ибо». Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.
Мы проходим в огромный холл с широкой бетонной лестницей, покрытой коврами, посередине, и я вдруг отчетливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей, и абсолютное одиночество кажется спасением.
— Я покажу тебе твою комнату, — предлагает мужчина и приглашает взмахом руки в сторону лестницы.
— Я с вами! — невысоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.
Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; легкие занавески в пол, что обрамляют выход на нее, колышутся от легкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе под одежду, кресла, туалетный столик, рабочий стол... И, кажется, та дверь ведет в собственную ванную комнату. Столько всего... И я опять не знаю, как к этому относиться.
— Люба, тебе нравится твоя комната? — осторожно интересуется Никита.
— Очень, — выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.
Нутро все еще грызет желание остаться одной.
— Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдем поныряем в бассейне? — предлагает мужчина сыну, вновь быстро мне подмигивая.
Неужели у меня на лице все написано? Мне мгновенно становится неловко, и я чувствую, как все сильнее горят щеки.
— Да! — радуется мальчик. — И Любу возьмем с собой! Люба, ты же пойдешь с нами?
— Я...
— Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы еще успеете нарезвиться в бассейне.
Плечики Никиты слегка поникают, но он все равно мне улыбается:
— Отдыхай. Но только недолго — я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!
— Хорошо, — улыбаюсь я, вдруг искренне желая посмотреть на эту самую железную дорогу.
Никита, удовлетворенно кивнув, выбегает из комнаты, а отец, прежде чем отправится вслед за ним, предлагает:
— Спускайся вниз, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, — подмигивает он напоследок.
Я киваю и, наконец, остаюсь одна. Еще раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на ее краешке, сворачиваясь клубком.
Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать. Две недели назад я пообещала себе, что справлюсь с чем угодно. Я не разочарую вновь ни бабушку, ни маму, ни вообще кого-либо в принципе.
Глава 2. Любовь
У меня нет желания разбирать свои вещи, но я все равно это делаю. Я так привыкла делать то, что не хочется, что, наверное, это стало моей второй натурой. Мама часто повторяла: делай то, что должен, и никого не подведешь. Ее собственная интерпретация крылатого выражения.
Затем я выхожу на лоджию и долго смотрю на фонтан в центре ухоженных лужаек.
Все же здесь очень красиво.
И уже ближе к двум часам дня решаю, что не явиться на первый в этом доме обед будет невежливо.
Осторожно выхожу из своей комнаты и спускаюсь на первый этаж. В какой стороне находится столовая, я не имею ни малейшего представления. И как же мне быть?
— Полагаю, будет не лишним, — раздается за моей спиной голос отца, отчего я чуть вздрагиваю и разворачиваюсь в его сторону, — после обеда устроить тебе экскурсию по дому. Что скажешь?
— Я буду очень признательна, — улыбаюсь я робко.
— Проголодалась? Я шел как раз за тобой.
— Да. Спасибо.
Мужчина еще секунду пристально разглядывает меня, а затем невесомо касается ладонью моих лопаток, указывая направление в столовую. По пути он мне рассказывает о назначении некоторых комнат. Вот открытая дверь в библиотеку, книги в ней собирались годами, начинал еще мой прапрадедушка. Рядом с ней бильярдная.
— Играешь? — интересуется папа, пока мы идем дальше.
— Нет. Не пробовала даже.
— Могу как-нибудь научить, если хочешь.
— Да, конечно.
Отец замолкает, и я вновь чувствую на себе его пристальный взгляд, словно я диковинка, которую он пытается изучить. Все наши предыдущие встречи проходили исключительно при маме — она не хотела, чтобы мы с ним оставались наедине. Может быть, ревновала? Или же поступала так из вредности. В любом случае, познакомиться как следует нам с ним не удавалось ни разу. И мне тоже интересно, что он за человек. То есть самой понять, какой он, а не полагаться на речи мамы.
— Люба, — вдруг останавливается он. — Понятно, что для тебя переезд в новый дом, к почти незнакомым людям — это стресс. Но я хочу заверить тебя, что готов сделать что угодно, чтобы ты как можно скорее здесь освоилась и почувствовала себя как дома. Договорились? Обращайся ко мне по любому поводу. Мне очень хочется, чтобы мы с тобой подружились.
— И мне, — говорю я искренне, потупив взгляд. — Хочется.
— Отлично, — слышу я улыбку в его голосе. — Ну, пойдем.
Столовая оказывается раза в два больше, чем была в нашем с мамой доме. Но я не успеваю как следует осмотреться, потому что, едва мы с папой входим в помещение, Галина очень громко меня приветствует, кажется, давая мне понять, каким статусом я обладаю в ее глазах:
— А вот и наша гостья! Никита, можешь сесть за стол, раз все, наконец, собрались.
Возможно, ей все же не пришлось по душе наше неловкое знакомство?
— Боюсь, это я виноват в задержке обеда, — улыбается папа. Как по мне — немного натянуто. — Провел своей дочери частичную экскурсию. Знакомься, Люба, это — Мирон. Мирон, а это наша Любовь.
