Я был благодарен папе за то, что он поспешил ко мне на выручку, когда я сломал ногу. Он также пару раз приходил домой с работы, чтобы уговорить маму не наказывать меня за проступки. В начале их совместной жизни он действительно старался быть со мной рядом. Я помню, однажды он даже свозил меня на поезде в Сент-Луис, чтобы посмотреть на игру «Кардиналов» — в то время это была единственная бейсбольная команда из национальной лиги, базирующаяся вблизи нашего городка. Там мы переночевали и вернулись домой на следующий день. Я был в восторге. К сожалению, это была единственная поездка, которую мы с ним совершили вместе. Так же, как лишь однажды отправились вместе ловить рыбу. Лишь однажды мы вместе выехали в лес, чтобы срубить рождественскую елку. И лишь однажды всей семьей съездили в отпуск за пределы штата. Столько всего, что так много значило для меня, больше никогда не повторилось. Роджер Клинтон действительно любил меня и любил маму, но так и не смог до конца вырваться из мрака неуверенности в себе, отделаться от ложного ощущения безопасности, которое давали ему пьяные кутежи и юношеское беспутство. Все это вместе взятое, да вдобавок его отстраненность от мамы и брань в ее адрес помешали ему превратиться в того человека, каким он мог бы стать.
Однажды вечером в пьяном угаре он дошел до точки и устроил с моей матерью потасовку, которую мне никогда не забыть. Мама хотела, чтобы мы поехали в больницу навестить мою прабабушку, которой недолго оставалось жить. Папа сказал, что ей туда ехать нельзя. Они кричали друг на друга в спальне в задней части дома. Почему-то я вышел в холл и подошел к двери их комнаты. В этот момент папа вытащил из-за спины пистолет и выстрелил в сторону мамы. Пуля вошла в стену между тем местом, где стояла она, и тем, где застыл я. Это меня ошеломило и страшно напугало. Прежде я никогда не слышал звука выстрела и, уж конечно, не видел, как стреляют. Мама схватила меня и убежала через улицу к соседям. Вызвали полицию. Я до сих пор мысленно вижу, как полицейские уводят папу в наручниках в тюрьму, где он провел ночь.
Я уверен, что папа не собирался причинять маме боль и что он умер бы, если бы пуля случайно попала в кого-нибудь из нас. Однако до такой деградации его довело нечто более ядовитое, чем алкоголь. Прошло много времени, прежде чем я начал осознавать присутствие таких сил в других и в себе самом. Когда папа вышел из тюрьмы, он протрезвел не только в прямом смысле слова и так устыдился, что довольно долго в нашей жизни не происходило ничего плохого.
В Хоупе я жил и учился еще год. Я пошел в первый класс в Бруквудскую школу; моей учительницей стала мисс Мэри Уилсон. Хотя она была однорукой, это не мешало ей часто нас наказывать. Для этого она пользовалась тростью, в которой были проделаны отверстия, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Мне не раз довелось испытать на себе всю силу воспитательного воздействия этого предмета.
Кроме соседей и Мака Макларти я подружился еще с несколькими детьми, с которыми мы остались неразлучными друзьями на всю жизнь. У одного из них, Джо Первиса, детство было таким, что мое собственное по сравнению с ним казалось идиллией. Он стал прекрасным адвокатом, и, когда меня избрали генеральным прокурором штата Арканзас, я взял Джо к себе в штат. Когда Верховный суд США рассматривал обращение штата Арканзас по делу большой важности, я отправился на заседание, но право выступить в суде предоставил Джо. Член Верховного суда Байрон Уайт по прозвищу «Уиззер» прислал мне записку, в которой написал, что мой друг отлично справился с работой. Впоследствии Джо стал первым председателем фонда «Родные места Клинтона».
Помимо событий, которые касались друзей и семьи, моя жизнь на Тринадцатой улице была отмечена тем, что я открыл для себя кино.
В 1951-1952 годах на поход в кинотеатр хватало десяти центов: пять уходило на билет и еще пять — на кока-колу. Я ходил туда примерно раз в две недели. В то время за один сеанс показывали художественный фильм, мультфильм, сериал и киножурнал. Шла война в Корее, и я и об этом услышал. Главными героями сериалов были Флэш Гордон и «Человек-ракета». Из мультфильмов я предпочитал «Багз Банни», «Каспер — дружелюбное привидение» и «Приключения утенка Хьюи», с которым я, пожалуй, отождествлял себя. Я посмотрел множество кинокартин, и больше всего мне нравились вестерны, а самым любимым был фильм «Ровно в полдень»: за то время, что он шел в Хоупе, я посмотрел его раз пять или шесть, а с тех пор — еще более десяти раз. Он до сих пор остается моим любимым фильмом, потому что это вовсе не типичный вестерн с мужественным героем в главной роли; картина нравилась мне потому, что в ней Гэри Купер, несмотря на испытываемый им смертельный страх, все же действует так, как надо.
После моего избрания президентом я сказал репортеру, что мой любимый фильм — «Ровно в полдень». В то время Фред Зиннеманн, режиссер этой киноленты, которому тогда было около девяноста лет, жил в Лондоне. Я получил от него замечательное письмо с экземпляром режиссерского сценария фильма и фотографию с автографом. На снимке, сделанном в 1951 году, он был изображен с Купером и Грейс Келли в обычной одежде на фоне декораций фильма «Ровно в полдень». На протяжении многих лет, прошедших после первого просмотра этой картины, оказываясь в ситуациях, требовавших вступления в борьбу, я часто вспоминал взгляд Гэри Купера в моменты, когда он понимает, что его ждет почти неминуемое поражение, но он все же, переступив через свои страхи, делает то, что велит ему долг. Неплохой пример для следования ему в реальной жизни.
