м сырого мяса?
Мистер и миссис Браун сказали дрожащими голосами, что, по их мнению, эти маленькие милашки никак не могут играть с сырым мясом – хотя на самом деле это было именно так, – и поспешили увести тётю Аделаиду. Но за её спиной обменялись отчаянными взглядами, говорившими: «Ради всего святого, что же ещё натворят дети?»
Детям наконец удалось одеть Тётушку Хрю-Хрю, и, хотя пуговицы на её животе застегнулись не все, она выглядела просто очаровательно, стоя на задних ногах, а передними опираясь на свою загородку. Тётушка Хрю-Хрю оглядывалась по сторонам и радостно похрюкивала из-под широких полей белой кружевной шляпки.
Но козы Нанни и Билли оказались чудовищно трудной задачкой, как это всегда бывает с козами.
Билли довольно-таки спокойно влез в штанишки Саймона и плотную белую матросскую курточку, но Нанни, туго обтянутая платьем Франчески, тут же сжевала его чёрный шёлковый шарф, а затем стала жевать шнурок свистка – и проглотила сам свисток, так что теперь с каждым выдохом у неё получалось звонкое «уиии».
А хуже всего дело обстояло с Модестиной. Она в самом деле была очень упрямой и сердитой ослицей, и её не интересовало ничего, кроме морковки. И конечно же, одежда Сюзи оказалась ей тесна – пришлось добавить предметы гардероба, взятые у других детей, и Модестина совершенно не обрадовалась всем этим неудобствам.
Младшие дети явились пред взоры тёти Аделаиды, когда она шествовала через газон, озирая претендентов. Малыши довольно бестолково бродили туда-сюда, спотыкаясь о белые платьица и болтая друг с другом на весьма удивительной смеси шипения, кудахтанья и блеяния.
– Вам следует немедленно нанять учителя красноречия, – сообщила тётя Аделаида мистеру и миссис Браун. – У них просто отвратительная дикция.
Но в любом случае эти дети были для неё маловаты.
– Где ваши старшие девочки? – вопросила тётя Аделаида, начиная немного раздражаться оттого, что детей не выстроили перед ней в шеренгу, чтобы удобнее было выбирать. Однако в ту же минуту она заметила одну из девочек, тихо и благонравно стоящую у заборчика, – именно таких девочек тётушка и предпочитала. – Пойдёмте поговорим с ней, – сказала тётя Аделаида, махнув зонтиком туда, где Тётушка Хрю-Хрю, гордая и довольная собой, в белом оборчатом платье, грелась на солнышке, положив передние розовые копытца на забор возле своего хлева.
Ох, какой ужас!
Мистер и миссис Браун переглянулись в полном отчаянии – казалось, спасения нет. И вдруг – не мелькнуло ли что-то рыжевато-чёрное, неподвижное среди кустов у края живой изгороди? Не звякнули ли тихонько агатовые подвески на чёрной шляпке? Как бы там ни было – спасительное озарение снизошло.
– О, не думаю, что она вам подойдёт, тётя Аделаида, – уверенно заявил мистер Браун.
– Почему же? – поинтересовалась та.
– Она храпит, – пояснил мистер Браун без малейшего колебания.
– Это не имеет значения. У неё будут собственные комнаты. Я не буду её слышать ночью.
– Но она храпит и днём, – возразила миссис Браун столь же вдохновенно, как её муж. И действительно, из-под белой широкополой шляпки доносились какие-то странные звуки.
– О да, это меняет дело. – Тётя Аделаида внезапно остановилась как вкопанная и принялась озираться, втягивая воздух, словно охотничья собака, чующая новую добычу. – А что это за любопытный свист?
Любопытный свист издавала коза Нанни, внезапно примчавшаяся бешеным галопом из конюшни, и выглядела она, следует признать, очень странно: кружевная шляпка висела на одном роге, а панталоны несколько сползли. И пока Брауны втайне молились, чтобы она продолжила свой безумный бег, коза поступила так, как всегда поступают козы, – то есть сделала именно то, чего вы больше всего не хотите в данный момент. Или вообще не хотите. Коза внезапно остановилась, словно вросла в землю всеми четырьмя копытцами, прямо перед тётей Аделаидой и застыла, глядя той прямо в лицо.
– И которая же из девочек ты? – спросила тётя, явно очарованная столь угодливым поведением.
– Бхе-хе-хе-хе! – отозвалась коза Нанни.
– Тяжёлая форма астмы! – поспешно объяснил мистер Браун. – Вы же не захотите…
– Я позову Лучших Докторов, – оборвала его тётя Аделаида и ткнула Нанни зонтиком. – Встань прямо, милочка, и отвечай как следует, когда с тобой разговаривают.
В другой день коза Нанни от такого обращения пустилась бы наутёк и ускакала в поля; но, конечно же, сейчас она поступила ровно наоборот: к ужасу Браунов, коза поднялась на задние ноги и застыла, преданно глядя прямо в лицо престарелой дамы. Брауны стояли словно парализованные и молились о том, чтобы послышалось ещё хоть одно чудотворное звяканье агатовой подвески.
Один долгий томительный миг тётя Аделаида смотрела на козу Нанни, а потом ещё раз ткнула её зонтиком. На этот раз Нанни правильно поняла намёк.
– Бедное дитя, – вздохнула тётя Аделаида, глядя вслед убегающей козе, отбрыкивающейся от сползающих панталон. Затем её словно передёрнуло от увиденного. – Как это печально, дорогие мои! Эта её борода… – Она покачала головой и вдруг вопросила, указывая зонтиком: – А это что за особа?
