения проблемы со временем, которое останавливает, цепляясь за одежду крючьями сомнений.
Горестно делаю вывод, что Астра предложила остаться на одну ночь:
– Ночь, ничего не видно, как взлетим и сможем ли найти путь, если нет света или ориентира, к чему можно привязать наблюдение для взлета.
Мада поддакнула, понимая абсурдность слов, ведь космос темен, там не найти солнца, чтобы понять, куда лететь. Но мама произносит свою речь:
– Да, верно, одна ночь никак не повредит. Ночуйте дома, завтра в путь, выбор сделан. Утро вечера мудренее, как говорят на Земле. А там мудрые люди живут, к ним стоит прислушаться, ведь многому научат.
Объяснение кажется здравым, но лишенным смысла, ведь есть автопилот у корабля. Слова Аве дополняют решение:
– Забыл, топлива нет в корабле.
– Папа! – воскликнул я. – Ты сделал это специально? Знал, что не просто так. Мы хотели сегодня улететь. Эх, что же делать сейчас!
Папа взъерошил мои волосы, сказав:
– Когда мы в последний раз пребывали в радостном семейном кругу? Не припомню случаев в нашей семье! Быстрей домой, а то пирожки с капустой остынут.
Мы с сестрой понурили головы, пошли следом за родителями в дом с палисадником, любовно сделанным, с заботой.
В доме происходила семейная обстановка, которая настраивала сердца на лад, слышимый за пределами дома. Нет грусти что, ночь прервется, либо уйдем в небытие.
Время лилось спокойно, не замечал ход, иногда была слышна грусть, которая таилась в уголке сердец, иногда показывалась, дабы частью поселить сомнение в том, что должно произойти.