ГЛАВА 4
В то лето, когда я окончил первый класс, папа решил переехать домой в Хот-Спрингс. Он продал свою фирму по продаже «бьюиков» и перевез нас на ферму, раскинувшуюся на четырехстах акрах в нескольких милях к западу от города по Уайлдкэт-роуд. Там паслись коровы, овцы и козы. Чего там не было, так это теплого туалета. По этой причине в течение примерно года, что мы там прожили, в летнюю жару и зимнюю стужу нам приходилось ходить по нужде в деревянную кабинку во дворе. Впечатления это оставило незабываемые. Особенно мне запомнилось, как безобидный уж, который прижился у нас во дворе, глазел на меня через дырку, когда мне приходилось посещать это заведение. Впоследствии, когда я начал заниматься политикой, слова о том, что я когда-то жил на ферме с удобствами во дворе, звучали почти так же сенсационно, как если бы я родился в бревенчатой избушке.
Мне нравилось жить на ферме, кормить животных и находиться среди них — вплоть до одного рокового воскресенья. Папа пригласил нескольких родственников, в том числе своего брата Реймонда с детьми, к нам на обед. Я отправился с Карлой, одной из дочерей Реймонда, погулять в поле, где паслись овцы. Я знал, что в стаде есть один злобный баран, которого следовало обходить стороной, но мы решили испытать судьбу. Это было большой ошибкой. Когда мы отошли от ограды примерно на сотню ярдов, баран увидел нас и бросился в атаку. Мы помчались к ограде. Карла была старше меня и бегала быстрее, так что она успела добежать до изгороди, а я споткнулся о большой камень и упал. Я понял, что баран догонит меня прежде, чем я добегу до изгороди, поэтому решил спрятаться за небольшим деревцем в нескольких шагах от нее. Я надеялся, что смогу спастись, бегая вокруг него, пока не прибудет помощь. Это было еще одной большой ошибкой. Вскоре баран нагнал меня и сбил с ног. Прежде чем я успел встать, он боднул меня в голову. Я был настолько ошеломлен и испытывал такую боль, что подняться уже не смог. А баран попятился, хорошенько разогнался и снова поддал мне изо всех сил. Он проделал это много раз, поочередно нанося мне удары то в голову, то в живот. Вскоре я был весь в крови, и мне было ужасно больно. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился мой дядя, поднял камень побольше и метнул его в животное, попав ему прямо между глаз. Баран только потряс головой и, очевидно ничуть не расстроенный, спокойно пошел прочь. Со временем мои раны затянулись, и остался лишь шрам на верхушке лба, который постепенно скрылся под волосами. А еще я узнал, что могу держать удар. К такому выводу я приходил еще пару раз в детстве и в последующей жизни.
Через несколько месяцев после того как мы переехали на ферму, мои родители стали ездить на работу в город. Папа разочаровался в фермерстве и стал менеджером по реализации запчастей в фирме дяди Реймонда, занимавшейся продажей «бьюиков», а для мамы в Хот-Спрингс нашлось столько работы, связанной с анестезией, что она не знала, как с ней справиться. Однажды, направляясь на работу, она подвезла женщину, которая шла в город. Когда они познакомились, мама спросила ее, не знает ли она кого-нибудь, кто приходил бы к нам и присматривал за мной, пока они с папой заняты на работе. В ответ та предложила свои услуги. Ее появление в нашем доме было одной из самых больших удач в моей жизни. Женщину звали Кора Уолтерс; это была настоящая бабушка, обладавшая всеми достоинствами сельской жительницы старой закалки. Мудрая, добрая, честная, добросовестная и глубоко верующая христианка, Кора стала членом нашей семьи на целых одиннадцать лет. Все ее родственники были хорошими людьми, и после того, как она ушла от нас, к нам стала приходить ее дочь, Мей Хайтауэр, которая проработала у мамы тридцать лет, до самой маминой смерти. Если бы Кора Уолтерс жила в другое время, из нее мог бы получиться превосходный священник. Благодаря ее примеру я смог стать лучше, а что касается моих грехов, совершенных тогда или позже, она к ним непричастна. Кора была старушкой крутого нрава. Однажды она помогла мне убить огромную крысу, которая разгуливала по нашему дому. Точнее, я ее обнаружил, а Кора прикончила под мои восторженные вопли.
Когда мы переехали на ферму, маму очень беспокоило то, что мне придется учиться в маленькой сельской школе, поэтому она записала меня в католическую школу св. Иоанна в центре города, где я проучился второй и третий классы. Все это время моей учительницей была сестра Мэри Амата Макги, прекрасный и заботливый, но очень строгий педагог. У меня в табеле частенько стояли отличные оценки, а вот по предмету под названием «гражданственность» (так у нас называлось поведение) — посредственные. Я любил читать и участвовать в конкурсах по орфографии, но слишком много говорил. Это было моей вечной проблемой в начальных классах, и, как говорят мои критики и многие из моих друзей, я с ней так до конца и не справился. Мне также однажды влетело за то, что я отпросился в туалет и слишком долго там пробыл, опоздав на ежедневную молитву. Меня пленяла католическая церковь с ее ритуалами и набожностью монахинь, но вот стоять на коленях на сиденье парты, опираясь на ее спинку и держа в руке четки, часто было невыносимо для неугомонного мальчугана, чей прежний церковный опыт ограничивался воскресной школой и посещением в летние каникулы школы по изучению Библии при Первой баптистской церкви в Хоупе.