Нам не оставалось ничего другого, как тут же на месте устроить митинг протеста. Газеты в своих отчетах обвиняли нас в устройстве недостойных сцен в кулуарах Палаты Общин, но я думаю, история иначе отзовется о происшедшем. Одна из женщин вскочила на диванчик и обратилась с речью к присутствующим. Не прошло минуты, как ее стащили на пол, но сейчас же ее место заняла другая, которую постигла та же участь; так одна за другой выступали женщины, пока не было дано распоряжение очистить помещение и пока нас не вывели из здания.
В давке я была сбита с ног и больно ушиблена. Женщины, думая, что я получила серьезное повреждение, столпились вокруг меня и отказались двинуться с места, пока я не буду в состоянии подняться. Это рассердило полицейских, которые еще больше вышли из себя, узнав, что демонстрация продолжается на улице. Было арестовано одиннадцать женщин, в тем числе и наш казначей, мистрисс Петик Лоуренс, мистрисс Кобден Сандерсон, Энни Кенни и еще три из числа наших организаторов. Все они были приговорены к 2-месячному заключению и посажены в Холлоуэйскую тюрьму. Но сила нашего движения сказалась в большом числе добровольцев, немедленно явившихся для того, чтобы продолжать их дело. В это именно время в союз вступила мистрисс Тьюк, нынешний почетный секретарь организации. Властям не приходило в голову, что их образ действий принесет такие плоды. Они рассчитывали одним ударом разрушить наш союз, но на самом деле дали ему могучий толчок. Руководительницы ранее возникших суфражистских организаций на время забыли свое несогласие с нашими методами деятельности и вместе с писательницами, врачами, артистками, художницами и другими выдающимися женщинами возмущались варварским поведением правительства.
Еще одно не приняли власти в расчет. Общеизвестно, что условия жизни в английских тюрьмах весьма плохи, но когда две из наших коллег заболели в Холлоуэй настолько серьезно, что их пришлось немедля освободить, политики начали беспокоиться за свою репутацию. В Парламенте был поднят вопрос, не следует ли относиться к суфражисткам не как к уголовным арестанткам, а признавать их политическими преступницами и сообразно с этим содержать их в первом разряде. Герберт Гладстон, министр внутренних дел, ответил на этот вопрос, что он не вправе вмешиваться в распоряжения судей и ничего не может сделать в связи с карами, которым подвергаются суфражистки. Не мешает запомнить это заявление Герберта Гладстона, ибо впоследствии мы смогли доказать, что это была сознательная ложь; впрочем, лживость его обнаружилась уже тогда, когда по распоряжению правительства осужденные были освобождены из тюрем до истечения сроков их заключения. Сделано это было ввиду предстоящих в Северной Англии важных дополнительных выборов. Мы распространили по всему избирательному округу листки, в которых рассказали избирателям, что девять женщин – и в числе их дочь Ричарда Кобдена – содержатся в тюрьме, как уголовные преступницы, либеральным правительством, приглашающим голосовать в его пользу.
Я повезла группу освобожденных узниц в Хаддерсфилд, где они на собрании поведали об условиях заключения в тюрьме, в результате чего либеральное большинство упало до 540 голосов.
Между тем, перед зданием Палаты Общин происходили дальнейшие демонстрации, и на Рождество в тюрьме Холлоуэй находилась уже 21 суфражистка, хотя они не совершили никакого преступления. Правительство делало вид, что остается невозмутимым, а члены Парламента подсмеивались над «самодельными мученицами». Однако значительная группа депутатов, на которых сильное впечатление произвели страстность и неостывающий пыл этого нового ордена суфражисток, собралась перед Новым Годом и образовала комитет, поставивший себе задачей убедить правительство в необходимости дать женщинам избирательные права еще до истечения полномочий данного состава Парламента. Комитет постановил, чтобы его члены старались воздействовать на широкие общественные круги в пользу женщин, отстаивал распространение избирательного права на женщин, на собраниях в своих округах, пользоваться в соответствующем духе всеми поводами, представляющимися в Парламенте…
Первый год нашей деятельности в Лондоне принес удивительные плоды. Из кучки женщин, которую газеты в насмешку окрестили «семейной партией», мы превратились в сильную организацию с разветвлениями по всей стране, с постоянным штабом в Клементс-Инн; мы встретили солидную денежную поддержку и, что важнее всего, создали в Палате Общин комитет в пользу избирательного права женщин.
Часть IIПять лет мирного милитантства
Глава I
Кампания 1907 г. была начата созывом 13 февраля женского парламента; целью его было обсудить содержание тронной речи, прочтенной накануне при открытии сессии. Собравшись в три часа, мы уже знали, что правительство ничего не намерено сделать для женщин в предстоящую сессию.
Съездом, в котором председательницей была я, была принята резолюция, выражающая негодование по поводу умолчания в тронной речи об избирательном праве женщин и требующая от Палаты Общин проведения соответствующего законопроекта. Принято было также предложение послать непосредственно со съезда депутацию к премьеру. С текстом резолюции в руках депутация поспешила к министру, направляясь в Парламент или тюрьму, – смотря по тому, что будет суждено.
