После того как мы примерно год прожили на ферме, папа решил переехать в Хот-Спрингс. Он арендовал у дяди Реймонда большой дом на Парк-авеню, 1011, в восточной части города. Папа убедил маму в том, что ему удалось купить дом на свои и ее сбережения. Однако даже если сложить их доходы и учесть, что тогда на жилье уходила значительно меньшая часть расходов средней семьи, чем сейчас, я не представляю, как мы могли такое себе позволить. Дом стоял на холме; он был двухэтажным, с пятью спальнями и очаровательным небольшим танцзалом наверху, в котором имелась барная стойка, а на ней — подобие большого беличьего колеса с двумя огромными игральными костями. Очевидно, прежний владелец дома занимался игорным бизнесом. Я провел много счастливых часов в этом зале, где у нас бывали вечеринки и где мы с друзьями частенько просто играли.
Снаружи дом был выкрашен белой краской с зеленой отделкой. У него была наклонная крыша над передним входом и двускатная — над самим строением. Передний двор был построен в виде трехуровневых уступов; через средний уровень проходила дорожка, а между нижним и средним находилась выложенная из камня стена. Боковые дворики были маленькими, однако там хватало места для того, чтобы мама могла там предаваться своему любимому увлечению — садоводству. Особенно она любила выращивать розы, и каждый дом, в котором она жила, был окружен этими цветами. Так продолжалось до самой ее кончины. Мама легко загорала, покрываясь глубоким темным загаром, главным образом тогда, когда в майке и шортах окапывала почву вокруг цветов. С задней стороны к дому подходила покрытая гравием подъездная аллея, которая вела к гаражу на четыре автомобиля. Там же раскинулась и красивая лужайка с качелями, а по обеим сторонам аллеи шли заросшие травой откосы, спускавшиеся к улице Серкл-драйв.
Мы переехали в этот дом, когда мне было лет семь или восемь, и прожили в нем до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать. Жизнь здесь была для меня увлекательной. На участке рядом с домом росли кустарник и цветы; он был окружен длинной живой изгородью, поросшей жимолостью и множеством деревьев, включая смоковницу, грушу и две дикие яблони, а перед домом стоял огромный старый дуб.
Я помогал папе ухаживать за участком. Это было единственное, что мы делали по-настоящему вместе, хотя с годами такая работа все больше становилась исключительно моей обязанностью. Наш дом стоял рядом с лесным массивом, так что я постоянно натыкался на пауков, тарантулов, многоножек, скорпионов, ос, шершней, пчел и змей — наряду с более мирными существами, такими как белки, бурундуки, синие сойки, малиновки и дятлы. Однажды, выкашивая газон, я взглянул вниз и увидел гремучую змею, которая ползла рядом с газонокосилкой, очевидно привлеченная исходившей от нее вибрацией. Мне не понравилось ее настроение; я задал стрекача и тем самым избежал неприятностей.
В другой раз, однако, я так легко не отделался. Папа построил в нижней части подъездной аллеи с задней стороны дома большущий трехэтажный птичий домик для ласточек — птиц, которые гнездятся стаями. Однажды я косил там траву и обнаружил, что в домике поселились не ласточки, а шмели. Они облепили меня и кружились вокруг, касаясь рук и лица. Как это ни удивительно, ни один шмель меня не ужалил. Я отбежал от домика, чтобы отдышаться и решить, что делать дальше. Я ошибся, предположив, будто шмели решили, что от меня им не будет никакого вреда, и через несколько минут продолжил косить траву. Не успел я продвинуться на десять ярдов, как они снова меня облепили, но на этот раз принялись беспощадно жалить. Один из них каким-то образом оказался у меня между животом и брючным ремнем и стал жалить снова и снова: в отличие от пчел, шмели на такое способны. Позже у меня начался жар, и мне пришлось срочно обращаться к врачу, но я достаточно быстро выздоровел, получив для себя еще один ценный урок: шмели делают нарушителям только одно предупреждение, но никак не два. Через тридцать пять с лишним лет Кейт Росс, пятилетняя дочь моих друзей Майкла Росса и Марки Поуст, прислала мне письмо с очень простыми словами: «Берегись пчел. Они кусаются». Что это значит, я знал по себе.
Переезд в Хот-Спрингс намного обогатил мой жизненный опыт: новый город, который был куда больше и современнее прежнего; новый район, новая школа, новые друзья и знакомство с музыкой; мой первый серьезный религиозный опыт в новой церкви и, конечно же, много новых родственников из клана Клинтонов.
Горячие серные источники, в честь которых город получил свое название, бьют из-под земли в узком ущелье в горах Уошито. Они находятся на пятьдесят миль западнее и немного южнее Литл-Рока. Первым европейцем, который их обнаружил, был Эрнандо де Сото: он прошел через долину в 1541 году, увидел индейцев, купающихся в окутанных паром источниках, и, как гласит легенда, решил, что нашел ключ к молодости.
