Через некоторое время кутене пришли. Их было немного, не более семисот, но, как я выяснил, делегация составляла бо́льшую часть племени. Физически они сильно отличались от пикуни: не выше их, пожалуй, но более крепкие, с крупными руками и ногами. Такое сложение, естественно, являлось результатом жизни в горах. Племя кутене – искусные охотники на горных баранов и козлов, и постоянное лазание по склонам развило мускулы их ног до почти неестественных размеров. Черноногие презирали такой образ жизни: они не охотились на тех диких животных, к которым нельзя подъехать верхом вплотную или достаточно близко, а самая тяжелая работа, выполняемая ими, состояла в разделке туш убитых бизонов и навьючивании мяса на лошадей. Неудивительно, что конечности у черноногих маленькие и изящной формы; к тому же руки у них мягкие и гладкие, как у женщин.
Вождь племени кутене старик Са-о-ко-кин-а-пи, Видна Спина, с несколькими из старейшин пришел немного раньше основной группы соплеменников. Наш вождь Большое Озеро не подозревал даже, что ожидаемые гости уже близко, когда полог его палатки поднялся и вошли кутене. Обычай требовал, чтобы хозяин, застигнутый гостем врасплох, делал ему подарок; к тому времени, как была выкурена первая трубка, вождь племени кутене стал на пять лошадей богаче, чем был, входя в лагерь.
Кутене поставили свои палатки у самого нашего лагеря. Еще не успели женщины как следует собрать типи и развести огонь, как уже полным ходом шли взаимные посещения, пиры и обмен подарками. Кутене принесли с собой много аррорута [17] и сушеный квамаш – желтые, сладкие, липкие жареные луковицы, показавшиеся очень вкусными людям, много месяцев не видевшим никаких овощей. Пикуни были чрезвычайно довольны угощением и дарили в ответ кутенейским женщинам из своих запасов много отборного пеммикана, сушеного и вяленого мяса. Пикуни меняли бизонью выделанную и сыромятную кожу на дубленые шкуры баранов, лосей и других горных животных.
Конечно, молодые люди из обоих племен занялись ухаживанием. Юноши пикуни отправились в лагерь кутене и наоборот; они стояли молча, торжественно разодетые в роскошные наряды, лица их были расписаны бросающимися в глаза рисунками, длинные волосы – аккуратно заплетены. У отдельных счастливцев с левого запястья свисало на ремешке зеркальце; оно все время вертелось и бросало зайчики яркого солнечного света; некоторые зеркала были оправлены в грубые деревянные рамки, которые владелец покрыл резьбой и ярко раскрасил. Разумеется, эти кавалеры прерий не заговаривали ни с одной из девушек; нельзя было даже, наблюдая за парнями, сказать с уверенностью, что они смотрят на девушек. Юноши стояли часами, по-видимому, устремив взгляд на какой‐то далекий предмет, но в действительности тайком разглядывали девушек, изучая до мельчайших подробностей черты лица каждой из них, каждую особенность их движений и поз. А девушки? Они, казалось, совершенно не замечали, что в лагере есть молодые люди. Нельзя было поймать их на том, что они смотрят на юношей, и все же они смотрели, а потом собирались вместе и обсуждали внешность то того, то другого, его доблесть и характер – совершенно так же, как делают белые девушки. Я знаю это наверное, потому что Нэтаки мне рассказывала, как девушки тайком высмеивают тщеславного поклонника, который им не нравится, но воображает, будто во всем лагере он единственный красавец.
Молодые люди из обоих лагерей часто устраивали скачки, играли в азартные игры и танцевали. Старшие смотрели на молодежь со спокойным одобрением и беседовали об охотах и битвах, о далеких местах и вещах, которые им довелось повидать. Бо́льшая часть бесед велась на языке жестов, но среди кутене нашлось несколько мужчин и женщин, говоривших на языке черноногих, который они изучили, находясь в плену или живя долгое время с этим племенем. Вообще не было ни одного окрестного народа, в котором один-два человека не говорили бы на языке черноногих. Но ни один черноногий не говорил на каком‐либо языке, кроме собственного и языка жестов.
Черноногие считали остальные народы низшими и полагали, что изучать другой язык ниже их достоинства. Один кутене, говоривший на языке черноногих, довольно бодрый несмотря на преклонный возраст, часто бывал у меня в палатке. Ему, вероятно, быстро стало ясно, что он желанный гость, так как для него у нас всегда были готовы миска с едой и сколько угодно табаку.
В ответ на мое гостеприимство и частые подарки кутене рассказывал мне о своих путешествиях и приключениях. Когда‐то он очень много странствовал и являлся своего рода этнографом, так как бывал у многих племен в разных местах этого края, от территории черноногих до берега Тихого океана и к югу до Большого Соленого озера, изучая языки и обычаи индейцев. Как‐то вечером он поведал нам историю, которую назвал «Рассказом о питающихся рыбой». Она показалась нам с Нэтаки интересной.
