К середине сентября форт уже хорошо подготовился к зиме; мы построили большую бревенчатую лавку со складом размером 40 на 125 футов, коптильню для языков бизона и спальные помещения. Исполняя свое обещание, пришли с севера черноногие и блады, а немногим позже прибыло около двух тысяч канадских кри, предводительствуемых вождем Большим Медведем. Пришло немало индейцев племени редривер, а также французов и англичан-полукровок со своими неуклюжими скрипучими повозками на двух колесах без железных ободьев. Очевидно, недостаток покупателей нам не грозил. Торговец-конкурент открыл еще до нас небольшую лавку ярдах в двухстах выше по реке. Он никогда раньше не занимался торговлей с индейцами, но хвастал своими коммерческими успехами в Штатах и грозился, что скоро отберет у нас всю торговлю, хоть у него и не такой большой запас товаров. Когда на противоположном берегу реки появились черноногие, он переправился к ним и пригласил вождей к себе на обед. Они все сели к нему в лодку и переехали через реку, но, едва ступив на берег, прямиком отправились на наш пункт, где черноногих ждала знакомая им радушная встреча. Трудно себе представить более огорченного человека, чем тот торговец. Еще до того, как кончилась зима, он столкнулся и с другими неприятностями: мы позаботились о том, чтобы он не скучал.
Северные черноногие дружили с кри, в некоторой степени все они были связаны смешанными браками. Оба племени всю зиму стояли лагерем бок о бок в речных долинах около нас. Однако блады находились с ними не в таких дружественных отношениях и охотились к югу от реки у подножия гор Сноуи. Вожди племен бладов и кри заключили своего рода перемирие, договорившись, что хотя бы в эту зиму между племенами не будет столкновений. Но пикуни не хотели встречаться со своими исконными врагами и охотились в местах на западе от нас, время от времени высылая военный отряд, чтобы убить нескольких кри и угнать у них табуны. Кри с нами не торговали.
Нэтаки и Женщина Кроу пришли в сильное негодование, когда увидели подъезжающих с севера кри.
– По какому праву, – возмущалась Женщина Кроу, – они здесь? Солдатам следовало прогнать этих кри назад в их заросшие кустарником болота. Неправильно разрешать кри убивать бизонов и прочую принадлежащую нашему племени дичь.
– Это собаки, питающиеся собачьим мясом! – заявила мне Нэтаки. – Если ты собираешься пригласить их вождей на обед, то ищи того, кто приготовит еду, потому что я для них готовить не буду.
И Нэтаки сдержала свое слово. Мне пришлось отыскать семейство английских полукровок, которое взяло на себя обслуживание компании. Нэтаки потеряла в войне против кри брата и дядю, и я не мог винить ее за такое отношение к враждебному племени. Однако пикуни всегда побеждали кри, так как были храбрее, лучше вооружены и лучше ездили верхом. Некогда пикуни сразились с кри там, где сейчас стоит город Летбридж, в провинции Альберта; в этой битве было убито двести сорок человек кри, многие утонули при попытке спастись вплавь по реке.
Не могу объяснить почему, но и я чувствовал глубокую неприязнь к кри; возможно, дело в том, что враги Нэтаки, естественно, были и моими врагами. Стыдно признаться, но я ненавидел и презирал кри, их внешний вид, ухватки, даже язык. Я скоро выучил слова на их диалекте, обозначающие различные предметы торговли, но не желал показывать своих знаний, делая вид, что не понимаю, и заставляя кри требовать нужное или на языке черноногих, который большинство кри знало, или же при помощи языка жестов. Их вождь Большой Медведь, низкорослый и широкоплечий, обладал грубыми чертами лица и маленькими глазками; волос у него на голове, похоже, никогда не касался гребень. Я никак не мог понять, почему он стал вождем. Он, похоже, не обладал даже средним умом, а его военные заслуги не шли в сравнение с заслугами среднего воина из черноногих.
Еще больше, чем кри, мне были неприятны их сводные братья, французы-полукровки от индианок кри, – племя редриверов. Они были не просто смуглые, а совсем черные, как негры, и одевались тоже в черное, разве что мужчины добавляли немного ярких цветов, например красный кушак вокруг талии. Но у женщин даже платки были черные. Вдобавок мужчины редриверов носили дурацкую прическу: волосы, остриженные выше плеч, топорщились вокруг головы, как огромная швабра. Но меня в первую очередь отвращала не их внешность, а привычки и обычаи. Во-первых, они ели собак; во‐вторых, притворялись верными и ревностными прихожанами церкви, хотя худших лжецов и воров на равнинах было не сыскать. В-третьих, редриверы ненавидели американцев не меньше, чем англичан, и вечно проклинали нас на своем ломаном французском. Однажды терпение у меня лопнуло, я перескочил через прилавок и отвесил одному из них, парню по имени Эмиотт, крепкую затрещину, от которой он повалился на пол. Я едва удержался, чтобы не пнуть лежачего.
– Будешь знать, как проклинать американцев, – заявил ему я. – Не желаю больше слышать здесь такие речи. Если вам, ребята, это не нравится, выметайтесь вон и возвращайтесь только после того, как придете в себя.
