Наш клан Короткие Шкуры пробыл на реке Катбанк приблизительно до первого июня. Мухи начинали надоедать нам, и пришлось перекочевать в прерию, где их было гораздо меньше. Переправившись через гребень водораздела, мы спустились по течению реки Милк на несколько дней пути и наконец временно расположились лагерем как раз у северной стороны восточного холма из цепи Суитграсс-Хиллс, где стояли остальные пикуни. Из одного лагеря в другой все время ходило множество гостей. От посетителей мы узнали, что в клане Никогда Не Смеются вскоре после ухода с реки Марайас разыгрался большой скандал. Желтая Птица – молодая хорошенькая жена старого Глядящего Назад, сбежала с юношей по имени Две Звезды. Думали, что они отправились на север к бладам или черноногим, и муж отправился в погоню. Об этом происшествии было много толков, делались всякие предположения о том, чем все кончится. Скоро мы узнали развязку.
Однажды вечером Нэтаки сообщила мне, что виновная пара прибыла с севера и находится в палатке их молодого друга. Они избежали встречи с мужем, когда тот прибыл в лагерь бладов, и вернулись на юг. Муж, вероятно, продолжает свой путь в лагерь черноногих в поисках беглецов, а они тем временем собираются посетить племя гровантров. Они надеются, что через некоторое время муж прекратит погоню, и тогда, уплатив ему основательное отступное, влюбленные получат возможность мирно жить вместе. Но уже на следующее утро вскоре после восхода солнца наш лагерь был разбужен пронзительными, исполненными ужаса женскими воплями. Все выскочили из постелей и повыбегали из палаток. Мужчины хватали оружие, думая, что на нас, может быть, напали враги. Но нет, это кричала Желтая Птица: муж отыскал ее и схватил, когда она пошла к реке по воду. Глядящий Назад держал беглянку за руку и тащил в палатку нашего вождя. Женщина упиралась, кричала и вырывалась. В палатках готовили завтрак, но в лагере в это утро было очень тихо. Не слышно было ни пения, ни смеха, ни разговоров, даже дети вели себя смирно. Я указал на это жене.
– Тише, – ответила она. – Как мне ее жалко! Я думаю, случится что‐нибудь ужасное.
Вскоре мы услышали, как лагерный глашатай громко объявляет, что в палатке Большого Озера – нашего вождя – состоится совет, и перечисляет имена тех, кто должен присутствовать: владельцы магических трубок, зрелые охотники и воины, мудрые старики. По одному они стали собираться в палатке вождя. В лагере установилась глубокая тишина.
Мы уже позавтракали, и я успел выкурить две трубки, когда снова раздался голос глашатая: «Всем женщинам, всем женщинам! – кричал он. – Вы должны немедленно собраться в палатке нашего вождя, где будет подвергнута публичной казни жена, виновная в неверности. Вы должны быть свидетельницами того, что постигает женщину, опозорившую своего мужа, своих родных и самоё себя».
Я понимал, что очень немногие женщины хотят туда идти, но следом за глашатаем шагала группа Бешеных Псов из Общества Друзей – своего рода лагерная полиция; она перемещались из палатки в палатку и заставляла женщин выходить. Когда один из полицейских поднял полог нашего жилища, Нэтаки метнулась ко мне и судорожно вцепилась в меня.
– Идем, – сказал «полицейский», заглядывая в палатку, – идем быстрее. Разве ты не слышала приглашения?
– Она больше не пикуни, – заявил я спокойно, хотя был сильно рассержен. – Она теперь белая женщина и никуда не пойдет.
Я думал, что Бешеный Пес может начать спорить, но ничего не последовало. Он опустил входной полог и ушел, не говоря ни слова.
Мы напряженно ждали, как будут развиваться события.
– Что они собираются делать? – спросил я. – Убьют ее или?..
Нэтаки содрогнулась и не ответила, только еще крепче прижалась ко мне. Внезапно мы снова услышали пронзительные вопли. Затем опять наступила тишина, пока не заговорил мужской голос: это был наш вождь.
– Кьи! – сказал он. – Все вы, стоящие здесь, были свидетелями того, какая кара постигает неверную своему мужу. Измена – великое преступление. Давным-давно наши отцы держали совет, как до́лжно наказывать женщину, принесшую горе и стыд в палатку мужа и родителей. И как совет повелел, так и поступили сегодня с этой женщиной, чтобы всем видевшим казнь она послужила предостережением. Женщина теперь отмечена знаком, который будет носить всю жизнь. Куда бы она ни пошла, люди, взглянув на нее, засмеются и скажут: ага, женщина с отрезанным носом! Вот идет женщина дурного поведения, хороша, нечего сказать!
Затем несколько мужчин один за другим произнесли краткие речи схожего содержания, и когда они закончили, вождь велел всем разойтись. Женщина, подвергшаяся казни, пошла на реку смыть кровь с лица: ей отрезали нос, отсекли от переносицы до губы одним кривым разрезом. Это было ужасное зрелище – живой череп.
А юноша? Он поспешил в свой лагерь, к себе в палатку, как только виновную поймали. Ему ничего не сказали, ничего ему не сделали. В этом и цивилизованные и нецивилизованные народы одинаковы: страдает всегда женщина, мужчине ничего не делается.
