го мы называли Югом, сказал:
– Мы тратим время на разговоры, а сами еще не видели ни другого берега, ни лошадей, ни даже людей и самого лагеря. Давайте переправимся и осмотримся, а затем уже решим, как лучше поступить.
Это были мудрые слова, и все согласились с ним. На берегу было много плавника, и незадолго до захода солнца мы скатили короткое сухое бревно в воду и привязали к нему другое, очень маленькое, чтобы большое бревно не крутилось в воде. Решили не ждать ночи для переправы, так как река была широкая и быстрая, и мы хотели видеть, куда плывем. С одной стороны, было неразумно начинать переправу сейчас: кто‐нибудь из жителей лагеря мог увидеть нас и поднять тревогу. Но с другой – следовало рискнуть; из лагеря ниже по течению еще никто не показывался, и мы надеялись переправиться в кустарники незамеченными. Свалив в кучу одежду и оружие на плот, мы оттолкнули его от берега. Все шло хорошо, пока мы не преодолели значительную часть пути. Тут плот попал в очень быстрое течение над углублением в русле, куда вода реки словно сбегала со всех сторон. Как мы ни старались, нам не удавалось из этой полосы выбраться. Когда мы пытались продвинуться к противоположному берегу или назад к тому, от которого отплыли, то казалось, что приходится взбираться на гору. И все время нас несло быстрее и быстрее вниз, туда, где ревел порог, к лагерю неизвестного племени.
– Бросим плот, – предложил Север, – и поплывем назад к нашему берегу.
Мы попытались сделать это, но не смогли выбраться из быстрого течения посередине реки, которое затягивало и тащило; река влекла нас, как беспомощные сухие листья. Один за другим мы вернулись к плоту и ухватились за него.
– Это наша единственная возможность, – сказал Юг. – Будем держаться за плот и, возможно, пройдем через пороги и мимо лагеря незамеченными.
Мы обогнули излучину реки и увидели впереди то ужасное, к чему нас стремительно несло. Течение сужалось в проход между двух высоких скалистых стен. Зеленая вода, пенясь, вздымалась огромными волнами, кружилась водоворотами вокруг громадных черных скал, перехлестывала через них.
– Держитесь, держитесь изо всех сил! – крикнул Юг.
Я еще крепче стиснул руками маленькое бревно; но моя сила здесь не значила ничего, ровно ничего. Внезапно нас рвануло вниз, всех вместе с плотом, – вниз под бешеную, зеленую, кипящую воду. Наши бревна ударились о скалу, меня оторвало от них, завертело и потащило вперед. Потом вытолкнуло на поверхность, перенесло через гребень большой волны и снова потащило под воду, вниз, вниз… не знаю, на какую глубину. Левая нога угодила между двух камней, но вода тащила меня, и нога сломалась вот в этом месте, над щиколоткой. На несколько мгновений я застрял на месте, затем вода отхлынула назад, освободив меня, вытолкнула наверх, и я снова несколько раз глотнул воздух. Опять я погрузился и на этот раз пробыл под водой так долго, что, думал, уже не поднимусь наверх. Я молился все время, но тут перестал. “Бесполезно, – сказал я себе, – я сейчас умру”. Но внезапно снова выкатился наверх и очутился в спокойной, хоть и быстро текущей воде. Надо мной была лодка, через борт ее наклонился низкорослый, толстый, темнолицый человек. Я заметил, что волосы у него имели такой вид, как будто он никогда их не расчесывает; у него было очень широкое лицо и огромный рот. Человек схватил меня за волосы, и я умер (потерял сознание).