Я еще раньше заметила сидящего за огромным столом рядом с Галиной светловолосого парня. Ее сына. Он бесцельно смотрел в панорамное окно, за которым от легкого ветра дрожали листья березы, но как только папа произнес представил нас, парень, зевая, повернул голову в нашу сторону. Его невероятно ярко-синий взгляд сначала мазнул по моей фигуре: от носков балеток до самых плеч, а затем впился в мои глаза. Совсем ненадолго. Но я успела разглядеть в его взгляде пренебрежение. Грудь царапнула обида — я ему заранее не нравлюсь. То есть, я хочу сказать — ему абсолютно ровно от моего присутствия. А вот я сама чувствую, как от волнения начинает ускоряться пульс. Потому что он, мой сводный брат, оказался ужасно красив.
— Люба! — занимая свое место за столом, восклицает Никита. — Ты сядешь рядом со мной?
— Конечно, — глухо выдыхаю я и на нетвердых ногах иду к накрытому столу.
В ушах звенит кровь, лицо, шею и грудь невыносимо печет, и мне это ужасно не нравится. Словно я в один миг подхватила сильнейшую простуду, которая, помимо всего прочего, еще и путает мысли, рассеивает внимание и заставляет нутро дрожать от озноба.
Можно подумать, мне раньше не приходилось видеть красивых, уверенных в себе парней. А Мирон именно такой — расслабленная поза, скучающий вид. Приходилось, конечно. Вот только я никогда с ними не общалась, и уж тем более не собиралась жить под одной крышей. Ужас. Кажется, дело — дрянь.
— Что, Никит, неплохую новую игрушку подогнал тебе отец? — насмешливо спрашивает возмутитель моего спокойствия. И я вновь чувствую, как от его слов больно царапает в груди.
— Люба не игрушка! Она моя сестра!
— Мирон, — сдержанно замечает отец. — Если ты хочешь что-то мне сказать — говори прямо. Именно так обычно поступают настоящие мужчины.
— Андрей! — тут же возмущается Галина. — Мирон не имел в виду ничего плохого, ведь так, дорогой?
Жена отца, насколько мне известно, старше него на несколько лет. Но после ее слов — а Мирон действительно повел себя не лучшим образом, насмехаясь над решениями старшего, и надо мной заодно, по всей видимости, — я решаю, что возраст далеко не показатель ума. Например, моя мама даже мысли не допускает, что я могу сказать при взрослых что-нибудь настолько дерзкое, а мама Мирона ничего необычного в его словах не заметила. Ну, или сделала вид, что тоже не говорит в пользу ее зрелого возраста.
— Ни-че-го-шень-ки, — хмыкнув, кивает Мирон и подхватывает пальцами ложку для супа. — Всем самого приятного аппетита, — насмешливо заканчивает он свою речь.
Я решаюсь поднять на него глаза и вижу, как он переводит взгляд с меня на тарелку перед ним. От холода, который я успеваю заметить в его взгляде, у меня бегут настоящие мурашки.
Все за столом приступают к еде, в том числе и я.
Суп-пюре с грибами оказывается безумно вкусным, и мое сознание, отвлекшись хоть на что-то приятное за этим столом, постепенно успокаивается. Я совсем чуть-чуть прислушиваюсь к разговору папы и Никиты, к ремаркам Галины, которые она очень часто озвучивает, а при звуках голоса Мирона постоянно внутренне вздрагиваю. Повезло, что слышно его нечасто. Они не говорят ни о чем важном. Обычные беседы людей, ежедневно обедающих вместе, о разных пустяках. Но мне все равно интересно. Таким образом я их не спеша узнаю. И возможно, через некоторое время сама буду участвовать в подобных беседах. Но не сегодня. Нет.
Но Галине, вероятно, наплевать на мою неготовность к болтовне. Мы ждем, когда нам подадут десерт, и она елейным голосом замечает:
— Что же ты, Любочка, совсем не участвуешь в разговоре? Расскажи нам немного о себе? — тут же предлагает она. — Мы же совершенно ничего о тебе не знаем.
Сомневаюсь, что совершенно ничего, впрочем, как сомневаюсь и в том, что смогу рассказать что-то, чего она может не знать. Опускаю глаза на свои руки, пальцы которых теребят подол сарафана, и тихо перечисляю:
— Я хожу на уроки балета, изучаю иностранные языки: английский, немецкий и французский. Раз в неделю посещаю занятия по фортепьяно. И в этом году у меня получилось поступить в высшую школу бизнеса МГУ.
О том, что я люблю сочинять песни и петь, умалчиваю. Как и о многом другом, чем по настоянию мамы пробовала заниматься, но она решала, что у меня не выходит. Пробовали мы, кстати говоря, многое, но в итоге мама остановилась на балете, языках и фортепьяно. Занятия, по ее мнению, очень подходящие для «воспитанной молодой леди». А школа бизнеса нам нужна для того, чтобы я смогла самостоятельно обеспечить свое будущее. Так как удачно выйти замуж мне не светит — сорта не того.