Как ни странно, торговля от моей несдержанности совсем не пострадала. Те редриверы, которых я выгнал, остались нашими клиентами и впредь вели себя тихо.
А взять Луи Риэля! Этого вождя восстания редриверов Канады в 1885 году я одновременно и знал, и не знал. Риэль был красивый мужчина, хотя блестящие черные глаза глядели не совсем уверенно, даже немного бегали. У него были преувеличенно вежливые манеры: еще за десяток шагов от человека он широким жестом снимал свое огромное сомбреро и подходил с поклонами и улыбками, расточая высокопарные комплименты. Он получил хорошее образование; иезуиты готовили его в священники, но кое‐какие проступки помешали его посвящению. Думаю, именно образованность стала причиной поражения Риэля, так как он переоценил себя и свою силу. Я так и не знаю, действительно ли он верил в успех и в то, что сможет исправить несправедливое зло, как он выражался, причиненное его угнетенному и обманутому племени, или же он затеял схватку с расчетом, что канадское правительство откупится от него и он будет потом жить в богатстве. Возможно также, что в оценке самого себя, своего племени и собственного положения сказывалась неуравновешенность Риэля. Он появился у нас с приходом редриверов из северных прерий и вскоре стал пользоваться расположением Ягоды благодаря исключительному умению гладко и убедительно говорить. Риэль хотел получить у нас в кредит товары, чтобы торговать ими в своем лагере, и мы их ему дали. В течение почти двух лет он имел у нас открытый счет. Счет и сейчас открыт, так как Риэль уехал, исчез в одну ночь, и остался должен семьсот долларов.
– Так, – сказал Ягода, – пожалуй, мы с ним в расчете: он поклонился нам приблизительно семьсот раз, а как по мне, такие изысканные и низкие поклоны стоят примерно доллар за штуку.
– Знаете ли, – заявил мне однажды Риэль, – мои люди – те же сыны Израилевы, гонимая раса, лишенная своего наследия. Но я исправлю положение, добьюсь у тирана справедливости для них, стану им вторым Давидом. Да, меня вполне можно сравнить с великим вождем иудеев, я тоже пишу псалмы. Я сочиняю тексты, идя во главе нашей колонны, а у вечернего костра или в ночной тишине записываю их на бумаге. Когда‐нибудь эти стихи будут изданы.
Никто из редриверов, кроме Риэля, не имел ни малейшего представления о силе канадцев и стоявших за ними англичан. Но сам предводитель знал всё, так как бывал на востоке в Оттаве, Монреале и Квебеке, а благодаря чтению приобрел общие знания обо всем мире. Но здесь, близ нашего торгового пункта, он устраивал одно собрание за другим и взвинчивал свое племя до состояния предельного энтузиазма, уверяя, что канадцев и англичан мало, что они неопытны и редриверы всего за несколько недель смогут покорить врагов силой оружия. Когда индейцы спрашивали наше мнение, мы говорили, что нет ни малейшего шанса победить канадцев, и то же самое говорил живший с редриверами католический священник отец Скаллин. Его прислал епископ Эдмонтонский, чтобы заботиться о духовных нуждах различных племен. Скаллин бегло говорил на языках кри и черноногих, а также на канадско-французском наречии. Сильно сомневаюсь, что Риэлю удалось бы поднять восстание редриверов, сохранись в прерии бизоны. Но когда индейцы больше не могли жить за счет охоты и начали голодать, они впали в отчаяние, и произошел взрыв. Восстание началось через четыре года после того, как мы впервые обсуждали эти вопросы на берегах Миссури. Все кри и редриверы, вместе взятые, не смогли проявить себя в бою так, как сделала бы горстка черноногих. Риэля судили, приговорили к казни и повесили как изменника.
Редриверы, прибывшие с севера, – дети англичан и шотландцев – совершенно не походили на французов-полукровок: торговать и встречаться с ними было просто удовольствием. Женщины этих метисов по большей части голубоглазые и розовощекие блондинки, а мужчины рослые, мускулистые, крепкие, воплощение мужественности; на них просто приятно смотреть. Но погодите-ка, негоже мне огульно осуждать полукровок-француженок: помнится, некоторые из них выглядели чрезвычайно милыми даже в темных иноземных нарядах. Была, например, некая Амели Х., муж которой, француз, погиб во время охоты на бизонов. Каждый молодой полукровка пытался ухаживать за ней, но она велела им отправляться по своим делам и оставить ее в покое.
– Не желаю больше французов, – заявила она нам. – Не хочу ни индейцев, ни англичан. Мне нужен только американец.
Долговязый Джон Пейп и Майк Дювал бились друг с другом за сердце Амели, и первый потерпел сокрушительное поражение. Майк не сомневался, что получит красавицу в жены, и умолял назначить дату свадьбы, но внезапно американец Билли Бамс вошел к ней в палатку, без единого слова подхватил Амели на руки, перенес ее в форт и поставил на ноги перед изумленным священником.
– Соедините‐как нас, – сказал Билли, – да побыстрее.
– Я не хочу! – завопила Амели. – Не хочу! Пошел вон, безобразник. Оставь меня в покое.