В 1832 году президент Эндрю Джексон подписал законопроект о превращении четырех участков земли вокруг Хот-Спрингс в федеральный заповедник. Это случилось задолго до того, как была учреждена Служба национальных парков США, а Йеллоустон стал нашим первым национальным парком. Вскоре в Хот-Спрингс появились многочисленные гостиницы для приезжих. К 1880-м годам на Центральной авеню— главной улице, змейкой протянувшейся мили на полторы через ущелье в горах, где находились источники, — выросли красивые купальни. Более 100 тысяч человек в год принимали здесь ванны, помогавшие от всех болезней — ревматизма, паралича, малярии, венерических заболеваний. Многие приезжали просто на отдых. В первой четверти XX столетия были построены самые роскошные купальни, и теперь посетители ежегодно принимали здесь более миллиона ванн, а город-курорт получил всемирную известность. После того как его статус был изменен и он из федерального заповедника превратился в национальный парк, Хот-Спрингс стал единственным городом в Америке, расположенным посреди национального парка.
Особую привлекательность городу придавали великолепные гостиницы, оперный театр и, начиная с середины XIX века, игорные заведения. К 1880-м годам в Хот-Спрингс было открыто уже несколько казино, ион наряду со славой популярного курорта стал приобретать и печальную известность. На протяжении нескольких десятилетий перед Второй мировой войной и в годы войны городом руководил мэр Лео Маклохлин — человек, достойный того, чтобы стоять во главе любого большого города. Управлять игорными заведениями ему помогал Оуэн Винсент Мэдден по прозвищу «Оуни» — гангстер, который перебрался в Хот-Спрингс из Нью-Йорка.
Вернувшиеся с войны реформаторы во главе с Сидом Макматом отстранили от власти Маклохлина, и вскоре тридцатипятилетний Макмат стал самым молодым губернатором в стране. Однако, несмотря на усилия реформаторов, игорный бизнес продолжал действовать до середины 1960-х годов. Его представители откупались, давая взятки политическим деятелям штата, местным политикам и чиновникам в правоохранительных органах. Оуни Мэдден до конца своих дней жил в Хот-Спрингс как «почтенный» гражданин. Маме однажды довелось давать ему наркоз перед операцией. Придя домой, она со смехом рассказала мне, что просмотр его рентгенограммы был равносилен походу в планетарий: сидевшие у него в теле двенадцать пуль напомнили ей метеориты.
Хотя игорный бизнес был незаконным, в Хот-Спрингс мафия не стала прибирать его к рукам; вместо этого у нас появились свои собственные криминальные боссы. Иногда между конкурирующими группировками начинались столкновения, но в мое время насилие всегда носило ограниченный характер. Например, были взорваны гаражи возле двух домов, но произошло это в отсутствие хозяев.
В течение последних трех десятилетий XIX столетия и первой половины XX века игорный бизнес притягивал в город весьма разношерстную публику: преступников, гангстеров, военных героев, актеров и многочисленных звезд бейсбола. Часто наведывался к нам легендарный бильярдный катала Миннесота Фэтс. В 1977 году, занимая должность генерального прокурора штата, я сыграл с ним на бильярде, договорившись перечислить доходы от матча одному из благотворительных учреждений в Хот-Спрингс. Фэтс разбил меня в пух и прах, но компенсировал разгром тем, что попотчевал нас историями о своих прошлых приездах в город, когда он днем играл на скачках, затем обедал и весь вечер предавался азартным играм по всей Центральной авеню, увеличивая толщину своего бумажника и своей и без того обширной талии.
Хот-Спрингс привлекал и политических деятелей. Несколько раз здесь побывал Уильям Дженнингс Брайен. В 1910 году сюда приезжал Теодор Рузвельт, в 1927 году — Герберт Гувер, а в 1936 году во время празднования столетия штата город посетили Франклин и Элеанора Рузвельт. Хьюи Лонг с женой провели здесь второй медовый месяц. Джон Кеннеди и Линдон Джонсон побывали в городе еще до того, как стали президентами. Посетил Хот-Спрингс и Гарри Трумэн — единственный, кто играл здесь в азартные игры, или, по крайней мере, единственный, кто этого не скрывал.
К таким достопримечательностям Хот-Спрингс, как игорные заведения и серные купальни, добавлялись большие, ярко освещенные аукционные дома, которые стояли на Центральной авеню вперемешку с казино и ресторанами на противоположной от купален стороне улицы; ипподром «Оуклон», где ежегодно весной на протяжении месяца проводились скачки чистокровных лошадей, потому что в городе существовала легальная возможность поиграть на деньги; игровые автоматы во многих ресторанах, причем на некоторых из них разрешалось играть даже детям, если они сидели на коленях у своих родителей, и три озера неподалеку от Хот-Спрингс, самое крупное из которых — озеро Гамильтон, в окрестностях которого многие важные персоны города, включая дядю Реймонда, имели большие дома.
В период летних отпусков в мотели на берегу озера стекались тысячи людей. Были здесь также ферма аллигаторов, причем самый крупный экземпляр имел длину восемнадцать футов; страусиная ферма, обитатели которой иногда шествовали по Центральной авеню; зоопарк «Ай-Кью» Келлера Бреланда, где помимо многочисленных зверей выставлялся, как считалось, скелет русалки, и дурной славы публичный дом, в котором заправляла Максин Харрис (впоследствии Максин Темпл Джонс) —