Я уразумела, что мужчины считают себя выше женщин и что женщины, по-видимому, соглашаются с этим. Мне трудно было примирить это с тем фактом, что как отец, так и мать были сторонниками распространения избирательных прав на женщин. Я была очень юна, когда прошел билль о реформе 1866 г., но я прекрасно помню агитацию, сопровождавшую его. Этот билль о реформе представляет собой первое в Англии после 1832 г. распространение избирательного права на более широкие слои народа. Право голоса при выборах в Парламент этот закон дал каждому арендатору и квартиронанимателю, платящему в год арендной платы не менее 10 фунтов стерлингов. При обсуждении билля в Палате Общин Джон Стюарт Милль внес поправку, предлагающую дать избирательное право и женщинам-арендаторам. Поправка была отклонена, но в законе вместо обычного выражения «лица мужского пола» употреблено было слово «лицо». А другой парламентский закон, принятый задолго перед тем, устанавливал, что под словом «лицо» подразумеваются и женщины, если нет специальной оговорки в противном смысле. Ввиду этого многие женщины решили, что им дарованы избирательные права. По этому поводу возгорелся оживленный спор, и для проверки правильности такого понимания решено было, чтобы женщины добивались занесения своего имени в избирательные списки. В Манчестере из общего числа 4.215 женщин, обладающих установленным цензом, 3.924 предъявили это требование; им пришлось обратиться в суд, где их дело отстаивали выдающиеся юристы, в том числе и мой будущий муж, д-р Панкхёрст. Разумеется, суды отвергли требования женщин, но эта кампания содействовала усилению по всей стране агитации в пользу распространения избирательных прав на женщин.
Мне было 14 лет, когда я в первый раз присутствовала на митинге сторонниц избирательных прав женщин. Я ушла с митинга сознательной и убежденной суфражисткой.
Манчестер в 70-е годы был одним из центров женского движения; во главе последнего здесь стояла группа выдающихся мужчин и женщин. В числе руководящих членов комитета был и д-р Ричард Панкхёрст, женой которого мне суждено было сделаться.
Пятнадцати лет я была отправлена в Париж для поступления в одно из первых в Европе учебных заведений для высшего образования женщин. Здесь моей сожительницей по комнате оказалась дочь Генри Рошфора, республиканца-коммунара и журналиста, сосланного в Новую Каледонию. Рассказы Ноэми Рошфор о революционной деятельности ее отца и вообще дружба с нею не могли не оказать на меня влияния, еще более упрочив уже усвоенные мной либеральные идеи.
На девятнадцатом году я вернулась на родину, в родительский дом. Участвуя посильно в женском движении, я познакомилась ближе с д-ром Панкхёрстом, никогда не перестававшим работать в пользу наделения женщин политическими правами, и в 1879 году вышла за него замуж.
Моя замужняя жизнь длилась девятнадцать счастливых лет. Мне часто приходилось слышать насмешливые замечания, что суфражистками становятся лишь те женщины, которым не удалось устроить свою личную и семейную жизнь и найти выход своим чувствам. Это, пожалуй, неприменимо ни к одной суфражистке, и безусловно неприменимо по отношению ко мне. Моя семейная жизнь и отношения сложились почти идеально, – так, как только можно желать в нашем несовершенном мире. Спустя год после моего замужества родилась моя дочь Кристабель, а еще через полтора года – другая дочь Сильвия. Затем появились еще два ребенка, и в течение нескольких лет мои семейные обязанности почти целиком отнимали мое время.
Однако дети и домашний очаг никогда не поглощали меня настолько, чтобы я утратила интерес к общественной деятельности. Мой муж совсем не хотел, чтобы я превратилась в ничем не интересующуюся хозяйку и мать семейства. Он был глубоко убежден, что в услугах и деятельности женщин общество нуждается не менее семьи. Таким образом, даже в то время, когда дети мои были еще совсем маленькими, я состояла членом исполнительного комитета «Общества избирательных прав женщин», а также и членом бюро комитета, образовавшегося для агитации в пользу законопроекта об имущественных правах замужних женщин. Когда последний стал законом, я с обновленной энергией занялась агитацией в пользу избирательных прав женщин. В это время обсуждалась новая избирательная реформа (распространение прав на сельскохозяйственных рабочих), и мы полагали что годы нашей пропаганды подготовили страну к поддержке нашего требования внести в билль поправку об избирательных правах женщин. И действительно, в Палате Общин значительное большинство оказалось на нашей стороне. Это, впрочем, отнюдь не обеспечивает успех какой-либо меры. Партийные соображения часто заставляют лидеров требовать от своих сторонников голосования против убеждения. Так случилось и на этот раз: Гладстон, этот непримиримый враг женского равноправия, противодействовал принятию вашей поправки и заставил либералов голосовать против нее.