Очнувшись, я увидел, что лежу в маленькой старой рваной палатке из шкур вапити. Меня уложили на постель; сверху кто‐то набросил плащ из бобровых шкур. Старый седоволосый человек, напевая непонятную песню, накладывал на мою сломанную ногу палки и привязывал их. Я понял, что это лекарь. Мужчина, которого я видел наклонившимся через борт лодки, сидел рядом. В палатке было еще три женщины, одна совсем молодая и красивая. Когда я посмотрел на нее, она отвернулась, но другие сидели и глазели на меня. Вошло еще несколько мужчин, все низкого роста, широкоплечие и мускулистые. У них тоже была очень темная кожа; все они выглядели неказисто, и, что хуже всего, над губой и на подбородке у них росли волосы. Разговаривая, чужаки все время посматривали на меня. Речь их казалась мне очень странной; она как будто выходила из глубины живота и вырывалась из горла со звуком, который издает кора, когда ее рывками отдирают от дерева. Я подумал, что никогда не смогу научиться говорить на таком языке. Старый лекарь причинял мне сильную боль, бинтуя сломанную ногу, но я лежал совершенно тихо. Мне хотелось знать, удалось ли кому‐нибудь из моих друзей выйти живыми из этих страшных порогов и скрыться или же их подобрали, как меня. Позже я узнал, что водяные боги взяли моих спутников; во всяком случае, ни один из них больше не вернулся в страну племени кутене.
Я подумал, что чужие люди очень добры: они вытащили меня из реки и заботятся обо мне. Я попытался объяснить им свои чувства, но это оказалось невозможным: здесь не понимали языка жестов, ни одного знака, что было очень странно.
Когда лекарь забинтовал ногу, мне дали поесть рыбы, кусок крупной жирной форели. Оказалось, что чужаки питаются рыбой, которую бьют острогой ниже порогов и в больших количествах сушат на зиму. Страна была полна диких животных: вапити, оленей, черных медведей, но эти странные люди редко охотились, довольствуясь рыбой и ягодами. Пока я не поправился, пришлось страдать от отсутствия мяса. Сначала я долго вынужден был смирно лежать в палатке, затем стал, ковыляя, выбираться наружу, каждый день отходя от палатки немного дальше, пока не смог добраться до реки и увидеть рыбную ловлю. Тут для меня нашлась работа. Мне дали кучу рыбы и нож и показали, как разделывать форель для сушки. Теперь мне стало понятно, почему меня вытащили из реки и вылечили: я был рабом. Мне доводилось слышать, что есть такой народ, который захватывает врагов, вместо того чтобы убивать их, и заставляет пленных выполнять тяжелую работу. И вот я нашел этот народ. Я, кутене со сломанной ногой, лишенный возможности убежать, стал рабом питающихся рыбой людей с волосатыми лицами. Я был в глубоком горе. Работу мне давали женщины, жены того мужчины, который взял меня в плен; они показывали мне, что делать. Девушка, дочь хозяина, не приказывала мне ничего, это делали другие. Девушка же была со мной всегда ласкова, жалела меня, а когда могла, выполняла порученную мне работу. Если ее мать замечала это, начиналась ссора, но девушка не боялась гнева матери.
“Когда нога поправится, – повторял я про себя, – сразу убегу. Украду оружие этого мужчины и снова приду к Хребту мира”.
Но перелом заживал медленно; я еще не мог хорошо ходить, когда мой план лопнул. Однажды хозяева стали укладывать вещи – узлы с сушеной рыбой, палатки; все имущество погрузили в лодки, и мы двинулись вниз по реке. Мы плыли очень далеко; река становилась шире, она текла через большие темные леса; наконец мы оказались вблизи огромного озера, не имевшего другого берега. Озеро все время бушевало, оно было покрыто огромными волнами и терялось в густом тумане. Ужасное было место. Там мы стали лагерем вместе со множеством таких же питающихся рыбой.
Кроме рыбы, мы теперь ели водяных дьяволов, плавающих быстрее выдры. У мяса их был противный вкус.
Мало-помалу я стал говорить на трудном языке чужаков настолько, что мог немного объясняться. Спустя некоторое время мне позволили брать лук и охотиться; я убил много оленей, несколько черных медведей, вапити. Но я тосковал: приближалась зима, и до весны не имело смысла пытаться идти на родину. А когда удастся сбежать – как я, не умея управлять тяжелой длинной лодкой, доберусь назад вверх по большой реке, переправлюсь через другие реки, которые мы когда‐то миновали? Правда, наш лагерь стоял на берегу, и я мог идти вдоль него до страшных порогов и переправиться подальше от них выше по течению, но путь был далекий, через обширные леса, валежник, густой кустарник. Дорога предстояла очень тяжелая, но я хотел попытать счастья.
