Он выглядел внушительно. Потемневшее дерево, металлические пластины с гравировкой, массивный замок, а в центре крышки — камень, напоминающий глаз, следящий за мной.
Я протянул руку и почувствовал слабую вибрацию эфира.
— Что ты там прячешь, старуха? — пробормотал я, ощупывая замок.
Я наклонился ближе к сундуку, внимательно осматривая его.
Руны на его поверхности светились мягким, но настойчивым светом, давая понять: «Не тронь, если не уверен.»
— Посмотрим, кто кого, — пробормотал я и сложил пальцы в руну «Эдгар».
Руны на замке начали мерцать, словно пытаясь сопротивляться, но через несколько секунд они погасли с приглушённым треском. Замок с лёгким щелчком открылся.
Я поднял крышку, и из сундука сразу пахнуло смесью старой древесины, трав и чего‑то металлического. Внутри всё было аккуратно уложено — совсем не в стиле той хаотичной старухи, которая здесь жила.
На самом верху лежал небольшой свёрток из плотной ткани. Я осторожно развернул его и обнаружил… клинок в ножнах. Он был коротким, с идеально гладким лезвием, которое слегка мерцало при свете. Рукоять казалась простой, но пальцы ощущали, что в ней скрыта какая-то сила.
— Серебро, — понял я. — Но с какими-то примесями, — от него сильно фонило эфиром.
Отложив клинок в сторону, я углубился в сундук. Под ним лежала небольшая книга в кожаном переплёте. Перелистав первые страницы, я понял, что это записи самой старухи — дневник или что‑то вроде того. Но всё написанное была зашифровано. Подобрать ключ труда не составит, но сейчас я решил этим не заниматься, так как на это нужно было свободное время, а мне не терпелось узнать, каким будет новый мир, в котором я оказался.
— Отложим до лучших времён, — пробормотал я, отрываясь от книги.
Внизу я нашёл ещё одну интересную вещь: амулет. Он был вырезан из какого-то чёрного камня и походил на змею, сворачивающуюся кольцом. Когда я поднял его, поверхность нагрелась в ладони.
Я резко отдёрнул руку, но затем осторожно взял амулет снова. Он был наполнен эфиром, но агрессии не проявлял. Что‑то мне подсказывало, что он связан с ритуалом или с той самой старухой.
На дне сундука лежали травы, пузырьки с порошками и парочка склянок с надписями: «Эссенция жизни» и «Зелье тени».
— Неплохо, — подытожил я.
Продолжая изучать комнату на предмет полезных мне вещей через «глаз миров», я обнаружил отличную кожаную сумку.
То, что надо! В неё тут же полетели травы, что висели под потолком, деревянная ступка с пестиком, зелья из сундука, амулет, дневник старухи и зелья.
Набив сумку всем полезным, я последний раз осмотрел комнату, но больше ничего не обнаружил. Повесив клинок на пояс, я вышел из лачуги.
И куда теперь?
Я сосредоточился и стал копаться в памяти этого тела. Мелкие обрывки воспоминаний мелькали в голове, но всё выглядело так, будто кто‑то беспорядочно раскидал картины прошлого, а мне приходилось собирать их заново.
Деревня… да, парень из деревни. Где‑то не так далеко отсюда. И ещё…
Мотоцикл.
Вспомнился старый, допотопный мотоцикл. С кривыми ручками, глушителем, обмотанным какой-то проволокой, и облезшей краской.
— Больше похоже на шутку, но ладно, — пробормотал я вслух, скривив лицо.
Парень явно был из тех, кто любил технику, но держал её больше на энтузиазме, чем на уходе. Воспоминания чётко указывали, что этот шедевр техники стоит где‑то неподалёку от лачуги.
Двор выглядел таким же запущенным, как и его хозяйка. В углу, за кучей полусгнивших досок, я заметил его — полу-ржавый, покрытый грязью, но всё ещё узнаваемый силуэт.
Мотоцикл выглядел ещё хуже, чем в воспоминаниях. Ржавчина покрывала раму, цепь свисала с колеса, будто устала держаться, а седло было изрядно порвано.
— Да на нём ехать — это как играть с судьбой, — горько усмехнулся я.
Подойдя ближе, я увидел ключ в замке зажигания. Судя по состоянию, этот агрегат мог застрять на каждом втором метре, но у меня не было времени искать что‑то лучше.
Я сел на мотоцикл, повернул ключ и резко ударил ногой по ножному стартеру. Ничего. Попробовал ещё раз — тишина.
— Ну, конечно, — вздохнул я. — Наверное, уже и как заводиться забыл.
Поднявшись, я осмотрел двигатель. Затем я подал немного эфира через «Орн», надеясь, что это хоть немного оживит машину.
— Давай, родной, не позорь Данилку, — пробормотал я, снова ударяя по ножке.
На этот раз двигатель хрипнул, кашлянул и издал громкий, разъярённый рёв.
— Вот так‑то лучше, — усмехнулся я, почувствовав, как мотоцикл затрясся подо мной.
Я вцепился в руль и дал немного газа. Транспорт рывком сдвинулся с места, чуть не сбросив меня, и послушно поехал.
— Ладно, — сказал я себе, выруливая на тропу. — Если ты пережил переселение души, то переживёшь и поездку на этом чуде инженерной мысли. Только вперёд. Деревня ждёт.
