буду трудиться над другими людьми, чтобы они стали лучше, выросли из «врагов»Правды и Истины в друзей всему доброму.
Галина ошибается, когда говорит: «В христианстве большетерпения, смиренного ничегонеделания».
Смирения – да!
Но смирение лишь означает неожесточенность, незлобивость.Смирение – это когда на зло, причиненное тебе, отвечают добром, тем самымпресекая дальнейшее распространение зла.
Смирение – это когда ты случайно толкнувшему тебя втранспорте отвечаешь улыбкой. Но уже не смирение, а потакание злу – когда тыуниженно молчишь перед хамом, улыбаешься наглецу. Не смирение, когда тымолчишь, видя как оскорбляют другого.
Христианство призывает верующих к активному утверждениюдобра в мире, к борьбе со злом. В истории бывало, что для защиты добра и дляборьбы со злом в руки приходилось брать и меч.
И, наконец, два слова о женщине, у которой было «все плохо».
Прибедняться, ныть – вообще-то не характерно дляхристианина. Христианин радуется всему, что с ним происходит, во всем видит ПромыслБожий. За все благодарите (1 Фес. 5, 18), – восклицает апостол Павел и,выполняя его совет, умирающий в ссылке и страданиях Иоанн Златоуст поет гимн:«Слава Богу за все!» Эти слова: «Слава Богу за все» – смело можно считатьдевизом христианской жизни.
РАССКАЗМИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ (БЛЮМА)
Есть старое присловье о том, что никто не может отвернутьсяот греха, от старой неправды, если не увидит в глазах или на лице хоть одногочеловека сияние вечной жизни. Именно это, думаю, поражало всех, кто встречалхристиан. У нас есть рассказ о том, как умирал первый диакон Стефан. За веруего избивали камнями, и свидетели говорили, что его лицо просияло, как солнце:радостью, верой – да; но еще и чем-то иным: сиянием вечной жизни.
Я не раз ставил себе вопрос: чтобы это могло быть? Какимобразом лицо человека может просиять?.. Мы все знаем, как человек просияваетрадостью, когда он полюбит кого-нибудь, его лицо делается совершенно иным,когда он встретит любимого человека, в его глазах свет. Но я думал о чем-тодругом. Мне казалось, что должно быть что-то иное, более властное, болеесильное, что могло поразить людей, встречающих христиан.
И раз в жизни я столкнулся с этим с такой ясностью, с такойсилой, что никогда не смог этого забыть.
Мне тогда было 17 лет. Я пришел в церковь, где никогдараньше не бывал. Она находилась тогда в подвальном помещении, я ее долго искали опоздал. Служба отошла, люди уже уходили. Одним из последних поднимался полестнице из бывшего подземного гаража, где тогда ютилась наша церковь, широкоплечийсвященник высокого роста; и когда я взглянул ему в лицо, я обомлел: я никогдадо того не встречал такой абсолютной внутренней собранности и такого света. Наего лице не было улыбки, – он меня тогда не видел, не было экстаза, восторга.Была только глубочайшая собранность, и что-то из него сияло: не вещественныйсвет, а какое-то внутреннее сияние. Я помню, как я тогда к нему подошел исказал: я не знаю, кто вы, но я хочу вас просить быть моим духовным отцом… Изатем, в течение одиннадцати лет, до его смерти, он был моим духовником.
Я думаю, что нечто в этом роде происходило с язычниками,когда они встречали христиан, людей, которые стали собранными, все силы которыхнашли свое средоточие, которые стали цельными, то есть были исцелены,исцелились. И вот эта цельность, эта собранность, которая собирала все силыума, воли, сердца, все, что в человеке было, в одну точку, откуда они моглидействовать, несомненно доходила до сознания язычников, потому что они видели вхристианах людей другого рода. (Из книги митрополита Сурожского Антония «Омолитве».)
ИМ ТАКМНОГО НУЖНО ОБЪЯСНЯТЬ…
Ольга, 21 год, студентка-художница: Когда я училась в 11-мклассе, была такая скука! И предметы давались не те, какие бы мне хотелосьлучше знать, да и коллектив такой был: с интересами, которые мне совсем неблизки. И мне даже не с кем было пообщаться.
Потом я поступила в институт, и на первом курсе мы с группойочень хорошо дружили. Мне было интересно: все художники, все такие разные,оригинально одетые, обвешенные всякими фенечками… Мы проводили очень многовремени вместе, ходили по кафе, театрам. Я дома почти не появлялась, пропадалацелыми днями. Нам задавали рисовать наброски, по целой пачке, и мы везде ходилипо городу, на крыши забирались, дома сверху рисовали, в метро сидели. К намчасто подходили, мы знакомились… Вот такая жизнь была.
А сейчас у нас группы расформировывали, и я оказалась вгруппе, где все цивильные такие, обычные люди. Не с хипповскими этимизамашками, а обычные, простые. Сначала я подумала, что попала в ужасно скучнуюгруппу! А потом выяснилось, что это очень интересные, без всякого напускногоантуража, люди. Они живут своей жизнью, кто-то работает, у кого-то дети. У насхорошие, деловые отношения. Но чтобы где-то собраться, потусоваться вместе –такого не получается. Меня они удовлетворяют хотя бы тем, что не курят, непьянствуют, нормальные спокойные люди. Кто как к религии относится – мы об этомне говорим, потому что это считается личным делом каждого. Наверное, они знают,что я православная, потому что вот когда я церковь расписывала, никто даже неудивился.