Гладстон полагал, что участие женщин в политической жизни должно ограничиваться содействием существующим партиям мужским. Одним из самых коварных действий Гладстона был раскол, внесенный им в женское движение. Он положил начало женским либеральным союзам. Возникнув в 1881 г. в Бристоле, союзы этого рода быстро покрыли собой всю страну, и в 1887 году они слились в Национальную Женскую Либеральную Федерацию; при ее создании, учредительницы выражали надежду, что женщины, помогая мужчинам в их политической деятельности, скоро получат и сами политические права.
Женская Либеральная Федерация является организацией женщин, придерживающихся программы и принципов либеральной партии, тогда как в такой же роли для женщин-сторонниц консервативной партии выступает «Лига Подснежника», возникшая несколько ранее. Обе эти организации не ставят себе целью завоевание избирательных прав для женщин; они возникли исключительно для служения идеалам определенной партии и для поддержки на выборах партийных кандидатов.
Я не обольщалась надеждами, какие питались участницами федерации; последние отдались деятельности в интересах либеральной партии. Очень мало женщин осталось верными старому знамени. Они снова взялись зa пропаганду. Ни одна из них не задала себе вопроса, как и почему добились избирательных прав сельскохозяйственные рабочие. Они их добились, сжигая стога сена, устраивая мятежи и в других формах демонстрируя свою силу; английские политические деятели другого языка не понимают. Угроза двинуться стотысячной толпой к Палате Общин сыграла также свою роль при решении вопроса об избирательных правах сельскохозяйственных работников. Ни одна суфражистка не обратила на это внимания. Что касается меня, то я была еще слишком политически незрела и не усвоила еще мудрости, как вырывать у английского правительства уступки. Мне надо было еще поработать на общественном поприще, ознакомиться с постановкой дела в правительственных школах, в рабочих домах и других благотворительных учреждениях. Мне надлежало как следует присмотреться ко всему тому количеству нищеты и горя, какими отличается созданный мужчинами мир. Только таким путем могла я дойти до возмущения против этого мира.
Глава II
В 1885 году мой муж выступил кандидатом либеральной партии в Парламент в одном из примыкающих к Лондону избирательных округов. Я провела всю избирательную кампанию вместе с ним, выступая с речами и агитируя среди отдельных избирателей. Д-р Панкхёрст пользовался популярностью и несомненно был бы выбран, если бы не противодействие гомрулеров. Среди них царил Парнелл, основой политики которого была борьба со всеми правительственными кандидатами. И вот, несмотря на то, что мой муж был решительным сторонником самоуправления для Ирландии, приверженцы Парнелла усиленно боролись с его кандидатурой, и он был забаллотирован. Я была сильно возмущена, но мой муж объяснил мне всю правильность политики Парнелля. Ему не приходилось рассчитывать при незначительности своей партии вырвать гомруль у враждебного парламентского большинства, но неизменная обструкция могла утомить правительство и заставить его сдаться. Это был ценный политический урок, и спустя много лет мне суждено было воспользоваться им на практике.
В следующем году мы поселились в Лондоне и, как обыкновенно, интересовались рабочим вопросом и социальным движением. Год этот памятен благодаря крупной стачке работниц спичечных фабрик Брайанта и Мэя. Я с энтузиазмом вмешалась в эту стачку, работая вместе с некоторыми выдающимися женщинами, в том числе и с знаменитой Анни Безант. Стачка оказалась успешной, работницы добились существенного улучшения условий своего труда.
В 1890 г. родился мой последний ребенок. У меня теперь было пять детей, и на время мне пришлось воздержаться от активного участия в общественной жизни. Когда Анни Безант ушла из Лондонского Школьного Совета, мне предложили выставить свою кандидатуру, но при всем своем интересе к этой работе я решила отклонить это приглашение. Однако, когда в следующем году возникла новая организация женщин для завоевания ими избирательного права («Лига избирательных прав женщин»), я сочла своим долгом вступить в нее.
Лига выработала новый билль, дающий женщинам избирательное право, и организовала агитацию в его пользу, в которой приняла участие и я. Мы устраивали публичные собрания, на которых выступали с речами и к выступлению в которых приглашали сочувствующих биллю членов Парламента. На одном из этих митингов говорил м-р Хальдэн и сопровождавший его молодой человек. Этот молодой человек, сэр Эдуард Грей, тогда только начинавший свою карьеру, выступил с красноречивой защитой прав женщин. Не надо удивляться тому, что этот самый Эдуард Грей сделался впоследствии решительным противником избирательного права женщин. Я знавала многих молодых людей, начинавших свою политическую карьеру речами в пользу политического равноправия женщин и переходивших потом в лагерь его противников. Этим молодым и честолюбивым политикам надо каким бы то ни было способом обратить на себя общественное внимание, и наиболее пригодное для этого средство – выступление в защиту того или иного прогрессивного движения, вроде движения в пользу распространения избирательных прав на женщин или на рабочих.