Путь был не таким уж и близким, поэтому чтобы себя занять, я начал копаться в памяти реципиента.
Родителей и родственников у меня не было. В общем-то, никто и вспомнить не мог, каким образом я появился в этой деревне ещё младенцем. Говорят, что подбросили — но кто, где и когда осталось тайной, покрытой мраком.
Первое время я жил у старого слепого ткача, но, когда мне исполнилось шесть лет, тот скоропостижно скончался, а из его дома меня выгнали, отправив влачить жалкое существование в… собачью конуру.
Нет, она, конечно, была огорожена вольером, но, чтобы хоть как‑то согреться зимой, приходилось спать вместе с псом, который носил неуместную для его огромных размеров кличку — Дружок.
Семья, которая пустила меня в конуру, особенной добротой не отличалась. У неё и так было семь детей, которых они кормили с трудом, и когда очередной ребёнок умирал от какой-нибудь болезни, глава семейства Семён Фёдорович, облегчённо выдыхал.
Приютили меня по указу старосты, а не из благородных побуждений. О причинах этого история умалчивала. Но кто‑то где‑то когда-то сказал, мол староста так решил, потому что: «У Рябининых дети мрут как мухи, авось и этому не повезёт!».
Но Даниил Градов оказался чертовски силён и вынослив. Он как будто выжил всем вопреки, с каждым днём всё, больше закаляя свой характер, борясь с Дружком за лишнюю кость, которую со своего стола бросал хозяин.
И да, фамилию я носил старого ткача. Как обозвали сначала, так и повелось. Никто ничего менять уже не стал.
Здесь надо сказать, что семья Рябининых сама жила впроголодь. Впрочем, как и вся остальная деревня. Еды катастрофически не хватало, потому что единственная прямая дорога шла через лес. А когда его заселили монстры, которые стали убивать «всяк проходящего» и «выворачивать наизнанку» проезжающие автомобили, деревню отрезали от остального мира.
Она стояла на удалении и, чтобы привезти продовольствие, использовали вертолёт. А это оказалось дорогим удовольствием, поэтому поставки сократились практически до нуля.
И никто не спешил их увеличивать. Потому что у местного барона, которому принадлежала эта деревня, попросту не было на это ресурсов. Посылать вертолёт на Суземки (так называлась деревня) чаще он просто физически не мог.
Барон пытался присылать группы зачистки монстров, но они канули в лету вслед за теми бедолагами, которые попадали в этот лес. А Империя не спешила помогать барону, владеющему столь отдалёнными землями. Это была его земля, ему и разбираться. У государства было и так масса проблем.
В возрасте тринадцати лет, Даниил сбежал из деревни. Его сманила старуха-ведьма. Зачем он ей был нужен оставалось загадкой. Она велела называть себя Авдотьей и часто пропадала. Бывало, что не появлялась в доме месяцами, но Даниил не переживал по этому поводу.
По сравнению с собачьей конурой, теперь он жил в раю. В отсутствие ведьмы сам следил за хозяйством — небольшой огород и куры с кроликами. Она научила его читать и писать. А потом…
Что случилось потом, он так и не понял. В памяти ничего такого не было. Но судя по некоторым отрывкам, я догадывался, что она, так же как и я, пыталась провести ритуал по переселению душ.
Получалось, что она хотела призвать меня. И всячески стремилась к этому. Только вот для чего?
Всё это я почерпнул из памяти реципиента. Урывками и большими кусками, но в целом картина мне была ясна. Из неё я понял, что этот мир сильно похож на мой.
А значит, монстры, которые заполонили лес, могли иметь вполне естественную и очень знакомую мне природу.
Покопавшись в памяти ещё, я вспомнил тётю Дуню, которая рассказывала маленькому Дане, как едва выжила, после похода в лес. Собственно, по её словам, она была единственной, кто вернулась из леса живой. За каким чёртом она туда попёрлась, в её рассказе не упоминалось. Но то, что она увидела, как дерево ожило и начало с ней разговаривать, подтвердило мои догадки.
То был обычный Кронобес. И уничтожить его для меня не составило бы большого труда.
Только вот деревенские жители заранее вызывали у меня лишь отвращения. Хотя бы за то, что они всё это время делали с Даней.
Понятно, что голодали, но человечность же можно сохранять.
Дорога, усыпанная щебнем, вывела меня на окраину деревни. Мотоцикл тяжело пробирался по грязным колеям, но запахи, которые я улавливал, полностью отвлекли меня от неудобств. Воздух пропитался чем‑то знакомым, до боли в груди: вонь сырости, перегнивших досок и домашнего скота. Этот букет запахов врезался в память ещё с детства в память реципиента.
Я не был здесь шесть лет. Но деревня словно замерла во времени. Всё вокруг будто застыло в тех же декорациях, что и раньше. Только теперь я чувствовал больше. Обычные запахи, которые когда-то казались фоном, сейчас обрастали новыми оттенками. Каждый из них рассказывал историю, и эта история была горькой, полной лишений и безысходности.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я оставил мотоцикл у крайних домов. Дальше пошёл пешком. На удивление в деревни было тихо и безлюдно, что никак не вязалось с теми воспоминаниями, которые у меня были.