«Случилось это давным-давно, в дни моей молодости, – начал кутене. – Нас было четверо близких друзей, все холостяки. Мы уже побывали в нескольких успешных набегах; каждый из нас собирал себе приличный табун лошадей и вещи, готовясь к тому времени, когда мы возьмем себе жен и заведем каждый собственную палатку. Многие хотели присоединиться к нашим походам, но мы не собирались никого приглашать, так как думали, что четыре – счастливое число, по одному на каждую из сторон света. Между собой мы даже называли друг друга не по именам, но по различным сторонам света: одного Север, другого Юг, третьего Восток; я был Запад. Два набега мы ранее совершили в прериях, один на юг.
На этот раз мы направились на запад, прослышав, что далеко вниз по течению большой реки живет народ, богатый лошадьми. Мы вышли в начале лета и решили продвигаться вперед, пока не найдем эти прекрасные табуны, даже если до них два или три месяца пути. Кроме оружия, уздечек и запасных мокасин, мы несли с собой шила и нитки из сухожилий, чтобы шить себе новую одежду и новую обувь, если та, что на нас, износится.
Мы прошли мимо озера флатхедов, остановившись у них лагерем на двухдневный отдых, и оттуда продолжали свой путь к озеру племени пан-д’орей, через большой лес, где часто не было никакой тропы, кроме протоптанной дикими животными. Над озером около северной его оконечности мы увидели дым очагов племени пан-д’орей и несколько их лодок на воде. Но мы не приблизились к их лагерю. У них были хорошие табуны, из которых мы могли выбрать себе лучших лошадей, если бы захотели, но мы пошли вперед. Мы жаждали открытий, хотели увидеть далекую землю и ее народ.
По мере продвижения лес становился все гуще и темнее. Таких больших деревьев, как там, мы никогда не видели. Дичи было мало; казалось, что в этом лесу никогда не жили звери и птицы, поскольку тут слишком темно и мрачно. Звери и птицы, как и люди, любят солнце. Олень и лось, когда хотят отдохнуть, прячутся под покров густого леса, но они никогда не отходят далеко от открытых мест, где можно постоять на солнышке и видеть над собой синее небо. То же и с людьми. Бедные, не имеющие лошадей племена, скупые боги которых дали им в охотничьи угодья только лес, тоже не остаются в его темном, безмолвном чреве, а ставят жилые палатки на какой‐нибудь лужайке, на берегу озера или реки или же там, где огонь расчистил небольшой участок.
Нам не нравился огромный лес, через который мы шли. Пища у нас кончилась, и пришлось бы голодать, если бы не малочисленные рыбы, которых мы убивали стрелами. Все исхудали и пали духом. Вечерами мы сидели вокруг костра, лишь изредка прерывая молчание, чтобы спросить, кончится ли когда‐нибудь этот лес и не лучше ли нам повернуть и пуститься в обратный путь. Даже Восток, который всегда болтал и шутил, теперь притих. Я думаю, мы повернули бы обратно, если бы нам не было так неприятно отказываться от начатого предприятия; мы боялись, что в будущем это принесет неудачу. Нам и в голову не приходило, что нас ожидает нечто гораздо худшее, чем неудача. Но мне кажется, что нам было какое‐то предупреждение, так как я беспокоился, испытывал страх, но перед чем – я не мог бы сказать. Другие чувствовали то же, что и я, но все мы не хотели сдаваться. Став старше, я научился обращать внимание на подобные предчувствия. Трижды впоследствии я возвращался назад после начала набега и знаю, что по крайней мере один раз из трех поступил разумно, поскольку мои товарищи, которые посмеялись надо мной и отправились дальше, не увидели уже больше своих палаток.
После многих дней пути мы наконец вышли на открытую местность. Здесь росли группы деревьев, но бо́льшую часть этой страны занимали прерии с многочисленными уступами, холмами и темно-коричневыми голыми камнями. Река стала шире, глубже, течение усилилось. Здесь было множество вапити и оленей, черных медведей и тетеревов; наконец мы снова слышали пение птиц. Мы убили молодого самца вапити и устроили пир; нам сразу полегчало. Нигде кругом не было признаков близости людей: ни лошадиных следов, ни дыма от очагов в лагерях. Мы решили, что можно безопасно развести огонь тут же, среди бела дня, и провалялись около костра до следующего утра, отдыхая, отъедаясь и отсыпаясь. Когда взошло солнце, мы снова двинулись в путь; шли очень осторожно, взбираясь на каждый холм и гребень, чтобы осмотреть окрестности. В тот раз не было признаков людей, но на следующий день вдалеке, ниже по течению реки, показался дым. Держась в узкой полосе леса, окаймлявшей реку, мы продолжали идти вперед, пока не увидели, что дым поднимается на противоположном берегу. Откуда‐то ниже по течению близко от места, где на той стороне, должно быть, находился лагерь, слышался рев, как от большого порога; даже около нас течение реки было очень сильным. Следовало обсудить план, и мы тут же занялись этим. Если мы переправимся и захватим лошадей, то найдется ли на том берегу тропа, по которой можно будет погнать табун по направлению к нашему дому; а если нет, то как переправить лошадей через широкую быструю реку и дальше к тропе, по которой мы пришли? Наконец тот, ко