– Понимаешь, – говорила мне Нэтаки, – эту женщину не в чем винить. Она всегда любила Две Звезды, но он очень беден, и ее дурной отец заставил дочь пойти за нехорошего старого Глядящего Назад; у него уже есть пять жен, с которыми он обращается подло и жестоко. Ах, как мне ее жалко!
Глава XIИстория кутене
Мы только что позавтракали. Нэтаки расчесала волосы и заново заплела косы, перевязав их голубой лентой, нарядилась в свое лучшее платье, надела самые красивые из своих мокасин.
– В чем дело? – спросил я. – По какому поводу весь этот парад?
– Сегодня Одинокий Вапити вынесет свою священную трубку и пройдет с ней по всему лагерю. Мы последуем за ним. А ты не собираешься идти?
Конечно, я собирался и тоже надел нарядную одежду: замшевые штаны с бахромой и вышитыми ярким бисером лампасами, замшевую рубашку с бахромой и бисерной вышивкой, роскошно разукрашенные мокасины. Должно быть, в этом наряде у меня был живописный вид; волосы уже так отросли, что спадали мне волнами на плечи. Индейцы терпеть не могут короткие стрижки. Не раз я слышал, как, рассказывая о старом времени, о разных агентах и других видных представителях Американской пушной компании, индейцы говорили: «Да, такой‐то был вождь – у него были длинные волосы. Сейчас уже нет белых вождей: все, с кем мы теперь встречаемся, коротко острижены».
Мы опоздали. Внутри палатки знахаря и вокруг нее собралась такая толпа, что нам не удалось протиснуться поближе, но шкуры покрытия были кругом завернуты кверху, и мы могли видеть, что делается внутри. Очистив руки дымом горящей душистой зубровки, Одинокий Вапити снимал покровы с трубки, точнее – с ее чубука. При снятии каждого слоя он и сидевшие в палатке пели соответствующую песню. Они исполнили песни антилопы, волка, медведя, бизона – последняя пелась очень медленно, низким голосом, торжественно.
Наконец длинный чубук, укутанный в меха, роскошно украшенный пучками орлиных перьев, был освобожден от покровов. Благоговейно взяв трубку, Одинокий Вапити поднял ее к солнцу, опустил к земле, поочередно направил на север, юг, восток и запад, произнося молитву о даровании нам всем здоровья, счастья и долголетия. Затем, встав с места и держа чубук перед собой в вытянутых руках, индеец в медленном спокойном танце двинулся из палатки наружу. Мужчины один за другим – в том числе и я – последовали за ним. Подтянулись также и женщины и дети, и образовалась длинная процессия, похожая на змею, извивавшуюся среди палаток лагеря. Несколько сот человек пританцовывали и распевали песни магической трубки. Закончив одну песню, мы делали небольшую передышку перед тем, как начать следующую, и в это время народ разговаривал и смеялся. Люди были счастливы; не было среди них ни одного, кто не верил бы в действенность молитв и поклонения, в то, что Солнцу угодно зрелище разодетых в лучшие наряды и танцующих в его честь индейцев. Так мы двигались вперед, пока не обошли кругом весь лагерь; когда шедший во главе Одинокий Вапити приблизился ко входу в свою палатку, он отпустил нас, и мы побрели в разные стороны по домам, чтобы переодеться в будничную одежду и приняться за повседневные дела.
– Кьи, – сказала Нэтаки, – какой счастливый танец! А как хорошо выглядел народ, одетый в свою хорошую одежду.
– Да, – ответил я, – это был танец радости, и народ выглядел замечательно. Я обратил внимание на одну женщину, самую хорошенькую и лучше всех одетую.
– Кто это? Скажи сейчас же.
– Да та жена белого, которая живет в нашей палатке, разумеется.
Нэтаки ничего не сказала и даже отвернулась от меня. Я заметил выражение ее глаз; она была довольна, но стеснялась показать это.
Июньские дни длинные, а мне казалось, что они пролетают быстро. Так было интересно охотиться, сидеть в тени палаток, смотреть на народ, занятый разными работами, слушать рассказы стариков. Однажды в наш лагерь пришли три индейца из племени кутене; они принесли Большому Озеру от своего вождя табак и сообщение, что его племя посетит пикуни. Гости прибыли к нам прямо из своей страны, что по ту сторону Скалистых гор, пройдя через густые леса западного склона, через покрытые ледниками вершины больших гор, по глубокому каньону реки Катбанк, а потом сто миль по обширным прериям к нашему лагерю. Откуда они знали, как направить свой путь так уверенно, чтобы выйти прямо к единственному лагерю на этом огромном пространстве, занятом горами и усыпанной холмами, как часовыми, расстилающейся во все стороны прерией? Может быть, отчасти их вел инстинкт. Может, они шли по следам какого‐нибудь возвращающегося домой военного отряда, или отряд искателей добычи из людей их племени указал путникам место, где находятся те, кого они ищут. Как бы то ни было, они пришли прямо к нам от истоков Колумбии, и наши вожди приняли принесенный ими табак, курили его в совете и нашли, что он хорош. Были в совете такие, кто, потеряв родственников в войне с горным племенем, отвергали заключение мира и настойчиво выступали с речами против него. Но большинство было не на стороне возражающих, и посланные отбыли с поручением передать своему вождю, что пикуни рады надолго принять как гостей его самого и его племя.