Недолго участницы депутации были в неизвестности. Правительство, по-видимому, решило, что священные стены Парламента не должны быть вторично осквернены присутствием женщин, требующих права голоса, и отдало распоряжение не допускать отныне женщин даже к подъезду Палаты Общин. Поэтому наша депутация, дойдя до Вестминстерского Аббатства, наткнулась на густую цепь полицейских, старавшихся рассеять процессию и заставить ее участниц повернуть назад. Женщины храбро сопротивлялись и протискивались вперед, но вдруг примчался рысью отряд конной полиции и в течение следующих пяти часов, или около того, на улице происходило настоящее сражение, совершенно не поддающееся описанию по своей жестокости и бесчеловечности.
Конные полицейские врезались прямо в процессию, раскидывая женщин в стороны. Но они не поддавались назад, снова и снова пытались продвинуться вперед, стараясь уберечься от лошадиных копыт. Некоторые из женщин с середины улицы перешли на тротуар, но и здесь полицейские на лошадях преследовали их, притискивая к стенам домов и решеткам, и заставляя этим отступать назад. Депутатки все же старались добраться с резолюцией до Палаты Общин. Они сопротивлялись, пока их одежда не была порвана, пока они не были доведены до полного изнеможения. Пятнадцати женщинам удалось в конце концов пробиться сквозь многие сотни полицейских, пеших и конных, до Палаты. Здесь они пытались устроить митинг, но были арестованы. Кроме них, много женщин было арестовано на улице. Только в десять часов вечера вместе с последним арестом сквер был очищен от толпы. После этого конная полиция охраняла входы в Палату Общин, пока к полуночи не кончилось ее заседание.
На другое утро в Вестминстерском полицейском суде судили по два и по три человека сразу, 57 женщин и 2 мужчин. Первой предстала перед судьей Кристабель Панкхёрст. Она старалась объяснить судье, что вчерашняя депутация представляла собой совершенно мирную попытку представить резолюцию, которая – рано или поздно – будет все-таки представлена и проведена в жизнь. Она заявила ему, что депутация является лишь началом кампании, которая не прекратится, пока правительство не удовлетворит требование женщин.
Судья – его звали м-р Куртис Беннет – высказал моей дочери суровое порицание, сказав ей, что незачем приплетать правительство к вчерашним беспорядкам, что вся ответственность за происшедшее падает на женщин и что эти безобразные сцены на улицах должны прекратиться. «Одно лишь может прекратить эти сцены», – был ответ подсудимой. В результате – «двадцать шиллингов штрафа или 2 недели ареста». Кристабель избрала тюремное заключение, как это сделали и остальные арестованные.
Разумеется, наш набег, как окрестили депутацию, создал громадную популярность Женскому социально-политическому союзу. Газеты были почти единодушны в осуждении правительства за посылку конной полиции против безоружных женщин. В Парламенте правительству предъявили не один протестующий запрос, и наши ряды снова пополнились новыми сторонницами. Суфражистки старой школы кричали, что мы оттолкнули от себя всех наших сторонников в Парламенте, но это оказалось неверным. В самом деле, когда одному из либеральных депутатов, а именно м-ру Дикинсону, досталась первая очередь для внесения билля, он заявил, что намерен воспользоваться этим для внесения билля об избирательном праве для женщин. Более того, премьер Кэмпбелл-Баннерман обещал биллю свою поддержку. Некоторое время – правда, весьма непродолжительное – мы чувствовали, что близок час нашей свободы, что наши узницы, пожалуй, уже завоевали наше заветное право голоса.
Скоро, однако, некоторые из признанных суфражистов в Палате начали жаловаться, что билль мистера Дикинсона недостаточно «демократичен», что он даст политические права только женщинам из высших классов – к которым, заметим мимоходом, большинство этих депутатов сами принадлежали. Что это утверждение неправильно, постоянно подтверждали муниципальные списки, согласно которым большинство работающих женщин относится к числу правомочных квартирохозяев. Мы сознавали, что их заявление является простой отговоркой, и потому не были удивлены, когда Кэмпбелл-Баннерман не исполнил своего обязательства оказать биллю поддержку и допустил «заговорить» его.
В связи с этим был созван 20 марта 1907 г. второй женский Парламент. Как и в предыдущий раз, мы приняли резолюцию, приглашающую правительство внести официальный билль об избирательном праве, и снова постановили передать ее премьеру через особую депутацию. Главой депутации была избрана леди Гарбертон, и немедленно сотни женщин вскочили со своих мест, выражая готовность сопровождать ее. На этот раз полиция встретила женщин у дверей зала собрания, и снова повторились сцены бессмысленного варварского насилия. Около тысячи полицейских было послано охранять Палату Общин от мирного вторжения немногих сотен женщин. Весь день и вечер мы не закрывали дверей Кэкстон-Холла, где происходил наш съезд, и все время туда приходили, поодиночке и маленькими группами, пострадавшие, чтобы омыть и перевязать свои раны или привести в порядок свой туалет. Когда стемнело, толпа на улице стала еще более многолюдной, и борьба между женщинами и полици