Дух сна показал мне выход. Ночью он сказал: “Обратись к девушке, ты ей нравишься, она тебе поможет”.
Проснувшись утром, я посмотрел на дочь хозяина. Она глядела на меня, и глаза ее были ласковы, она улыбнулась. Это был хороший признак. Я сказал, что отправляюсь на охоту. Поев, я взял оружие питающегося рыбой и вышел. Но не стал охотиться: отошел немного в глубь леса и спрятался. Днем девушка должна была выйти за дровами; если она будет одна, я смогу поговорить с ней. Уходя, я выразительно посмотрел на нее, и она, кажется, поняла мой взгляд, так как тотчас же пришла в лес. Увидев меня, она начала собирать сучья то тут, то там, но постепенно приближаясь ко мне и часто оглядываясь на лагерь. Я спрятался за корни поваленного дерева; скоро и она зашла за него, и мы встали рядом, поглядывая на лагерь сквозь разветвления корней и разговаривая. Мне было страшно начать; я плохо говорил на ее языке, очень плохо. Я пытался подобрать нужные слова, но они не шли. Девушка подняла на меня глаза, положила руку мне на плечо и сказала:
– Ты хочешь уйти к своим?
– Да, – ответил я и продолжил, коверкая слова: – Да, я хотеть уйти, но большая река, не понимаю лодка.
Она засмеялась, осмотрелась тщательно, не идет ли кто‐нибудь, и затем сказала короткими фразами, которые я понял:
– Я знаю лодку – я возьму тебя – будь добр ко мне – я тебя люблю.
– Да, – сказал я, – я буду добр к тебе. Сделаю тебя своей женой и дам тебе все: много лошадей, хорошую палатку, красивую одежду.
Она засмеялась тихим счастливым смехом.
– Ночью, когда все уснут, мы уйдем.
Я возразил:
– Это далеко, много снега, надо ждать, пока распустятся листья.
Девушка легонько толкнула меня и продолжала:
– Я сказала: этой ночью. Я знаю, куда идти и что делать, ты пойдешь этой ночью со мной. Я возьму, что надо; когда все будет готово, я позову тебя, вот так. – Она легонько потянула меня за руку.
Я крадучись ушел в лес, но скоро вернулся с другой стороны в лагерь и сказал, что болен и не могу охотиться. Одна из старых женщин дала мне лекарства. Она боялась, что ее раб не сможет работать, охотиться и приносить шкуры. Мне пришлось выпить лекарство, у которого оказался очень неприятный вкус. Лучше было солгать как‐нибудь иначе. Казалось, что ночь никогда не наступит, но в свое время солнце зашло, мы поужинали и улеглись. Огонь погас, и в палатке стало совсем темно. Немного спустя питающийся рыбой и его жена захрапели; наконец я почувствовал то, чего так ждал: меня легонько потянули за руку. Я медленно встал, взял лук со стрелами и нож, которые, вернувшись с охоты, намеренно оставил около своего ложа, и бесшумно выскользнул из палатки. Девушка взяла меня за руку и повела вниз к реке, к маленькой лодке, принадлежащей другой семье. Моя спутница заранее уложила в лодку несколько плащей из шкур, немного еды и сосуд с хорошей водой, так как вода страшного озера была соленой и оно часто боролось с большой рекой и отгоняло вверх ее снеговую и родниковую воду. Мы сели в лодку – я впереди, девушка сзади на веслах, – совершенно беззвучно оттолкнулись от берега и выбрались в темноту и молчание широкой глубокой реки. Немного спустя девушка дала мне весло, и я стал неуклюже макать его в воду с громким плеском, но теперь шум уже не имел значения. Мы все плыли и плыли, не говоря ни слова, пока не начало светать. Тогда наша лодка пристала к берегу в месте, где было много мелки