Так уж получилось, что я совсем одна. Дома – с сестрой,мамой, папой… А вся эта дружба – что-то нереальное. Сколько я ни дружила всвоей жизни, – ничего не складывалось. Наверное, у меня такой характер. Можетбыть, я от дружбы жду чего-то очень большого, какого-то самопожертвования…
Мне хотелось бы прийти к человеку, хотя бы раз в полгода, изнать, что тебя не просто терпят, раз уж пришла, а любят. Но у меня нет такойподруги.
И мне, конечно, хочется вместе с друзьями, компанией, где-тособираться. Мне так тяжело, особенно летом, когда все куда-то ездят, а я домасижу. Не знаю, к кому можно примкнуть… Честно говоря, мне все эти люди,неправославные, кажутся немного странными. Наверное, я не смогла бы дружить сневерующими. Им так много надо будет объяснять, – почему я то делаю, это неделаю… Мне не хочется объяснять. Да и неинтересно мне с такими людьми! Может, ибывают среди них какие-то нестандартные, интересные, вот, и по телевизору такихможно увидеть, но в общей массе…
Я бы хотела присоединиться к какой-нибудь компанииправославных молодых людей, лучше, объединенных каким-нибудь общим делом. Чтобыне скучно было, и не надо было бы копаться друг в друге, задавать какие-товопросы. Это потом уже. А сначала, когда незнакомы, лучше что-нибудь делатьсообща.
Не знаю, наверное, это проблема не православного человека, апросто – моя. Я не могу вписаться в чужую компанию. Если бы я знала ихдавным-давно, и они бы уже ко мне хорошо относились, и я бы не чувствовала себялишней…
ДРУЖБА– НЕ ТОЛЬКО ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ
Кирилл, предприниматель, 38 лет: У меня совсем немногодрузей, хотя круг общения, то есть круг людей, с которыми я постоянно общаюсьпо тому или другому поводу и поддерживаю хорошие отношения – очень большой.
У меня есть Паша, с которым мы знакомы с 9-го класса. Мывместе работаем, у нас одна контора. Не знаю, можно ли назвать это дружбой… номы понимаем друг друга даже не с полуслова, а со взгляда. С усмешки. Просто сжеста. Общаемся мы каждый день, но очень мало. Мы очень много вместе прожили ипережили, и это наше дело настолько нас сплотило, что мы стали как двеполовинки неотъемлемые. Это человек, с которым у меня абсолютноевзаимопонимание. И мне от этого, конечно, хорошо, – знать, что существует такойчеловек.
Мы всегда друг друга дополняли. Так уж получилось. Ончеловек очень интуитивный. Иногда ему такие хорошие мысли приходят, чтo япросто поражаюсь. У меня вот такого не бывает. Мне интуиция вообще не дана. Явсегда уважение к людям испытывал, которые сидят-сидят – и раз, такая мысльсветлейшая приходит… Но у него воли мало. А у меня воли очень много. Иполучается так, что он бросает какую-то мысль, а я начинаю над ней работать. Аон видит результаты моей работы, и тоже на что-то вдохновляется.
Вот так и с приходом в Церковь у нас получилось. Я дажепомню, какая его мысль меня натолкнула на эти мои изменения.
Меня музыка мучила 24 года. С 12-ти и до 36-ти. У меня же308 компактов было! Года полтора назад сидим мы, приемник играет, что-то такоетам др-р-р. И вдруг Паша заходит и говорит: «Кирилл, представь, а ведь именнотак в аду будут играть. Черти. Тебе слушать уже не хочется, а они тебе всеравно будут, все время играть». Я себе как представил… Мамочки, думаю: Ужас! Аведь действительно так! Вот ты не хочешь, а они тебе на гитарах – тр-р-р-р… Именя это так поразило… И я же отдал компакты тогда, все, знакомому одному. Несразу, конечно, полгода вызревало… И вторая мысль была тоже замечательная,примерно в это же время. Знаешь, говорит, а что такое ад? Это, говорит,например, ты умер, а тебе курить хочется. А курить-то нечем. А хочется. И тебябудет вечно мучить жажда курить… И у меня как-то вот эти слова запали. А если ячто-то действительно понял, то начинаю работать, чтобы это реализовать. А Пашкасказал – и забыл. В результате, я от компакт-дисков освободился, много еще отчего… Это страсти, на самом деле. Которые мучают-то нас. Ад, это что? Это страсти,беспрерывно мучащие нас, а удовлетворить ты их не можешь. И я стал пытаться повозможности эти страсти свои распихивать. Видимо, мое распихивание привелоПашку к тому, что он курить бросил.
Вот так мы и в храм пришли, друг за другом, – с интервалом вгод. Я в прошлом году, а он, по-настоящему, – в этом.
С кем я еще общаюсь? Я много лет играю в баскетбол со своимистарыми приятелями. Тоже, вроде бы, друзья были. Но так со временем сложилось,что уже никто ничем не близок стал… Старые воспоминания о старом. Этивоспоминания настолько уже далеки, и настолько отличаются от того, чем я сейчасживу… что даже не просто неинтересно, а даже им нет вообще места во мне. Ониушли…
Дружба с неверующими людьми – нужна. Не то, что ты обязанэто делать. Потому что дружба – это все-таки такая тонкая вещь, ты не можешь