– Какая особа? – переспросили мистер и миссис Браун. Они никого не видели.
– Уродливая женщина, которая стоит вон там, вся в каком-то линялом чёрном, с агатовыми подвесками на шляпке и носом, как две сросшихся картофелины.
– Кто бы это мог быть? – задумалась миссис Браун. – У неё есть Зуб?
– О да, огромный Зуб, – согласилась тётя Аделаида. – И большая чёрная палка.
– О, должно быть, это няня Матильда, – обрадовалась миссис Браун. – Она пораньше вернулась после своего Выходного! – Однако сама она не видела няню Матильду, как и мистер Браун.
И тут из-за конюшни послышалось душераздирающее «Иииии-ааааа! Иииии-ааааа! Иииии-ааааа!».
Детям наконец-то удалось нарядить Модестину, но они не могли не признать, что ослица выглядит нелепо. Чтобы её одеть, понадобились нарядные платья сразу трёх девочек, но торчащий хвост скрыть всё равно не удалось. Зато на каждом ухе у Модестины красовалось по шляпке, и если бы она ещё и не раскрывала рта, то прекрасно сошла бы за девочку. Но ослица не собиралась терпеть всё это безобразие молча. Ей теперь неудобно было отбрыкиваться от детей, поскольку её ноги оказались туго стянуты нижней юбкой, и ослица то и дело издавала возмущённый зычный рёв.
И наконец Модестина почти вырвалась из рук своих мучителей, и они поняли, что сейчас она выбежит из-за конюшни – навстречу маме, папе и двоюродной бабушке. И хотя дети не подозревали, что тётя Аделаида хочет забрать одну из девочек с собой, зато прекрасно знали, что она собралась завещать все свои деньги папе с мамой, когда умрёт, но если её обидеть, то денег им не видать. И хотя до сих пор ни домашней птице, ни животным, наряженным в белые крахмальные оборочки, не удалось обидеть тётю Аделаиду, дети понимали, что Модестина с её ужасным «иии-ааа» – это уже перебор.
– Ой, мамочки, – сказали они. – Вот бы няня Матильда была здесь!
И вдруг – вот она, здесь! Чёрная шляпка с агатовыми бусинами, нос, Зуб, палка – ну всё при ней.
– И что же, по-вашему, я сделала бы для вас, безобразники? – спросила няня Матильда и сурово закусила губу своим ужасным Зубом.
– Вы могли бы стукнуть своей палкой… – предположили дети, стараясь не выпустить Модестину из конюшни.
– От этого обычно становится только хуже, разве нет? – спросила няня Матильда.
– Да, – признали дети и виновато посмотрели на няню Матильду. И им на секундочку показалось, что она прикусила губу, просто чтобы не рассмеяться.
– Ну ладно, попробуем, – согласилась няня Матильда, но добавила: – Это не для вашего спасения, озорники! А ради ваших отца и матери. – И она ударила палкой об пол конюшни.
Но слишком поздно! В этот миг Модестина, наряженная в широкополые шляпки, накрахмаленные платья, кружевные юбки и прочую кисею, вырвалась из конюшни и с безумным рёвом поскакала по газону. Дети устремились за ней и оказались пред гневным взором двоюродной бабушки Аделаиды. Та в ужасе повернулась к мистеру и миссис Браун, воздев зонтик как олицетворение рока…
И в тот же миг палка няни Матильды снова ударила об пол конюшни – и тётя Аделаида опустила зонтик, а затем, к изумлению мистера и миссис Браун, на её гневном лице засияла улыбка почти идиотического восторга.
– Ах, какая весёлая игра! – воскликнула тётя Аделаида, глядя, как Модестина брыкается и носится галопом по газону, в то время как дети лихорадочно бегают за ней, пытаясь поймать. – Какая очаровательная девчушка! Вы только полюбуйтесь, как мило она резвится с деревенской ребятнёй, – ах, как плохо они одеты, как грубы!
– Ии-аа, ии-аа! – продолжала голосить Модестина.
– Вы только послушайте, как весело она смеётся! Ах, как ловко она прыгает! Ага, похоже, они играют в догонялки – теперь она гонится за этими деревенскими увальнями! – И тётя Аделаида восторженно захлопала в ладоши и повернулась к мистеру и миссис Браун. – Вот эта девчушка как раз для меня! Я целую вечность не видела такого задора, такой беспечности! В Болль-Холле её жизнерадостность будет очень кстати. – И она снова захлопала в ладоши и позвала нежным, прямо-таки серебристым голоском: – Иди сюда, милая! Иди ко мне!
– Ии-аа, ии-аа! – по-прежнему вопила разъярённая Модестина, гоняясь за детьми.
– Она меня не слышит. Иди сюда, голубушка! – победно звала тётя Аделаида. – Как её зовут? – спросила она миссис Браун.
– Её… её зовут Модестина, – ответила та.
– Иди сюда, Модестина! – позвала тётя Аделаида.
– Но, боюсь, она на самом деле… сущая ослица, – промямлил мистер Браун.
– Вздор, – резко возразила тётя Аделаида. – Только потому, что девчушка обожает подвижные игры, не следует обзывать её всякими словами…
Но саму её уже несколько притомили детские игры.
– Приведите её ко мне, – велела тётя Аделаида. – Я приняла решение. Я выбираю эту девчушку!
– Но, тётушка… – начал мистер Браун.